скачать книгу бесплатно
– И давно Вы, батюшка, в этом приходе?,– утолив первый голод, спросил Колесов.
– Да уж четвертый год пошел. Пока еще годы и здоровье позволяют, слава тебе Господи, мотаюсь с молитвой по тайге с миссионерством, обращая в лоно истинной церкви заблудшие души. Туземцы, как малые дети. Настолько наивны и безграмотны, что порой жалость берет. Надо бы слово божье к ним нести на их родном языке. Но если бы он был один, а то столько разных племен: и удехи, и гольды, и тазы, а тут еще и китайцы с корейцами, и каждый на своем лопочет. Письменности же единой нет, у туземцев ее совсем нет. Вот и приходится искру света у них через толмача высекать. А что толмач? Сам толком мало что понимает, объяснить с пятого на десятое едва сможет. Школы строить надо, учить детей грамоте, чтобы и сами могли святые книги читать. А так вся их нищета от их же дремучести и идет.
–Что плохо живут?
–Да хуже некуда. Детишек плодят помногу, а взрастить их толком из-за этой самой нищеты не могут. Вот взять китайцев. Народ более культурный да ушлый и безграмотных да простодушных туземцев обирают как могут, а если копнуть поглубже, то не только их, но и дары края этого из-за наживы варварски губят.
–И в чем же это выражается?
–А взять хотя бы так называемые лудевы. Слыхали что-нибудь о них?
–Нет , не приходилось.
–Это способ охоты у них такой. Строят забор вдоль реки из бурелома, валежника, кольями укрепленного. В промежутках делают проходы, а в проходах тех ямы глубокие роют и маскируют. Зверь воды испить захочет, а река забором загорожена. Ищет проход, а в проходе яма –ловушка его поджидает. Да добро бы если б способ этот для добывания пропитания использовали, а то алчность людская пределов не знает. Особенно, когда пантовка идет, ну, панты когда заготавливают. Олень падает в яму, у него рога спиливают, а тушу в яме гнить оставляют. И такие заборы порою на двадцать – тридцать верст тянутся, а ям в них по полторы, две сотни. Вот и посчитайте, какой урон природе приносят. И примеров таких множество.
–И что же Вы, батюшка, предлагаете ?
–Предлагаю я властям светским на эти безобразия внимание обратить. Писал я в прошлом годе начальствующему над областью, но результата никакого нет. Ну, да я останавливаться не собираюсь. Пусть не думают, что я должен только духовными вопросами озабочен быть. По настоящему- это и есть духовность, с этого она и начинается. Намедни целый трактат обо всех этих безобразиях, какие с природой творят, на имя его Высокопревосходительства генерал-губернатора подготовил и буду Вас, Василий Андреевич, просить передать по назначению.
–Извольте. Буду рад чем-то Вам услужить. И не беспокойтесь, вручу лично, а если не доведется встретиться, то передам с верной оказией.
Матушка внесла миски с лоснящимися в масле пельменями. Батюшка налил к ним по стопке рябиновой.
–Ну, а наш русский мужик как житье-бытье свое здесь наладил?– выпив и закусив, продолжил разговор Колесов.
–По -разному. Ежели кто с головой да в стакан чрезмерно не заглядывает, тот живет хорошо. Здесь главное –не лениться и меру в питие знать, а край богатый и ,если с толком к нему подходить, то богатством своим он поделится. В лесах зверя разного, в реках рыбы изобильно. Земля, правда, только в поймах рек хорошо плодит, но там опасность затопления во время дождей есть. Так что, если поле хорошее иметь хочешь, то от реки валом-заставой его огораживать надо. У меня прихожанин есть, Федор Клыков, лет десять, как из самой России сюда перебрался; рукастый мужик, и голова хорошо соображает. Так вот он по такой методе поля свои и обустроил. Урожаи стабильные и удивительные для этих мест получает. А хлебушек здесь на вес золота ценится. Опять же земельку, земельку удобрять не забывает. И что делает, вывозит в поле навоз не только из-под своих коров и лошадей, но и с других подворий забирает, у тех, кто удобрять землю ленится. А земля она уход за собой оценит и такого трудолюбца старицей отблагодарит.
