скачать книгу бесплатно
Chodorow J. (1991). Dance therapy and depth psychology: The moving imagination. London: Routledge.
Chodorow J. (1997). Encountering Jung on active imagination. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Damasio A. (1999). The feeling of what happens: Body and emotion in the making of consciousness. Orlando, FL: Houghton Mifflin Harcourt.
Damasio A. (2003). Looking for Spinoza: Joy, sorrow and the feeling Brain. Orlando, FL. Houghton Mifflin Harcourt.
Damasio A. (2005). Descartes’ error: Emotion, reason and the human brain. Putnam, 1994; New York: Penguin, revised edition.
Davis M. H. (1996). Empathy: A social psychological approach. Boulder, CO: West View Press.
Deleuze G. (2004). En medio de Spinoza, Buenos Aires: Cactus.
Diener E., Diener M. (1995). Cross-cultural correlates of life satisfaction and self-esteem. Journal of Personality and Social Psychology, 68: 653-663.
Echebarr?a A., Pa?ez D. (1989). Emociones: Perspectivas psicosociales. Madrid: Fundamentos.
Fischman D. (2006). La mejora de la capacidad empa?tica en profesionales de la salud y la educaciоn a travеs de talleres de Danza Movimiento Terapia. Buenos Aires. Tesis Doctoral. Biblioteca Universidad de Palermo.
Freud S. (1953a). Introductory lectures on psycho-analysis. Part III. The standard edition of the complete psychological works of Sigmund Freud, Vol. 1. London: Hogarth Press.
Freud S. (1953b). Project for a scientific psychology (1895). The standard edition of the complete psychological works of Sigmund Freud, Vol. 1. London: Hogarth Press.
Gallese V (2003). The roots of empathy: The “shared manifold” hypothesis and neural basis of intersubjectivity. Psychopathology, 36: 171-180.
Hatfield E., Cacioppo J., Rapson R. (1994). Emotional contagion. Studies in emotion and social interaction. New York: Cambridge University Press.
Holyoak K. J., Thagard P. (1995). Mental leaps: Analogy in creative thought. Cambridge, MA: MIT Press/Bradford Books.
Iacoboni M. (2008). Mirroring people: The new science of how we connect with others. New York: Farrar, Straus & Giroux.
Iacoboni M. R., Brass M., Bekkering H., Mazziota J., Rizzolatti G. (1999). Cortical mechanisms of human imitation. Science, 286: 2526-2528.
Johnson M. (1987). The body in the mind: The bodily basis of meaning, imagination and reason. Chicago, IL: University of Chicago Press.
Johnson M. (1991). El cuerpo en la mente. Madrid: Rogar.
Kohut H. (1984). How does analysis cure? Chicago, IL: Chicago University Press.
Kundera M. (1973). Life is elsewhere. New York: Alfred A. Knopf.
Laban R. (1970 [1989]). Danza educativa moderna. Mеxico: Paidоs.
Laban R. (1972). The mastery of movement. Boston, MA: Plays.
Lacan J. (1970). Еcrist 1. Paris: Еditions du Seuil.
Lacan J. (1988). The seminar of Jacques Lacan // J-A. Miller (Ed.). Book I: Freud’s papers on technique. New York: Norton.
Lakoff G., Johnson M. (1999). Philosophy in the flesh: The embodied mind and its challenge to western thought. New York: Basic Books.
Levy F. (1992). Dance movement therapy: A healing art. New York. Ed. National Dance Association, American Alliance for Health, Physical Education, Recreation and Dance.
Lowen A. (1972). Depression and the body: The biological basis of faith and reality. New York: Penguin Books.
Lowen A. (1975). Bioenergetics: The revolutionary therapy that uses the language of the body to heal the problems of the mind. New York: Penguin Books.
Lowen A. (1991). Bioenergetics. New York: Penguin/Arkana.
Lowen A. (2001). Depression and the body. New York: Publishing Alliance.
Lyons-Ruth K. (1999). The two-person unconscious: Intersubjective dialogue, enactive relational representation and the emergence of new forms of relational organization. Psychoanalytic Inquiry, 19 (4): 576–617.
Maturana H. (1998). The tree of knowledge: The biological roots of human understanding. Berkeley, CA: Shambhala Press. Рус. пер. – Матурана У., Варела К. Древо познания. М.: Прогресс-Традиция, 2001.
