скачать книгу бесплатно
Бои в Прибалтике. 1919 год
Коллектив авторов
Первая мировая война на просторах бывшей Российской империи не закончилась ни в марте, ни в ноябре 1918 г. В сложном переплетении целого ряда конфликтов, длившихся до 1922 г., приняли участие более двух десятков стран. Одной из самых непростых оказалась ситуация в Прибалтике, где вплоть до 1920 г. продолжались и война за независимость сразу от двух бывших империй, и схватка с большевиками и их единомышленниками, и все более закулисное противостояние проигравших и победивших в Великой войне. Все попытки изучить борьбу за господство на Балтике в рамках лишь одного из этих конфликтов могут дать только ограниченные результаты. Значительная часть событий, связанных с Белой борьбой на северо-западе России, войнами за независимость в Эстонии, Латвии, Литве, войнами Польши с ее соседями, а также с последствиями попыток устроить мировую революцию через Германию, до сих пор оставалась неизвестной не только простому читателю, но и профессионалам.
Бои в Прибалтике. 1919 год
Предисловие переводчика
Несмотря на не самые простые времена для отечественного книгоиздания и исторической науки, издательство «Посев» смогло продолжить выпуск германских источников по истории Гражданской войны на окраинах Российской империи, начатый два года назад выходом книги «Вывод войск с Востока». Разумеется, вряд ли было бы уместно предпринимать попытки к переводу всех девяти томов германской серии «Описание послевоенных боев германских войск и фрайкоров»[1 - Они посвящены боям в Берлине, Силезии, различных регионах Германии и Австрии и сопротивлению антантовским войскам в Руре.], прервавшейся, по очевидным причинам, после выхода последнего тома в 1943 г., хотя данный сюжет – вспышка послевоенного насилия в Европе – в настоящий момент является одним из наиболее привлекательных для исследователей данной эпохи как в Европе, так и за рубежом[2 - См., напр.: Война во время мира. Военизированные конфликты после Первой мировой войны 1917–1923 / Сб. статей под ред. Р. Герварта и Д. Хорна. М., 2014.]. Представляется, однако, что для тех, кто занимается столь нелегким делом, как исследование истории Белого и в целом антибольшевистского движения, перевод по меньшей мере 2-го и 3-го томов данной серии, вышедших в 1937–1938 гг., связанных с историей боев в Прибалтике в 1919 г., где сошлись германские, русские, прибалтийские, польские, а также интернациональные большевистские части, будет достаточно востребованным. Тем более, что сборников документов на данную тему, сравнимых с советскими изданиями хотя бы по объему, германской стороной выпущено не будет уже, по-видимому, никогда, в том числе потому, что многие архивы сгорели в Потсдаме в апреле 1945 г. Разумеется, как и относительно «Вывода войск», следует иметь в виду особенности не только описываемой эпохи, но едва ли не в большей степени и периода создания оригинального текста, то есть кануна Второй мировой войны, неуклонного укрепления власти нацистов в Германии и быстрого взлета мощи и репутации создаваемого с марта 1935 г. вермахта.
Целый ряд особенностей трудов данной серии и нюансов позиции авторов уже был отмечен в предисловии к «Выводу войск с Востока»[3 - Описание послевоенных боев германских войск и фрайкоров. Вывод войск с Востока / Пер. с нем. и науч. ред. Л.В. Ланника. М., 2014. С. 3–6.], а потому уместно было бы лишь дополнить и подчеркнуть некоторые моменты, отразившиеся на тексте последующих томов в большей степени, нежели в первом труде серии. Хотя с 1919 г. на тот момент прошло почти 2 десятилетия, а авторы – офицеры-генштабисты вермахта – были представителями уже нового поколения, по большей части ветеранами прибалтийских фрайкоров не являясь, и 2-й, и 3-й тома были написаны вовсе не как сборник мемуаров или военно-исторический труд, а представляли собой опыт военного исследования на актуальную и специфическую тему: особенности боев на громадных пространствах Востока в условиях маневренной войны и сложной политической и этнической структуры противоборствующих сил в многостороннем конфликте. Достаточно интересны были и рассуждения о психологии бойцов в тогдашних условиях, об особом климате в добровольческих соединениях, построенных на столь востребованном впоследствии нацистами принципе фюрерства. Разумеется, со временем серия становилась все менее «технической», постепенно утрачивала характер инструкции, порой приближаясь к историописанию и даже пропаганде, но так и не став всего лишь кратким военным описанием мало известных операций послевоенного периода, как можно было бы подумать из названия. Остается лишь предполагать, с каким трудом авторы воздерживались от того, чтобы не придать своей работе еще более мемуарный оттенок, ведь им было кого опросить среди своих сослуживцев, в том числе и тех, кто всего через 2–3 года станет известен всему миру, – генералов Фрича, Клейста, Гудериана, Кюхлера, К.-Х. Штюльпнагеля и др. А вот воздерживаться от все большего национал-социалистического пропагандистского оттенка им, при всем желании, было уже вряд ли возможно, а потому текст 1938 года (3-й том) в этом отношении куда более радикален нежели текст 1936-го (1-й том).
Бросается в глаза разный характер и объем необходимых комментариев в двух томах. В 3-м томе данной серии они куда более важны, ведь точка зрения и авторов труда, и тех, кого они опрашивали, и тех, с кем спорили или пытались ввести в заблуждение, на события, связанные с крушением германского прибалтийского проекта во второй половине 1919 г., значительно сложнее и порой искусственнее, нежели достаточно бравурное и одностороннее изложение побед германских войск в феврале-мае 1919 г. во 2-м томе. Конечно, ничего особенного в этом нет: читая советскую версию событий[4 - См., подр.: Граудин К., Стороженко Г. В огне интервенции. Рига, 1958; Латышские стрелки в борьбе за Советскую власть в 1917–1920 годах. Воспоминания и документы / под ред. Я. Крастыня. Рига, 1962; Дризул А., Крастынь Я. Революционные латышские стрелки (1917–1920). Рига, 1980. Весьма ценные, хотя и тенденциозно подобранные документы опубликованы советскими историками в: Социалистическая советская республика Латвии в 1919 г. и иностранная интервенция. Документы и материалы / под ред. Я.П. Крастыня: в 2 т. Рига, 1959–1960.], вообще сложно понять, как при таких блестящих действиях и победах над интервентами советским войскам все же пришлось из Латвии отступить, а армию Советской Латвии расформировать всего через несколько месяцев… В таком уровне освещения событий нет ничего удивительного, ведь по традиции советской историографии всем точкам зрения «буржуазных историков» неизменно давали запальчивый отпор[5 - Причем до последней возможности. См., напр.: Строд Г.П. Фальсификация истории Латвии в современной реакционной западногерманской и латышской эмигрантской историографии // История СССР. 1962. № 4. С. 185–200; Шаджюс Г. История Литвы 1918–1940 в буржуазной историографии // История СССР. 1972. № 5. С. 201–221; Революция и народы России: полемика с западными историками / Сб. стат. под ред. И.И. Минца. М., 1989.].
При этом в данном издании вовсе не стремились превратить комментарии к немецкому тексту в дискуссионное параллельное изложение русской или советской версии тех же событий, хотя не комментировать откровенные заблуждения или дезинформацию авторов порой достаточно сложно. И все же целью перевода этой книги для офицеров вермахта было не обличение германской версии и не демонстрация ее изъянов, а скорее ввод в отечественный научный оборот источника, способного стать необходимым «зеркалом» к уже знакомым российским исследователям текстам советских историков, ветеранов из латышских стрелков и запискам белогвардейцев, написанным уже в эмиграции, но оттого не утратившим горечи поражения и ощущения предательства Антантой. Такое «зеркало» тем более необходимо, что, несмотря на ввод в оборот все новых источников, постсоветская версия событий пока сохраняет все признаки двойственности, а построенная на полном забвении советских источников и историографии манера изложения в историографии стран Прибалтики и Польши страдает из-за этого той же степенью однобокости, что и намеренно предвзятые произведения советских историков.
