скачать книгу бесплатно
– Да?.. Интересно. …Тогда я тоже должен кое в чем признаться. Ты асексуал, а у меня целибат. В отличие от тебя, я чувствую сексуальное влечение… к тебе и ко всем… но у меня целибат, воздержание от секса по религиозным или иным соображениям. Я воздерживаюсь от секса с тобой по религиозным или иным соображениям.
Все эти шуточки означают, что ни ему, ни мне не нужен секс, и мы свободны. Свободны от необходимости заниматься сексом.
Мы немного поспорили, кому идти за продуктами, и я сбегала в магазин во дворе напротив, принесла хлеб, молоко, яйца. Маратик крутился у плиты в моем розовом халате.
– Ты хочешь яичницу или омлет? …Оргазм – это хорошо, но почему я должен считать эти несколько минут главными в своей жизни? С точки зрения общества, если у меня нет секса, я неполноценный. Общество вынуждает меня иметь секс, чтобы я не чувствовал себя неудачником. А я ничего не делаю из-под палки, это мой принцип, – рассуждал Маратик, взбивая вилкой яйца. – И еще я против любви. Любовь вовсе не самое прекрасное, а самое страшное, что есть в мире, любовь делает другого человека объектом: ты мой любимый человек, хочу тебя трахнуть. Любить – это значит делать зло другому, отнять у него свободу. Разве мы хорошие люди, когда любим? Мы хотим заполучить любимого человека, владеть им единолично, чтобы он был только наш, хотим съесть его, сожрать. Да еще стремимся сделать объект любви лучше, более съедобным, вкусным для себя… Ну как омлет, ничего?.. Единственная прекрасная связь между людьми – это дружба: я выбрал тебя, ты выбрала меня…
И тут раздался стук, против обыкновения не в окно, а в дверь.
За дверью стояла женщина с карликовым пуделем, у женщины на голове бантик, и у пуделя на голове бантик.
– Я ваша соседка. Скажите, пожалуйста, у вас Манн есть? Очень нужно.
– Томас Манн есть, в десяти томах, коричневый, – сказала я, вытирая слезы. – Почему вы спрашиваете?
– У меня есть друг. Это вы понимаете? – агрессивно сказала женщина, и пудель тявкнул.
Я кивнула.
– Долго никого не было, три месяца, и вот появился… понимаете?
Я кивнула. Три месяца для нее долго?
– А сейчас самоизоляция, и он пришел ко мне. Что мы с ним будем делать? Нужно же о чем-то разговаривать, а не только… понимаете?
Я кивнула. Сегодня особенный день: сегодня все говорят, что секс не главное.
– Он увлекается Манном, мне нужно, чтобы нам было о чем говорить, понимаете? «Буквоед» закрыт, сегодня всё закрыли, магазины, рестораны, всё. Улица пустая, всё вымерло. Где мне взять Манна? А у вас, соседи сказали, – книги.
Наконец-то я поняла. Конечно, я могу отдать ей Томаса Манна.
– Вы прочитайте «Будденброки», это классический роман о семье, вам будет интересно. А вот «Иосиф и его братья» – довольно сложное произведение… Погодите, а может быть, ваш друг читает Генриха Манна? «Молодые годы короля Генриха IV» или «Зрелые годы…»? Генрих Манн тоже есть, светло-серый, в восьми томах. Очень интересно, про королей, не оторветесь…
– Я подсмотрю, какой Манн, и зайду. Вы молодец, ничего не работает, а вы открыты…
Что она имела в виду? Что все боятся вируса и не открывают двери, а я открыла, или что я открыта к людям и готова отдать ей любого Манна, которого она пожелает?
Я услышала звук разбивающейся тарелки.
– Кто приходил? – по-хозяйски спросил Маратик, собирая осколки.
Уронил гренки на пол! Наврал, что он официант? Хотя я своими глазами видела его в «Фартуке» в переднике и с подносом.
– За каким-нибудь Манном… Томасом или Генрихом.
Мы посмотрели новости: в городе объявлен режим самоизоляции. Все закрыто. «Фартук» закрыт, Маратику не нужно на работу.
Маратик улыбнулся:
– Отличный режим: никто не работает, все едят. Мне нравится.
