После оттепели

Владимир Колганов

После оттепели

Что такое оттепель? Весенняя распутица, капли с тающих сосулек стучат по оконному карнизу, словно бы пытаясь подобрать ритм неизвестной мне мелодии. Оттепель случается и в отношениях между людьми – после жуткой ссоры наступает осознание того, что худой мир гораздо лучше, чем взаимные оскорбления и битьё посуды. То же самое в политике, но там конфликт чреват вооружённым столкновением, а это уже за пределами моего понимания. Неужели разумные люди неспособны договориться на приемлемых условиях? Впрочем, разум пасует, если тут замешаны неумеренные амбиции и жажда наживы.

Но бывает оттепель иного рода – таяние мысли. С ней происходит то же, что и с кусочком вкусного пломбира, когда он тает во рту, превращаясь в сладкую кашицу и вызывая приятные ощущения в желудке. И вот я думаю – что будет, если умные, возвышающие нас мысли исчезнут за ненадобностью и останутся лишь примитивные желания? Ведь человек, неспособный здраво рассуждать, подобен книге без мыслей, написанной лишь для забавы – это же конец всему!

Глава 1. Проблемы семьянина

Детей у Красухиных не было. Подумывали о том, чтобы обзавестись потомством, благо это давало право на получение кое-каких привилегий – налоговые вычеты, пособия, компенсации, льготы на оплату услуг, бесплатное посещение музеев. Но потом рассудили, что привилегии не так чтобы очень впечатляют, а вот хлопот с детьми не оберёшься. На сохранении статус-кво настаивала Зинаида, жена Красухина:

– Я хочу пожить и для себя, а ты намерен превратить меня в прислугу.

Павел Евгеньевич помотал головой и высказал последний аргумент:

– В указе ещё гарантируют досрочный выход на пенсию.

– То же мне подарочек! – взвилась Зинаида. – Да к тому времени они все указы могут заново переписать.

Павел Евгеньевич любил детей, мечтал о том, как будет со всей оравой ходить в зоопарк, кататься на карусели, но спорить с женой не стал, рассуждая так: вразумить Зинаиду вряд ли удастся, поэтому поживём пока вдвоём, ну а там видно будет.

Всё бы ничего, если бы не возникло подозрение: «А что, если Зинка собирается уйти к другому, поэтому и не хочет рожать от меня детей?» В пользу этого предположения свидетельствовали слишком уж частые её отлучки по вечерам – якобы опять ходила с подругой в театр или на концерт в филармонию. Вот и вчера пришла довольная и усталая, и сразу же отправилась на боковую, ну а Павел Евгеньевич дождался, когда жена уснула, закрылся на щеколду в туалете и спустив для достоверности воду, стал судорожно перебирать содержимое её сумочки в поисках улик и не найдя театральной программки внезапно осознал: «Вот оно! Всё сходится».

Впрочем, никакого особого откровения в зловещем шёпоте, прозвучавшем в тиши ватерклозета, не было, да и быть не могло, поскольку, если честно признать, Павел Евгеньевич давно склонялся к мысли, что Зинаида надежд не оправдала. Всё дело в том, что тесть, трёхзвёздный генерал, недавно вынужден был подать в отставку – поговаривали, что замешан в неблаговидных делах, и теперь Красухин уже не смог бы рассчитывать на его поддержку, если бы вдруг решил заняться, к примеру, не вполне легальным бизнесом. Ну а работа в торгово-посреднической фирме не приносила желанного дохода, который обеспечил бы уровень достатка, соответствующий неисчерпаемым потребностям супруги. Это стало причиной нескончаемых скандалов, как будто именно Павел Евгеньевич в отставке тестя виноват, ну а сама Зинаида только и может, что брюзжать по поводу отсутствия у мужа карьерных перспектив.

Вот тут Красухин был категорически неправ. В своё время, обхаживая будущего мужа и умиляясь неординарными свойствами его натуры, как то, деловитость не по годам и энциклопедические знания, Зинаида поняла, что он не способен налаживать полезные контакты. Поначалу надеялась, что муж исправит этот недостаток, но годы шли, а Красухин продвигался по карьерной лестнице лишь стараниями тестя. Критический момент наступил после отставки генерала, и тут Зинаида осознала, что придётся взять на себя нелёгкую обязанность «движущей силы» или хотя бы «сдерживающего фактора», который уберёг бы мужа от понижения в должности или, не дай бог, от увольнения со службы за профнепригодность. Этим и объясняются её частые походы в театр, ну а чем на самом деле занималась в это время, не так уж трудно догадаться.