Изложение в 3-м томе представляет собой попытку примирить тех, кто полагал немецких солдат в Прибалтике преданными собственным отечеством в 1919 г., и тех, кто, разделяя их чувства, считал их отказ вовремя уйти из Курляндии и Литвы под нажимом Антанты вредной и чреватой ужесточением версальского диктата Антанты авантюрой. Из-за этого в тексте постоянно сквозит разъясняющая интонация, читатель словно приглашается к запоздалому компромиссу, что и отмечено особым предисловием к 3-му тому, хотя изначально предполагалось, что у 2-го и 3-го томов оно будет общее. Это, в свою очередь, позволяет понять, что между бойцами фрайкоров, игравшими столь большую роль в становлении НСДАП, и офицерами Генштаба, остававшимися к 1940 г. на многих высших постах в вермахте, существовал куда более серьезный конфликт, нежели простые разногласия относительно методов и масштабов военного вмешательства в события в Прибалтике. При прочтении текста достаточно очевидно, что с таким трудом выстроенная и весьма хрупкая в своей кажущейся компромиссности версия событий (особенно относительно обстоятельств и причин государственного переворота в Латвии 16 апреля 1919 г., при описании деталей мятежа фрайкоров в августе 1919 г., о нюансах перехода германских частей на службу к Бермондту-Авалову и т.д.) балансирует на грани правдоподобности. Факты подаются таким образом, что подобрать на их основе совершенно иной набор виновных и невинных в трагедии антибольшевистской борьбы в Прибалтике не составило бы труда.
Для удобства русскоязычного читателя многочисленные ссылки на 1-й том этой немецкой серии, в 2014 г. переведенный на русский язык, изменены на русскую версию этой книги под названием «Вывод войск с Востока». То же можно было бы сделать и относительно мемуаров Р. фон дер Гольца, если бы не то обстоятельство, что авторы ссылались на куда более краткую, политизированную и искаженную в угоду политическим реалиям начала 30-х гг. версию этих воспоминаний («В качестве политического генерала на Востоке»), а не на первый и более интересный в фактологическом плане вариант, вышедший в 1920 г. и недавно переведенный на русский язык[6 - Гольц фон дер Р. Моя миссия в Финляндии и Прибалтике / Пер. с нем. и науч. ред. Л.В. Ланника. СПб., 2015.]. Неподходящие для авторов по политическим, а то и личным мотивам версии событий, изложенные в целом ряде крупных работ по истории фрайкоров, выходивших тогда же в Германии[7 - См., напр.: Schmidt-Pauli E. von. Geschichte der Freikorps 1918–1924. Stuttgart, 1936; Oertzen F.W. von. Die deutschen Freikorps 1918–1923. M?nchen, 1936 и др. Следующее поколение базовых работ о фрайкорах появилось лишь в конце 1960-х – 70-х гг., а то и позже, напр.: Schulze H. Freikorps und Republik. Boppard/R., 1969; Guth E. Der Loyalit?tskonflikt des deutschen Ofifzierkorps in der Revolution 1918–1920. Frankfurt/M., 1983.], были ими при описании попросту игнорированы или использованы максимально поверхностно.
При всем стремлении авторов произвести впечатление корректным описанием политической картины происходившего, отделив белых от красных, зачастую они все же произвольно срываются с эпитета «большевистский» на «русский», особенно в начале изложения. Характерно и типичное для германских авторов того времени отнесение чуть ли не всех противников фрайкоров в Прибалтике до лета 1919 г. к большевикам (что страшно возмущало советскую историографию). То же касается достаточно вольного обращения с названием Западной добровольческой армии и ее правительства. Это особенно показательно, что в таком весьма тонком вопросе, как настоящие отчество, фамилия и титул командующего этого армией, – а его даже в русскоязычных источниках часто (не без иронии) для определенности называют «Бермондт-Авалов», словно подчеркивая сомнительность его биографии, – ничего двусмысленного по отношению к союзнику германских фрайкоров, даже критикуя его, авторы себе не позволяют.
В тексте употребляется и знаковый для российского читателя термин «рейх», ведь для авторов этой книги, выпущенной в нацистской Германии, важно было показать, что и после свержения монархии рейх сохранился, что является вполне оправданным: по Веймарской конституции Германия и в 1919–1933 гг. оставалась империей, что позволяло называть ее «рейхом». Нет сомнений, что авторы придавали большое значение тому, чтобы пореже употреблять (тем более при положительных коннотациях) термин «республика» применительно к Германии, а также стремились к подчеркиванию великодержавного статуса Германии даже после неудачного для нее исхода Великой войны. Подобные, чисто эмоциональные мотивы тем более вероятны, что авторы в заключении все же срываются на фразы вроде «мы их никогда не забудем», явно выходя за уместные в историческом исследовании рамки объективности.
Отечественному читателю при прочтении данной книги предстоит приложить некоторые усилия, чтобы внимательно отслеживать разницу между определениями «немецкий» и «германский», зачастую употребляющимися в России как синонимы. В связи с описанием событий, касающихся немцев из Германии и немцев балтийских, непростых взаимоотношений последних в том числе и с правительством Германии, а также сомнительной уместностью буквального заимствования немецкого термина для обозначения немцев из Германии – «райхсдойче, немцы из рейха», в каждом отдельном случае «германский» или «немецкий» имеет весьма конкретное содержание и не может произвольно заменяться, за исключением ситуаций, где авторы рассуждают о солидарности соплеменников и об общенемецкой миссии в Прибалтике, мотивировавшей добровольцев из Германии к защите своих братьев по крови в Остзейских провинциях.
Для сохранения аутентичности текста в ходе перевода и редактуры были сохранены варианты написания фамилий государственных деятелей прибалтийских государств в том виде, который использовался германскими авторами и соответствовал нормам первой четверти XX в. Отдельных комментариев удостоились только явно спорные транскрипции, ведь путаница и откровенное пренебрежение особенностями языка коренного населения Прибалтики для германских авторов той эпохи были не редкостью. Сейчас и в немецком, и в русском языках установились куда более точные варианты транскрипции фамилий (например, Улманис, а не Ульманис), но применять их по ходу текста значило бы создавать ложное впечатление подчеркнутой корректности военных III Рейха к населению и государственным деятелям стран Прибалтики. По этой же причине в тексте сохранен специфический германский термин «окраинные» или «буферные государства», который в России порой дополняется определением «государства-лимитрофы». Его применение не является попыткой солидаризоваться со скепсисом апологетов проигравших империй – Германской и Российской – в адрес только появившихся тогда или едва восстановленных после долгого перерыва государств Восточной Европы. Однако данные термины совершенно необходимы не только для корректного анализа позиции авторов книги на момент ее написания (в конце 1930-х), но и для учета тех факторов и представлений, даже если это были явные предубеждения, которые диктовали логику принятия решений в 1919 г., особенно германским командованием, Бермондтом-Аваловым и его сподвижниками и уж тем более вожаками фрайкоров.
Географические названия в самом тексте по возможности сохранены в том виде, который был в оригинале, то есть прибалтийская топонимика осталась традиционно немецкой, если только на территории Российской империи в ходе политики русификации в конце ??? в. она не была заменена на русскую (например, Динабург – Двинск и т.д.). Однако для удобства современного читателя и в рамках необходимой корректности по отношению к коренному населению Прибалтики, а также Польши и Белоруссии, к изданию был составлен список географических названий, позволяющий следить за событиями на современных картах с нынешним вариантом топонимики. Разумеется, чтобы сделать список максимально функциональным, в нем не указывались названия пунктов, отличающиеся от немецких аналогов буквально на одну букву, порой из-за неустоявшегосяя еще правописания, а иногда и потому, что в русском языке за последнее столетие поменялся род этого названия (например, Субоч – Субочь). Ведь для читателя зачастую важна не точность транскрипции (и так достаточно условная), а возможность идентифицировать на современной карте указанные названия, что при незначительной разнице в написании не требует дополнительного обращения к списку.
Переводчику остается только надеяться, что специалисты по истории Гражданской войны, а также историки процесса становления новых независимых государств найдут в этом издании не только те детали и даты, которых им до сих пор не хватало для более полной картины событий, но и смогут куда лучше представить себе логику действий и основания для тех или иных политических и военных решений, которые привели к появлению Эстонии, Латвии и Литвы, к Капповскому путчу и угрозе разрыва Версальского договора, к неудачам Белого движения на северо-западе России, а также увидят на этих страницах первые шаги в политику тех, кто стал самой надежной военной опорой, а поначалу и организационным образцом для той силы, что пришла к власти в Германии 30 января 1933 г.