Неужели он не чувствует, как это страшно: улица Рубинштейна пустая, как будто война, комендантский час… В пьесе «Мой бедный Марат»: блокада, темень, бомбежки, страх, девочка Лика одна в полуразрушенной квартире на Фонтанке.
– Как в пьесе «Мой бедный Марат»: блокада, темень, бомбежки, страх, девочка Лика одна в полуразрушенной квартире на Фонтанке, к ней приходит Марат, и дальше они уже вместе… Это совсем рядом было, может, в соседнем доме, – сказал Маратик.
Если бы в окно постучали, я бы выглянула, а там – обезьяны или пришельцы, я бы меньше удивилась. Маратик дословно повторил то, что я произнесла про себя. Он что, читает мои мысли?
– Ты здесь одна? Страшно, когда стреляют? Дом разрушенный… – процитировал Маратик и пояснил: – Я два раза видел спектакль «Мой бедный Марат», один раз в ТЮЗе, другой в Комиссаржевке. …Возьмешь к себе бедного Маратика? Можно я самоизолируюсь у тебя? Если тебя смущает, что ты ничего обо мне не знаешь, то ведь и я ничего о тебе не знаю.
Я иногда обращаю внимание на маленьких детей, как они знакомятся на пляже или в песочнице: скажут, как зовут и сколько лет, и начинают играть. Мы с Маратиком быстро, как дети в песочнице, рассказали о себе. Я – 23 года, окончила английское отделение филфака Герцена, учусь в магистратуре, переводчик с английского и финского, финский учила в финской школе на Большой Конюшенной. Маратик – 25 лет, официант в «Фартуке», у Маратика однокомнатная квартира в Купчине, где, кроме Маратика, живут его жена, ребенок и друг жены, Маратик спит с ребенком на кухне.
Я честно рассказала, а Маратик соврал! Нет у него никакой кухни в Купчине, жены, друга жены и ребенка.
– Я не врал, а придумал образ. …Вот тебе несколько вариантов на выбор: я сломлен несчастной любовью, за мной гонятся кредиторы, я совершил преступление и скрываюсь от правосудия… Выбирай, какого меня ты хочешь. …Ладно, я скажу правду: в принципе у меня все прекрасно, но в данном случае кое-что может сложиться не так прекрасно или даже плохо. Я тут нечаянно много проиграл в покер, и теперь они требуют вернуть долг… Но я все понял, я изменился. Прежний Маратик не мог выбраться из порочного круга, прежний Маратик во многих аспектах застрял в детских комплексах. А теперь я… изменился.
Ага, понятно. Игрок. О «прежнем Маратике» говорит как о постороннем человеке. У него требуют долг, могут прийти за ним сюда, этого мне только не хватало. На всякий случай я показала лицом, что не хочу ничего знать о его карточных долгах.
– Мы подходим друг другу: тебе страшно, мне тоже страшно, – убеждал Маратик. – У нас с тобой уникальные отношения: я тебя люблю без сексуального подтекста, я полюбил тебя за то, что ты громко поешь, я люблю тебя, твою сущность.
Маратик сказал «я тебя люблю», и я заплакала. Вчера плакала первый раз в жизни, сегодня второй, как будто мне понравилось плакать. Просто все разом на меня обрушилось: я думала, что с СН начну другую жизнь, потом подумала, что без СН начну другую жизнь, но какая она, моя другая жизнь? Не спать, бояться, что мы все умрем. Здесь мне страшно, вернуться к СН я не могу, вернуться к отцу не могу, некуда человеку пойти…
Я плакала, Маратик скорчил смешную рожу и не стал расспрашивать, что да как.
– Ладно, я пойду, пока не лишили свободы передвижения. Как у нас с туалетной бумагой? Британские ученые открыли, что смертельный вирус не опасен, если есть рулонов пять в запасе. …Пять рулонов есть? Отлично, мы полностью контролируем ситуацию. Сиди тут, никуда не выходи, охраняй туалетную бумагу. Прилечу сегодня ровно в семь, но не раньше пятницы.
Мягко объяснила Маратику: он читает мои мысли, знает пьесу «Мой бедный Марат» и цитирует Карлсона, но прилететь ко мне на самоизоляцию – плохая идея. Невозможно по многим причинам: мы чужие люди, я ненавижу бардак, у меня один диван. И даже если он прилетит с диваном, все равно – нет. Но я буду рада как-нибудь увидеться.