Колесов слушал с интересом, понимая где-то подсознательно, что и ему скоро предстоят заботы хозяйствования. Недолюбливая попов и даже как-то с неприязнью отнесясь вначале к отцу Дмитрию, он уже ловил себя на мысли, что ему симпатичен это священник, столь деятельно пекущийся о благополучии и края, и людей здесь живущих, какой бы нации они ни были. Казалось, его должны были бы интересовать только вопросы веры, да численность прихожан чтобы год от году росла. А его, как крупного администратора, интересовало и устройство дорог, и развитие сельского хозяйства, и образование, и сбережение природы, т.е. все то, без чего нормальной жизни здесь не мыслилось.
Еще долго отец Дмитрий рассказывал о мужиках и их проблемах, о туземцах с их образом жизни. Матушка Елизавета, не вмешиваясь в беседу, молча занималась рукоделием, что-то вязала в углу горницы под мерное тиканье ходиков, и Колесову даже показалось, что никакой это не Дальний Восток, а самая обыкновенная русская изба в обыкновенном русском селе, каких много в самом сердце России. Спать разошлись уже заполночь, после неоднократного чаепития. Снились Василию Андреевичу тучные золотистые нивы, добротные дороги и счастливые люди, усвоившие наконец уроки отца Дмитрия и избавившиеся от всех проблем. Проснулся он затемно от пения петухов, заливавшихся на все лады. Было это непривычно и по-домашнему уютно. Полежал, нежась, в постели с хорошим душистым постельным бельем. Вставать не хотелось, но, подчиняясь многолетней привычке, встал, оделся и рассвет встретил уже на ногах, отдавая последние приказания к выступлению. Везде по селу был слышен гомон людей, заскрипели ворота, заржали отдохнувшие лошади; к шуму не замедлили присоединиться и собаки со своим лаем. Обоз стал съезжаться к околице, выстраиваясь в походный порядок. Простившись с гостеприимными хозяевами, Колесов пошел вдоль улицы, отчитывая Степана за излишнюю расторопность: тот не стал отказываться от предложенных на поварне продуктов и чрезмерно загрузил их в подводу.
Захарьин был уже у околицы и, видимо не совсем еще свыкшись с потерей Грома, распекал какого-то солдата за плохо подогнанную упряж. Чем больше Колесов присматривался к нему, тем большим уважением проникался к этому еще молодому и ловкому казаку. Захарьин был знаменит на всю область как лихой наездник, отличный стрелок, а по части смелости, граничащей временами с большим риском, ему, пожалуй, и равных не было. На предыдущей ночевке, когда он предавался горю по случаю потери коня, урядник Храпов рассказал Колесову немного о своем хорунжем и о случае, который произошел с ними года три назад. Были они вчетвером в объезде, когда в тайге услышали далекие выстрелы. Было это летом и из-за обилия листвы звуки были приглушенными, а видимость ограниченной. Стали пробиваться на выстрелы, вскоре тропа нырнула в чащу, где конному не проехать. Оставив одного казака с лошадьми, втроем продолжили путь пешком. Через какое-то время подошли к поляне, на которой сквозь кусты виднелись какие-то мешки. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что везде все тихо, Захарьин, страхуемый остальными вышел на поляну, и обнаружил здесь два трупа. Это были китайцы-собиратели женьшеня. Этот не примечательный ничем корень, но довольно редкий, помогал от многих болезней, а потому ценился очень высоко. Ситуация здесь складывалась, скорее всего в таком порядке: бандиты подстерегли китайцев, подождали, когда те найдут и выроют корень, а затем убили и всю добычу забрали себе. Рядом была небольшая ямка, видимо, оставшаяся от корня, валялись ножи для извлечения женьшеня из земли и пустые холщовые сумки. Обследовав лес вокруг поляны, установили, что бандитов было не менее десяти человек. Захарьин, как старший разъезда, принял решение преследовать убийц.