Тем временем Павел Евгеньевич пытался найти решение нежданно возникшей перед ним проблемы: «Можно придушить её подушкой, но это не самый лучший вариант, поскольку припаяют лет пятнадцать, ну а такие, как я, в лагерях не выживают, поскольку сидеть на нарах придётся вместе с закоренелыми убийцами».

Так ничего и придумал, а потому лёг спать – вроде бы утро вечера должно быть мудренее.

Когда проснулся, от прежних подозрений не осталось и следа. Что удивительно, во время завтрака ссору начала жена:

– И долго это будет продолжаться? Я из последних сил пытаюсь обеспечить тебе карьерный рост, а ты…

Павел Евгеньевич сделал вид, что ничего не понимает – пусть сама расскажет, с кем спала. Но Зинаиду понесло совсем в другую сторону:

– Знаешь, как тебя называют коллеги? Слюнтяй, бездарь, размазня!

Это уже ни в какие ворота не влезает! Слюнтяй – это ещё куда ни шло, хотя конечно же обидно, однако бездарь… Да ни один мужик такого оскорбления не снесёт, вот и Павел Евгеньевич не смог:

– Ты глупая курица! Дебет от кредита не отличишь, а туда же, судишь о моей квалификации. Да ты кроме овсянки ничего не можешь приготовить, берёшь готовую еду в кулинарии, от овощного салата до мясного рагу. А блинчики на масленицу… Меня до сих пор от них мутит! Ты не жена, ты приживалка!

Вместо достойного ответа Павел Евгеньевич получил увесистую порцию овсянки прямо в лоб, ну а пока протирал глаза и слизывал остатки каши с верхней губы, оказался совершенно беззащитным перед лицом разбушевавшейся супруги. Однако та стала упрекать не мужа, а себя:

– Дура я, дура! Кругом полно приличных мужиков, так нет, нашла себе придурка. Развесила уши, а за обилием красивых слов не разглядела неудачника. Короче, вляпалась по самое оно! Впредь будет мне наука… Завтра же подам на развод!

Такого расклада Павел Евгеньевич не ожидал. Можно в чём угодно друг друга обвинять, но зачем же разрушать семью? При всех издержках совместного существования есть и положительные моменты в их альянсе. Помимо любовных утех по пятницам, чаще жена не позволяла, можно ещё вспомнить отдых в Анталии, в Египте, в Черногории тоже побывали. И вдруг тщательно отлаженная жизнь рушится. «Нет, этого я не допущу» – к такому решению пришёл Павел Евгеньевич, а потому не стал обвинять жену в том, что испортила ему завтрак, и сделал шаг к примирению, причём весьма оригинальным способом:

– Овсянка вкусная, однако я бы сгущёнки немножечко добавил.

Зинаида осеклась на полуслове и вместо очередного обвинения в адрес мужа произнесла слова, словно бы навязанные ей неизвестным свидетелем семейного скандала:

– Боялась пересластить.

– Я с детства сладкое люблю.

Павел Евгеньевич улыбнулся, а на лице жены появилась гримаса, ставшая отражением несовместимых чувств – тут и недоумение, и злость, и признание того, что погорячилась. Зинаида словно бы пыталась вернуться к прежней теме, но ничего не получалось – тело готовилось к тому, чтобы растерзать намеченную жертву, а душа тянула совсем в другую сторону. В конце концов, не такой уж бездарь её муж, чтобы ставить на нём крест, ну а вчерашняя неудача не повод для скоропалительных решений. Тут следует пояснить, что глава фирмы, где работал Красухин, после очередного рандеву с Зинаидой на съёмной квартире наотрез отказался назначить её мужа своим заместителем, пояснив, что благополучие фирмы ему дороже, чем кувыркание в постели. На этом и расстались.

