скачать книгу бесплатно
От других девочек Сэм отличался всегда, но только классе в третьем его самоощущение «не так, как у других» переросло в «не так, как надо». Впервые в жизни он и его одноклассники перестали быть просто учениками – они разделились на юных мужчин и женщин. И это разделение влекло за собой целый набор новых правил, ожиданий и ограничений, которых Сэм раньше не знал. Ему было от них некомфортно, но он не понимал почему. Сэм знал, что он девочка – это было очевидно – так почему же он не чувствовал себя девочкой? Почему в душе ему казалось, что он мальчик? Почему так хотелось, чтобы и относились к нему как к мальчику?
Это было странно, обидно и несправедливо одновременно, и со временем становилось только хуже.
Все детство Сэма преследовали вопросы, ответов на которые он не знал. Что он такое? Ошибка природы? В нем что-то сломалось? Бог что-то перепутал, когда его создавал? Или за что-то наказал? Вместе с другом Джоуи Сэм ходил в воскресную школу, чтобы научиться молиться и попросить бога его исправить. Каждую ночь Сэм молился о том, чтобы наутро проснуться в правильном теле, но всё тщетно.
В шестом классе начало переходного возраста ощущалось не как естественное развитие, а скорее как насильственный захват. Тело Сэма не столько росло, сколько предавало его. С каждым днем он все больше походил на то, чем не должен был быть. И сколько образовательных фильмов на эту тему ни посмотри, мысль о том, чтобы стать в конце концов женщиной, казалась Сэму чужеродной и невозможной – как если бы гусеница вместо бабочки превратилась в паука.
Сэм надеялся, что, если не обращать на перемены внимания, его тело, возможно, их отвергнет или обратит вспять. Он не стал носить лифчик, а вместо этого обмотал себе грудь эластичным бинтом так, что она казалась плоской. Чем больше она росла, тем туже он ее затягивал – порой от бинта на коже оставались кровоподтеки. В итоге он купил себе спортивный лифчик с тем же свойством, но Сэму это почему-то показалось поражением – он проигрывал в войне с собственным телом.
Сэму и самому было очень трудно понять себя – он не ждал, что еще хоть кто-нибудь сможет. Сэм боялся, что, если его друзья и мама узнают правду, они станут относиться к нему как к монстру Франкенштейна. Поэтому он закрылся ото всех, не позволяя людям узнать его слишком близко и не позволяя самому себе проболтаться. Сэм полагал, что только так он сможет защититься, но, к сожалению, это затянуло его в пучину одиночества. Даже в кругу друзей Сэму казалось, что он совсем один.
Только в средней школе Сэм узнал слово «трансгендер». Впрочем, когда-то до того он уже читал это слово пару раз, но только услышав его, почему-то в полной мере осознал его смысл. Как-то поздним вечером он смотрел телевизор, переключал каналы и наткнулся на показ старого ток-шоу. Заголовок гласил: «Трансгендер в Америке», а ведущий задавал вопросы трем трансам – двум женщинам и мужчине. Сэм смотрел передачу затаив дыхание. Гости-трансгендеры говорили о том, как нелегко взрослеть в теле противоположного пола, как тяжело жить в мире, где их не понимают, и какое удивительное чувство свободы им подарил трансгендерный переход.
И словно туман рассеялся у Сэма перед глазами – он наконец-то понял, кто он такой. Сэм просто не мог оказаться ошибкой природы или бога, и уж точно не был чудовищем – ведь во всем мире были миллионы людей, подобных ему. Сэму даже стало неловко, что он не додумался раньше, но слово «трансгендер» нечасто звучало на улицах Даунерс-Гроув.
К старшей школе Сэм перестал терзаться вопросами о том, кто он. Теперь его заботило другое: «Что мне делать?», «Сколько стадий есть в переходе?», «Сколько из них я хочу пройти?», «Стоит ли рассказать друзьям и семье?», «Примут ли они меня таким?» и «Смогу ли я жить дальше, если нет?»
