скачать книгу бесплатно
Оказалось, Сами работает в костюмерной театра «Опера Гарнье». Вместе с десятком девочек-швей создает костюмы для оперных постановок и получает за это жалкие гроши. В Париж Сами приехал, надеясь устроиться в один из крупнейших модных домов, но, увы, не сложилось. Теперь его основное занятие – расставлять швы на корсетах для певцов и жаловаться на жирных теноров и унылых сопрано, которые твердят, будто из-за узких костюмов не могут нормально петь, но на самом деле просто выпендриваются.
Но обо всем этом я узнала потом. А пока мне казалось, будто я угодила на свалку.
– Для вас есть комната! – объявил Сами. – Другая, не такая, как эта.
Тут в глазах хозяина промелькнул испуг.
– Ждите здесь, – велел он и скрылся за дверью в дальней стене.
Быстро пересчитав двери, я с облегчением убедилась, что в квартире есть две спальни и ванная. На одну страшную секунду я вообразила, что придется ночевать среди этих вековых завалов в обществе страдающего дефицитом внимания великана.
Через некоторое время Сами вышел из моей комнаты – вид пристыженный, халат оттопыривается так, будто под ним что-то спрятано.
– Pr?t[17 - Готово (фр.).], можете заходить, – объявил Сами, кланяясь мне в пояс.
Таща за собой объемистый чемодан, я последовала за ним.
Мою спальню в Кидинсборо просторной не назовешь, поэтому к огромным апартаментам я не привыкла. Но когда в тридцать лет тебя запихивают в помещение теснее тюремной камеры… Да эта комната просто крошечная! Каким-то чудом сюда втиснули односпальную кровать и миниатюрную тумбочку, но больше никакой мебели в спальне не оказалось – она бы сюда просто не влезла. Я часто заморгала. Только бы не разреветься! Даже плакать здесь негде – уединиться никакой возможности. Каюсь, в фантазиях я видела спальню со смежной ванной и интерьеры со страниц журналов. В Париже полно огромных квартир с роскошными комнатами, мраморными каминами, высоченными потолками… А это же просто гроб какой-то! Наверное, в прежние времена тут спали служанки. Стены выкрашены в белый, на полу темно-коричневый истертый паркет.
– Нравится? – спросил Сами. – Великолепно, правда?
– Великолепно? – переспросила я, повернувшись к нему.
Если это помещение кажется хозяину великолепным, страшно представить, где спит он сам.
– Великолепно! – гаркнул Сами.
У меня чуть челюсть не отвисла.
– Ой, Ан-На Трон очень на меня злится. – Сами сделал грустное лицо. – Давайте я вам что-нибудь принести.
– Может, чаю? – предложила я.
– Чая нет.
– Кофе?
– Mais bien sur![18 - Ну конечно (фр.).]
Со счастливым видом хозяин стал пробираться через завалы к крошечной кухоньке. Я же попыталась втиснуться в свою монашескую келью вместе со здоровенным фиолетовым чемоданом. Наконец взгромоздила его на кровать – больше было некуда. Протиснулась мимо тумбочки к окну. Посмотрела в него – и ахнула.
Окно от пола до потолка и открывается вбок. Мимоходом я подумала, сколько маленьких детей из таких повываливалось. Но эта мысль упорхнула так же быстро, как появилась. Я подняла сетчатую занавеску, открыла щеколду и сделала сразу два потрясающих открытия. Первое – крошечный балкончик. Места на нем хватило только для кованого столика и двух стульев, зато здесь солнечная сторона. А второе – потрясающий вид на Париж с высоты шестого этажа.
Крыши домов на противоположном берегу Сены, столики у южных стен ресторанов. Насколько хватает глаз, реку пересекают мосты, мосты, мосты. Слева, на северо-западе, виднеется зловещий черный небоскреб. Там бьется финансовое сердце Парижа, Ла Дефанс. Повсюду бурлит и бьет ключом стремительная жизнь большого города. Звуки до шестого этажа едва доносятся, зато прекрасно видно, как фургончик с фруктами упорно прокладывает себе путь, лавируя на запруженной автомобилями улице. Компания потрясающе красивых людей вылезает из блестящего черного автомобиля и направляется к элегантному бару. По соседней улице, послушно держась за руки, парами идет вереница школьников. Ну а если выгнуть шею влево, далеко на востоке вижу ее: единственную, уникальную и неповторимую Эйфелеву башню.