–Я, признаться, заопасался,– рассказывал Храпов, -ведь их втрое больше, да и в лесу они не дети. Я на своем веку видывал таких не раз, им человека убить, что плюнуть. Ну и сказал Захарьину, что мол, может, и не надо за ними, того, гнаться, значить. Но он на меня с таким презрением взглянул, что я, почитай почти на двадцать годов его старший, чуть от стыда сквозь землю не провалился.
Солнце уже перевалило на вторую половину дня, и расчет свой Захарьин строил на том, что бандиты скоро станут на ночевку. Ведь тоже человеки, и есть, и спать хотят. Следопытом Захарьин был отменным, не зря с молалетства с отцом в тайге промышлял. По едва заметным и только одному ему понятным приметам повел он казаков в преследование. По его прикидкам, двигались они в часе ходьбы от преследуемых. Шли ходко, но осторожно, чтобы какая-нибудь птица не выдала их своим криком. Внимательно осматривали впереди тропу, чтобы избежать возможного заслона. Когда солнце коснулось верхушек деревьев, вышли к спуску в долину, где протекала речка. Любому путнику в самый раз было думать о ночлеге: и время к вечеру, и место подходящее. И поэтому бандиты, убившие китайцев, были где-то здесь, внизу, собирая, скорее всего валежник, готовились к ночлегу. Надо было выждать время, когда стемнеет, и свет костра укажет их точное место. Поэтому рассредоточились и залегли, давая отдых усталым ногам и наблюдая за местностью. Вскоре от реки потянуло дымком и запахом жареного мяса. Храпов отметил про себя, что расчет Захарьина оправдался и теперь надо уповать на бога и собственную ловкость. Когда же сумерки опустились на землю, стал виден и огонек. Стараясь ступать тихо, и не столкнуть вниз какой-нибудь камешек, по одному спустились с горы и, хоронясь за кустами и стволами деревьев, подошли к банде на расстояние видимости. оказались хунгузы, в количестве одиннадцати человек. Вели они себя беспечно, наверное, не раз совершали удачные рейды, вот бдительность и притупилась.
Перекусив и попив чаю, они готовились ко сну .В качестве часового был оставлен один бодрствующий, который сидел невдалеке под сосной. Вскоре усталость дала себя знать, и все уснули. Дремал сидя и караульный. Захарьин неслышно, благо ветер дул в его сторону, подошел к караульному и нанес удар подобранной заранее увесистой дубинкой по голове. Обмякнув телом, сторож завалился набок. Один из хунгузов по какой-то причине проснулся и кинулся к оружию, но был вовремя убит Храповым выстрелом из ружья. Остальные повскакали на выстрел, но в ужасе от невесть откуда свалившихся на них бородатых казаков подняли руки. Перевязав всех бандитов, до рассвета в полглаза отдохнули, а с рассветом тронулись в обратный путь, имея еще и поклажу: труп хунгуза, который обвязанным на палке несли его товарищи ,и самодельные носилки с оглушенным Захарьиным бандитом.
–Господин полковник! Обоз к выходу готов, -доложил хорунжий, прикладывая руку с висевшей на ней плеткой к косматой папахе.
–Разъезд уже выслал?
–Так точно, выслал.
–Ну, тогда трогай.
Колесову подвели лошадь. Вскочив в седло, он поехал рядом с Захарьиным, искоса посматривая на его понурую фигуру и желая как-то отвлечь его от тоски по коню, спросил:
–Я слышал, что ты коренной сибиряк?
–Так точно, господин полковник.
–Зови меня лучше по имени- отчеству. А позволь спросить, когда отец твой или дед переселились в Сибирь и из каких мест пришли?
–Отец с дедом тоже коренные, и прадед сибиряк. А когда и откуда пришли, кто его знает. Только дед у меня еще живой и с самого малолетства рассказывал мне со слов своего деда, а тот ему со слов своего, что пришли они сюда, в Сибирь то есть, еще с богоприсным Ерофеем Хабаровым.