Информация и разговоры с людьми в Интернете помогли Сэму, но многие советовали ему найти психолога, с которым можно будет обсудить всё лично. Он устроился на летнюю подработку не только затем, чтобы оплатить свою долю поездки (и взять с собой в колледж хоть немного денег), но и чтобы пойти к психотерапевту. Он записался на прием к доктору Юджину Шерману, до офиса которого от «Yolo» можно было дойти пешком.
Психолог оказался старше, чем ожидал Сэм. Волос в ушах у него было больше, чем на голове, он избегал смотреть своей секретарше в глаза, а в приемной на стене висела фотография с ним в компании Джорджа Буша. Да, тревожных звоночков было немало, но Сэм был так рад возможности хоть с кем-то поговорить, что не обращал на них внимания.
– Значит, вы считаете себя мужчиной, запертым в женском теле? – спросил доктор Шерман.
– Боже, терпеть не могу, когда люди так говорят, – сказал Сэм. – Будто диалог из ситкома 80-х. Я бы сказал, что я – трансгендер из женщины в мужчину. Ближе к истине и не похоже на анекдот.
– А с друзьями вам еще не доводилось это обсуждать? – спросил доктор Шерман.
– Нет, – ответил Сэм. – Мой друг Джоуи из очень религиозной семьи, не знаю, как он отреагирует. Мо любит порой устраивать сцены, так что ей я точно расскажу не первой. А Тофер… для него это может оказаться больнее всего.
– Вы думаете, он не примет вас?
– Тут не в принятии дело, – сказал Сэм. – Не поймите превратно, Тофер – он почти святой. Он мог отправиться в любой колледж, но остался дома помогать маме ухаживать за братом-инвалидом. Рассказать Тоферу правду может быть трудно только потому, что… ну, потому что он влюблен в меня.
– Это чувство взаимно?
– В смысле влюблен ли в Тофера я? – переспросил Сэм. – Не уверен. Я об этом никогда не думал. Привлекают меня определенно мужчины, если вы об этом. Но я слишком озабочен тем, чтобы быть собой, поэтому для меня сейчас не так важно быть с кем-то. Понимаете, да?
Психолог отметил это у себя.
– А что думают ваши родители?
– Мама точно не выдержит. – Сэм ощутил, как по спине бегут мурашки от одной мысли о том, чтобы рассказать ей правду. – Она над каждой серией «Анатомии страсти» рыдает, не представляю, что с ней будет. Потащит меня к какой-нибудь знахарке, наверное, и начнет подсыпать в еду таблетки с эстрогеном.
– А ваш отец?
– О, я своего отца никогда не видел, – сказал Сэм. – Он исчез задолго до того, как мама узнала, что беременна мной.
– А был ли у вас отчим, надежный человек в роли отца?
– Людей было полно, а вот надежных – ни одного. – Сэм рассмеялся. – Мама скакала от парня к парню, от работы к работе, от города к городу, протаскала меня вдоль всей реки Миссисипи, и в конце концов мы обосновались в Даунерс-Гроув. До восьми лет она заставляла меня звать ее «старшей сестричкой». Если этого мало, чтобы понять, какая у меня семья, то я уж и не знаю. Потому я и здесь.
Доктор Шерман счел это крайне занимательным и снова что-то записал.
– Что ж, мисс Гибсон, у меня чудесные новости, – сказал он. – Вы не трансгендер.
Это было последнее, что ожидал услышать Сэм после целого часа обсуждения его самой сокровенной тайны.
– Что, простите? – переспросил он.
– Вы росли без отца и с не самой ответственной матерью. Наверняка с детства вам не раз приходилось выступать в роли собственного родителя, – с уверенностью сказал доктор Шерман. – У вас не было иного выбора, кроме как заботиться не только о самой себе, но и о матери тоже. Без отца именно вам пришлось стать, скажем так, «мужчиной в доме». Таким образом, нет ничего удивительного в том, что вы хотите стать мужчиной.