Может быть, мы с ним когда-нибудь случайно увидимся, но скорее, нет.
…Больше всего на свете хочу, чтобы мама сказала мне, что всё будет хорошо. Или отец. Лучше бы они оба сказали, что все будет хорошо. Когда я ушла из дома к СН, отец впервые со дня развода позвонил маме. Думал, что она его поддержит, но мама возразила: «Каждому нужно когда-то начинать взрослую жизнь».
Мама не говорила мне, что взрослая жизнь – это одиночество и текущий кран.
29 марта. Голубая Джейн Остен
Цитата дня:
Да, он подарит им три тысячи фунтов: это щедро, благородно. Они будут вполне обеспечены. Три тысячи фунтов! И столь внушительную сумму он может отдать, не причинив себе сколько-нибудь заметного ущерба!
«Чувство и чувствительность»
Кучи книг на полу меня бесят. Если бы человек без ОКР нашел книги на помойке, то мог бы прекрасно жить в книжном бардаке годами. Но человек с ОКР стремится упорядочить мир вокруг себя на следующий же день.
Книги из чемодана разложила на полу, протерла губкой, аккуратно уложила обратно в чемодан. Оставила чемодан открытым, чтобы любоваться книгами, которые я положила сверху: Генри Джеймс (три тома, ура!), «Невыносимая легкость бытия», пьесы Мольера, пьесы Шварца, «Возвращение в Брайдсхед», «Ночь нежна»… Это самые любимые, а просто любимые внизу, под ними: «Женщина французского лейтенанта», «Бремя страстей человеческих», «Театр», «Замок Броуди», «Черный принц». Моя любимая мысль в «Черном принце»: как утешительно, что наша душа – тайна для всех, без исключения.
За это время СН прислал три эсэмэски: «Будущего больше нет. Нам предстоит жалкое существование в виртуальной реальности. Съемки сериала остановлены», «Аванс я получил, но кто теперь заплатит за почти готовый сценарий?» и «На твоей почте письмо».
Открыла почту, увидела начало письма: «Дорогая девочка, прочитал твой роман. Первая книга может быть г…», отпрянула в панике, закрыла почту. Первая книга может быть какой? На «г». Графоманской, грандиозной, говном?..
Кружила вокруг, боялась дочитать, боялась, что письмо исчезнет и я никогда не узнаю, что такое «г».
Написала карандашом на обложке «Черного принца»: «Если всё плохо, то это хорошо, я смогу сделать лучше». Подумала и дописала: «Мнение СН не истина в последней инстанции». Хотя, если честно, я считаю, что мнение СН – истина в последней инстанции.
Когда я в сентябре поступила на курсы литературного мастерства (начинать учиться в сентябре – хорошая примета), я была немного разочарована. Я люблю учиться и старательно записывала за писателями, ведущими семинары: правила построения сюжета, поэпизодный план романа, протагонист, конфликт, развитие характера главного героя, побочные сюжетные линии… Чем более профессионально об этом рассказывали, тем больше мне хотелось спросить (я бы никогда не произнесла это вслух, но подумать-то можно?): если вы все про это знаете, почему вы никому не известный писатель?
А потом к нам пришел СН – всего на несколько семинаров, но это было совсем другое!.. Это было счастье! Я восхищаюсь его книгами. Но дело не в том, что он известный писатель и я восхищаюсь его книгами. Он настоящий. Говорит совсем не гладко, не как преподаватель, а как живой гениальный человек.
СН говорил мне: «Не обольщайся, научиться писать невозможно, талант или есть, или его нет». Сказал, что никто не знает, кто талантлив, кто станет знаменитым, и я подумала «может быть, я?». Сказал, что постарается принести мне скромную пользу – прочитать и не обидеть. Я боялась спросить, когда прочитает, только смотрела таким специальным взглядом, одновременно жалким и безразличным, как будто мне ничего от него не нужно. И вот прочитал.
Я дописала на обложке: «Лика, держись!» – и открыла письмо.
СН написал:
«Дорогая девочка, прочитал твой роман. Первая книга может быть гениальной, может показать, что автор безнадежный графоман, а может, что „подает надежды“. Не знаю, обрадуешься ли ты: зная тебя, не удивлюсь, если ты в глубине души надеялась на „гениально“. Тогда мужайся: ты „подаешь надежды“. Ты очень стараешься не писать жэпэ…»
– АААА! Надежды! Подаю!