Л.В. Ланник
Том 2
Бои в Прибалтике до второго взятия Риги, январь-май 1919 г
Введение ко 2-му и 3-му томам в серии «Описания послевоенных боев германских войск и фрайкоров»
2-й и 3-й тома «Описаний» являют собой единство и лишь по техническим причинам выпускаются друг за другом с небольшим перерывом[8 - В данном случае это досадное для авторов обстоятельство устранено, а потому 2-й и 3-й тома наконец объединены под одной обложкой. Прим. ред.]. Второй том охватывает период нарастания военных событий в Прибалтике и естественным образом завершается их кульминацией, заключавшейся во взятии Риги. Следующий же за ним третий том освещает постепенный крах всего предприятия. Оба они имеют особое значение, ведь описываемые в них боевые действия велись в основном с внешним врагом, который был готов в случае победы привнести в Германию мировую революцию – цель, к которой он стремился.
Оба тома описывают чисто военные события, которые с учетом их небольших масштабов, можно сравнить со свершениями германских войск в Мировую войну. Особенно примечательно быстрое восстановление боевого духа в частях, которые только что избавились от разрушительного воздействия на них революционного насилия и командования негодных вожаков.
Имело большое значение тогда, а сегодня еще заслуживает особой благодарности Отечества, что сразу же после крушения 1918 года нашлись немецкие солдаты, которые без надежды на благодарность и признание двинулись на борьбу с большевизмом вместе с сыновьями самого трудолюбивого и самого несчастного из германских племен, суровой судьбой надолго оторванного от Родины. Тот факт, что при этом бойцы-балтийцы из Германии столкнулись и с противниками их соплеменников немцев, заслуживает сожаления и объясняется в конечном счете тем, как Антанта пыталась реализовать свой новый порядок на европейском Востоке.
Из-за этого, а также в связи с совершенно различными точками зрения балтийцев и управлявших тогда Германией кругов на то, что должна делать Родина в этот тяжелейший для нее час, и возник постоянно обостряющийся конфликт между фронтом и инстанциями на Родине, который вызывает эмоции у многих даже до сих пор. И он имел тем более трагический эффект, что обе стороны, в особенности военные с противоположными друг другу воззрениями, были твердо убеждены, что действуют в полном соответствии с интересами повергнутой наземь Родины.
Поэтому весьма характерный признак всего 1919-го года, когда разыгрались бои в Прибалтике, – исключительно тесная взаимосвязь политики и военных действий. Почти ни одно военное решение в это время не принималось и не могло быть принято без учета имевшихся политических препятствий и возможных последствий любого шага и всякой меры на этой горячо оспариваемой земле.
Справедливые пожелания балтийских немцев, стремление к власти коренного населения этих восточных территорий и их вновь созданных правительств, требования и опасения держав Антанты, масштабная проблема отражения красной опасности и будущих отношений большевизма с цивилизацией и государствами западной культуры[9 - Употреблено фактически шпенглеровское выражение «закатных земель». Прим. ред.], колебания и, наконец, исход переговоров в Версале, внутриполитические события на Родине – все это более или менее влияло на высшее командование, а также вполне естественно и на отдельные группировки бойцов в Прибалтике, как местных уроженцев, так и прибывших из Германии сражаться за собственность и культуру[10 - В немецком языке тех десятилетий стремились избегать термина «цивилизация», неизменно пользуясь его «истинно немецким» аналогом – «культурой» в отличие от предыдущего варианта, введенного в оборот французами. Там, где это было возможно, сохранен исходный текст, пусть и несколько непривычный для русскоязычного читателя. Прим. ред.]. Ведь будучи из народа, лишенного пространства, они надеялись получить новую родину или же, потрясенные пережитым крушением, уповали извне привнести порядок в установившуюся в рейхе сумятицу.
Задачи, тем самым поставленные перед командирами на всех уровнях, конфликты – а в них были вовлечены все, вплоть до последнего бойца на фронте, было тем труднее разрешить, что в 1919 г. железные рамки непременной субординации всесторонне признанной власти, к которым привыкли германские солдаты еще довоенной поры, были отнюдь не восстановлены. Немалая часть германского офицерского корпуса как раз из опыта переворота полагала, что в ситуации хаоса далеко не всегда достаточно будет исполнять отданные приказы или же за отсутствием таковых держаться выжидательно. Из такой новоявленной активности возникали трения и конфликты, в первую очередь в вопросе взаимодействия с теперь уже официальным правительством[11 - Имеется в виду правительство Веймарской республики, пришедшее в феврале 1919 г. на смену такому революционному органу, как Совет народных уполномоченных, а его правые и антисоциалистические круги вообще не считали легитимным. Прим. ред.]. В отдельных случаях следствием этого были планы, далеко выходившие за рамки того, что в прежние времена могло быть уделом средних и нижних военных инстанций, поэтому то, что это было возможно в ситуации, сложившейся в 1919 г., неудивительно. Все, кто тогда полагал себя обязанным служить Отечеству в Прибалтике именно таким образом, могли лишь предполагать, что это – лучшее, чего можно добиться для Германии и Прибалтики, и что то, что хочет стать великим, таковым и остается, даже если результат противоречит размаху замыслов.
Вникнуть в эту ситуацию и помимо нее в то, что действительно было проведено на деле, а также прояснить, что тогда сыграло роль в расчетах и целеполагании командиров и их помощников, было бы само по себе прекрасной задачей. Но исследовательский отдел в ходе подготовки своей версии сознательно отказался от этого ради истинной его миссии – исследования и описания военной стороны событий в Прибалтике.
Поэтому в обоих томах данной серии, посвященных этим событиям, строго придерживались того, что важно и для остальных частей этих трудов по послевоенной истории, отражая политический фон лишь настолько, насколько он был необходим для понимания ситуации в целом и для объективной оценки задействованных в этом личностей. Следует оставить будущей историографии дополнение получившейся здесь картины событий еще и с политической стороны[12 - Эта задача в полной мере не решена до сих пор ни в отечественной историографии, ни в германской, несмотря на значительное количество выпущенных ценных трудов. Кроме того, описание политической стороны описываемых процессов так же не дает полной картины происходящего, а потому события 1919 г. на развалинах Российской империи еще ждут комплексного анализа и освещения. Прим. ред.].
I. Ход событий в северной Литве и в Курляндии в январе-феврале 1919 г
Решение о защите территории рейха перед германскими границами
К середине января 1919 г. германская 8-я армия в Прибалтике перестала существовать. Следовало и возможно было принять решение, как надо организовать оборону рейха от наступающего большевизма, отведя ее на линию германской границы или выдвинув вперед. То, что осталось от войск, за счет отхода за Виндаву и из-за медлительного преследования русских сохраняло определенную свободу маневра, что оставляло командованию возможность выбора в пользу того или иного вариантов[13 - См.: Вывод войск. С. 154 и далее.].
На тот момент в пользу отхода говорила лишь чрезвычайная слабость оставшихся в Курляндии и северной Литве войск. Ведь на этих территориях находились помимо стоявшего на железной дороге Таурогген – Шавли отряда Рандова (около 500 человек) лишь посты Железной бригады (около 450 человек) и балтийского ландесвера (1200 человек) на р. Виндаве, а за ними – губернаторство Либава с его слабыми и ненадежными воинскими частями (1500 человек). Кроме того, плюсом были и более короткие линии коммуникаций. Против этого была явная опасность, которая могла быть вызвана появлением большевистских войск на границах рейха при существующих тогда обстоятельствах в Германии и в особенности в Восточной Пруссии. Военная слабость Советского государства не вполне осознавалась немецкой стороной, а вот собственное бессилие ощущали в должной мере.
И тем примечательнее тот факт, что решение держать рубеж Виндавы исходило от самих воинских частей, будучи принято по инициативе офицера Генштаба из Железной бригады капитана Бизе. Для многих это было вызвано желанием не бросать на произвол судьбы находящихся под сильным давлением соплеменников из Прибалтики, в то время как другие, движимые «ненавистью к баронам», отнеслись к этой идее прохладно, если не вовсе отрицательно.