Сэм ощутил себя так, будто приехал в автомастерскую ремонтировать машину, а механик принял ее за лошадь.
– Извините, но, по-моему, вы ошибаетесь, – сказал он. – Я трансгендер, потому что мой внутренний пол не совпадает с биологическим. И отсутствие отца здесь совершенно ни при чем.
– Да, я понимаю, вы считаете себя трансгендером, но по моему профессиональному мнению, это расстройство личности…
– Нет у меня никакого расстройства, – сказал Сэм. – Я с самого детства скрывал это и мучился. Вряд ли вы понимаете, как трудно было решиться сюда прийти и хоть кому-то рассказать. Я пришел за советом о том, как быть дальше и что сказать близким, а не слушать, как со мной разговаривают как с сумасшедшим.
Доктор Шерман снял очки и отложил блокнот. Сэм осознал, что психологу никогда его не понять и что не стоило вообще к нему приходить, когда услышал два слова:
– Юная леди, – сказал Шерман. – Я уже более четырех десятилетий изучаю человеческий разум. И прекрасно понимаю, как может быть желанно присоединиться к трансгендерному сообществу, но поверьте, оно есть не более чем очередная мода для бунтарей. Кроме того, трансгендерность все еще считается психическим расстройством во Всемирной организации здравоохранения. Я бы очень хотел вам помочь, но не стану рекомендовать калечить свое тело, поскольку ваши трудности можно разрешить посредством простой психотерапии.
У Сэма не осталось слов – одни эмоции. Будто он всю жизнь провел в смирительной рубашке, и первый человек, которого Сэм попросил ослабить ремни, только затянул их еще туже.
– Давайте так, – предложил Шерман. – Ступайте домой и изучите уровень безработицы, бедности, притеснения и насилия над трансгендерами в Америке. Если после этого вы не передумаете избрать себе подобный образ жизни – я с радостью направлю вас к другому психологу. Но до тех пор, боюсь, я больше ничем не могу вам помочь.
Сэм надеялся выйти из кабинета доктора Шермана свободным, уверенным в себе, готовым к жизни, которая ему суждена. Вместо этого домой Сэм шел разбитым, испуганным, одиноким, и хуже ему еще никогда не бывало. Если даже врач не захотел его поддержать, что же будет с семьей и друзьями? Сумеет ли он пройти переход без них? Хватит ли ему сил пережить всё это самому?
Дать ему ответ на эти вопросы могло одно лишь время.
Каждый вечер после того злосчастного визита к доктору Шерману Сэм пересматривал свою любимую серию «Чудо-ребят», чтобы немного утешиться перед сном. Тринадцатую серию третьего сезона, «Пленники пояса астероидов», в которой доктор Конфузер пробился через сотни астероидов и освободил инопланетный вид, запертый внутри. Это были Небесные ангелы, прекрасные создания с бледными прозрачными телами и широкими голографическими крыльями. Оказавшись на свободе, ангелы радостно взмыли в космос, стремясь воссоединиться со своими семьями на другом конце Вселенной.
Именно эта серия больше всех нашла отклик в душе Сэма. Временами он ощущал себя Небесным ангелом, запертым в астероиде, вот только не было надежды, что доктор Конфузер появится и спасет его. Если Сэм желал свободы, он сам должен был освободиться – нужно лишь было найти силы, чтобы решиться на это. И пусть ему придется пережить переход в одиночестве – в итоге он наконец ощутит себя как дома в собственном теле и станет человеком, которым и должен быть. И оно того стоило.
Сэм не подозревал, что помощь уже в пути. И пусть это был не сам доктор Конфузер, но все же человек к нему настолько близкий, насколько Сэм не мог и представить.