«Ты очень стараешься не писать жэпэ, ты хочешь писать „настоящую литературу“, но, во-первых, тщетно, а во-вторых, желания и старания писателя не должны быть так заметны. Не пиши „прозу“, ты же не хочешь быть как Журден, не пиши как мужчина, не пиши как женщина, не пиши как „писатель“, пиши как ты.
Что касается главной любовной линии: беспомощно. Никогда не описывай, как именно человек любит, это полная беспомощность. Любовь – это исчезновение страха смерти, когда в твоей жизни появляется нечто, что больше тебя самого. Если ты спросишь, в чем экзистенциальный оттенок в „Джейн Эйр“ или „Ребекке“, я в тебе разочаруюсь, подумай сама.
Дальше. Попробуй сформулировать, зачем ты насочиняла столько событий и характеров. Излишняя щедрость – признак начинающего, мы говорили об этом на семинаре. Девочка, ты почему не слушаешь и не слушаешься? Финал в целом неплох, но вот слова одного из великих: „Начинайте ближе к концу“. Подумай, что это означает применительно к твоему роману. Ты ведь понимаешь, что это не имеет ничего общего со школьным требованием „выразить главную мысль“?
Но есть и хорошие новости: одно, исключительно важное качество настоящего писателя у тебя точно есть. Это твоя склонность к самоанализу, а значит, психологическая чуткость к своим персонажам. Это немало. Не буду говорить „ты лучшая“, потому что пока это неправда. Но ты имеешь шанс. Вот видишь, как серьезно я отношусь к твоему тексту. Не забудь про домашнее задание – расковырять прыщи. Крепко обнимаю».
Я имею шанс. У меня точно есть склонность к самоанализу и чуткость к персонажам. Книжка не получилась. В целом это ура или не ура? Скорее, ура, чем не ура.
Домашнее задание делать не буду. СН говорит, что настоящий писатель не стесняется написать о себе или персонаже что-то стыдное, как будто расковырять прыщи на людях. Если он пишет стыдное о персонаже, значит, в нем самом это есть. Не буду делать домашнее задание.
Жэпэ – это женская проза, насмешливо. СН считает, что расхожая фраза «Нет женской и мужской прозы, есть проза плохая и хорошая» – это глупость, женщина всегда пишет жэпэ. Конечно, он никогда не говорил этого публично, это сексизм. Но мне говорил: женщина всегда пишет жэпэ, жэпэ может быть плохой, хорошей и великой. «Джейн Эйр», вся Джейн Остен, «Эпоха невинности», «Ребекка» – все это великая жэпэ.
Я много раз читала «Ребекку» и каждый раз думала – здесь что-то не так… А как же секс? Как героиня может считать себя непримечательной, незначительной и недостойной своего блестящего мужа, ведь у них же есть секс! Ее муж, какой бы он ни был блестящий, хочет ее, он зависит от нее. Ведь секс так устроен, что мужчина зависит от женщины.
Но теперь я понимаю: секс ничего не значит. Героиня может считать себя незначительной и ненужной. Секс просто есть, но ничего не значит.
Рядом с СН я чувствовала себя героиней «Ребекки». Со мной произошло в точности то же, что с ней. В начале отношений героиня была искренней и непосредственной, во время свадебного путешествия еще кое-как держалась, а когда муж привез ее в дом, где он жил раньше с Ребеккой, начала терзаться своим несовершенством. Когда мы с СН просто встречались и разговаривали, я нисколько его не стеснялась: наверное, думала, что он рассматривает меня как забавного ребенка… ну, или просто как меня, и не задумывалась, прежде чем засмеяться или сказать какую-нибудь глупость. Я еще была собой, но, оказавшись у него дома, в его жизни, я решила, что теперь должна вести себя так, чтобы не разочаровать его, а, наоборот, сохранить и удержать… Рядом с СН я думала, что я должна делать и говорить и чего не должна, как застенчивый хорек. Почему хорек? Ну, жалкий такой, неловкий, скованный, не знает, куда лапку поставить…
А Катька сыграла роль миссис Дэнверс, жуткой экономки, которая гнобит героиню и не дает ей поверить в себя и в любовь мужа, рассказывая, как прекрасна была Ребекка. То есть у Катьки были совсем другие мотивы, она полюбила меня и старалась поддержать, как умеет: рассказывала гадости про актрису. Но чем больше она говорила «плохого», тем больше я чувствовала себя незначительной… незначащей… в общем, жалким хорьком.