И то, что даже при самых превратных обстоятельствах в начале 1919 г., в ходе соответствующего выступления немецких солдат, даже и из тыловых частей, и надо было кое-что сделать, показывает приводимый здесь в выдержках отчет командира Добровольческого егерского корпуса Гольдингена и бывшего заместителя окружного коменданта капитана резерва Бердинга: «…В округе среди военных и чиновников революционных настроений особенно не наблюдается, все жаждут попасть домой. Так как появились красные подстрекатели из Либавы, внедрившиеся в среду неимущего латышского населения из-за его тяготения к большевизму, стало необходимым образование дисциплинированных воинских частей.
После сообщений лейтенанта Лихтвальда из экономического отдела Гольдингенского уезда, лейтенанта Высоцки из полицейского управления Обер Ост[14 - То есть Главнокомандование на Востоке, образованное еще 1 ноября 1914 г. Прим. ред.] в Гольдингене и моего офицера для поручений лейтенанта фон Крейца, мы постановили сформировать «Добровольческий егерский корпус Гольдинген». Вербовка в комендатуре уезда началась 20 ноября 1918 г. Являлись главным образом представители подчиненных нам рот ландштурма, обозных частей из Рённена и Гольдингена, некоторое количество солдат из уездной администрации и треть эскадрона из стоявшего в уезде 18-го драгунского полка. Всего около 200 человек – для громадного уезда мало, однако для начала достаточно, чтобы поддерживать на его территории порядок.
Размещение: штаб в Гольдингене.
Комендатура: капитан резерва Бердинг, адъютант: лейтенант фон Крейц, офицер для поручений и по снабжению: лейтенант Лихтвальд, офицер связи: лейтенант Высоцки, председатель военного суда: лейтенант Тиманн, он же отвечает за пленных и возглавляет целую серию важных учреждений (электростанции), войсковой офицер: лейтенант Флик, для особых поручений: фельдфебель Руммель, штаб-ветеринар Бергманн, 120 унтер-офицеров и солдат.
Отряд в Газенпоте: лейтенанты Нирманн и Йессат и 35 унтер-офицеров и солдат.
Отряд во Фрауэнбурге: лейтенант граф фон Бассевиц, помощник полевого врача Кун и 40 унтер-офицеров и солдат.
Пост в Вормене: лейтенант фон Кессель и трое солдат.
Все подписали договоры на несколько месяцев с предварительным предупреждением об увольнении. К последнему прибегали часто, чтобы за счет отпускников, которые для этого и получали увольнение, проводить вербовку в Германии, так что егерский корпус в лучшие его времена достигал 500 человек. В него вступили и прошли обучение и местные немцы, а также немного приверженцев порядка из латышей…».
13 января Главнокомандующий на Востоке[15 - Им до января 1919 г. был Леопольд Баварский, однако фактически во главе Обер Оста стоял его начальник штаба генерал-майор Макс Гофман. Прим. ред.] в недвусмысленных выражениях приказал губернаторству Либава, – которое после перемещения штаба 8-й армии в Кёнигсберг перешло под командование штаба 1-го корпусного округа[16 - То есть одного из двух военных округов в Восточной Пруссии, с центром в Кёнигсберге. Прим. ред.], распоряжавшегося также и в остальной занятой немцами Курляндии, – чтобы «Либава удерживалась при любых обстоятельствах и любыми средствами»[17 - См. Вывод войск. С. 155.]. Сдача города нанесла бы неисчислимый политический и военный урон, а многочисленные бежавшие в него немецкие семьи были бы отданы на расправу. Следовало со всей решительностью действовать против сторонников большевизма, которые могли бы угрожать безопасности германских войск. Для этой цели были заключены соответствующие соглашения со стоявшими на рейде Либавы английскими военными судами. Подкреплений Главнокомандующий на Востоке обещать не мог. Зато он сообщил об усилении штаба губернаторства.
По имеющемуся опыту было ясно, что если при этом не будет происходить внутренняя реорганизация, только лишь приказами побудить войска держаться нельзя. Если и удалось, то, помимо действий офицера Генштаба Железной бригады, за это следует благодарить в первую очередь командира пробившегося тогда в Прибалтику полкового штаба. Последний – штаб расформированного на родине 461-го пехотного полка – по собственной инициативе прибыл в Кёнигсберг и оттуда командованием корпусного округа был переправлен в Либаву. Его командир – майор Бишоф, бывший офицер колониальных войск, провоевал на фронте всю Мировую войну от начала и до ее финала и в конце концов заслужил на Западном фронте действиями во главе своего недавно сформированного полка орден Pour le Merite[18 - «За заслуги» (фр.). Высший прусский военный орден, в Великой войне – самая престижная в Германии офицерская награда. Прим. ред.]. Он принял командование Железной бригадой и над слабыми добровольческими частями, которые вместе с балтийским ландесвером на Виндаве образовывали тогда скорее завесу, нежели являлись защитой.
Реорганизация защиты с Востока
Верховное Главнокомандование пыталось организационными мерами разрешить вопросы охраны границы на Востоке. Не считая центра связи в Кёнигсберге, который 15 января на некоторое время заступил на место распущенного Главнокомандования на Востоке, под названием «Верховное командование по защите границы «Север[19 - В дальнейшем в соответствии с использовавшимся тогда термином будет употребляться название «Верховное командование «Север»».]»» была образована новая командная инстанция для всех соединений на северо-востоке, начавшая свою работу 21 января под руководством генерала от инфантерии фон Кваста при начальнике штаба генерал-майоре фон Секте[20 - Имеется в виду Г. фон Сект, будущий создатель рейхсвера и фактический его руководитель в 1920–26 гг. Он не успел изложить свою версию событий 1919 г., оставив лишь наброски, потом опубликованные и доработанные Ф. фон Рабенау, но они вышли из печати уже после публикации данного труда, а потому не могли быть для него использованы, см.: Rabenau F.v., Seeckt H.v. Aus seinem Leben. Leipzig, 1940. S. 111–158. Прим. ред.] сначала в Кёнигсберге, а затем в Бартенштейне. Верховное главнокомандование имело в виду после окончания вывода войск Западного фронта перевести свою штаб-квартиру в Кольберг.
Руководство на курляндском фронте при подчинении Верховному командованию «Север» теперь принял на себя ставший ненужным на прошлом своем участке штаб 6-го резервного корпуса. Однако выяснилось, что этот штаб в Бреслау почти полностью распущен, и теперь его придется фактически заново формировать в Кёнигсберге при существенных затруднениях кадрового и материального характера. Так и прошел остаток января. Лишь 27 января начальник штаба майор Хагеманн с несколькими офицерами штаба смог морем прибыть в Либаву. Вновь назначенный командир корпуса, бывший германский командующий в Финляндии, генерал-майор граф фон дер Гольц в Либаву прибыл лишь 1 февраля[21 - См., подр.: Гольц фон дер Р. Моя миссия в Финляндии и Прибалтике. СПб., 2015. Прим. ред.]. Но принятие командования штабом корпуса затянулось до 14 февраля. Зато дела губернатора Либавы командующий корпусом, напротив, принял немедленно, тем самым получив контроль и над своим будущим участком фронта. То, что на нем находилось, для линии протяженностью в 100 км было более чем скромным: на левом фланге в районе Газенпота балтийский ландесвер и южнее по обе стороны Вайнодена Железная бригада. И если первый смог подобрать состав из лучшего, исполненного решимости сражаться за свою Родину людского материала, и имея около 3 тысяч человек, даже несмотря на недостаток военного опыта и обучения, мог считаться вполне ценным в боевом отношении, то скудные остатки Железной бригады, разбросанные на большом расстоянии друг от друга, были едва боеспособными. Были ли в этих кучках, остававшихся на Виндаве, готовые и склонные воевать элементы, еще предстояло выяснить. Судя по имевшемуся опыту, с таким «арьергардом 8-й армии» утверждать этого было нельзя[22 - См.: Вывод войск с Востока. С. 160. Прим. ред.]. Новый командир Железной бригады в любом случае незамедлительно приступил к работе, чтобы раздобыть в свое распоряжение годные к действиям части. В ходе его деятельности, в большой степени основанной на личном воздействии, решающим обстоятельством были сознательный отказ от любого рода окопной войны и решение вести неизбежную пока что оборону активно, прежде всего за счет глубоких рейдов вглубь территории противника.