Глава 4. Расстройство буйного воображения
Мо Исикава положила папку с «Чудо-ребятами» на розовое покрывало и взглянула в большое зеркало, висевшее в углу. В отличие от своей подруги Сэм Мо зеркала очень любила – пожалуй, даже слишком. В комнате у нее их было три, и Мо никогда не упускала возможности оглядеть себя, попозировать как Эми Эванс или, проходя мимо, сказать своему отражению «Привет, подруга».
Но в эту минуту Мо смотрела себе в глаза с очень серьезной и совсем не забавной целью. Она глубоко вздохнула и принялась декламировать речь, над которой работала три месяца. Мо уже столько раз повторяла ее, что намертво выучила наизусть, как Клятву верности.
– Пап, нам нужно поговорить, – сказала Мо. – Прости, что вот так застала тебя врасплох, но мы должны обсудить мое образование. Знаю, ты всегда мечтал, что я пойду в Стэнфорд, но после долгих раздумий я решила, что это не для меня. Я тебе не рассказывала, но после подачи документов в Стэнфорд я отправила заявку на программу писательского мастерства в Колумбийском университете. Меня приняли и туда тоже, и именно туда я собираюсь пойти осенью.
Она открыла папку с «Чудо-ребятами», вытащила письмо о приеме в Колумбийский и вместе с буклетами по программе выложила его на кровати, как бы показывая отцу.
– Я понимаю, почему ты считаешь, что писательство – профессия ненадежная, поэтому, чтобы ты не волновался, я планирую изучать и экономику. Прости, что не сказала раньше, но я знала, что ты расстроишься. Вступительный взнос я отправила и в Стэнфорд, и в Колумбию, чтобы было время набраться храбрости и все тебе рассказать, но дисциплины нужно выбирать уже сейчас, пока все места не заняты. Вот список дисциплин, которые я планирую изучать в первом семестре.
Поверх буклетов Мо положила список.
– Я не хочу жить, жалея об упущенных возможностях, и буду несчастна, если придется поступать в Стэнфорд и заниматься экономикой. Я писатель, пап, – это у меня в крови, и именно этому я хочу посвятить свою жизнь. Ты сам меня учил, что взрослые порой принимают непростые решения, и я надеюсь, что в этом ты увидишь зрелость мышления, а не отсутствие уважения к тебе. А теперь просмотри, пожалуйста, все материалы, что я принесла, и давай поговорим обо всем утром. Спасибо. Ну как тебе, Персик?
Мо тревожно оглянулась на своего серого кота, Персикона Картера, известного также просто как Персик. Он лежал на груде плюшевых животных в другом конце комнаты. Это были почти десять килограммов чистого презрения, и украшенный драгоценными камнями ошейник отлично подходил нраву кота. Персик смотрел на Мо так же, как всегда смотрел на людей – будто мысленно призывая их всех отправиться в пешее эротическое путешествие.
Мо привыкла к равнодушию Персика. Зеленые глаза кота были полны отвращения с тех самых пор, как его принесли домой из приюта – словно он с самого начала знал, что обязан своим существованием вымышленной паре из телесериала.
В принципе Мо догадывалась, что вряд ли существо, которое справляет нужду в коробку с песком, живет на одних рыбных консервах и спит по двадцать часов в день, глубоко за что-то обижено лично на нее. Но ей приходилось временами напоминать себе об этом и о многом другом – слишком часто она витала в небесах. Воображение Мо жило своей жизнью.
– Интересно, сильно ли папа разозлится, когда узнает, – размышляла Мо, расхаживая по комнате. – Формально он, конечно, не может меня заставить пойти в Стэнфорд. Но опять же формально за мой колледж платит именно он. Вдруг он просто не даст мне денег? Вдруг за Колумбийский придется платить со студенческих займов? А если после выпуска мне никто не станет платить за тексты? Как я потом из долгов вылезу? Да мне свои органы на черном рынке продавать придется!
С самого детства Мо страдала от РБВ (расстройства буйного воображения). Министерство здравоохранения США такого расстройства не признавало официально (потому что Мо сама его выдумала), но было оно таким же тяжелым и утомительным, как и любое другое.
