скачать книгу бесплатно
Есть политик, есть генерал, хореограф за ними третий.
И когда: «Создадим ООН», – заявили лобастые дядьки,
Молодежь прокричала в ответ: «Создайте нам танцплощадки!»
Потому что ноги поют,
Потому что ноги красивы,
Когда они бьют, бьют, бьют
В пол танцплощадки с силой.
Не в кабинеты психологов, нет,
На танцплощадки гоу —
Так говорил людям тех лет
Послевоенный соул.
Вот они – из простых семей, живущих в многоэтажках,—
Нимфы на каблучках и пижоны в подтяжках.
И покуда отцы смотрят футбол, накупив валидолу,
Расширяет их детям сознание голубоглазый соул.
Голубоглазый блондин выходит из мрака ночного,
Джинсы его – дыра на дыре, на майке – непечатное слово.
В наушниках Эми Уайнхаус, все как обычно: шоу
Должно продолжаться – мы знаем это и с удовольствием слушаем соул.
2017
Стихотворение к картине Магнуса Энкеля «Мальчик с черепом»
…И разве мог кто-то понять – родители, родственники, учителя —
по какой причине он выбрал в друзья череп?
Его отец после работы сидел всегда на скамейке, что рядом с домом,
курил, смотрел лениво по сторонам. Ничего интересного в их
захолустном городке, разве что старинное кладбище.
Кто изучал историю, не может не быть пессимистом: основное содержание
мировой истории заключается в том, кто кого захватит, – мы их или они нас?
Кто кого уничтожит: наша страна их страну или их страна нашу?
Атилла шел завоевывать Запад.
Наполеон шел завоевывать Восток.
– Эй, ты что – нашел череп Аттилы? – смеялся над мальчиком отец.
Мальчику нравился череп. Он закрывал глаза и представлял, что у него
не один, а много-много черепов. Они белели, блестели, оскалившиеся, перед
его мысленным взором.
Так кончался XIX век.
В XX веке мальчик вырос. Он прошел несколько войн. Он видел столько костей
и черепов, что повредился умом. Он вернулся в родной город и по вечерам, выпучив глаза
и по-идиотски открыв рот, топтался на том самом месте, где когда-то сидел
на скамейке его отец.
Но здесь Магнус Энкель передает эстафету Эдварду Мунку. Великие художники
велики прежде всего тем, что знают о жизни все. И с этим как-то живут.
2017
«В осенней памяти моей…»
В осенней памяти моей
Ограда – красоте высокой,
Там пара снежных лебедей,
Пруд, зарастающий осокой.
Мещанство это или нет —
Я не могу сказать наверно,
Ведь есть Чайковского балет
И лебедь Пушкина – царевна.
Проходит время через нас
И возвращается как память.
Придет, и уж в который раз
Во мне пылает, словно пламя.
И не уменьшить его пыл,
Оно накатит, опрокинет…
Чтоб я, беспечный, не остыл
К тому, чего уж нет в помине.
1999
Мой сосед
Мой сосед, Тоссавайнен, домой приезжает под утро.
Спят в окопах друзья, и невеста уснула в авто.
Всполошив не на шутку на речке ночующих уток,
Мерс под окна подгонит и долго не глушит мотор.
Над Суоми большая луна строит кислую мину,
Еще час-полтора – и начнет просыпаться народ.
Столько русских вокруг, что невольно сочувствуешь финнам,
По ошибке звонишь не туда – трубку русский берет.
Привыкаешь к стране, где тебе улыбаются люди,
Облеченные властью (но не отягченные мздой),
Где над площадью главною высится столбиком ртути
Просвещенный монарх – русский царь Александр Второй.
С постамента царя – этой гордой и властной фигуры —
Не снесли даже после проигранной Зимней войны.
Он стоит как фиксатор приемлемой температуры
Отношения к русским в большом организме страны.
Побываешь в столице – заполнишь до самых подкорок
Впечатленьями мозг, чтобы дома, уже поостыв,
Вспомнить гладкие руки дорог, обнимающих город,
Дом-кроссворд, что на солнце блестел клеткой окон пустых,
Или Финский залив. В нем теперь и твое отраженье
Где-то в складках волны… Или чайка его унесла?
Возвращения вечного нет, это миф – возвращенье,
Затемняющий суть: жизнь не круг, не спираль, но стрела.
А мишень у стрелы за пределами этого мира —
Край, куда эмигрируют все и уже навсегда.
Может, там по-другому поет просветленная лира
И стихи «Калевалы» озерная шепчет вода…
Взглядом праздным блуждаю средь облачных серых развалин,
Там зависла луна и мерцает, что твой монитор.
Возвращение – блеф, возвращается лишь Тоссавайнен —
Вновь приехал под утро и долго не глушит мотор.
2009
Переводы из Пяйви Ненонен
(с финского языка)
«Солнце сияло лениво…»
Солнце сияло лениво,
Пахло дрожжами вино,
Переливалось красиво
В наших бокалах оно.
Летний пейзаж увяданьем
Был уже тронут тогда.
Осень, суля расставанья,
Шла из лесов в города.
И до меня вдруг донесся
Голос твой, теплый, как май:
«Слушай, давай разведемся?»
И я сказала: «Давай!»
«В траурной рамке смертную весть…»
В траурной рамке смертную весть —
Зная о ней – не решаюсь прочесть.
Смертная весть залетела в наш дом,
Только родные ни слова о том.
Весть от меня ими утаена,
Но в их глазах поселилась она.
Души она обручает с бедой,
Мир у нее под пятой.
Чувствую сердцем – ты где-то здесь,
В траурной рамке смертная весть.
«О, если бы тропа моя свернула к дому…»
О, если бы тропа моя свернула к дому —
Вдаль волочиться мне совсем уже невмочь.
О, если б я смогла снять ношу с плеч, к родному
Порогу воротясь, и дома встретить ночь.
Легла б я на диван, и тишина в округе
Была бы слаще мне всех звуков в этот час.
И муза, может быть, прервав свои досуги,
Подкинула бы мне стишат, не мелочась.
Перевод из Хуана Рамона Хименеса
(с испанского языка)
Я ли это хожу?
Я ли это хожу по комнате нынешней ночью, или нищий,
в сумерках проникший в мой сад?..
Смотрю
и нахожу, что вокруг все то же и одновременно не то…
Было ли окно открыто?
Разве я не спал?
Разве сад не был зеленым под луной?..
Небо было чистым и голубым…
А сегодня облака и ветер,
и сад угрюмый…
По-моему, моя борода была черной… и одежда была серой…
Но моя борода белая, и я в трауре…
Разве это я хожу?
Мне ли принадлежит голос, что сейчас звучит во мне,
ритмы этого голоса – мои ли они?
Это я или я и есть тот нищий, что проник в мой сад в сумерках?..
Смотрю
вокруг… сегодня облака и ветер…
Сад угрюмый…
…Иду и возвращаюсь…
Но разве я не заснул уже давно?