Как это воздействовало на лучшие из этих небольших отрядов, показывает одно из описаний командира названного его именем отряда охотников[23 - Так в русской, а вслед за ней и в германской армиях в конце XIX – начале XX вв. называли подбираемый из добровольцев отряд для партизанских и диверсионных действий в тылу противника. Прим. ред.] капитана фон Бессера. Он смог удержать несколько готовых сражаться офицеров и нижних чинов из своего разбежавшегося добровольческого батальона, а о первых действиях своего отряда он писал: «Теперь для нас началась война иного типа, в особенности для меня как командира мелкого отряда. Обученному и привыкшему действовать всегда в составе крупных соединений мне теперь следовало самому себе ставить задачи, устанавливать цели. Самый прекрасный из видов боевых действий – быть предоставленным самому себе; сам себе господин во всем, более не отчитываясь ни перед кем, кроме Господа в небесах[24 - В действительности, особый отряд получал приказы от Железной дивизии. Он подчинялся ее командиру.]. Будучи освобожден от тяжелого груза ответственности перед зараженной большевизмом бандой солдат, я вздохнул свободно, когда это убогое сообщество было устранено и теперь ничего от него не исходило. Наконец-то, смогли начать приключенческую, свежую, свободную солдатскую жизнь. И она пошла, причем особая ее прелесть была вызвана тем, что теперь напротив стоял враг, о взятии которого в плен не было и речи, ведь могла быть только победа или смерть[25 - Весьма показательная характеристика позднее прославившихся своей жестокостью боев в Прибалтике, а также действий фрайкоров в целом. Прим. ред.]. Без каких бы то ни было медицинских средств, без врачей и перевязочных материалов, без лазарета, куда можно было бы добраться – всякое серьезное ранение означало смерть. И так и должно было быть, чтобы иметь возможность проявить высочайший уровень человеческой доблести.
Вскоре мой план был готов. Сложность задачи заключалась в той ситуации, в которой мы находились, и в слабости имеющихся у нас сил. Бои в форме огневого контакта мы теперь могли вести лишь в очень ограниченном масштабе, так как на поставки боеприпасов рассчитывать также не приходилось. Таким образом, мы поддерживали соприкосновение с противником, держали его на острие удара, постоянно следя за его перемещениями и регулярно докладывая о них германским командным инстанциям, занятым формированием добровольческой армии в Либаве.
Еще утром 7 января мы двинулись в сторону противника в маленький, расположенный недалеко от Муравьево город Тыркшле. Там я сформировал свою охотничью патрульную команду из моего отряда из 32 человек, включая офицеров и партизан[26 - Термин для обозначения добровольных и нерегулярных частей, перенятый у русских.], таким образом, что получилось два офицерских патруля силами по 10 человек с установленными на санях пулеметами. Остальные составили штаб и обоз отряда, где был и третий пулемет и три человека прислуги при нем. Офицеры вынуждены были учитывать изъяны нашего состава и исполнять часть обязанностей нижних чинов, что поначалу приводило к задержкам, так как обучение отдельным действиям, например, при обращении с пулеметом, пришлось начать только теперь. Теперь вовсе не думали, что все оставшиеся в тылу будут хорошими солдатами. Во-первых, большинству попросту не хватало основательной военной выучки, а многим и боевого опыта и испытаний, а потом среди них, к сожалению, находились и такие, кто придавал большее значение таким сопровождающим войну явлениям, как грабежи и насилие, нежели твердому исполнению солдатского долга, или же те, кому остаться солдатом казалось единственной возможностью выжить. Однако таких, к счастью, были лишь единицы, так что после их удаления, потребовавшегося по дисциплинарным причинам, мой маленький отряд продолжал сохранять дееспособность. Тогда боевой дух отряда, названного моим именем, был высок, а после наших успехов он и еще поднялся, а доверие ко мне, как командиру, укоренилось окончательно».
Позади тонкой заградительной линии в Либаве стояли три добровольческих батальона, которые губернаторство приказало доставить из Германии в качестве замены отступающим ландштурмистам. Прибывший в те же дни в Либаву офицер Генштаба 1-й гвардейской резервной дивизии сравнивал их боевые качества с берлинскими эрзац-батальонами революционной поры; в бою в открытом поле на них рассчитывать было нельзя, даже если на это согласился бы солдатский совет, имевший тогда в Либаве большое значение.
Как обстояли дела по обе стороны линии фронта в январе 1919 г., показывает приводимое ниже извлечение из дневника командира Добровольческого корпуса егерей Гольдингена:
«В начале января обострение обстановки. Сильная большевистская агитация среди латышского населения.
9 января. Арест негодяев в Гольдингене, Газенпоте и Фрауэнбурге. Насильственный роспуск исполнительного комитета при временном латышском уездном управлении в Гольдингене.
10 января. Разоружение так называемого латышского ополчения в Гольдингене. Установлен комендантский час с 7 вечера.
11 января. Гарнизон Фрауэнбурга подтянут к Гольдингену, так как Фрауэнбург уже занят первыми прибывшими из Риги и Митавы частями балтийского ландесвера. Пост из Вормена также отправился в Гольдинген. Перед нашим фронтом германских частей больше нет… Мы постоянно предпринимаем рейды, чтобы поддерживать порядок. Каждый день перестрелки с местными большевиками, которые по мере подхода большевиков из русских становятся все более назойливыми.
15–16 января. Рейд через Цабельн в Кандау до оз. Кангерн. Расстрел большевистских вожаков и захват множества агитационных материалов в Кандау. Там же были большевиками расстреляны священник Берневиц и книготорговец Штейн, а его брат тяжело ранен. Остальные арестованные немцы были освобождены.
В первой половине января в Гольдинген прибывали многочисленные беженцы из балтийских немцев, которых под военной охраной отправляли в Либаву со всеми их пожитками».
И вплоть до прибытия штаба корпуса с Железной дивизией, бывшей тогда важнейшей из имеющихся частей, тем временем происходили заметные перемены. С прибытием отрядов Хайльберга, Либермана и Борке, а также трех полубатарей она не только обрела существенное подкрепление, но и прошла крещение огнем на Виндаве. При первом ее посещении начальник штаба вынес впечатление, что командование и войска Железной дивизии могут с уверенностью ожидать развития событий.
Организация обеспечения охраны границы
Тем временем Верховное командование «Север» 1 февраля приказало 1-й гвардейской резервной дивизии прибыть в Либаву, а 2 февраля выпустило «Основания по обеспечению охраны границы в сфере ответственности Верховного командования «Север»». Согласно им, защита Восточной Пруссии на выдвинутых вперед рубежах поручалась приданным штабам корпусов – Ландверного, Смешанного резервного, 52-го генерального командования[27 - См. Вывод войск. С. 159.] и 6-го резервного. Следовало удерживать большевистскую опасность как можно дальше от границ рейха. 6-й резервный корпус должен был решать эту задачу на занимаемых им в тот момент рубежах и при этом для данной цели взаимодействовать с финскими[28 - Имеются в виду добровольцы из Финляндии, прибывшие в Эстонию в декабре 1918 – январе 1919 гг. Прим. ред.] и эстонскими частями, чтобы, продолжая оттеснение вражеских войск, укрепить безопасность собственной территории. Кроме того, обязаны были заниматься укреплением соединений и попутным оборудованием рубежа Виндавы, а также фронта к востоку от Либавы.
52-е генеральное командование должно было удерживать против советских войск нынешние рубежи, оба штаба обязаны были подавить бандитские беспорядки в зонах своей ответственности.
В тылу фронтовых частей штабы 1-го и 20-го корпусных округов при участии гражданских чиновников занимались организацией охраны границы и поддержанием порядка на Родине, в этом им помогали штабы 1-го армейского и 6-го резервного корпусов, а также 52-го генерального командования, предоставляя по возможности офицеров, личный состав, лошадей, оборудование, оснащение и вооружение.
Но до того как смогли выполнить эти распоряжения, понадобился значительный период времени.