Что ж, похвала кулинарным способностям жены сработала – буря стихла, толком не начавшись, но по дороге на работу Павел Евгеньевич всё думал, как бы избежать повторения скандала, а то временами совсем невмоготу. Вот жил бы один, и никаких тебе упрёков, выяснения отношений, безобразных сцен, которые бывают лишь на коммунальной кухне. Конечно, есть недостаток в холостяцкой жизни, однако секретарша директора давно уже положила на Красухина глаз. Только ведь все эти вертлявые девицы замуж непременно хотят, а женишься и тогда опять то самое начнётся, от чего хочется сломя голову бежать. Так ничего и не придумал, но тут уж некого винить – не каждому по силам найти решение непростой проблемы, а выносить сор из избы, обсуждая семейные неурядицы с сослуживцами, очень не хотелось. И без того репутация ничуть не лучше, чем у «гиганта мысли» Кисы Воробьянинова.

Глава 2. Сам себя сделал

Если Красухин добился кое-каких успехов стараниями тестя и жены, то Словоблудов делал себя сам, без посторонней помощи, ну разве что немного помогли. Теперь уже никто не станет отрицать, что Дмитрий Львович – талантливый журналист, а кроме этого – профессор, школьный учитель, лектор по распространению культурных знаний, обладающий уникальным красноречием, чтец-декламатор, составитель биографий, поэт, автор сатирических стихов, а ещё прозаик-романист, политик, политолог, драматург, фельетонист, литературный критик, эрудит, и даже, как ни странно это прозвучит, Дмитрий Львович вполне успешно делает свой бизнес. К его услугам – газеты, издательства, журналы, дома культуры и концертные залы, радиоэфир и интернет, а до недавнего времени даже телевидение. Как же он тянет этот воз – не много ли для одного? Тут явно что-то запредельное! Пожалуй, даже великий Леонардо не обладал столькими талантами. Даже быстроногий Фигаро не сумел бы обслужить такое количество господ, если этим словом обозначить всех работодателей.

Что ж, придётся в этом разбираться, однако проблема в том, что объять Словоблудова совершенно невозможно – напрасный труд! Не потому что он такой большой – тут можно было бы скооперироваться и обхватить его с кем-нибудь на пару, как двухсотлетний дуб в Воронцовском парке. А вот рискнёт ли кто-то проанализировать всё творчество Дмитрия Львовича, что называется, от корки и до корки – это вряд ли. Тут требуется гигант мысли – лучше всего, если нобелевский лауреат, – да и тот когда-нибудь поймёт, что явно переоценил свои возможности. Уж лучше бы пожалел себя и нанял бригаду дипломированных критиков. Да без толку, ребята, даже не пытайтесь!

Единственное объяснение столь необычной плодовитости Словоблудова в том, что он на самом деле не один – их много, этих Словоблудовых. Здесь тот самый случай, когда происходит раздвоение – личность делится, потом двойники-осколки делятся ещё. И вот каждый маленький осколочек Словоблудова вкалывает на выделенном ему участке поля, выращивает свой урожай, ну а затем всё складывается на одну телегу – только этим можно объяснить творческую плодовитость Слоблудова. Нет ничего странного, когда один работает за двоих, но вот когда сразу целая команда разнообразных «Я» работает на одного – это и в самом деле потрясает! Словоблудов-журналист, Словоблудов-писатель, Словоблудов-поэт… ну и так далее.

Словоблудов-писатель свою плодовитость объяснял довольно просто:

– Писание – это моя форма думания. Бывает артикуляционное мышление, когда человек думает в процессе речи. Кто-то лучше соображает во время еды, кто-то – во время любви. Я думаю, когда пишу.

Мыслительный процесс во время работы над рукописью будущей книги – этим никого не удивишь, а то ведь с дуру такого наворотишь! Однако вряд ли есть такой уникальный человек, который размышляет, набивая свою утробу котлетами и макаронами. Любопытно было бы узнать – о чём при этом можно думать? Ну разве что о том, какое блюдо повариха любезно предложит на десерт. Столь же сомнительно, что некто способен решать систему уравнений в частных производных, одновременно лаская симпатичную девицу.

Кстати, наверняка найдётся злопыхатель, который, уцепившись за сказанные Словоблудовым слова, будет утверждать, что он говорит не думая. Всё дело в том, что есть нестыковка между говорящим Словоблудовым и Словоблудовым-писателем. Ну словно бы, занятые каждый своим делом, они не нашли времени найти консенсус по столь ничтожному вопросу: когда и кому из них полагается думать, а когда писать?