Вглядываюсь в розовеющий горизонт с такой жадностью, будто наткнулась на источник в пустыне. Я забыла обо всем: и о боли в ноге, и об усталости, и о мечте принять душ.
– Ваш кофе, – объявил Сами, заходя в мою комнату без стука. – Вам совсем не нравится?
– Не сразу заметила балкон, – улыбнулась я. – Здесь великолепно. Великолепно!
Хозяин принес мне крошечную чашечку с черной как деготь жидкостью. На блюдце кубик сахара. Обычно предпочитаю латте или «Нескафе».
– У вас случайно нет молока? – извиняющимся тоном спросила я, взглянув на Сами.
– Молока? Нет. Молоко грязное. Вы будете сосать коровью сиську? Не будете. Молоко? Нет!
– Ну ладно, – вздохнула я.
– Бренди? Есть немного бренди.
Раз уж сегодня такой красивый вечер, я ответила «да». Пусть будет бренди.
Остаток вечера мы с Сами провели, сидя на моем балкончике. Оказалось, у него такой тоже есть, с другой стороны от гостиной. Можно махать друг другу по утрам. Пили кофе с бренди, любовались Парижем. Если бы кто-то из прохожих поднял голову и заметил меня (хотя нет, не заметил бы – мы в мезонине, мимо пролетают голуби, небо окрашивается розовым, желтым и лавандовым, и вокруг никого, кроме птиц), этот человек подумал бы, что я такая же часть Парижа, как и все остальные. А я просто глядела на загадочный и причудливый иноземный пейзаж и восхищалась. Восхищалась без конца.
1972 год
Клэр просто обожала своих подопечных, Арно и Клодетт. Дети оказались вежливыми и хорошо воспитанными. Акцент Клэр их забавлял. То и дело спрашивали, какие французские слова она знает, а какие – нет. Больше всего им нравилось, как она произносила «Микки-Маус».
Взамен Клэр позволяла детям самим задавать ритм тех ленивых летних деньков. Чаще всего они ходили на детскую площадку в сад Тюильри в сени Эйфелевой башни. Брали с собой gouter – закуску – в виде теплых круассанов, которые с жадностью разламывали на кусочки и поедали, сидя на скамейке. Потом шли домой обедать. После обеда дети ложились спать. Тогда у Клэр появлялось свободное время, чтобы почитать или заняться французской грамматикой. Мадам строго следила, чтобы няня не отлынивала от учебы. По пятницам мадам любила сама водить детей в бассейн, и в это время няня была свободна как птица.
Поначалу Клэр понятия не имела, как распорядиться часами досуга. Ходила на выставки и в музеи, которые, как ей казалось, она обязательно должна посетить. Будто ставила галочки в путеводителе. По возвращении мадам расспрашивала Клэр, что она видела, и время от времени просила сводить в музей детей. Но Клэр не получала особого удовольствия от этих вылазок. Среди больших семей, юных парочек и верениц школьников она чувствовала себя одиноко. Как легко и непринужденно все они болтали на языке, который Клэр давался с таким трудом! В Париже она не знала ни души, а Кидинсборо остался далеко, будто на краю света.