Положение в Курляндии
Между тем своим чередом развивались события за линией курляндско-литовского фронта. Признанное Германской империей de facto латвийское правительство[29 - См. Вывод войск. С. 188.] Ульманиса[30 - Улманис (Ulmanis) Карлис (Карл Ульманис) (1877–1942), латвийский политический деятель. Из крестьянской семьи, в 1905–1906 гг. находился под арестом за антиправительственную агитацию. Несколько лет прожил в эмиграции, вернулся после амнистии в 1913 г. После Февральской революции был заместителем комиссара Временного правительства в Лифляндии, после оккупации ее немцами в феврале 1918 г. остался на родине, участвовал в движении за независимость Латвии. 18 ноября 1918 г. возглавил первое правительство Латвийской республики, всего занимал пост премьер-министра 4 раза. Сыграл неоднозначную роль в событиях войны за независимость Латвии, боролся против сохранения германского влияния в Прибалтике. В 1934–1940 гг. был фактическим диктатором Латвии, после ввода советских войск был арестован, умер в ссылке. Прим. ред.] после оставления Риги перебралось в Либаву и оттуда распорядилось о всеобщей мобилизации в защищаемой немцами части Курляндии. Влияние его и эффект от принятых мер были невелики, так как руководившие им деятели были из лифляндской части нового государственного образования и не имели опыта политической и организационной работы. Поначалу из-за слабости правительства можно было надеяться, что от него никакой опасности не будет. Примечательно, что с согласия эстонцев временное правительство действовало и в северной Латвии через своего уполномоченного, капитана бывшей русской армии Земитана[31 - Земитан (Земитанс, Zemitans) Йоргис (1873–1928), кадровый офицер Русской императорской армии. В феврале 1915 г. капитан Земитан, воюя в рядах 20-го армейского корпуса, попал в германский плен. В 1918 г. вернулся на родину, в декабре вступил в латвийскую армию, а в январе 1919 г. продолжил ее формирование на территории Эстонии. В марте 1919 г. был произведен в полковники, после переворота в Либаве остался в подчинении правительства Ульманиса, командуя Северным корпусом латвийской армии. С июля по октябрь 1919 г. был ответственным за оборону Риги, после поражения в октябре от войск Бермондта был снят с высших постов, с 1922 г. в отставке. Прим. ред.], и в Эстонии и приграничных с нею округах из латышей тоже были образованы кое-какие отряды, участвовавшие в боях эстонцев против большевиков. В конце марта из них была сформирована бригада «Северная Латвия» под командованием произведенного в полковники Земитана.
В Курляндии помимо латвийского правительства действовал и «Балтийский национальный комитет», представлявший интересы балтийских немцев, органом которого и считал себя балтийский ландесвер. Комитетом руководили выдающиеся личности, например, господин фон Самсон и бывший русский капитан 1-го ранга барон Таубе. Однако сказались и все слабости парламентской системы: было тяжело перейти к быстрым и согласованным действиям. Поддерживающая их часть населения была количественно слишком мала – 3, а по другой методике подсчета 7 %, – чтобы иметь возможность добиться своего во времена демократии.
Особую тревогу у ответственных германских инстанций вызывала ситуация в Либаве, где все рабочие были проникнуты духом большевизма и ожидали лишь подходящего момента, чтобы напасть на немцев. Чтобы подавить попытку восстания вооруженных по большей части рабочих, у губернаторства не хватало сил. Из трех имеющихся батальонов гарнизона надежен был лишь один, капитана ландвера Тённинга. О двух других губернатор заявил, что сомнительно, чтобы их вообще можно было побудить обороняться в случае начала беспорядков.
Наконец, противник, русские большевики[32 - С января 1919 г. бои против германских войск и ландесвера вела армия Советской Латвии, более половины которой составляли укомплектованные преимущественно латышами латышские стрелковые полки. В других частях красных помимо русских были представители самых разных национальностей, включая интернационалистов из подданных Центральных держав. Таким образом, бои в Латвии носили характер преимущественно гражданской войны, а не битвы за независимость от русских захватчиков. Это тем более верно, что значительную роль в отражении наступления красных сыграли русские белогвардейские части, в то время как составлявшие подавляющее большинство населения Лифляндии и Курляндии латыши поначалу были представлены в ландесвере непропорционально мало. Прим. ред.], с военной точки зрения в ходе наступления не слишком проявили себя, ведь вследствие полного развала германских войск им в большей или меньшей степени все доставалось само собой. Наступательная мощь их была невелика. Они хватались только за то, что сулило им легкие трофеи или удовлетворение их кровожадных наклонностей, или под давлением требовавшего действий правительства. Полное отсутствие настоящей организации, а также снабжения да еще русской зимою препятствовало сколько-нибудь масштабным операциям. Настоящая опасность от большевиков заключалась, в первую очередь, в тесной связи их с зараженным революцией населением и в планомерном или периодическом взаимодействии со спартакистскими элементами в Германии[33 - Характерно, с какой настойчивостью авторы развивают мысль о реальной угрозе общеевропейского коммунистического мятежа, тем самым полностью оправдывая попытки Германии сохранить результаты своей экспансии в Прибалтике даже после поражения в Великой войне. Прим. ред.]. Ведь главным оружием большевиков была пропаганда. Если она подведет, то перспективы у большевиков были скромные. Однако пока что внутренняя слабость красного колосса еще не была столь очевидна, а оправданность опасений и необходимость принятия оборонительных мер были бесспорны.
Распоряжения красного командования, ставшие известными частью тогда же, частью позднее, не имели большого практического значения, однако все же должны быть здесь упомянуты.
В приказе Главнокомандующего армией Советской Латвии от 14 января 2-я латышская стрелковая бригада получила задачу наступать вдоль железной дороги от Туккума к Виндаве. Однако, так и не сумев перейти к выполнению этой миссии, вместе с прибывшей тем временем из Риги 3-й латышской стрелковой бригадой (7-й, 8-й, 9-й латышские стрелковые полки и артиллерия) они были брошены на фронт под Валк, где после прибытия в конце декабря финских добровольцев, приглашенных эстонским правительством, обстановка переменилась в пользу белых[34 - Общее название антибольшевистских сил.]. 1-я латышская стрелковая бригада одновременно получала задачу наступать на Либаву. Из попавшего при взятии Шрундена в руки белых приказа можно было видеть, что 2-я латышская стрелковая бригада получила задачу взять Либаву, а Интернациональная дивизия, 9 января уже занявшая Поневеж, должна была наносить удар через Шавли на Поланген.
При такой обстановке вряд ли стоит удивляться, что в середине января всерьез обсуждался вопрос об оставлении Либавы, а также были начаты приготовления к эвакуации морем.
Первые бои
На фронте тем временем ситуация изменилась в пользу немцев.
Когда большевики 16 января силами 1-го и 4-го латышских полков[35 - Названия тогдашних русских полков далеко не всегда позволяют судить об их составе. Зачастую полкам присваивались имена городов или местностей, которые им еще только предстояло завоевать. Латышские полки, особенно 1-й Латышской дивизии, тем не менее, следует полагать в целом национальными латышскими частями. Количество называемых полков может дать ложную картину. Зачастую они состояли лишь из штабов либо без солдат, либо с незначительным их количеством. Последнее замечание – весьма редкое у германских военных и похвальное стремление дать представление об истинном соотношении сил, а не только перечислять названия частей противника. Советская версия настаивает на столь малом количестве войск красных в Латвии в начале 1919 г. (3, 5, максимум 7 тысяч), что победы ландесвера и германских частей оказываются следствием их подавляющего численного превосходства. 2-ю Латышскую дивизию весной 1919 г. красные формировали с большим трудом, в некоторых ее полках латышей было по 2–3% состава. См., напр.: Дризул А., Крастынь Я. Революционные латышские стрелки. С. 157, 164–165, 174; История латышских стрелков / Под ред. Я. Крастыня. Рига,1972. С. 382–384. Прим. ред.] атаковали позиции балтийского ландесвера под Гросс- и Альт-Ауцем, они были отброшены с большими потерями. На следующий день ландесвер, однако, вынужден был отойти через Ной-Ауц и Альт-Швадрен за Виндаву, однако там сопротивление немцев окрепло, прежде всего благодаря действиям майора Бишофа, принявшего тем временем на себя командование всем фронтом на Виндаве, а также из-за постепенного прибытия новых добровольцев.