А вот ещё одно высказывание Словоблудова о себе, как о писателе:

– Литератор обладает набором качеств, с которыми трудно жить. Мнительность, памятливость, привычка замечать свои и чужие слабости, буйная фантазия, склонность к рефлексии.

Тут нечего добавить – можно только посочувствовать Словоблудову. Трудно жить не только признанному литератору, но и его осколкам-двойникам, продуктам многократного деления. От мнительности и склонности к рефлексии недалеко и до внутренних разборок, что интеллектуальным изыскам нисколько не способствует и только отвлекает от продуктивного процесса.

Всё началось с издания «Матерной газеты». В 90-е годы была провозглашена свобода, ну и конечно хотелось всё попробовать – то есть выразить себя в самых разнообразных жанрах. Однако сверхзадача была в другом – для начинающего журналиста, мечтающего о карьере публициста и писателя, весьма важно создать неповторимый имидж в глазах будущих читателей. Набоков написал «Лолиту», Лимонов заявил о себе, как о скандальном Эдичке, а Словоблудов решил пойти гораздо дальше – разразился матом.

Вслед за газетой настала очередь журнала – он назывался «Мулен Руж», а задумывался как средство объединения секса и политики. Словоблудов пояснял, что этот журнал никогда не был посвящен сексу как таковому, а всегда – его культурологическому, историческому или психологическому аспекту. Тут и рассказы о постельной лексике, придуманной влюбленными, об эротической кухне, изобретенной на Востоке, о тех, кто отказался от секса вовсе, и о тех, кто принципиально не желает заниматься ничем иным. Словоблудов рекламировал «Moulin Rouge» как «эротический журнал с человеческим лицом».

Постельная лексика и эротика с человеческим лицом – это явно на любителя. Трудно сказать, то ли человеческого лица не получилось, то ли журнал не выдержал конкуренции с другими глянцевыми изданиями, то ли судебные тяжбы доконали, но эротическая одиссея продолжалась у Словоблудова всего два года, притом без особого успеха. Позже пришлось ради хлеба насущного продавать с телеэкрана шляпу Маши Распутиной, заниматься в радиоэфире песенным буриме и плодить бульварные романы под англосаксонскими псевдонимами. Что ж, если жизнь заставит, можно съесть и собственную шляпу, как любят выражаться англичане, можно даже петь в эфире, не имея голоса. Чего только не сделаешь, чтобы заработать на пропитание семье!

Однако прошло несколько лет и вот что пишет критик о первом продукте творчества Словоблудова-писателя: «Уму непостижимо, как это можно было написать за год – такие романы по десять лет возводят. Литература нобелевская! Словоблудов ворочает прозой, будто у него толстовские, может быть, бунинские мускулы».

Увы, столь вольное обращение с прозой не все критики оценили по достоинству, поэтому автор вынужден оправдываться:

– Хаотическая форма книги вполне соответствует хаосу российской действительности. Всё главное у нас проборматывается в разговорах и в них же исчезает, ну вот и мне приходится проборматывать одно и то же, чтобы оно наконец до читателя дошло.

Неужели проблема в том, что народ у нас настолько туп, что мысль надо силком вбивать в мозги? Перефразируя ленинское изречение, нужно проборматывать, проборматывать и проборматывать, тогда, глядишь, что-нибудь получится. Это напоминает агитпроп, от которого ещё в советские времена спасения не было, а тут литератор взял на вооружение явно устаревший метод. Хотя кто знает, возможно, до кого-то что-то и дойдёт.

Дошло или нет – не в этом дело. Важно, что созданный Словоблудовым имидж матершинника и эротомана с человеческим лицом наконец-то заработал – его книги в магазинах нарасхват! Что ни книга, то семьсот страниц, за редким исключением, – такая внушающая уважение «весомость» достигалась благодаря невиданному многословию неподдающихся учёту персонажей. Правда, самого Дмитрия Львовича им не переплюнуть и не перешибить, что, в общем-то, вполне естественно: все эти склонные к пространным рассуждениям Остромовы, Поленовы, Морбусы и многие другие являются всего лишь осколками личности создателя романа, которые разлетелись по страницам книг. Однако даже маленький осколок способен потрясти воображение, если начинает говорить, делая перерыв лишь на обед и ужин.