–Ого! -удивился Колесов, -Так этому уже более двухсот лет будет. Древний у вас род, молодцы, что помните.
–Да, древний. Мой предок принимал участие в Кумарской битве. Слышали может о такой?
–Слышал немного, но конкретного практически ничего. Постой,но это же, если память мне не изменяет, было при государе Алексее Михайловиче. И что же дед тебе рассказывал об этом?
–Рассказывал, что случилась эта битва в Кумарском городке, что находится при впадении Кумары в Амур. Казаки обороняли этот городок и было их мало: всего 500человек при трех орудиях, а маньчжуров- более десяти тысяч. Да и пушек у них было поболе. Только наши ратному делу были лучше обучены и духом сильнее. Знали, что выстоять им надо во что бы то ни стало. Иначе вороги хлынут дальше в Сибирь, деревни и села разграбят, а людей убьют или в полон возьмут. Три дни маньчжуры огнем били по острогу. Потом пошли со всех четырех сторон на приступ. Командовал казаками Онуфрий сын Степанов. И встретили они врага из пушек и пищалей, а когда маньчжуры смешались под огнем, Степанов выбрал момент и ударил со своими в холодный бой. Не выдержали маньчжуры, началась в их рядах сумятица, и побежали они.
Захарьин замолчал и о чем-то задумался. Ехали молча, каждый погруженный в свои мысли. Колесов размышлял о народной памяти ,что вот так из поколения в поколение передаются события давно минувших лет, но память о них не ослабевает, являясь примером в воспитании каждого нового поколения. И этот хорунжий никогда не дрогнет, не спасует ни в какой ситуации ,ни перед каким врагом, дабы быть достойным своего предка и его памяти. Ни этой ли памятью и силен наш народ.
–А вот скажите, Василий Андреевич,– вдруг прервал молчание Захарьин,– давно хочу спросить, что это за сабля у Вас такая диковинная? Я таких и не встречал.
–Это не сабля, а шашка. Настоящая «гуру».Я ее с Кавказа вывез.
– И что значит шашка и что «гура».
– «Шашка «это в переводе с аварского, народ такой на Кавказе, означает длинный нож, а «гуру»-это клеймо мастера, который наиболее хорошо их делал. А отличается она от сабли не только тем, что она короче. Она удобнее сабли и легче. Ножны ее деревянные кожей обтянуты, не бряцают, и во время дождей рукоять не приржавеет к ножнам. Опять же она, как видишь, не имеет эфеса, что тоже в лесу удобно, не цепляется за ветви. Горцы их носят не на поясе, а за спиной, так удобней. Но самое главное в том, что центр тяжести клинка расположен не у рукояти, как у сабли, а в последней его трети. Вот это то и позволяет ей при ударе с замахом с гораздо большей силой обрушиваться на противника. При удачном попадании шашка способна развалить всадника пополам, до седла. Она мне хоть и не по уставу, но больно уж оружие хорошее и в рукопашной схватке незаменимое.
–И что,– спросил хорунжий, уже завистливо поглядывая на шашку,– помогла когда?
–Да , слава богу, ситуации такой здесь не представилось. Наверное, не те уже времена, чтобы на батарею пехота вражеская врывалась. Пушки далеко стрелять стали и от врага на приличном расстоянии находятся, пехоте сразу и не добежать.
Беседа была прервана появлением казака из передового дозора, присланного урядником. Подскакав, он доложил:
–Ваше Высокоблагородие, Храпов прислал сказать – какие-то люди вооруженные перешли дорогу и затаились обочь за деревьями. Что прикажете делать? Храпов просит казаков человек пять отрядить к нему, а то нам троим не сподручно выяснить шо то за люди.
–Хорунжий, берите четверых казаков, да поезжайте к Храпову, да отрядите стольких же назад, а остальным занять оборону вокруг обоза, мало ли что.
–Будет исполнено, господин полковник.