Но постепенно Клэр набралась уверенности и стала совершать более длительные прогулки. Чем больше она видела, чем больше мест посещала, тем дальше отступали страхи. Извилистые улочки Монмартра, причудливый собор на холме, пастельные ступени – все это сразу пленило ее сердце. Клэр часто наблюдала за молодыми женщинами на мотороллерах: они ездили без шлемов, только платки прикрывали густые волосы. Девушки подъезжали и останавливались поболтать с курившими на ступеньках молодыми людьми. Иногда Клэр отправлялась с книгой в Люксембургский сад и нежилась на траве, подставив ноги солнцу. И повсюду были парочки: они целовались, болтали, оживленно жестикулировали, устраивали пикники и пили вино из бутылок без этикеток. В семнадцать лет одиночество особенно мучительно. Хотя Клэр всю неделю с нетерпением ждала свободного дня, пятницы тянулись нескончаемо долго. Клэр была очень рада, когда ее французский усовершенствовался настолько, что она смогла ходить в кинотеатр на бульваре Монпарнас. Там не имело значения, что она одна, – вернее, имело, но не такое. Клэр слышала, что в Париже есть места, где собираются молодые англичане, но мадам Лагард ясно дала понять, что Клэр туда ходить не следует: раз уж приехала во Францию, пусть все у нее будет по-французски. Ну а Клэр не могла ослушаться: она всем и всегда старалась угодить.
Ей очень хотелось снова увидеть Тьерри. Отчасти потому, что он ей понравился, но главное – Тьерри проявил к ней интерес, а ведь здесь, в Париже, к ней решительно все были равнодушны. Все остальные были слишком заняты светской жизнью, работой и делами, о которых Клэр до этого и не слыхивала.
После той вечеринки прошло уже две пятницы. Клэр поймала себя на том, что забредала все ближе и ближе к той части острова Сите, где, по ее сведениям, скоро должен был открыться новый магазин шоколада – единственный в своем роде в Париже. Эти сведения Клэр почерпнула, жадно подслушивая разговоры мадам с гостями. Дома, когда к маме заходили подруги, на стол подавали большой поднос домашних сэндвичей: белый хлеб, ветчина и маргарин. На десерт ели шоколадное печенье из магазина и запивали его пинтами черного чая. Зато здесь, когда к обеду ждали друзей мадам, приготовления затевались нешуточные. Дело никогда не обходилось без четырех блюд, шампанского в ведерке со льдом и беготни в рыбную лавку и обратно с утра пораньше.
Из разговоров гостей мадам Клэр узнала, что в Париже есть шоколадный магазин «Персион». Работает это заведение с 1794 года, за что пользуется всеобщим уважением. Но поговаривали, что вековой пылью там покрылись не только верхние полки, но и творческий пыл хозяев. Ассортимент «Персиона» не менялся веками.
Июль, пятница, середина дня. Улицы острова Сите заполнены толпами обливающихся потом от жары туристов. Этот район находится в стороне от прямых, проложенных по четкому плану улиц и широких бульваров. Переплетающиеся запутанным клубком улочки сразу выдают средневековые корни Сите. Крошечные переулки возникают будто ниоткуда, дороги сужаются, пока не исчезают вовсе, или внезапно утыкаются в стену одной из величественных церквей.
В прошлые выходные Клэр ходила с Лагардами на свадьбу. Она достала было привезенное из дома летнее платье, но мадам Лагард тут же покачала головой. Сказала, что это платье Клэр не по фигуре, и скрылась. А вернулась с коричнево-зеленым шелковым нарядом свободного кроя. Воздушная ткань казалась почти невесомой.
– Это мое, – пояснила мадам. – Увы, после родов носить не могу.
Клэр возразила, что мадам и сейчас очень стройная, но та лишь отмахнулась.
– Фигура тут ни при чем, – произнесла она. – Теперь мне такие наряды не к лицу и не по возрасту.
На секунду ее взгляд затуманила грусть.
– Как быстро проходит молодость: пролетела – и нет, – вздохнула мадам Лагард.
Мужа мадам, Бернара, Клэр почти не видела: он часто уезжал по работе, а когда все же появлялся дома, был усталым и рассеянным. Но прохладные отношения супругов казались Клэр образцом зрелости: не то что у ее родителей – что думают, то и говорят. Лагарды – изысканные, умудренные опытом светские львы. Переодеваются к ужину, пьют коктейли. Что бы такие люди ни делали, все правильно. По крайней мере, так считала Клэр.
