скачать книгу бесплатно
И прячет девчонка под лысый череп
Смертельный билет своего балета.
Мы с ней очутились в звериной яме,
Где хуже насилия – только жалость.
И те, кто когда-то звались друзьями,
Сегодня предательски разбежались
Участвовать в жизненных хит-парадах,
Жевать из бездомных собачек булки…
Танцуй, моя радость, пока я рядом
Стою, опираясь лицом о бункер.
Мы вместе прорвемся из тряской тины
На красном коне колокольной конки:
На Родине Грига (точнее, Грина)
Нас ждут одногрудые амазонки.
Я стану Памеллой, а ты – Мореллой:
С нас варвары будут писать эстампы.
Мы ловко натянем тугие стрелы
И пустим по свету амуров ампул.
Поэт я. И жизнь у меня – разбита.
Кому как не мне погибать на минах,
Взрывая планеты? Но ты-то, ты-то…
Прости мне, зеленая балерина.
Casual Story
У старой собаки Жучки – всего два друга:
Кот Васька и мальчик Глеб из квартиры пять.
Когда она воет, перебудив округу,
Кот деру дает, а мальчик орет: «Лежать!»
Но Жучка жила так долго, как только в сказке
Крылатые псы и волки еще живут.
Ей снились старик Джек Лондон, Сибирь, Аляска,
А если совсем хреново – то Голливуд.
Теперь ее сны пусты, как бумажник хиппи.
Поэтому ей так важно, что есть сейчас:
Крикливый подросток Глеб в гнойничковой сыпи
И Васька, который метит когтями в глаз.
Столичная осень… Двор заболел простудой.
По небу текут пивные барашки стай.
Но Жучка глядит на солнце – и видит Будду,
И Будда ей обещает собачий рай.
В такие минуты жить веселей и жутче,
Как будто успел, как будто попал в струю…
И кажется ей, паршивой дворняге Жучке,
Что стала она принцессой в чужом раю.
Зимой обрастает осень. Вторые сутки
Гулять не выходит юный соседский шпиц.
На встречном пути не Будды стоят, а будки,
И лица теряют лики в потоке лиц.
На Жучке линяют шрамы ее проплешин.
Тем временем Будда космос ведет к весне…
Кот Васька за хвост садистами был повешен,
А Глеб в девятнадцать с лишним погиб в Чечне.
Вождя заказали
Меня заказали.
Андрей Макаревич
Толпа напряглась, с трудом подавляя ропот.
Какая-то баба сзади чихнула сладко.
И вдруг по рядам пронесся пугливый шепот:
«Смотрите! Смотрите!
Вождь не попал в десятку!»
О нем говорили: вместо зрачков – алмазы.
Он мифом прослыл от Африки до Алтая…
Сенсация века: лучший стрелок промазал
И больше не годен быть заводилой стаи.
Как лидера крайних левых перед хоккеем,
Как дряхлого принца где-нибудь на Самоа,
Вождя заказали собственные лакеи…
Позвольте им cмыться, let those people go!
Им стригли «под бобик» совесть в совковых дурках.
Из них вычищали вечность банальной хлоркой.
Вождя похоронят в урне из бронзы урки.
За гимн о вожде получат писцы пятерки.
И, день ото дня в своей суете смелея,
Они себя постепенно сочтут вождями;
Отпразднуют «вечер памяти» к юбилею,
С которым и рядом в поле не сядет память.
В душе у вождя – не дактили, не хореи:
В душе у вождя – Чернобыль и Хиросима.
Вождя заказали… Хоть бы уже скорее!
Водить этой жизнью стало – невыносимо:
Храня непорочность Мышкина в «Идиоте»,
Лелея коварство опытного индейца, —
Быть первым, быть вечно первым, на самом взлете,
Когда от падений некуда больше деться!
А может быть, все – мираж, и вождя надули?
Как пьяницу, что шатается на вокзале
И, путая синяки со следами пули,
Истошно вопит: «Они меня заказали!»?
Вождю отвечают: «Надо бы попуститься.
Запомни, не ты один на планете гений».
Но в облаке над ЧАЭС пролетают птицы,
Поэзией облученные, как рентгеном;
И цель на табло мигает в вокзальном зале:
Пора выбывать из шумных житейских скачек.
Такие дела… Вождя уже заказали…
И вождь этот – я.
Но главное: я – заказчик.
Пасха
Вчера я был убит. Сегодня я
Очнулся под землей и ткнулся лбом
О бархат крышки, изломав хребет
В попытке встать хотя б в неполный рост…
С небес я слышал щебет соловья,
Рев Боингов и тихий рокот бомб.
Вдали все так же бронзовел Тибет.
В норе все так же шевелился крот.
Я был убит. О Господи, за что?
Я обстоятельств действа не засек
И не увидел главного лица,
За пять минут до гибели устав…
Палач был тих. Палач носил пальто.
Палач негромко кашлял – это все,
Что я заметил. Сказку до конца —
Досматривать нельзя: таков устав.
Теперь мой пульс спокоен, как удав.
Я рою грунт со слабостью сохи.
Участок мой не ведают: ни Google,
Ни справочник, ни Книга Берейшит…
Прозрение приходит, как удар:
Я был убит, конечно, за стихи.
Вернее, так: за то, что я могу
Сказать стихами то, что их страшит.
Я помню казнь: мой лучший друг сказал,
Что я – «поэт гражданских кабаков».
Передо мной кривлялся мелкий бес.
И отпевал меня схизматик-поп…
Потом мой друг уехал на вокзал.
Бес выдохся. Поп спать ушел в альков.
Я пролежал Субботу – и Воскрес.
Пришла Мария и открыла гроб.
Закрыть глаза
Закрыть глаза – и спать, и спать, и спать,
Не видя снов.
Всю жизнь – до самой смерти.
Будильник сел.
Будить его не смейте.
Добро и Зло отмечены как спам.
Закрыть глаза – родных не встретив глаз
(Того, вернее, что от них осталось).
Так бабушки, когда приходит старость,
Ложатся в рай, забыв на кухне газ.
Закрыть глаза – так раковый больной,
Навеки веки под рукой сестричек
Смежает,
Улетая к Беатриче
И обретая дантовский покой.
В полнейшей тьме ты весь как будто «над»:
Не только тьмой, – но даже белым светом,
Что греет чернокожую планету…
Закрыть глаза —
И Африки не знать.
Закрыть глаза – не видеть в них тебя
(Читай: себя) – и весь народ йоруба.
… А женщины, которых любит Рубенс,
Готовят фарш для пышных кулебяк.
Будда и червячок
(Сутра о своевременности)