Захарьин резко развернулся на присевшей лошади и исчез исполнять приказание. Колесов достал пистолет, Степан порывисто дергал из телеги ружье, стрелки и оставшиеся казаки тоже взяли оружие на изготовку и заняли позиции по обе стороны обоза. Кто бы это мог быть не знал никто. Но большая доля вероятности была в том, что это банда хунгузов и возможно крупная, если вознамерилась напасть на хорошо охраняемый обоз. Появление таких банд было не такой уж и большой редкостью. Бандиты могли давно двигаться следом, наблюдая и готовясь к нападению, а теперь вот решились. И если это так, то их надо ждать отовсюду.
Все напряженно прощупывали взглядом почти сбросивший листву лес, особенно пристально – темные массивы ельника, беря их на мушку. Но везде стояла тишина. Тайга жила своей обычной, не потревоженной никем жизнью. Впереди тоже было тихо, не выстрелов, не криков. Через полчаса все прояснилось. Прибыл Захарьин и привел китайскую артель охотников из восьми человек, вооруженных какими-то еще допотопными кремневыми ружьями на сошках. Ружья эти даже не были забраны у них для безопасности, ибо произвести из них быстро прицельный выстрел не представлялось никакой возможности. Обуты они были в онучи для бесшумной ходьбы по лесу, так необходимой при скрадывании зверя; одеты бедно, но одежда из плохо выделанной кожи хорошо подогнана, чтобы не мешала при движении и не цеплялась за ветки. На лицах был вселенский испуг, из-за которого слова путного от них нельзя было добиться. Наконец на плохом русском старший артели, по виду уже старик, с грехом пополам объяснил, что они охотники, промышляют пушного зверя, и фанза их находится в одном дне пути от этого места, что люди они мирные и никогда никому зла не делали, хунгузов в этих местах не встречали. Их обыскали, но ничего противоречащего их словам не нашли. Колесов приказал отпустить китайцев, и они, очевидно приготовившиеся к самому худшему, еще долго стояли на дороге, кланяясь вслед уходившему отряду.
–Иван Кондратьевич,– обратился Колесов к Захарьину, оглядываясь на жалкие фигуры охотников,– ты заметил, что у них в сумах даже хлеба нет. Послал бы кого, пускай несколько хлебов отвезут им, крупы какой, соли. Да сам посмотри, чем мы с ними поделиться сможет.
– Есть, -с готовностью отозвался хорунжий и остановился, поджидая продуктовую повозку.
–Никанор, -окликнул он рябого казака, -Поскачешь сейчас назад к китайцам, отвезешь им чего в мешок соберем. Да смотри там, помяхше с ними, не напугай, а то разбегутся по всему лесу, не найдешь, -уже со смехом добавил он.
Глава 7
Дни проходили в движении под громыхание и тряску телег, ржание лошадей и понукания ездовых, а морозные ночи – у костров, с их утекающим к холодному небу теплом.
Время сродни дороге: течет время, движется к концу любая дорога. Уже в начале ноября остановились на последнюю ночевку, до Хабаровки, одного из нескольких поселков, заложенных четыре года назад по Амуру, оставалось около 40 верст и планировали на следующий день, если бог даст хорошую погоду и спокойную дорогу, к вечеру добраться до места. Люди изрядно устали от дорожных неудобств, жаждали помыться в бане и выспаться по человечески в постели. И поэтому в этот раз на привале было оживленнее, чем обычно; раздавались даже шутки, совсем было исчезнувшие в последние дни.
Колесов бездумно смотрел на разбрасываемые пламенем в разные стороны искры. Отрываясь от костра, они словно светлячки, не зная, куда им деться, с тихим мерцанием роились в черноте ночи. Захарьин лежал на сене, покрытом попоной, уставившись вверх, в ночное небо с щедро разбросанными по нему отливающими студеным блеском звездами.
–Как манят к себе эти звезды,– вдруг произнес он задумчиво, -Так казалось и воспарил бы душою к ним.