Meltzoff A. (2002). The imitative mind: Development, evolution and brain bases. London: Cambridge University Press.
Najmanovich D. (2005). El juego de los v?nculos. Buenos Aires: Biblos.
Sandel S., Chaiklin S., Lohn A. (Eds) (1993). Foundations of dance movement therapy: The life and work of Marian Chace. Columbia, MD: The Marian Chace Memorial Fund of the American Dance Therapy Association.
Shlien J. (1997). Empathy in psychotherapy: A vital mechanism? Yes. Therapist’s conceit? All too often. By itself enough? No // A. Bohart, L. Greenberg (Eds). Empathy reconsidered: New directions in psychotherapy (pp. 63–80). Washington, D. C.: American Psychological Association.
Stern D. (1985). The interpersonal world of the infant. New York: Basic Books.
Stern D. (2004). The present moment in psychotherapy and every day life. New York: Norton & Co.
Stern D. N., Sander L. W., Nahum J. P., Harrison A. M., Lyons-Ruth K., Morgan A. C., Tronick E. Z. (1998). Non-interpretive mechanisms in psychoanalytic therapy: The “something more” than interpretation. International Journal of Psychoanalysis, 79 (5): 903–921.
Thompson E. (2001). Empathy and consciousness. Journal of Consciousness Studies, 8 (5–7): 1–32, 4E.
Thompson E. (2005). Sensorimotor subjectivity and the enactive approach to experience. Phenomenology and the Cognitive Sciences, 4: 407–427.
Varela F. (1988). Conna?tre: Les sciences cognitives, tendances et perspectives. Paris: Editions du Seuil.
Varela F., Thompson E., Rosch E. (1992). The embodied mind: Cognitive science and human experience. Cambridge, MA: MIT Press.
Whitehouse M. S. (1999). Creat ive expression in physica l movement is language without words // P. Pallaro (Ed.). Authentic Movement: Essays by Mary Starks Whitehouse, Janet Adler and Joan Chodorow (pp. 33–40). London: Jessica Kingsley.
Winnicott D. W. (1975). Collected papers: Through pediatrics to psycho-analysis. New York: Basic Books.
Winnicott D. W. (2005). Playing and reality. London: Routledge Classics.
Wispе L. (1987). History of the concept of empathy // N. Eisemberg, J. Strayer (Eds). Empathy and development (pp. 17–37). New York: Cambridge University Press.
4. Танцевальная терапия: движения тела и души[25 - Эта глава представляет собой немного отредактированную версию доклада «Движущее воображение», прочитанного в рамках ежегодного лектория Фонда Мэриан Чейс и опубликованного в «Американском журнале танцевальной терапии» (American Journal of Dance Therapy. 2000. 22 (1): 5–27).]. Джоан Ходоров
Введение
В этой главе речь пойдет о сложных и непрерывных отношениях между эмоциями и воображением, включая вопрос мультисенсорной природы непосредственного переживания. Эмоции не только вызывают определенного рода телесные ощущения и физическую активность, но также обладают и потенциалом для творческого развития. Особое внимание я намереваюсь уделить набору самых базовых эмоций, их переплетениям и взаимосвязи, процессу их преобразования в чувства и эмоционально окрашенные комплексы, и в конце концов в высочайшие культурные ценности человечества. Эмоции и формы их выражения в лице и в теле всегда были важным элементом как практики, так и теории танцевально-двигательной терапии. Однако в рамках североамериканской академической психологии изучение эмоций и воображения долгое время считалось несерьезным занятием. Лишь немногие ученые исследовали эмоции и их взаимосвязи, а также их отношения с другими психическими функциями. Ситуация начала меняться в середине 1980-х годов, и с тех пор интерес к эмоциям со стороны представителей разных научных дисциплин только возрастает. Это касается и вопроса отношений между эмоциями и воображением.
Надеюсь, что в этой работе мне удастся описать танцевально-двигательную терапию как особый психотерапевтический метод, который естественным образом задействует разные формы воображения, особенно эстетическое, религиозное, философско-научное, социальное и (наиболее важное) саморефлексивное.