Платье совершенно вышло из моды. Стильные парижанки выставляли напоказ длинные стройные ноги в джинсах клеш, делали крутую завивку, носили огромные темные очки и фетровые шляпы с широченными полями, а поверх последних повязывали шарфы от «Эрмес». Но ненавязчивый узор из листьев и фасон с присборенной талией очень шли Клэр. В этом платье ее худоба казалась достоинством. Даже маленький рост из недостатка превратился в плюс. Клэр выглядела миниатюрной и изящной. В джинсах же она часто терялась среди более ярких девушек.
– Так-то лучше, – произнесла мадам.
Несколько гостей мужского пола в открытую выразили Клэр свое восхищение, когда она проходила мимо. Одобрительно улыбались, вполголоса говорили: «Tr?s jolie, mam’zelle»[19 - Очень красиво, мадемуазель (фр.).].
А дома, в Кидинсборо, девушкам приходится слушать окрики и похабный свист.
Клэр сразу зашагала увереннее. От волнения ее щеки разрумянились, глаза заблестели.
Конечно же, Клэр понимала: вряд ли Тьерри запомнил девушку, с которой перекинулся парой слов на вечеринке. К тому же он наверняка слишком занят. Магазин шоколада ждет успех, и у хозяина не найдется ни минутки свободной. Но даже если найдется, что Клэр ему скажет? А может, он вообще не придет? У творческой личности полно дел поважнее.
Клэр решила притвориться, что идет в шоколадную лавку исключительно за вкусными покупками, не более того. Вот Арно и Клодетт обрадуются, когда она вернется домой со сладостями!
Подходя к магазину, Клэр сразу заметила толпу людей. Об этой лавке уже был наслышан весь город. Клэр невольно улыбнулась и порадовалась за Тьерри. Чтобы решиться на нечто подобное, нужна большая смелость: объявить всем вокруг, что производишь нечто из ряда вон выходящее, и требовать деньги с каждого, кого заинтересует твое предложение. Нет, каковы бы ни были будущие достижения Клэр, вряд ли она когда-нибудь вызовет вокруг своей персоны такой ажиотаж.
Клэр подошла чуть ближе. Витрины манили, притягивали. Люди стояли и просто смотрели на них. Приблизившись вплотную, Клэр поняла почему.
Перед ней предстала целая чарующая сцена: к сказочному замку подъезжает карета, а из нее выходит принцесса. Наверху в небе парит воздушный шар. И все это сделано из шоколада. На кружевном платье принцессы узоры из белого шоколада, в окнах замка – витражи из черного. На деревьях шоколадные листья, на шаре выложены геометрические фигуры из белого шоколада. Перед замком посреди двора красуется фонтан, и в нем весело журчит шоколад.
Все это было так мило, остроумно и по-детски, что Клэр невольно расплылась в широкой улыбке и захлопала в ладоши. Тут она почувствовала на себе чей-то взгляд и подняла голову. По другую сторону стекла стоял Тьерри. До этого он явно с кем-то разговаривал, но вдруг застыл. Тьерри глядел на Клэр так, будто не мог оторвать от нее глаз. Клэр тут же перестала улыбаться и нервно закусила губу. Казалось, все вокруг исчезло: толпы, покупатели, шум и суета летнего Парижа. Клэр робко подняла руку в знак приветствия и приложила ладонь к стеклу витрины. Не обращая внимания на покупателя, Тьерри поднял свою огромную ручищу, похожую на медвежью лапу. И тут Клэр заметила то, на что раньше не обратила внимания: у Тьерри были удивительно длинные, густые черные ресницы. Даже сквозь стекло Клэр казалось, что она может различить каждый их волосок, каждую клеточку. А еще в его темно-карих глазах с тяжелыми веками так и плясали живые огоньки.
Вдруг кто-то, желающий рассмотреть витрину получше, оттолкнул Клэр в сторону, и чары развеялись. Клэр покачнулась, отступила на несколько шагов. Не прошло и секунды, как из магазина выскочил Тьерри и протолкался к ней через толпу.
– Вы не ушиблись? Кто это сделал? – рявкнул он.
Толпа расступилась, образовав кольцо вокруг смущенно съежившегося мужчины.
– Ты! – рявкнул Тьерри, ткнув в него пальцем. – Тебе в мой магазин вход воспрещен! Пожизненно! Уходи!