– Хватит, Мо! – рявкнула она и влепила самой себе пощечину. – Отец не позволит тебе продавать органы ради колледжа. Ты ведь его единственная дочь – когда он постареет, тебе еще о нем заботиться. Боже, будь у меня брат или сестра постарше, не пришлось бы сейчас все это расхлебывать.
С другой стороны, в таком случае Мо вряд ли стала бы писателем. Именно жизнь без братьев и сестер пробудила в ней творческий пыл и обрекла на РБВ. Играть Мо было не с кем, и ей пришлось придумывать себе развлечения.
Например, когда Мо было два года, она сняла крышки со всех предметов в доме и спрятала в коробочке у себя под кроватью. Она сделала это лишь затем, чтобы позлить отца и посмотреть, как он все эти крышки ищет.
В три года Мо возлюбила зеркало. Одинокая малышка часами смотрела в него, разговаривала, корчила смешные рожицы самой себе. Зеркало было не просто листом стекла с ее отражением – оно открывало окно в другой мир, где жил ее двойник. Именно поэтому по сей день Мо не могла пройти мимо зеркала, не посмотрев себе в глаза или не сказав «Привет» – иначе ей казалось, что она предает старого друга.
В четыре Мо придумала имя каждой вещи в доме, чтобы всегда было с кем поговорить. И не только имя – все предметы мебели и приборы она наделила еще и собственной историей, привычками, политическими взглядами. Она не знала, что значат слова «республиканец» и «демократ», но очень подробно рассказывала родителям, что стиральная машина не желает разговаривать с сушильной, потому что в 2004 году та голосовала за Джона Керри.
Мама Мо решила, что это очень забавно и изобретательно, и поэтому поддерживала дочь в ее затее. К несчастью, миссис Исикава и ее супругу это вышло боком. Помимо имен выходило, что у каждого предмета в доме есть еще и душа, поэтому когда приходило время что-нибудь выбросить, Мо вела себя так, будто это самое настоящее убийство.
Когда родители выбросили Брюса, шатающийся табурет, Мо плакала неделю. И так и не смогла оправиться, увидев, как двое мусорщиков похищают сломанный телевизор Энтони. Мо бежала за грузовиком шесть кварталов, запомнила номер машины и позвонила 911, когда вернулась домой. Разговор между ее отцом и двумя пришедшими на вызов полицейскими вышел очень неловкий.
Маме ничего не оставалось, кроме как сказать Мо, что помятый абажур по имени Мередит сбежал с бродячим цирком. До конца года Мо получала от Мередит письма, в которых та рассказывала ей о своих приключениях в пути. К счастью, Мо так и не заметила, как почерк Мередит был похож на мамин.
Именование затронуло и двор. Каждое дерево, растение и камень обзавелись сложной предысторией, которую Мо была очень рада изобрести и рассказать маме.
– Я и не знала, что клен раньше жил в Швейцарии, пока не оказался у нас во дворе, – сказала миссис Исикава. – Почему он решил переехать в Штаты?
– Потому что влюбился в кедр, они хотели пожениться и создать семью деревьев, – отвечала Мо.
– Папа по той же причине переехал сюда из Японии, – сказала миссис Исикава. – А вон тот валун? Почему он или она с нами живет?
– Он просто выглядит как валун, мам, – объяснила Мо. – Когда-то это была падающая звезда, она миллион лет летела через галактику, пока не упала сюда!
– Это удивительно, милая, – сказала миссис Исикава. – Я очень люблю твои истории. Можешь кое-что сделать для меня? Скоро мне придется ходить на всякие встречи – ничего интересного, просто взрослые дела – и было бы очень здорово, если бы ты писала истории для меня. Я могла бы брать их с собой и радоваться.
– С удовольствием, мам!