В новом тысячелетии нам необходимо остановиться и задуматься о ресурсах нашей истории. И, рассуждая на эту тему, я буду полагаться на тонкий и познавательный синтез теорий, проведенный юнгианским аналитиком Луисом Стюартом. Его идея о взаимосвязи аффекта и архетипа актуальна как для ТДТ, так и для аналитической психологии, потому что речь идет исключительно о теле, воображении и эмоциях. В моем изложении этой теории будет сделан акцент на творческом развитии.
Архетипическая система аффектов Стюарта представляет собой междисциплинарный синтез идей из множества классических и новых источников, среди которых первостепенную роль играют идеи К. Г. Юнга и Силвана С. Томкинса. В своих работах (Tomkins, 1962, 1963) Томкинс писал о том, что аффект – это первичная, врожденная, биологическая мотивационная система высших млекопитающих, к которым относятся и люди. Влечения и другие типы реакций вторичны. Эмоция не только усиливает влечение, но и мотивирует память, восприятие, мысль и действие. В этом Томкинс вторит К. Г. Юнгу, который еще в 1907 году писал: «Существенной основой нашей личности является аффективность. Можно сказать, что мышление и действие – лишь ее симптомы» (CW 3, p. 38, par. 78). Юнг считал эмоции источником ценностей (1951, CW 9-II, p. 27–28, par. 52; ibid., p. 32–33, par. 61), образности (1961, p. 177), энергии и нового сознания (1938, CW 9–1, p. 96, par. 179). Вкладом Томкинса же стала тщательно разработанная гипотеза эволюции аффектов, в рамках которой четко определены типы эмоций и их функции.
Термины «аффект» и «эмоция» я использую как взаимозаменяемые. Для описания врожденных эмоций я буду употреблять такие определения, как первичный, архетипический, изначальный, базовый, основной и т. п. Настроения и чувства понимаются мной как неисчислимые сложные смеси, модуляции и взаимопревращения ограниченного числа базовых эмоций.
Первую работу, посвященную аффектам, Луис Стюарт написал в соавторстве со своим братом Чарльзом Стюартом. В этой статье они описывают систему семи врожденных аффектов (Stewart, Stewart, 1979). Они развивают идею о том, что у каждой базовой эмоции есть собственный символический стимул – частично осознаваемый, частично бессознательный. Сознательная его часть включает набор типичных жизненных ситуаций, которые с большой долей вероятности вызывают определенную реакцию у большинства людей: утрата ? грусть, неизвестное ? страх, ограничение свободы ? злость, отвержение ? отвращение, неожиданное ? замешательство, знакомое ? радость, новое ? интерес.
Бессознательная часть, в свою очередь, включает первичные образы-отпечатки, находящиеся в самых глубинах психики, которые как бы отзеркаливают типичные экзистенциальные ситуации. К примеру, изначальный образ-отпечаток, соответствующий утрате, – это архетипическая пустота. Когда эта врожденная пустота встречается с жизненной ситуацией утраты, две части соединяются и образуют символический стимул, который высвобождает эмоцию, интенсивность которой может варьироваться (в зависимости от человека и контекста) от печали до скорби и муки (неистового горя).
Одна из основательниц танцетерапии Труди Шуп много лет назад описывала нечто подобное. Она использовала немецкое слово ur[26 - Ur (нем.) – коренной, подлинный, первобытный.] для обозначения изначальности и первичности жизненного опыта. Она утверждала, что существует два типа страха. Базовый, или архетипический, ur-страх всегда есть в нас в качестве некоего потенциала бессознательного. Помимо него есть и осознаваемые страхи, которые мы можем назвать и описать. Вспоминая свои собственные детские страхи, она живописала их очень подробно. Сознательные страхи «были своего рода напоминаниями, которые будили залегавшие в глубине ur-страхи» (Schoop, 1978, p. 96). Другими словами, когда архетипический образ/переживание внутри нас отзеркаливается соответствующей жизненной ситуацией, происходит взаимное узнавание, своеобразная реверберация между миром и воплощенным Я, высвобождающим определенную эмоцию.