Мужчина залился краской стыда. Не глядя на Клэр, он пробормотал извинения и скрылся.
– Bon![20 - Хорошо (фр.).] – воскликнул Тьерри. – Остальных прошу заходить – если вы, конечно, хотите попробовать лучший шоколад в мире. Всем остальным просьба не беспокоиться.
Покупатели быстро наводнили шоколадную лавку. Тьерри вошел внутрь, массивной рукой обняв Клэр за плечи. Рядом с ним все мужчины казались маленькими, как дети.
Тьерри сразу провел Клэр в торговый зал. Там сохранились в первозданном виде позолоченные надписи тридцатых годов и стеклянные витрины. На полках рядами были выставлены большие старинные банки, а в них – разные виды сахара: ванильный, демерара[21 - Разновидность коричневого тростникового сахара, получившего название в честь реки в Южной Америке.], фиалковый, лимонный, сахарная глазурь.
В дальней части магазина угрюмого вида старик со сросшимися бровями что-то мешал в огромном медном чане. Тьерри кивнул ему, подзывая к себе, и старик с недовольным видом подошел к хозяину.
Но Клэр едва взглянула на старика: у нее от всего этого великолепия глаза разбегались. На полках вдоль задней стены раскинулся настоящий сад. Многие из трав и растений Клэр даже не знала. Дома она привыкла к простой пище. Когда мама попробовала приготовить спагетти болоньезе, все сочли такой кулинарный эксперимент слишком смелым. Мадам Лагард являлась сторонницей легкой и здоровой пищи: в ее доме к столу подавали простую рыбу на пару, а также огромные количества овощей и салата. Но эта зелень – совсем другое дело. Воздух наполняла причудливая смесь не похожих друг на друга ароматов, но их затмевал вездесущий запах шоколада: теплый, успокаивающий, надежный. Позже Клэр заметила: точно такой же запах исходит от самого Тьерри.
– Нравится? – спросил шоколатье.
Клэр ответила широкой искренней улыбкой.
– Да, очень! – с чувством воскликнула она.
Клэр сразу увидела, как Тьерри приятно: у него все было на лбу написано.
– Пойдемте, – позвал он и повел ее к чану.
Опустил туда ковш, зачерпнул, но тут замер.
– Non[22 - Нет (фр.).], – покачал головой Тьерри. – Закройте глаза.
Клэр лукаво взглянула на него. Сердце ее билось быстро-быстро.
– Что это вы задумали? – игриво поинтересовалась она.
– А вы, оказывается, кокетка! – улыбнулся Тьерри. – Да вот, хочу похитить вас и продать работорговцам. Или думаете, порежу вас на кусочки и спрячу в шоколаде?
Тьерри достал из кармана платок и со словами: «Клянусь, он у меня чистый» – завязал Клэр глаза.
– Хочу, чтобы вы прочувствовали все нюансы вкуса. – Его голос вдруг раздался в опасной близости от уха Клэр. – Так проще сосредоточиться: ничто не отвлекает.
От платка, плотно закрывавшего глаза, пахло так же, как от Тьерри: шоколадом и табаком. Нет, сейчас она не способна сосредоточиться ни на чем.
– Только так вы оцените вкус по достоинству.
На секунду Клэр ощутила на шее его дыхание, и вот край ковша коснулся ее губ.
– Попробуйте, – велел Тьерри.
Клэр разомкнула губы, и рот тут же наполнился расплавленным шоколадом: нежным и теплым, как поцелуй. Это было ничем не замутненное чувственное наслаждение. Но даже в тот момент Клэр заметила, что Тьерри в кои-то веки примолк: должно быть, наблюдал за ее реакцией.
Когда шоколад закончился, Клэр невольно облизнула губы. Может, осталась хоть капелька?
Теперь голос Тьерри звучал серьезно: ни следа озорства.
– Понравилось?
– Очень, – ответила Клэр.