–Да ты, брат, оказывается поэт,– отозвался Колесов.– А душа суть не материальная и воспарить ею можно, оставаясь на земле.
–А что такое душа?– повернул голову к нему хорунжий.
–Я не философ, но на мой взгляд это критерии духовности, т.е. совокупность не только всех чувств человека, но и отношение его к добру и злу, справедливости и беззаконию, благородству и подлости. Главное улавливать разницу между этими понятиями и никогда не выходить за границу светлого начала. Душа заложена в человеке изначально, с самого рождения и есть она у всех людей. Нет души- нет человека. А вот какая она, одухотворенная или нет, зависит от воспитания.
–Так по вашему выходит, что душа есть и у нехристей?
–Конечно, и у них есть душа.
–Почему же все нехристи лезут к нам постоянно со злом и войнами?
–Вот потому и лезут, что, как бы сказали святые отцы, души у них заблудшие. А я скажу, что все мы заблудшие. Для нас они нехристи потому, что придерживаются своей веры и за нее готовы умирать. А мы их веры знать не хотим, считая свою самой правильной.
Несовершенен еще человек, много алчности, злобы, зависти, хотя ни одна вера, из существующих на земле, этих качеств не одобряет. Выходит, дело в нас самих. Думаю, придет время, не скоро, но придет, и все люди на земле поймут друг друга, и души их преисполнятся все-таки добром и пониманием не только ближнего, но и дальнего. Ведь по сути своей мы все одинаковы: две руки, две ноги, голова. Когда-то жили родами, а с появлением общих интересов объединились в племена, а затем и в государства. И дело здесь не в национальностях. Нации уже стали потом, с укреплением государств, и в нацию, в ту или иную, изначально вошли порой разные племена. Значит понимали они друг друга. А сейчас уже речь идет не о душе каждого конкретного человека, рода или племени, а о душе нации. И вот когда нации сольются в одну душу – душу всего мира, вот тогда наступит всеобщий мир на земле и благоденствие.
–И что же для этого надо?
–Надо неустанно одухотворять каждого человека. Делать его совершенным, воспитывать в соответствующем русле, а это уже политика государств и священнослужителей всех конфессий.
–Чудно Вы, Василий Андреевич, говорите, что душа у каждого человека есть, а как же душегубцы разные, убивцы да разбойники, у них тоже душа имеется?
– Да нет у них души, а посему не люди они. А раз не люди, значит не место им в человеческом обществе. Поэтому казнят их , на каторгу ссылают, по тюрьмам держат. Но это касается, как ты сказал, только отъявленных душегубцев.
–А враги отечества как же, тоже с душой?
–Настоящий враг тот, кто злобой звериной к тебе преисполнен, кто хочет землю твою и народ закабалить ,над могилами предков надругаться. Но в массе вражеского войска всегда есть люди, и поверь их не мало, которые никакой злобы к тебе не испытывают и земли твоей им не надо, и худого твоему народу они не желают. А то, что идут на тебя с оружием, то не по своей воле. Мать их тоже в муках рожала и они тоже божьи твари. Такого врага по возможности щадить надо. Пусть потом всю жизнь помнит и своим потомкам о твоем великодушии рассказывает. Я ведь видел, с каким рвением ты бросился выполнять мой приказ о передаче продуктов китайцам. Значит не очерствела у тебя душа, и находят в ней отклик нужды человека , даже если он не нашей нации и веры. Глядишь – вот так и сформируется всемирная душа.
–Ну, а пока есть войны,– после небольшой паузы продолжил Колесов,– и существуют настоящие враги, должно быть и соответствующее оружие, дабы их достойно встречать. А посему, Иван Кондратьевич, дарю я тебе на память свою шашку, которая, знаю, тебе понравилась.
