скачать книгу бесплатно
дворник: «Висс бус ла?би!» и залучился нитями
морщин. Кипит весна живым подкожным соком,
распахивает душу сквозняком.
…И я иду в «прекрасное далеко» – с китайским
камуфляжным рюкзаком.
Дымы отечеств
Все мимолетно и непоправимо.
Лохмотьями – на шпилях— облака.
Отечество клокочет едким дымом
в прокуренной груди товарняка.
В ознобе Город; каждый перекресток
вздыхает: «Лишь бы не было войны!»…
– А помнишь? —
мы в безумных девяностых
взрослели на развалинах Страны…
Наш мир, давно потерянный, не рухнет.
Нам – по большому счету – все равно,
когда и с кем на тех же самых кухнях
пить то же полугорькое вино. —
За то… чтобы у стен отсохли уши,
чтоб слово закипело, как слеза…
а Бог молчит, с прищуром глядя в души —
в который раз не знает, что сказать. —
Возьмет— по паре – всех (как при Потопе),
чтоб каждый удивлялся, что – живой,
пока по угасающей Европе
гуляет призрак Третьей мировой…
и мимо проплывают чьи-то лица —
глаза в глаза – сплошной «лицеворот».
…но будет перевернута страница.
…И Стрелочник часы переведет.
…А время… —
ни черта оно не лечит! —
«Мгновения… как пули у виска»…
– Давай покурим, все «дымы отечеств»
бесстыдно выдыхая в облака…
Солнцем – на синем…
…Впереди – колокольно-ржаная Россия.
Купола – по глазам! – Так пронзительно-ясно.
(Все казалось мне писаным солнцем – на синем…
оказалось: все писано гарью – на красном…)
Если плачешь, к стволу припадая – береза;
чтоб повеситься – больше подходит осина. На
заблеванной скатерти – пьяные слезы. «Да какого ты
ляда рыдаешь по сыну? – Ведь вернулся. Уже восемь
месяцев – дома. Цел-здоров. Нет работы? —
Найдется халтура!» (Объяснять им, что значит —
с «чеченским синдромом» – все равно что
доказывать: пуля – не дура.) Нет, не дура. У пули —
другая натура…
Делу – время. Страна продается «по таксе». На
элитной Рублевке – своя «субкультура». На странице
истории – жирная клякса. На воде, значит – вилами:
«равному – равный»? – Прокричать бы навзрыд:
«За Державу обидно!» – Все казалось мне писанным
ложью на правде, а подложная правда казалась
постыдной…
От себя убегая, дрожишь на перроне.
И душа умирает, себе же – чужая.
Тут не то что слезы – и плевка не обронишь!..
«Посошок». Без закуски.
– Меня уважаешь?!
…Бездорожье, бурьяны, кресты на погостах,
все быстрее мелькая, проносятся мимо.
Время смыло оттенки лихих девяностых…
и российское знамя взлетело над Крымом.
…Но хлыстом по спине ветер смерти – с Донбасса.
– Сохрани пацанов! Не пускай их из дома! —
Чтоб дожди не стонали над «пушечным мясом»!
…И повсюду – раскаты весеннего грома.
Пусть мужик перекрестится (…грянет – не грянет?)
От разбитого тракта до неба – Россия…
Я стою на коленях, а в горьком тумане —
купола, купола… —
золотые. На синем.
Шурави[4 - Шурави – в переводе с арабского – «советский». Распространенное обращение воинов-афганцев друг к другу.]
Моим друзьям, прошедшим Афганскую войну, посвящается.
На посту – караульный. В горах – засада.
И трассируют пули. И ночь светла.
Спит вповалку взвод (наконец – прохлада),
но не спит в Кабуле Наджибулла.
В офицерском блоке бренчит гитара…
– Ты, браток, до дембеля продержись! —
А потом – в Ташкент, и домой – в Самару.
Под горой – арык. За арыком – жизнь.
…В кишлаках меняют гашиш на мясо,
ткут ковры, рожают, растят бачат…
Но кровавым заревом опоясан —
за хребтом разбитым – Джелалабад.
А с утра – жара. На зубах горячей сладковатой
пылью скрипит Афган.
– Здесь война, солдат. На войне не плачут.
Отгорюешь после. Терпи, братан!
…Стал осколком памяти для кого-то,
упорхнувший облаком с этих гор,
рядовой 4-й саперной роты.
(Потому что первым идет сапер.)
Здесь одна война, и одна дорога —
вдоль ущелья. «Духи» смелей и злей
оттого, что профиль чужого Бога
отпечатан пламенем на скале.
…А в «зеленке», в утренней дымной сини —
бородатый снайпер. В прицеле – жизнь.
Но парнишке кажется: там —
Россия разметала косы шуршащей ржи…
и уже как будто дрожит над пашней —
соловьиной зыбью – афганский жар.
Шурави светло… и почти не страшно…
но вздыхает эхо: «Аллах акбар!»
– Спи, Бача?[5 - Бача – в переводе на русский – «парень», «мальчик». Обращение ветеранов Афганской войны друг к другу (особый знак единства.)]! – в неполные девятнадцать.
Пусть стакан наполненный будет пуст. —
Третий тост. Измученный Ан-12
принимает свой неподъемный груз
и летит домой, где опять о чести говорят с трибун,
где гремит оркестр…
– Как живешь ты, Родина, с грузом 200?
Как ты тащишь цинковый этот крест?
Четверть века кто-то, хрипя от боли,
видит сны, проросшие на крови.
И, пронзая душу, над голым полем
острым клином тянутся… шурави.
И колотят годы в плечо, с отдачей.
На плите гранитной горит свеча.
– Третий тост, братан. Шурави не плачут.
Отгорюешь после. Терпи, Бача.
Постновогоднее
Зимний город – осколок чужого наследства —
прижигает лицо, как пчелиный укус,
и хрустит на зубах карамелькой из детства. —
Хорошо… – на не слишком взыскательный вкус.
Хорошо… – потому что рукой – до Парижа.
Над Монмартром – луна. И вино – дотемна.
Кто сказал, что далекая Родина – ближе? —
«…был ли мальчик?»
(ну, в смысле – была ли Страна?)
…Отболеть-отгореть-улететь в «несознанку» —
все нормально, все средства давно хороши.
Ты, как Маугли, прячущий волчью изнанку —
в камуфляже глухой человечьей души.
Да куда ж – от себя? Доживай иноверцем,
догорая костром на чужом берегу.
Продолжайся – ожогом на чьем-нибудь сердце,
беглой строчкой, пунктиром лыжни на снегу…
Белый город мятежные мысли хоронит.
И уже однозначно – тебе не родня —
пассажиры на гулком метельном перроне.
И… да здравствует Родина!..
Пусть… – без меня.
Театр Карабаса
Ольга Челюканова. г. Москва
Об авторе:
Родилась в Приморье.
Окончила Литинститут имени А. М. Горького.
Член Союза писателей России.
Живет в Москве.
© Челюканова Ольга, 2016
Карточный домик
1