Гольдинген, имевший значение как опорный пункт на левом фланге, большевики не атаковали, однако после взятия Тальсена и продвижения красных на севере, к городу Виндава, а позднее и на юге, он был обойден. По приказу либавского губернаторства 21 января город был оставлен егерским корпусом; многие жители бежали из города. 23-го рано утром корпус после усиленного перехода по скользким, частично занесенным снегом дорогам и при сильном морозе прибыл в Газенпот. Кавалерийский отряд по приказу губернаторства вошел в состав вновь образуемой Железной дивизии и выступил на юг. Егеря выдвинули посты к северо-востоку от Газенпота. Отряд лейтенанта Высоцки 26 января выступил на разведку на северо-восток, после боя внезапно ворвался в Гольдинген, освободил узников из темниц и вернулся в Газенпот с многочисленными беженцами.
На крайнем северном фланге большевики сумели 30 января добиться и еще одного успеха. Насчитывавший лишь 100 человек гарнизон Виндавы из немцев из рейха, поначалу отразивший атаку советских солдат, затем вступил в переговоры и в обмен на гарантию свободного отхода сложил оружие. Но едва это случилось, как немцы были взяты в плен, заперты в амбаре и, включая трех тяжело раненых, перебиты. Попытка вновь взять Виндаву с моря 2 февраля провалилась из-за невозможности высадиться южнее Виндавы, так как помешала ледовая обстановка. Положение на крайне левом фланге, теперь доходившем только до Газенпота, по-прежнему было под угрозой.
Под Шрунденом 22 января произошел ожесточенный бой, в котором приняла участие рота Радена[36 - То есть части, считавшиеся «русскими». См., подр.: Зирин С.Г. Генерал-майор барон фон Фердинанд фон Раден. СПб., 2015. Прим. ред.] из ландесвера. В конце концов по приказу местечко было оставлено, однако 27 января по инициативе майора Бишофа он был атакован с юго-запада латышским батальоном Колпака, а с северо-запада частями ландесвера и вновь взят. Противник отошел за Виндаву.
Эти успехи на глазах подняли боевой дух молодых частей и были тем более ценными, что примерно в это время и появилась мысль перевести ландесвер в нейтральное зарубежье, чтобы там переформировать и затем извне, уже без немцев, вновь вступить в бой за Родину: план, исполнению которого помешало вмешательство майора Бишофа[37 - Согласно иной версии, здесь речь идет о попытке оказать давление на правительство Ульманиса и побудить его к большей уступчивости по отношению к балтийским немцам, намерение, которое, кажется, при первом контакте майора Бишофа с высшим штабом балтийского ландесвера 19 января никакого упоминания не получило.].
В начале января на участке фронта балтийского ландесвера наступило относительное затишье. Под руководством вновь назначенного командира, германского майора Флетчера[38 - Несмотря на правила чтения немецких фамилий, в данном случае был намеренно использован исходный вариант прочтения фамилии майора Флетчера, имевшего британские корни. Как правило, перешедшие на службу в германские государства, особенно в Пруссию, выходцы из Британии, Франции и Италии и их потомки веками сохраняли не только исходное написание фамилий, но и их произношение, что особенно заметно по имевшим французских предков генералам и адмиралам германской армии – Франсуа, Сушон и т.д. На этом основании употребление варианта перевода Fletcher как «Флетхер», порой встречающееся в публицистике, представляется неоправданным. Прим. ред.] оно было активно использовано, чтобы спаять воедино вновь прибывших добровольцев, как балтийских немцев, так и немцев из рейха, с имевшимся ранее личным составом и придать им в целом соответствующую ситуации структуру[39 - См. боевое расписание в приложении 3.].
Уже несколько дней спустя после своего прибытия майор Флетчер отважился на более крупную операцию. В ночь на 12-е он повел части ландесвера – роту Клейста, кавалерийские отряды Энгельхардта и Гольдфельда, батареи Пфайля и Мюллера, а также Добровольческий егерский корпус на Гольдинген и в утренних сумерках атаковал его егерями по фронту, а частями ландесвера – севернее и южнее города в обход. Разгорелись ожесточенные бои, прежде всего на дороге на насыпи западнее Гольдингена. Удалось отрезать большевикам пути отступления на восток, так что ни один человек гарнизона – почти все были местными большевиками – уйти не смог. Большая часть погибла, другие были расстреляны по приговору суда.
Это была первая удачная самостоятельная атака ландесвера. Моральное воздействие ее было велико.
О Железной бригаде
Новый командир Железной бригады принял на себя командование ею 17 января в Вайнодене, несмотря на предупреждения прежнего командира, что привести ее в порядок более не удастся. Бригада, растянувшись от Шеймелян до Грёзена – Ниграндена, несла своего рода полевое охранение. Ее силы составили 306 человек и 21 пулемет; 200 человек, приведенных майором Бишофом из Либавы, пришлось наполовину разоружить в Вайнодене и отправить домой, потому что они отказывались идти дальше. Другая половина обязалась служить вне Либавы только 8 дней. Однако и прибывший к тому же моменту с Родины транспорт с добровольцами оказался наполовину негодным. И что же это были за элементы, о которых здесь идет речь, видно из телеграммы Железной бригады в штаб 1-го корпусного округа, где просят о разоружении и отправке в Мемель присланных добровольцев, а о них самих говорится, дословно: «Большая часть людей наживает богатство за счет грабежей и перепродажи награбленного имущества… Согласно полученному здесь опыту, представляется настоятельно необходимым, чтобы личный состав, который поступил на службу в Железную бригаду, ни в какие другие добровольческие формирования, например, для охраны границы, не принимался. Он в целом не годен и преследует исключительно своекорыстные интересы. Как бойцы они не представляют из себя ни малейшей ценности и в любой части будут лишь источником и распространителем деморализации».
После устранения этих сомнительных подкреплений за тонкой линией постов, которая из-за крепких морозов теперь не имела и такой защиты, как река Виндава, а также никаких резервов, оставалось еще и местное население, на две трети настроенное враждебно. Несмотря на это, майор Бишоф и его штаб твердо держались своей задачи. При первом осмотре он дал своей маленькой горстке имя «Железная дивизия», которое может быть оценено лишь как надежда на будущее, и решил обеспечить защиту не только в чистой обороне, а держать за горло тяжелого на подъем и плохо управляемого противника за счет операций мелких подвижных отрядов. Тем самым он оказал неоценимую услугу немецкому Отечеству и провинции Восточная Пруссия. Ведь при чрезвычайно смутных обстоятельствах, которые тогда воцарились к востоку от Германии, и при сильных большевистских настроениях, находивших тогда отклик и внутри германских границ, при вторжении русских, если бы те свободно перешли Виндаву, а то и сумели застать и Либаву уже брошенной, они несомненно дали бы эффект.
Уже на другой день после своего прибытия майор Бишоф подготовил тактические указания, которые учитывали и обстоятельства противника, и собственные слабости. Они заключались в неограниченном растяжении фронта в ходе атак, а также в обороне, глубоком эшелонировании в глубину и во фланги и планомерном использовании пулеметов и – тогда еще не имевшихся – пушек для непосредственной поддержки пехоты.
Успех этих усилий не заставил себя долго ждать. 21 января охотничья команда фон Бессера и отряд балтийцев Драхенфельса так основательно разбили русских у Шеймелян, что они оставили на поле боя 36 убитых, 2 пулемета и 6 запряженных саней. Как заметил командир Железной бригады, «в таком положении это была очень большая победа», и в любом случае в деле восстановления боеспособности германских войск она имела большую ценность. И 23 января под Грёзеном было с большими потерями отражено нападение превосходящих сил русских. 25–26 января батальон Борке и отправленные в Либаву части 45-й резервной дивизии – переброшенные с Родины в 52-е генеральное командование, отбросили за Виндаву русских, оттеснивших было кавалерийский пост под Нигранденом. Но и Сяды были 30 января заняты германским разъездом, Тыркшле взяты 5 февраля отрядом Железной дивизии майора Дойна. 8 февраля отряд пехоты, егерей и саперов даже с успехом атаковал железнодорожный узел Муравьево. Многочисленные пленные, лошади, сани и полевые кухни стали итогом этого предприятия. Под впечатлением от этого боя не состоялся запланированный удар русских через Литву в правый фланг бригады и к железнодорожной ветке Прёкульс – Мемель.