Биологический субстрат
Образы реверберации представлены в книге «Молекулы эмоций» (Pert, 1997). После того как Кэндас Перт открыла опиатный рецептор, она начала заниматься вопросом нейрохимической основы эмоций. Она описывает особый биологический процесс, в рамках которого определенные химические вещества как бы привязываются к определенным рецепторам, и перед нами предстает картина реализации аффекта на молекулярном уровне. На поверхности нервной клетки могут находиться миллионы рецепторов, принадлежащих к одному из по крайне мере семидесяти типов. Она пишет, что рецепторы: «…свободно перемещаются по цитоплазме, танцуют и вибрируют в ожидании посланий от других вибрирующих маленьких существ, также состоящих из аминокислот, которые рассеяны вокруг клеток. Мы называем эти рецепторы „замочными скважинами“, хотя этот термин и не совсем подходит для постоянно движущихся, ритмично танцующих и вибрирующих сущностей…
Да, образ ключа, входящего в замок, прост и понятен, но этот процесс было бы более точно сравнить с пением в унисон. Лиганд[27 - Лиганд (от лат. ligare – связывать) – атом, ион или молекула, связанные с неким центром (акцептором). Понятие применяется в биохимии для обозначения агентов, соединяющихся с биологическими акцепторами (рецепторами, иммуноглобулинами), а также в химии комплексных соединений, обозначая там присоединенные к одному или нескольким центральным (комплексообразующим) атомам металла частицы. – Прим. науч. ред.] и рецептор берут одну ноту и с помощью этого открывают дверь для входа в клетку» (Pert, 1997, p. 23–24).
Этологи, похоже, описывали тот же самый процесс, когда говорили о «внутреннем высвобождающем механизме» (Tinbergen, 1951) или структурах «ключевого тумблера», обеспечивающих запуск моделей инстинктивного поведения у животных и людей (Stevens, 1983, p. 56–58).
В работе 2003 года «Раскрытые эмоции» Пол Экман описывает используемое им понятие «автоматических оценщиков», существующих в каждом человеке. Они постоянно исследуют окружающее пространство, пытаясь получить и оценить входной сигнал от каждого органа чувств – эти процессы происходят за миллисекунды и оказываются за порогом сознания.
В последнее время представители разных ответвлений нейронауки сосредоточились на изучении так называемых зеркальных нейронов, занимающихся обработкой информации и контролем действий, ощущений и эмоций. Витторио Галлезе вводит понятие «механизма зеркальных совпадений» (mirror-matching mechanism), который «может оказаться базовым организационным принципом работы мозга, отвечая за многообразие и богатство опыта межличностных отношений» (Gallese, 2003, p. 171). Трудно переоценить вклад Синтии Беррол, которая «изучает различные аспекты функционирования зеркальных нейронов с нейробиологической и теоретической точки зрения, а затем рассматривает их через качественную призму терапевтического процесса, соотнося с ТДТ и эмпатией» (Berrol, 2006, p. 303).
Образование нейронных связей в мозге/сознании/теле во многом зависит от движений (интерактивных или автономных), причем не только в период детства, но в течение всей жизни. Даже когда мы находимся, как нам кажется, в состоянии покоя, каждый вздох, каждая мысль и каждое чувство в той или иной степени запускают нейромышечную активность. Неинвазивные методы нейровизуализации позволяют ученым более глубоко анализировать такие явления и процессы, как пластичность мозга, имплицитная (соматическая) память, функционирование зеркальных нейронов, обучение через подражание, аффективная сонастроенность, регуляция аффектов, творческие и деструктивные аспекты проекции и др. (Berrol, 2006; Blakeslee, Blakeslee, 2007; Cambray, 2009; Damasio, 2010; Gallese, 2003; Meltzoff, 2002; Wilkinson quoted in Stromsted, 2013).
Важно не забывать о том, что далеко не все телодвижения видимы. Многие из обозначенных нами вопросов исследует в своей работе «Роль интероцепции в танцевально-двигательной терапии» Фатина С. Хинди (Hindi, 2012): «Интероцепция, обработка внутренних сенсорных стимулов, в контексте последних нейрофизиологических исследований считается неотъемлемой частью процесса выражения эмоций и развития Я-концепции. И хотя представители ТДТ редко упоминают об этом процессе, интероцепция проявляется во время практики любых техник телесной осознанности» (Hindi, 2012, p. 129).
С самого зарождения ТДТ ее представители считали телесную осознанность первым из четырех теоретических уровней развития, а любой чувственно переживаемый опыт (felt sense) – важнейшим элементом практики танцетерапии (Chodorow, 1991, p. 32–33).