Колесов достал из телеги шашку в ножнах, обмотанных пристежным ремнем, и подал ее ошарашенному Захарьину. Тот вскочил на ноги, растерянно, еще не веря в реальность происходящего, принял подарок, оглядел ножны, костяную, инкрустированную серебром, рукоять, медленно потянул из ножен клинок, словно пробуя плавность его хода, а затем, резко выхватив, молниеносными ударами дважды рубанул воздух и прислушался. Осмотр и проба шашки привели его в восторг. Он нежно поцеловал клинок и бросил в ножны.
–Ну, Василий Андреевич! Я не знаю, как и благодарить Вас. Да у меня и отдарить то Вас не чем.
–Не волнуйся, Иван, мне от тебя ничего не надо, а шашка мне уж без надобности.
Однако Захарьин, словно вспомнив что-то важное, сорвался с места, бросился к своим переметным сумам и оттуда достал что-то, завернутое в чистую тряпицу.
–Это корень- женьшень. Я его сам в тайге промышлял. Не побрезгуйте, Василий Андреевич, возьмите в подарок, может сгодится когда.
–Спасибо, Иван Кондратьевич,– ответил Колесов, разворачивая тряпицу и рассматривая небольшой корешок, чем-то похожий на человеческую голову.
Глава 8
На следующий день входили в Хабаровку под звон церковного колокола, приглашающего к вечерне, и собачий лай местных псов. Кинувшиеся было на незнакомых пришельцев, но отогнанные кнутами и плетками ездовых и казаков, они попрятались по подворотням и оттуда уже исходили злобой вслед обозу. За эти два года, что Колесов не был здесь, поселок заметно отстроился, и это сразу бросалось в глаза. Прибавилось жителей и военных, и Хабаровка уже больше напоминала большое русское село, а не богом забытый пост, расположенный на границе. Она была заложена в числе остальных 32 станиц и постов, которые основали казаки и солдаты Сибирских линейных батальонов по Амуру и Уссури в 1858 году, спустя одиннадцать лет после назначения Муравьева генерал-губернатором Восточной Сибири, который при вступлении в должность первоочередной задачей считал все-таки укрепление и освоение Тихоокеанского побережья ввиду большой политической и экономической активности там англичан. Поэтому все силы в вопросах освоения территорий и распределения людских ресурсов были направлены туда. Как нельзя кстати оказалось открытие судоходных фарватеров в устье Амура, который теперь на всем своем протяжении могучей артерией связал глубинные районы Сибири с побережьем и океаном. Это значительно облегчило освоение этих мест и делало его более осмысленно- естественным. В устье закладывается новый пост-Николаевск.
Еще в 1849 году в Забайкалье были передислоцированы четыре Сибирских линейных батальона. Однако этого количества было явно недостаточно, и выход Муравьев находит в создании нового казачьего войска – Забайкальского, которому он отводит большую роль в заселении Приамурья и Приморья. Оно создается в 1851 году. А спустя пять лет Амурская экспедиция образовывает три русских поста (Кумарский, Зейский, Хинганский ) и этим фактически завершает присоединение Приамурья к России. С этого момента начинается довольно бурное заселение и хозяйственное освоение как Приамурья, так и Приморья, где образовываются военные посты по рекам Уссури, Сунгач и на озере Ханко. Поселенцами являются опять же казаки, штрафные солдаты и даже, ставшие на путь исправления, каторжники. Но «Амурский вопрос» требовал не только фактического, но и политического урегулирования. Крайне необходим был договор с Китаем по решению пограничных вопросов, который бы закрепил сложившуюся ситуацию. В 1858 году заключается Айгуньский, а следом и Тяньзинский договоры, которыми была определена линия прохождения русско-китайской границы в основном по Амуру. В 1860 году полностью завершился процесс формирования дальневосточного участка границы. В этих достижениях – полная заслуга генерал-губернатора Муравьева Н.Н., проявившего себя не только великолепным администратором -хозяйственником, но и блестящим дипломатом. Это сухопарый, стройный, с высоким лбом и усталыми, слегка припухшими глазами человек не знал покоя. Чрезвычайно легкий на подъем, в чем не раз убеждался Колесов, он был постоянно в движении: то производил инспекционную поездку вдоль побережья на пароходе -корвете «Америка», или торопился в Китай на переговоры по пограничному обустройству, то, передвигаясь по Амуру, заботился об увеличении народонаселения и экономическом развитии этих мест. Не обходил своим вниманием Муравьев и запредельно далекие Аляску и Алеутские острова. Одно время нацеливал на поездку туда и Колесова с целью определения обороноспособности этих окраин. Но текущие дела постоянно требовали отложить эту поездку пока необходимость в ней естественным образом отпала.
