скачать книгу бесплатно
Шенк.
Эй, мне стало известно, что в замке Зигмера что-то нечисто.
Фламминг.
Что я слышу! А где сейчас обитает тот, кто наступил на брюхо?
Шенк.
Он обитает там, где на твоё тело была поставлена печать.
Фламминг.
Так что же там происходит? Отвечай, парень!
Шенк.
Эй, проходя ночью мимо замка Зигмера, я повстречал там страшное привидение.
Фламминг.
Говорю же, парень, это предвещает грядущую распрю, в которой Лойбальду не собрать костей! Выводи мою клячу из конюшни, юнец! Я отправляюсь к ведьме. Подавай мою клячу!
Молодой человек уходит.
Я хочу разобраться в этом деле. И если разгорится распря, то я знаю, куда мне следует обратиться… Молния! Мне наступили на брюхо!.. К ведьме! Ведь речь идёт о Лойбальде!
Шенк.
Ты хочешь отправиться к ведьме, приятель? Клянусь моей душой, это – дело рискованное и опасное!
Фламминг.
Около замка Зигмера появляется привидение? Иного и не следовало ожидать! Я намерен тщательно разузнать об этом. Говорю же, я отправляюсь к ведьме!
Уходит.
Шенк.
«Скатертью дорога!» – отвечает мой мошенник. Клянусь своей честью, я – не просто человек, ибо во мне одновременно живут осёл и мошенник. Своего осла я всегда буду гнать перед собой, чтобы люди не догадались о моём мошеннике, и пусть моей сокровенной сутью станет человек, ибо он – наилучшее, хе-хе!
Уходит.
[Вторая сцена][11 - Во второй сцене первого действия трагедии мы видим глубоко своеобразные «вариации Вагнера на тему Шекспира». «Выход» Призрака и «выход» главного героя являются смысловой экспозицией «шекспировской» завязки действа, которое в дальнейшем найдёт совершенно иное, нежели у Шекспира, развитие. Пред нами Шекспир Вагнера и Вагнер Шекспира.]
Парк перед укреплённым замком Зигмера.[12 - Зигмер – отец Лойбальда, отравленный Родерихом, отцом Аделаиды. Аделаиду же и Лойбальда гибельным узлом свяжут любовные узы. Как видим, шекспировская завязка вагнеровской трагедии имеет свои нюансы: у Вагнера акценты расставлены несколько иначе, и, условно говоря, Офелия Вагнера является дочерью Клавдия Вагнера – Родериха.]
Ночь.
В глубине сцены – тускло освещённый проход, ведущий в замок. В проходе виднеются мерцающие слабым светом склепы. Из прохода, ведущего в замок, выходит Призрак.[13 - «…выходит Призрак». Не будет преувеличением сказать, что этот Призрак – самый настоящий предшественник короля Марка («Тристан и Изольда») и верховного бога Вотана («Кольцо нибелунга»)… Если бы Вагнер написал музыку к своей трагедии «Лойбальд», то партию Призрака, конечно же, должен был бы исполнить бас.]
Призрак.
Мучительная, горькая
Тоска по сыну
Заставила меня явиться
В это мир из-под земли.
Я слышу вой, стенанье,
Которое, взывая к мести,[14 - Призрак побуждаем чувством мести. «Месть» (die Rache) станет в дальнейшем движущей силой и смыслообразующим вектором мыслей, чувств и действий Лойбальда.]
Гонит меня в здешние края
На поиски родного сына.
И я знаю: он способен
Прогнать тоску
И заглушить стенанье…
Но, блуждая, я сбился
С верного пути,
И я не в силах
Разыскать его!
Призрак удаляется.
Из прохода, ведущего в замок, выходит Лойбальд.
Лойбальд.
Как? Я – ничто? Ничто?..[15 - «Как? Я – ничто? Ничто?..» С этой реплики начинается так называемый «гамлетовский монолог» Лойбальда, с этими словами пред нами предстаёт первый Сверхчеловек Вагнера, первый в длинной галерее иных Сверхлюдей.]
О, как давно вы воете об этом!
Прах моего отца,
Он превратил меня в ничто, —
К чему же этому ничто
Мерцать, как прежде,
Слабым, тусклым светом?[16 - «Гамлетовский монолог» Лойбальда является самобытной вариацией на темы двух монологов Гамлета Шекспира: монолога из второй сцены первого действия («О, that this too too solid flesh would melt […] How weary, stale, flat and unprofitable / Seem to me all the uses of this world!») и монолога Гамлета из первой сцены третьего действия («To be or not to be – that is the question»).Первый Сверхчеловек Вагнера предстаёт пред нами с такими словами на устах, которые сразу же, «с порога» задают определённый экзистенциальный и психологический тон, во многом созвучный не только духу Гамлета Шекспира, но и глубоко трагичному мирочувствию Каина и Манфреда Байрона.]