Мо с восторгом взялась за новый проект и подошла к делу очень серьезно. Слов она знала немного, но писала подробные рассказы про жуков в саду, про птиц, что живут в деревьях, про звезды в ночном небе. Порой сюжеты выходили слишком сложными, и Мо для наглядности рисовала картинки мелками и фломастерами, чтобы мама не запуталась.
– Чудесные рассказы, малышка! – сказала миссис Исикава. – То, что надо. Слушай, мне скоро снова нужно будет идти на встречу. Давай ты и дальше будешь писать истории для меня? Они всегда поднимают мне настроение.
– Конечно!
Каждый день, когда миссис Исикава уходила на встречу, Мо отдавала ей новый рассказ. На встречи маму всегда возил отец, а Мо оставалась с тетей Коко, и когда родители возвращались, новый рассказ для мамы уже был готов. Встречи становились все чаще, и Мо все труднее и труднее было успевать писать.
– Прости, мамуль, – сказала Мо. – Я еще не дописала историю про соседскую собаку.
– Ничего, милая, – ответила мама. – Я немножко устала и, наверное, все равно не прочитала бы сегодня много. Давай ты ее закончишь, а я завтра погляжу?
Мо очень увлеклась рассказами и совсем не замечала, что с тех пор, как начались все эти встречи, мама с каждым днем все больше устает.
– Мама, а почему ты всегда такая уставшая? – спросила как-то Мо. – Это из-за встреч тебе хочется спать?
– Да, милая, из-за них, – ответила миссис Исикава. – У взрослых важные дела, но они бывают порой такими скучными. Только думаю о них – и уже спать хочется. Но не волнуйся, малышка, мамочка будет веселой как раньше, когда встречи закончатся.
Мама Мо теряла не только силы. Она все больше бледнела и худела, с каждой встречей становилась все слабее.
– Мам, а почему ты такая худенькая?
– Я… иногда забываю пообедать на встречах, – ответила миссис Исикава.
– А что с твоими бровями и ресницами? Они выпали?
– Ну… может быть, я линяю, как соседская собака? Лето ведь уже не за горами.
– Мам, люди не линяют. Что с тобой, правда?
– Милая, иди сядь сюда, и я объясню, – сказала мама. – Я давно хотела кое о чем с тобой поговорить, но все ждала подходящего времени. Понимаешь, на встречи я ходила в больницу, к докторам.
– А зачем тебе в больницу, мам?
– Потому что… потому что… – с трудом выговорила миссис Исикава. – Потому что доктора думают, что у твоей мамы могут обнаружиться суперсилы! Вот они и проводят тесты, чтобы это проверить.
– Суперсилы? – рассмеялась Мо. – Да неправда!
– А как же еще объяснить все эти перемены? – лукаво спросила миссис Исикава. – Твоя мама – Невероятная Суперженщина и умеет спать, уменьшаться и линять. Только никому из друзей не рассказывай, а то обзавидуются.
– Поэтому папа теперь так много молчит? Потому что хранит твой секрет?
– Да, именно поэтому, – ответила мама. – Но не волнуйся, папа тоже станет прежним, как только я пройду все тесты на суперсилы.
– А как их можно использовать? – спросила Мо, все еще не до конца поверив маме.
– Это врачи и пытаются выяснить. Получается долго, потому что воображения-то у них маловато. Эх, вот если бы мог кто-нибудь им помочь!
У Мо загорелись глаза, и она широко улыбнулась.
– Так ведь у меня же отличное воображение! – воскликнула она. – Может, если я напишу рассказов про Невероятную Суперженщину, то помогу врачам!
– Малышка, это замечательная идея! – сказала миссис Исикава. – Мне скоро снова нужно будет ходить на встречи – на этот раз придется на пару дней остаться в больнице, чтобы пройти еще несколько тестов на суперсилы. Давай ты напишешь для меня еще рассказов, и мы вместе их почитаем, когда я вернусь?
– Запросто! – ответила Мо.