В рамках проделанного исторического обзора Хинди цитирует психотерапевта Бабетту Ротшильд: «Телесное восприятие подразумевает четкое субъективное осознание телесных ощущений от стимулов как внешнего, так и внутреннего происхождения» (Rothschild, цит в: Hindi, 2012, p. 129–130).
Хинди же продолжает: «Телесная осознанность подразделяется на три категории обработки чувственно воспринимаемых данных в зависимости от источника и функции последних: проприоцепция, интероцепция и экстероцепция… Экстероцептивную информацию тело получает и передает с помощью внешних сенсорных рецепторов… Интроцептивную и проприоцептивную информацию оно получает и передает изнутри» (Hindi, 2012, p. 130).
Чувства, эмоции и воображение являются важнейшими составляющими танцевально-двигательной терапии. В 1987 году Луис Стюарт пришел к выводу, что органы чувств и первичные аффекты усиливают друг друга. Он предположил, что наши пять органов чувств являются предшественниками первичных аффектов (Stewart; цит. по: Chodorow, 1991, p. 84). Недавно в небольшом очерке, озаглавленном «Мультисенсорное воображение», была предпринята попытка проследить психоаналитические корни метода использования тела в работе с воображением. Таким источником был назван разработанный Юнгом метод активного воображения (Chodorow, 1997, p. 16, 2005).
А. Дамасио (Damasio, 2010) описывает ответственные за создание образов нейронные сети, которые формируют и структурируют наше взаимодействие с миром и телесно воплощенным Я. Когда эти «карты мозга» начинают осознаваться, мы переживаем их как образы, задействующие отдельные или все органы чувств (зрительные, слуховые, обонятельные, вкусовые), а также восприятие прикосновений, связанное с несколькими типами тактильных рецепторов. К другим соматическим чувствам относится проприоцепция (кинестетическое восприятие), которую можно описать как «внутренне присущее ощущение положения и движения своего тела в пространстве» (Blakeslee, Blakeslee, 2007, p. 8–9). Также есть ощущение равновесия (вестибулярное), температуры (термоцепция) и различные виды болевых ощущений (ноцицепция): «Рисуя карту, мозг информирует сам себя. И такая информация может быть использована неосознанно для эффективного управления двигательным поведением – выживание, в конце концов, зависит от способности быстро принимать верное решение. Но составление этих карт также сопряжено с созданием образов, которые можно назвать основной валютой нашего ума… Карты рисуются постоянно, даже когда мы спим – феномен сновидений явственно это подтверждает» (Damasio, 2010, p. 63–64).
Здесь Дамасио наиболее дифференцированно описывает явление мультисенсорных образов и процесс формирования символов. В танцетерапии, как и в жизни, каждое тело и каждая часть тела (а также окружающее их пространство) вписываются в карту динамических процессов изменения формы, ее расширения, сжатия, а также смены формы, когда это необходимо[28 - Речь идет о форме как категории Лабан-анализа, то есть это та форма, которую тело принимает в пространстве. Это понятие включате как заимодействие между частями тела (симметричная форма или асимметричная, открытая или закрытая), так и способы взаимодействия с пространством. В Лабан-анализе различают неподвижные формы и способы изменения формы, укзывающие на тип отношения (адаптации) с пространством. Также есть базовое движение потока формы по типу разрастания и сжатия, связанное с движением дыхания. – Прим. науч. ред.]. Дамасио также отмечает, что мозг как бы рисует карту самого себя, когда очерчивает план взаимодействия между телом и отдельными его частями, а также – с окружающим пространством.
Создатель одной из систем наблюдения движения в ТДТ Рудольф Лабан (1879–1958) изначально изучал архитектуру. Его интересовали отношения между зданиями и тем, как люди в них живут и двигаются. Анализ движения Лабана (также называемый Лабан-анализом) требует особого внимания к отношениям между телом и незримой пространственной сферой, которая его окружает. Он пишет: «Где бы тело ни находилось или двигалось, оно занимает некое пространство и окружено им» (Laban, 1966, p. 5).