Катька с презрительной гримасой говорила: «Она считает себя красавицей». Но почему бы актрисе не считать себя красивой, если она красивая? В детстве я рисовала себя как длинный нос на кривых ножках, но в детстве все считают себя некрасивыми. Теперь я взрослая и знаю: я нормальная, есть женщины хуже меня, но есть и лучше. Актриса лучше меня…
Катька сказала: «Она кормила папу по часам какими-то злаками», и мне тут же стало стыдно: она заботилась о его здоровье, а я не знала, что у него проблемы со здоровьем. СН прекрасно выглядит, в нем как будто заведенная пружина, как у пантеры, готовой к прыжку.
Катька сказала: «Они ночами гуляли по Невскому с карманами, полными хлеба, кормили лошадей и читали вслух Шекспира». Катька имела в виду, что это глупо, а я думала: здорово, что у них была общая любовь к Шекспиру и лошадям, а вот со мной неинтересно гулять по Невскому, читать Шекспира и кормить лошадей, я даже не знала, что по Невскому ночью ходят лошади, и Шекспира наизусть не знаю. Актриса красивая, заботливая, интересная, взрослая… к тому же она – актриса, а у меня кроме молодости ничего нет.
Я просила Катьку ничего не рассказывать, но она же ребенок. От ее рассказов я еще больше сжималась, как будто не решалась быть собой, говорила какие-то тусклые правильные вещи, ведь все, что я скажу, будет неинтересным. Казалось бы, со временем все должно было стать лучше. Но все становилось хуже. А секс здесь вообще ни при чем.
СН рассказывал про себя что-то смешное секретное, например, что иногда ночью пишет в поиске свою фамилию плюс «люблю». Читает и наслаждается тем, как его любят читатели. Я бы хотела рассказать в ответ что-то про себя, но у меня нет смешных секретов, да и никаких нет, я как Фанни из романа Айрис Мердок «Дикая роза», у нее не было секретов, она была женщиной без таинственной глубины.
Катька злорадно сказала: зря актриса призналась СН, что принимает какие-то успокоительные. Оказывается, СН страшно боится всего такого: одна из его женщин угрожала выброситься в окно, у другой были панические атаки, у третьей тревожное расстройство. Я подумала: а если он узнает, что у меня ОКР, хоть и в легкой форме?
У всех Катькиных (да и моих) друзей родители развелись и живут в новых браках. Катька говорила, что все новые жены пытаются вытолкнуть старых детей на обочину жизни, а я никогда не вытолкну ее на обочину. А однажды сказала, что раньше, оставаясь вечером дома, думала, что где-то интересней, а она, как дура, киснет дома, но теперь ей кажется, что самое правильное для нее место – дома, со мной. Как будто я подушка, на которой она может уютно прилечь. Я скучаю по Катьке, а она, наверное, скучает по мне.
…Так, ладно. Бунин коричневый, черный Конан Дойл (гладила и нюхала по очереди каждый том, пахнет детством), коричневый Шолом-Алейхем (мечтала быть Рейзл из «Блуждающих звезд»), желтый Альфонс Доде, «Тартарена из Тараскона» не буду перечитывать никогда, но хорошо, что он у меня есть. Оранжевый Мопассан оттеняет Шекспира в светлой суперобложке в черную полоску. Шекспира в угол, оранжевого Мопассана в угол, в нижнюю стопку: не хочу перечитывать даже «Милого друга», наверное, оттого что в детстве зачитала до дыр, Мопассан у всех первый учитель сексуальной жизни.
Секс – это когда нужно быть кем-то не собой. Более красивой, чем ты есть, менее стеснительной, не такой эгоистичной… нужно стараться не показать, что во время секса ты о чем-то думаешь.
С любовью у меня всегда было лучше, чем с сексом. Моя любовная жизнь была бурная, с детского сада влюблялась непрерывно, в школе была всегда влюблена: любая влюбленность была бурей, но ведь и покупка новой куртки была бурей.
Секс у меня не постоянная часть жизни, а когда есть, когда нет.