Теперь представьте, что Воланд, Берлиоз, Бездомный, Мастер и даже Понтий Пилат с Иешуа Га-Ноцри были бы столь же многословны, как персонажи, созданные талантом Словоблудова. Ну получился бы толстенный роман: без малого полторы тысячи страниц московских глав и чуть поменьше – про события в Ершалаиме. А в результате бедному читателю пришлось бы разбираться, о чём все эти персонажи так долго и нудно говорят, в чём смысл этого словесного их недержания, и почему невозможно обойтись без слов, которые не имеют никакого отношения к событиям, описанным в романе.

Словоблудову на это наплевать – он люто ненавидит автора «закатного романа», поскольку сам не в силах написать ничего такого, что вызывало бы восторг миллионов читателей во всём мире:

– "Мастер и Маргарита" – хороший советский роман. Он должен был появиться в печати, потому что зерно, сущность этого романа идеально соответствует советской власти.

Вот ведь, оказывается, как! Странно, что роман опубликовали только в 1966 году. Если он такой «советский», прошёл бы на ура и в 1945-м!

А вот ещё что писал Словоблудов о романе:

– "Мастер и Маргарита" в некоторых своих частностях есть предельное выражение подлинной идеологии сталинизма; не советского, разумеется, а настоящего, подземного, оккультного.

Похоже, двойники Словоблудова между собой не договорились: один твердит – «советский», а другой ему чуть ли не с пеной у рта пытается доказать обратное. Но это ещё не всё – есть и третий Словоблудова, имеющий собственное мнение на этот счёт:

– В каждом советском человеке сидела неискоренимая советчина. Вот почему таким шоком для читателя шестидесятых стал булгаковский "Мастер", написанный без этой оглядки.

С этой «оглядкой» Словоблудов то ли перемудрил, то ли недоглядел, но, если слегка напрячь извилины, нетрудно догадаться, что он имел в виду. Тут уж определения «советский», «сталинский» будут явно ни к селу, ни к городу. Жаль только, что автор не наклеил на роман очередной ярлык – без этого как-то неуютно, непривычно.

Итак, с осколком личности под названием «писатель» всё предельно ясно, но есть ещё Словоблудов-поэт, который развлекает публику чтением сатирических стихов, хотя не исключено, что когда-нибудь по его стихам поставят оперу. Нет сомнения, что Дмитрий Львович со временем освоит и этот жанр – напишет либретто, сочинит кое-какую музыку. Не исключено, что сам выступит в главной роли «гражданина и поэта» – но это лишь в том случае, если постановку осуществит Большой театр. А чем Словоблудов хуже Владимира Сорокина?

Впрочем, Словоблудов неплохо зарабатывал в другом жанре – чуть ли не всю Россию объехал с сольными концертами. В этом есть определённая доля логики – когда городишь чушь с иронической улыбкой, все скажут: ну до чего же он умён! Но вот однажды в его курчавую голову явилась неожиданная мысль: а почему бы тот же метод не использовать в политике? Мало того, что можно расширить круг своих поклонников – заодно и за державу порадеть. С тех пор нескончаемый поток словоблудовых мыслей стал регулярно извергаться в эфир одной из радиостанций. Вот характерный пример:

– Политика – это школа, это воспитание в человеке каких-то важных свойств моральных, социальных. Политика – это свойство отвлечь человека от мысли, что он смертен. Это опыт высшей художественной, политической деятельности, всё, что нас превращает в людей, заставляет нас отойти от животных.

Однако вряд ли стоит лезть в политику, если не нашёл предварительно согласия между всеми своими «Я» в том, что касается определения основных понятий. Без этого увлечение политикой становится никчёмным и бессмысленным. Впрочем, смысл всегда какой-то есть – ну, скажем, добывание средств на пропитание или удовлетворение собственных амбиций.

Когда-то Словоблудов утверждал, будто израильские евреи – это соль в солонке. Потом оказалось, что наша интеллигенция – это соль земли, ну а затем пришла пора заняться лодочкой – это квинтэссенция словоблудовских политических воззрений:

– Я думаю, что лодку нужно раскачивать ровно до того момента, когда народ возьмёт власть в свои руки и продемонстрирует всем, какой блистательной, а не серой может быть наша страна. Раскачивать лодку нужно ровно до тех пор, пока мы не вернём страну себе. Мы – себе, а не каким-то, простите меня, бездарным и трусливым типам.