Одной из направлений своей работы Лабан назвал хоревтикой (гармонией пространства). Понятия окружающей человека сферы и кинесферы можно рассматривать как аналоги особых психических структур (Cambray, 2009; Laban, 1966; Stevens A., 1983; Stevens P., 1974). Сегодня танцовщики и хореографы по всему миру используют понятие кинесферы. Идем ли мы, бежим, прыгаем, ползем, крутимся или поворачиваемся, кинесфера всегда остается с нами. Любой объект – инструмент, шляпа, игрушка – становится частью нас. При взаимодействии друг с другом кинесферы накладываются и наслаиваются друг на друга.
Полный обзор теории Лабана с позиций танцевально-двигательной терапии будет сделан в главе этой книги, написанной Элиссой Уайт. Помимо системы Лабана, есть множество подходов, в рамках которых тело понимается как «объединяющий элемент» (см. главу Шахар-Леви об эмоторике). Однако даже если системы наблюдения используют общие концепты и исходят из единых предпосылок, по сути они могут сильно различаться. Много работ уже написано, но еще большему числу еще предстоит появиться: «Перед нами – многочисленные области потенциально плодотворных исследований» (см. главу 14 С. Ломан и К. Марка Соссина).
Недавно введенный термин «периперсональное пространство» используется в нейронауках для описания невидимой сферы, которая является динамичным, меняющим свою форму личным пространством человеческого тела. Блейксли считают периперсональное пространство частью человека: «Этот психологический факт был установлен недавно. Специальная процедура позволяет мозгу как бы захватить и передать определенное пространство вашим конечностям и вашему телу. Это пространство становится вашей второй кожей. Карта вашего физического тела напрямую и непосредственно связана с картой этого пространства» (Blakeslee, Blakeslee, 2007, p. 3).
Оба круга: и мандала, и кинесфера являются образами-переживаниями целостности и содержат в себе бесконечные возможности воплощенного действия и взаимодействия. Мы живем в волнующее время: нейронаука делает открытие за открытием, обогащая области танцевально-двигательной терапии и глубинной психологии. При этом мы продолжаем исследовать и открываем заново истиную и символическую природу сферы, что возращает нас к священной геометрии древних греков.
Семь первичных образов-отпечатков
Луис Стюарт считал, что символический стимул высвобождает эмоцию или настроение. При этом происходит объединение сфер сознания и бессознательного: «Осознаваемые стимулы жизненного опыта должны как бы слиться с бессознательными, врожденными образами-отпечатками или, по крайней мере, их потенциалами» (Stewart, 1986, p. 200).
Пытаясь понять природу врожденных образов-отпечатков, Луис Стюарт обнаружил, что одни и те же предвечные образы снова и снова появляются в мифах и символах, а также в живописи, танцах, видениях и песочницах, используемых как материал для работы с активным творческим воображением. Описывая изначальные образы-отпечатки, Луис Стюарт использует поэтическую метафору: «В начале (а на самом деле до этого „начала“) миф и религия опознают матрицу универсальных образов – назовем их предвечными символами или символами до Творения, – которые представляют собой потенциал для всего, что может быть сотворено. Это, например, Бездна, Пустота, Хаос, Инаковость (Чуждое) и Тьма, которая их всех окутывает. Ну и, конечно, Творец. Все эти образы резонируют с переживаниями мира: невозмутимая бездна времени, морские пучины и глубины, звездное небо; нескончаемость вод и пространств; непостижимое многообразие жизни; ледяной холод пустоты безжизненного космоса неизведанной и чужой вселенной; пропасть ночи и потеря ориентации. Размышление над этими составляющими нашего мира неизбежно приводит к внутреннему миру Самости: к ее глубинам и безднам, хаотичным фантазиям и неведомым, воспринимаемым как чуждые эмоциям, к лабиринтам снов. Миф и есть плод такого размышления.
Все эти символы – первичные символы Самости. И каждый из них представляет Самость в одном из ее проявлений. Это дух культуры, который в разные времена был религиозным, эстетическим, философическим и социальным/моральным. Первичные символы являются источником базовых эмоций. Не так уж и трудно вообразить себя в адской бездне, если рядом с вами – демоны и черти. Увидев такое во сне, мы переживаем ужас. Однако если нам удается пересечь Бездну, то мы оказываемся у дантовой Священной горы. И так – с каждым из символов Самости: их противоположности являются символами исцеления и обретения целостности» (Stewart, 1997, p. 1).