Что ж, обрати во прах
Среди безмолвных
Сумрачных теней
Тот прах, который
Сам себя безжалостно
Рассеивает ныне!
Мне отвратителен наш
Сладострастный мир.
Мой дух иссяк.
К чему же праху
Трепетать как прежде?..
Я знаю: сладость миновала, всюду
Я чувствую одну лишь горечь,
И на свете нет жизни,
Что цвела бы для меня.
Но тускло брезжит
Смутная догадка:
Я человек!
О да! Я человек! —
Я жалкое созданье,
В самом себе я —
Как в темнице; я прикован
К единственному
Существу – к отцу.
Покинув этот мир,
Незримой крепкой цепью
Он тянет за собой меня.
О да! Я знаю,
Что такое человек!
Я знаю: мой отец
Был человеком.
И поэтому он умер.
Мне это хорошо известно…
Хо! Я знаю, я знаю,
Что такое человек:
Он – неудачное созданье,
Которое исправит только смерть!
Скажи, великий Бог-творец,[17 - «Скажи, великий Бог-творец, /Зачем ты создал человека? / Он – ошибка, / Ошибка, заключённая / В темницу, в оковы /Дольнего, земного праха!» Эта эскапада Лойбальда свидетельствует о том, что он напрочь игнорирует учение, согласно которому человек создан по «образу» (imago) и «подобию» (similitudo) Бога, учение, в котором многие видели и видят залог высокого метафизического достоинства человеческого «Я». Риторические вопрошания и выводы Лойбальда созвучны и Фаусту Гёте. (Заметим, первая часть трагедии «Фауст» была опубликована Гёте в 1808 году, то есть задолго до того времени, в которое был написан «Лойбальд».)]
Зачем ты создал человека?
Он – ошибка,
Ошибка, заключённая
В темницу, в оковы
Дольнего, земного праха!
И, преследуя благие цели,
Он сам себя готов разрушить.
О, вселяющая ужас мудрость,
Ты права! И мой отец… ах!..
Покорился твоей силе,
Мне, сыну, преподав урок.
Так пусть же ангел твой,
О, сын, стремится к твоему отцу!
Не оскорбляй небесное
Созданье лукавством чар
Внушающего омерзенье праха!
Лойбальд намеревается заколоться, тем временем к нему приближается Призрак.
Кто приближается ко мне?
Заходит ум за разум! Ха!
Постойте, мои очи!
Не спешите вытекать
Из тех пещер,
В которых вы живёте!
Стойте!
Останьтесь на своих местах,
О, очи, и глядите
На это зрелище,
Внушающее страх!
О, небо, неужели ты разверзлось,
Неужто ты обрушилось
На землю для того,
Чтоб он ко мне явился?
Что же остаётся волосам моим —
Встать дыбом
Или трепетать от счастья?
А языку? – дрожать от страха?
Или ликовать?
Ликуй же, содрогаясь!..
О, ты мой отец?
Призрак.
Лойбальд!
Лойбальд.
О, повтори! о, повтори!
О, повторяй мне
Это до тех пор,
Пока от радости
Я не сгорю дотла!
Призрак.
Лойбальд! Лойбальд!
Я более не твой отец!
Лойбальд.
Постой, мой дорогой!
Так ты не мой отец?..
Но вид твой благороден.
Ты сумел сюда явиться!
Ты изнурён – и заключать
Тебя в объятья я не стану!
О, как ты бледен!
Где же твоя тень, отец?
Призрак.
Я – моя собственная тень.
И я заимствовал её
У самого себя,
Дабы облечь в неё
Свою же собственную душу[18 - «Я – моя собственная тень. / И я заимствовал её / У самого себя, /Дабы облечь в неё / Свою же собственную душу». Такая затейливая самоидентификация не имеет аналогов в истории мировой философской антропологии. Как видно из слов Призрака, личность погубленного Зигмера распадается натрое: на /1/ «Я», /2/ тень и /3/ душу; и такая антропологема выглядит весьма экстравагантно не только, скажем, на фоне манихейской антропологии, но и на фоне древнекитайского учения о десяти душах (семи злых и трёх добрых), пребывающих в каждом из людей.].
Какой же клятвой