Как разыгрывались эти бои, весьма наглядно описал один из участников ударного отряда Энгельхардт: «Утро прошло спокойно, и после обеда, розданного из полевых кухонь, фон Брюммер и я пошли с нашими полевыми биноклями к берегу Виндавы. Внезапно наискосок вправо, в направлении на Лутцхоф[40 - Южнее Грёзена.], примерно в километре от нас мы заметили цепь стрелков, идущих к Грёзену. Казалось, что егерские посты тоже ее заметили, но оставалось еще сомнение, ведь ожидали прибытия нашего отправленного утром патруля. Мы, однако, могли отчетливо видеть в наши бинокли отдельные черные фигуры штатских, выделяющихся в стрелковой цепи, а за ними на некотором расстоянии появилась еще и вторая.
Мы поспешно отправились назад, чтобы сообщить о наших наблюдениях и всех поднять по тревоге, когда там, сначала отдельными вспышками, а затем все более живо пошла ружейная стрельба, причем не только наискосок справа, но и прямо справа, уже на этом берегу Виндавы. Большевики, судя по всему, напротив Лутцхофа уже перешли реку и продвигались вдоль поросшего лесом берега, чтобы теперь пойти в атаку в обход. Сначала я был в стрелковой цепи егерей на берегу Виндавы; бывшую напротив нас большевистскую цепь стрелков мы вскоре перестреляли, а выжившие начали, оставив 10– 15 человек убитыми и тяжелораненых, лежавших черными точками на снегу, перебежками отступать.
Так как вторая стрелковая цепь подошла уже на 600 м, поддерживаемая издалека двумя «максимами»[41 - В германском издании – «максимками», что явно взято из устной русской речи, а для немецкого читателя дается соответствующее пояснение. Прим. ред.], по нам открыли поистине неприятный огонь. Один доброволец, Артур Вальтер, в паре шагов от меня получил легкое ранение в руку навылет, однако это не помешало ему позднее поучаствовать в контрнаступлении егерей.
Между тем левее, позади церкви показалась пара большевиков, которые стали стрелять по нам. К нам подбежал один лейтенант из егерей, взял четырех человек, в том числе и меня, чтобы прикрыть левой фланг. Там, укрывшись так хорошо, чтобы мы не могли их обнаружить, где-то залегли дюжина или больше большевиков и обстреливали нас, как только мы показывались, причем довольно метко, а порой и с должной дистанцией. К сожалению, подойти поближе они не пытались. Единственной их жертвой была старая дама, которая со своим маленьким внуком вышла из лесу с вязанкой хвороста, ребенка легко ранило шальной пулей. В ходе боя всех наших раненых на всякий случай под прикрытием отправили в Пикели, ведь тогда еще не могли в полной мере оценить ударную мощь и упорство русских. Постепенно огонь стал слабее и отдаленнее, пока наконец с наступлением темноты последние выстрелы не прогремели в направлении на Лутцхоф.
Противник оставил на поле боя всего до 18 убитых, в основном, судя по документам, «стрельников»[42 - То есть латышских стрелков, цитируется латышский термин.] из 3-го Курляндского стрелкового полка, однако также и некоторых местных большевиков, которые решились присоединиться к своим красным собратьям по ходу их победоносного шествия. Наши потери были очень невелики: кроме еще одного егеря Вальтер был единственным раненым.
Часто превозносимая храбрость латышских стрелков, этой «красы русской революции», также не вызывала особенного трепета. Они, конечно, были лучше, чем местные банды, однако не более того. В любом случае их можно было спокойно сдерживать при соотношении сил 1:3 и даже 1:5, а то и громить».
Несмотря на эти местные успехи, положение на Виндаве в конце января было ни в коем случае не обеспечено. После взятия Виндавы большевиками фронт – от Варенхофа до Тыркшле – проходил лишь примерно в 50 км вдоль р. Виндавы, в то время как на севере и на юге красные начали обходить фактически незащищенные фланги ландесвера и Железной дивизии.
И все же, однако, неудачи в последнюю неделю января явно парализовали наступательный дух большевиков, а полученная таким образом ландесвером и Железной дивизией передышка имела решающее значение для дальнейшего хода боевых действий.
1-я гвардейская резервная дивизия
Однако подъем духа и укрепление веры в себя в войсках отразились, главным образом, в отчете об обстановке губернатора Либавы, который теперь, несмотря на полученные противником подкрепления, твердо рассчитывал на удержание рубежа по Виндаве. Однако решительная перемена могла произойти лишь с прибытием 1-й гвардейской резервной дивизии, которую Верховное командование «Север» 4 февраля передало 6-му резервному корпусу. Эта дивизия, прекрасно проявлявшая себя в боях на Западе на всех направлениях вплоть до последнего момента, прибыла в Берлин в середине декабря 1918 г. Уже на Рождество ее состав настолько сократился, что кроме нескольких ударных отрядов едва удавалось найти людей, способных обеспечивать уход за лошадьми.
Поэтому когда дивизия 22 декабря, непосредственно перед завершением демобилизации, получила приказ вновь сформироваться для боев в Прибалтике, поначалу возникли серьезные трудности. Не хватало буквально всего, прежде всего денег, без которых о вербовке не стоило и думать. Лишь когда дивизия вступила в контакт с уже тогда существовавшим вербовочным бюро «Балтенланд», во главе которого стоял младший брат германского командующего в Финляндии, советник правительства граф фон дер Гольц, и пошло пополнение полков[43 - Выставленные в бюро «Балтенланд» условия вербовки показаны в приложении 1. Они вполне иллюстрируют затруднения, с которыми тогда удавалось получить пополнения для фрайкоров.]. Прежде всего дивизии удалось раздобыть некоторое количество испытанных командиров, к ним при роспуске прежних воинских частей добавились и лучшие элементы из нижних чинов. Но приходили и целые роты, эскадроны и батареи, удерживаемые преданностью своим командирам. Их вело чувство долга и воодушевление; к ним присоединялись и горстки маргиналов всех видов, авантюристов, частью годных в солдаты, но куда больше не лишенных моральных изъянов, стремящихся в первую очередь «к своей пользе». Таковы были войска, которые можно было удерживать воедино лишь постоянным надзором и «очищением» с помощью являвшихся в относительно большом количестве офицеров и унтер-офицеров из боевых полков дивизии.
Несмотря на это и вопреки чудовищным трудностям, с которыми удавалось в революционные времена доставать самое необходимое обмундирование и оснащение, в течение месяца января в районе Бернау, куда была переведена дивизия, получилось сформировать наполовину боеспособные части.
2-й гвардейский резервный полк силами в 500 человек уже в середине января был отправлен в окрестности Лыка, где он был пополнен добровольцами из Восточной Пруссии, эшелоном вюртембержцев, а также кадетами и студентами. Когда 6 февраля из Либавы пришла настойчивая просьба о помощи, туда смогли отправиться двумя батальонами и пулеметной ротой, где их поначалу разместили около Шкуди. 12 февраля 1-й офицер Генштаба капитан фон Рабенау[44 - Фридрих фон Рабенау (1884–1945), выдающийся германский генштабист. После участия в Великой войне и в боях в Прибалтике был принят в рейхсвер, в 1922–1927 гг. был сотрудником Войскового управления и одним из близких соратников Г. фон Секта. Затем, после перехода на службу в Рейхсархив, стал первым биографом последнего. Принял участие в Польской кампании 1939 г. Неоднократно конфликтовал с СА и нацистской партией, а потому в 1942 г. был вынужден уйти в отставку в чине генерала от артиллерии. Затем подвергался преследованиям, в том числе из-за своей активной деятельности в протестантской церкви и на поприще духовного окормления солдат вермахта. После покушения на Гитлера 20 июля 1944 г. был арестован, погиб в концлагере в апреле 1945 г. Прим. ред.] с отрядом гвардейских стрелков прибыл с первым транспортом из Штеттина в Либаву. После некоторой паузы за ним последовали остальные части дивизии частью на судах из Штеттина, частью по железной дороге через Мемель в Либаву, куда и прибыли последние транспорты 20 февраля.