Давайте на мгновение поразмыслим над этими образами, которые в то же самое время являются переживаниями первичных аффектов. Будет полезным вспомнить о том, что образ не исчерпывается своей визуальной стороной, но переживается и представляется посредством всех органов чувств. Пустота интенсивно переживается всем телом и сопровождается чувствами потери, печали и скорби. Стоя на краю пропасти и тем более падая в нее, мы чувствуем неподдельный страх – опора навсегда уходит из-под ног. Хаос переживается как неразбериха, клубок спутанных мыслей и ощущений, и, будучи не в состоянии его развязать, мы чувствуем гнев и раздражение. Инаковость, чуждость – это то испепеляющее отторжение, которое дают такие биполярные аффекты, как презрение и стыд. Переживание внезапной тьмы наступает в то пугающе застывшее мгновение, когда мы осознаем потерю всякой ориентации.
Однако, помимо пустоты горя, бездны страха, хаоса гнева, инаковости презрения/стыда и неожиданного мгновения тьмы при замешательстве и изумлении есть и образ Творца, который представлен двумя формами света. На уровне человеческого переживания этот свет выражается такими аффектами, укрепляющими жизнь, как радость и интерес. «Рассеянный свет» – это озорное, благостное, всепоглощающее переживание радости. «Направленный свет озарения» интенсивен, сосредоточен, он выражает интерес и азарт.
Дарвин (Darwin, 1882/1998) проводил различие между врожденными эмоциями (с их ясными и узнаваемыми моделями поведения) и комплексными. Последние также общеизвестны, однако они не подразумевают жестких и единообразных телесных и лицевых форм выражения. К комплексным Дарвин относил такие эмоции, как ревность, зависть, почитание, уважение, жадность, щедрость и многие другие. Луис Стюарт ввел понятие «комплексных семейных эмоций», подразумевая под ними те алхимические смеси, модуляции и трансмутации, которые появляются внутри семьи (Stewart, 1992, p. 93).
Можно выделить семь базовых тем-эмоций, каждая из которых имеет шкалу интенсивности. Вместе с тем существует множество едва различимых и сложных комбинаций и последовательностей аффектов. Принимая во внимание возможные различия в интенсивности, а также все возможные модуляции, каждую из базовых эмоций можно назвать темой с вариациями. Сами темы первичны, а вариации разнятся в зависимости от индивидуальных особенностей и социального контекста (см. «Послесловие» Пола Экмана: Darwin, 1882/1998, p. 383, 385, 386, 391–392).
Семь базовых тем-эмоций
Каждая из эмоций по-своему важна, но во многом именно от радости и интереса, их взаимодействия и их отношения с другими аффектами, включая комлексные эмоции и состояния, зависит наше развитие. Радость – это аффективный источник игры, воображения и, в конечном итоге, развития мифологического Эрос-сознания. Интерес является аффективным источником любопытства, исследования и, в конечном итоге, языкового Логос-сознания. С помощью введенного Карлом Юнгом, а затем развитого Джозефом Хендерсоном понятия культурного бессознательного (Henderson, 1984) Стюарт выдвигает гипотезу, согласно которой все высшие психические функции – включая функции Эго и символические культурные установки – сформировались из радости и интереса, в результате их работы по преобразованию и видоизмению аффектов кризиса и выживания (печаль, страх, гнев, отвращение), а также аффекта ориентации (замешательство).
Далее мы опишем выражения лица и тела, соответствующие семи врожденным эмоциям.
Начав с жизнеутверждающих эмоций (радость и интерес), я перейду к аффекту центрирования и к поискам новой ориентации (замешательство). Затем – четыре аффекта кризиса и выживания (печаль, страх, гнев, отвращение). Читая описания, представляйте себе эти состояния и пытайтесь вспомнить случаи переживания похожего опыта.
Удовольствие – Радость – Восторг
Жизненные ситуации, вызывающие радость, хорошо знакомы и всеми любимы. Глаза блестят, губы расползаются в улыбке и приоткрываются, телесные ощущения легки и всепоглощающи. Мы смеемся и раскрываем объятия. Кульминацией становятся радостные прыжки. Однако дело не в том, какие стереотипические формы выражения принимает наша радость, а в том, что она всегда является аффективным источником игры, воображения, мифологического сознания, связи с божественным. Я навсегда запомнила, как цельно и безраздельно Труди Шуп выражала свои эмоции, особенно радость. Она вся воплощала «здоровую, радостную легкость, в которой были и воспоминания о земле и необходимой опоре» (Schoop, 1978, p. 95).