Куприн голубой, пять томов. Решила немного почитать «Поединок». …А-а-а! Бальзак коричневый! Вот что я мечтаю перечитать с первого до последнего тома! Бальзак коричневый, Бальзак зеленый, Бальзак красный – у меня три собрания сочинений, три! Кто прочитал пятнадцать томов Бальзака по три раза (дома у меня был коричневый), тот знает, что самое важное в любви – деньги.
…К вечеру книги были сложены в идеально ровные стопки, расставлены рядами на полу на идеально равном расстоянии. Душа моя радуется.
29 марта, 22:30. Что пьют Три товарища
• благородных личностей под окном – две
В половине одиннадцатого пришли за Джеком Лондоном. Тот самый алкоголик, ночной покупатель водки, с товарищем, вторым алкоголиком, которому нужны «Белый клык» и «Морской волк» (ну вот, а я сомневалась, забирать ли Джека Лондона с помойки). Поздравляю тебя, Лика, твоя квартира превратилась в библиотеку для местных интеллигентных алкоголиков.
Второй алкоголик сказал, что у каждого человека есть список книг, которые сделали его собой. «Белый клык» и «Морской волк» сделали его тем, кто он есть. Когда такой список составляет успешный человек, это любопытно и поучительно. Но как реагировать, когда местный алкоголик говорит, что Джек Лондон сделал его тем, кто он есть? Алкоголиком, ночным покупателем водки на Рубинштейна…
Спросила, что еще в его списке.
В списке второго алкоголика: «Три мушкетера», «По ком звонит колокол», «Гекльберри Финн», «Моби Дик», «Три товарища», «Робинзон Крузо», «Путешествие Гулливера». Прекрасный список, прекрасная личность: благородство, самопожертвование, дружба… подвески.
Поговорили о том, кто из мушкетеров нам больше нравится: мне больше всех нравится Атос, я была уверена, что ему тоже. Всем нравится Атос.
– Нет. Не Атос. Атос вроде бы самый благородный, но ты сама подумай: его любимая девушка что-то мелкое украла, и что? Он тут же ее заклеймил. За один плохой поступок! Человек имеет право на ошибку. Достоевский это хорошо понимал. «Преступление и наказание» читала?
Поговорили об Атосе. Я сказала, что на самом деле Атос – удивительный персонаж: это человек с модными психологическими проблемами. У него психологическая травма: он заклеймил миледи, и это повлияло на его отношения с сыном, виконтом де Бражелоном. Второй алкоголик согласился: Атос мрачнеет, когда пьет, это важный показатель – как человек пьянеет.
Поговорили о Ремарке: я-то думала, герои Ремарка пьют кальвадос, но оказалось, что в «Трех товарищах» пьют коньяк и ром, а кальвадос пьют в «Триумфальной арке». В романах «Черный обелиск» и «Жизнь взаймы» пьют водку.
Второй алкоголик спросил про мой список, что сделало меня собой. Я задумалась… Все. Все, что я прочитала, сделало меня мной. …А вообще, это интересный вопрос, и как тогда быть с Катькой? Ее сделала собой «Пятьдесят оттенков серого», единственная книга, которую она прочитала при мне?
Отдала второму алкоголику сиреневого Джека Лондона, восемь томов, 1954 года издания.
Ночь с 29 на 30 марта. Плаквенил
• корвалола, негрустина, успокойки – по две упаковки
Может быть, мне отключить ватсап, мессенджер, Фейсбук, Инстаграм? У меня есть друзья, которые придерживаются модных взглядов независимости от соцсетей: не хотят жить для красивых картинок в Инстаграме и лайков в Фейсбуке. Я хочу отказаться от сетей (у меня, как у всех, от Инстаграма возникает the feeling of meating out, как будто все успевают делать столько крутых вещей, а я нет), но пока не могу решиться. Но я решусь, если мама с отцом продолжат присылать мне информацию каждый час.
Вечером отец прислал эсэмэску: «Купи интерферон!»
Вслед еще одну: «Давай не будем ссориться в такой тяжелой ситуации. Помни, что вирус живет не только на ручках дверей, вирус живет везде. Рассчитывайся за продукты онлайн, помни, что пакеты с продуктами нужно складывать за окно и держать их там три дня, потом протереть все упаковки в перчатках, перчатки продезинфицировать и обдуть феном, вымыть не только овощи и фрукты, но и молочные продукты».