Глава 7
Сами рассказал, что приехал из Алжира в возрасте шести лет. Мальчика забрал добрый двоюродный дедушка, добившийся во Франции больших успехов. Сами учился в хороших школах, а после этого должен был поступить в хороший университет. Но все свободное время мальчик проводил, разглядывая модные журналы и выбирая одежду. Этот период был нелегким для всех, сдержанно заметил Сами. Даже удивительно, что человек, так бурно демонстрирующий свои эмоции, выразился настолько деликатно.
Поступив в колледж моды, Сами пустился в свободное плавание, в котором находится до сих пор. По собственному признанию, Сами беден как церковная мышь и сдает комнатку в своей «башне», чтобы иметь возможность жить рядом с работой. Здесь у него еще и бесплатный спортзал в распоряжении: каждый день подниматься и спускаться по шести лестничным пролетам – та еще тренировка. Увы, очень скоро я убедилась, что Сами прав. Работает он по вечерам, но это даже хорошо, ведь по утрам ему вставать очень тяжело.
Первое утро выдалось холодным. Когда в моей белой келье прозвенел будильник, я не сразу сообразила, где нахожусь. А потом по всему телу пробежала дрожь приятного волнения. Я здесь, в Париже, сама по себе! С другой стороны от гостиной доносился низкий раскатистый храп. Даже если бы я хотела снова уснуть, под такой аккомпанемент мне бы это не удалось. Я вскочила, умылась в микроскопической ванной. Горячая вода быстро закончилась. Может, успеет нагреться, пока Сами не проснулся? Потом поглядела на карту Парижа. Мне велено явиться в пункт назначения в пять тридцать утра. Это же просто нелепо! За окнами еще темно. Наверняка суровая проверка для новенькой, сказала себе я.
Я понятия не имела, как обращаться с причудливого вида кофейником, оставленным Сами на плите. Не хотелось наделать шума и разбудить хозяина – я ведь только что въехала. Поэтому я быстренько почистила зубы, натянула свитер и стала спускаться по лестнице в непроглядной тьме, пытаясь побыстрее перебегать от выключателя к выключателю. К своему ужасу, я опять случайно ткнула пальцем в звонок на втором этаже и бросилась бежать как ошпаренная, пока хозяйка не подняла крик.
Адрес магазина – дом 63, улица Шануанс. Массивное здание из золотистого камня похоже на то, в котором живу я, только гораздо более ухоженное. Стоило отойти от обиталища Сами на две улицы, и бульвары стали чуть шире. Перед церковью живописная площадь с магазинами и кафе под полосатыми маркизами. Из-за горизонта наконец показался краешек солнца. По делам заспешили первые прохожие. Фургончики с цветочными луковицами, луком-пореем и омарами устремились к рынкам и магазинам. Укутанные уборщики, не глядя по сторонам, торопятся на работу. Водители автобусов зевают и потягиваются в теплых светлых кабинах. Мимо бесшумно проносятся велосипеды. На каждом углу уютно горят огни булочных. Запах теплого хлеба так и манит, но, увы, до открытия еще далеко. Я чувствовала себя голодной маленькой беспризорницей, которой только и остается, что жадно глазеть на витрины. Вчера вечером ужинать не было сил. Только сжевала зачерствевшие сэндвичи, которые взяла с собой в дорогу.
Пару раз я свернула не туда, и вдруг нужное здание выросло прямо передо мной. Сначала я заметила его, а через секунду еще и почуяла. На коричневой стене бледно-розовыми буквами выведено: «Le Chapeau Chocolat de Thierry Girard». Надпись неброская и ненавязчивая. Просто скромно сообщает, что шоколадная лавка здесь. Ее легко не заметить. Тем больше впечатляет уверенность хозяев в том, что в лишней рекламе заведение не нуждается.
Снаружи стоял молодой человек и курил сигарету. Потом к нему подошел другой мужчина, выше и крупнее, и принялся активно жестикулировать. Молодой человек бросил окурок в водосток. Я недостаточно продвинулась в разговорном французском, чтобы понять, в чем дело: то ли мужчина постарше отругал молодого за вредную привычку, то ли это у него просто такая экспрессивная манера. Оба повернулись к двери и направились внутрь. Я робко шагнула на мостовую. И тот и другой взглянули в мою сторону.
– Э-э… Bonjour, – промямлила я.