Какая же структура воображения может соответствовать переживанию чистой радости? Радость выражается в игре и фантазиях. Она по природе своей спонтанна. Нет ничего «немыслимого» или «невообразимого». Именно поэтому полная радости игра и воображение «подключают» нас к тому, что обычно остается вытесненным.
Рано или поздно архетипическое воображение приведет нас к эмоциональному ядру любого комплекса. Но вместо непосредственного переживания сырой эмоции или даже в дополнение к нему воображение создает символические образы и истории, которые как-то позволяют стерпеть нестерпимое. Важную роль в этом играет компенсаторная сущность психики, ее способность производить образы и вызывать переживания, которые полностью преобразуют эмоцию, чувство или состояние (Chodorow, 1997, p. 186–187).
Танцетерапевт Кэролин Грант Фэй описывала подобные переживания. Мы приведем ее историю, в которой движения, возникающие изнутри, возвращают ее к болезненному чувству пустоты и потери, испытанному много лет назад во время смерти матери: «Я лежала, кажется, очень долго и прислушивалась к тому, что было внутри меня. В фокусе внимания оказалось горло. Оно болело и было напряжено, поэтому я позволила ему вести меня в движение. Вскоре я встала на колени, выпрямилась, а затем поползла по полу в некой полусидячей позе. В своем воображении, сосредоточив осознание на горле, я увидела его красным от крови. Область сердца также кровоточила и болела. Вскоре горло заставило меня встать и двигаться вперед. Остановилась я очень внезапно. И тут же упала на пол и долго лежала, не двигаясь. Не было ни движений, ни образов… ничего.
Вскоре я осознала, что кроваво красный цвет был в горле и груди. Он переливался очень разными оттенками: от светло-розового до густого багрянца. Начал вырисовываться образ розы, вырастающей из сердца и горла, благодаря движениям моих рук – вверх, вниз, вокруг. Остальная часть тела, казалось мне, складывается в стебель и листья какого-то цветка. Когда мне хочется описать то мгновение, на ум приходят слова: абсолютные теплота и счастье, завершенность, целостность, гармония.
(Далее она пытается понять смысл своего переживания.)
Падение на пол и последовавшая пустота, казалось, символизировали смерть всего того, что было ранено и кровоточило. Мне вспоминается один мой сон… в нем была женщина – кровь сочилась из ее горла и груди, а века забвения превратили ее одежду в лохмотья. Я провела ассоциацию между ней и собой в возрасте восемнадцати лет (именно в тот год умерла моя мать). Возрождение цвета и появление розы, все возникшие в тот момент благодатные чувства, безусловно, символизируют новое рождение» (Fay, 1977, p. 27).
Воображение формируется и приращивает энергию за счет радости, преобразуя эмоции кризиса. Кэролин Грант Фэй описала, как появилась архетипическая тема утраты и как эта тема пронесла ее через переживания смерти и перерождения, выраженные в движении. Очевидно, что эти идущие изнутри переживания не находятся под контролем Эго – их формирует и заряжает энергией само архетипическое воображение. Другим словами, как у детей, так и у взрослых архетипическое воображение предполагает непрерывные диалектические отношения между жизнеутверждающими эмоциями радости и интереса (выражаемыми в игре и любопытстве), которые преобразуют и тансформируют эмоции кризиса и выживания. Дети играют просто ради забавы, однако мы знаем, что игра может включать трудные, огорчительные и порой душераздирающие переживания.
Здесь представляется необходимым различать содержание игры и воображения (в которое входит перепросмотр болезненного опыта) и функцию игры и воображения, а именно функцию интеграции и исцеления.
Точно так же, как архетипическое воображение может перенести нас от радостной и спонтанной игры к эмоциональному ядру проблемного комплекса, так оно может и вывести из него, что было продемонстрировано в описании переживания смерти/перерождения Кэролин Фэй. И подобные примеры мы найдем во всех культурах. На протяжении всей истории жили люди, у которых были яркие и спонтанные видения света. Иногда это происходило во время спокойной медитации. У других причиной такого озарения становилось действие компенсаторной функции – и тогда это был луч света во тьме.