В Хабаровке Колесов поселился на постоялом дворе, построенном с Сибирским размахом. Здесь было даже несколько отдельных комнат для приезжих, что в постоялых дворах встречалось довольно редко. Комната была небольшая с выходящей в нее тыльной стороной печи и радующей глаз светло-желтой новизной бревенчатых стен, сохранивших хвойный запах. На стенах висели 2-3 лубочные картины с незапоминающимися сюжетами, пестрый домотканный коврик и зеркало, под вышитой накидкой. Два стула, стол и главное – кровать, а не койка, дополняли все незатейливое убранство этой сибирской гостиницы. Степан поселился в соседней, общей, комнате и, подавая по утрам умываться и завтракать, рассказывал Колесову о новостях со всей округи, которые по вечерам завозили сюда разные путники, останавливающиеся на ночлег. Жизнь опять приобретала какие-то стабильные оседлые черты с устоявшимся бытом. Дни потекли похожие один на другой. После завтрака, не зная, чем заняться, Колесов шел на прогулку к Амуру, обедал поздно, затем валялся в кровати, читая или дремля, а вечером направлялся к какому-нибудь знакомому, коих здесь у него было мало, в основном -к командиру одного из Сибирских линейных батальонов, расквартированному в Хабаровке, подполковнику Дьяченко. Высокий, плотного сложения с короткой окладистой бородой он неизменно вызывал симпатию своим добродушно-веселым видом и какой-то основательной надежностью. Интеллектуально развитый он мог поддержать практически любую беседу. Вот и сейчас начали о литераторах и дошедших сюда новинках литературы, но затем разговор неизменно сошел к проблемам местного значения. А проблема в основном была одна – нехватка людей.
–Строим мы сейчас только за счет солдат. А отстроить мало, нужны люди, которые занимались бы торговлей, сельским хозяйством,промышленностью – одним словом, вдохнули бы жизнь в эти пока еще недостаточно освоенные места. Вот в Уссурийском крае в основном кто селится? Ответьте мне, Василий Андреевич.
–Если в основном, то казаки, да староверы.
–Вот, вот. А надо бы какие ни было стимулы на имперском уровне обозначить, чтобы крестьяне и из центральных губерний в эти места поехали. Да поддержать здесь их первое время. Чай крепостных уж нет, а с земелькой в России дело напряженно обстоит. А здесь просторы то какие, живи -не хочу.
–Как бы там ни было, уважаемый Яков Иванович, но за последние годы, вижу, населения гражданского поприбавилось. – высказал свои наблюдения Колесов.
– Да это в основном за счет каторжан освобожденных,– пояснил Дъяченко, разливая по стаканам только что заваренный чай,– берите вот к чаю баранки, Василий Андреевич.
–Позвольте, как каторжан?– удивился Колесов, беря стакан с чаем.
–Что? Разве не слышали? – в свою очередь удивился Дьяченко и, получив отрицательный ответ, стал рассказывать,– Будучи генерал-губернатором Николай Николаевич тоже ломал голову, кто хозяйствовать будет на этой земле. И не дожидаясь решения верховной власти, своей волей велел отобрать из каторжных, склонных к исправлению да не из числа отъявленных злодеев, подходящих людей. По всем рудникам отобрали около тысячи лиц мужеского пола и предложили им в обмен на свободу селиться по Амуру и хозяйствовать. Да они ни в какую: мол без баб никуда не пойдем. Пришлось такое же количество душ женского пола освобождать. А в том месте, где их собрали, церкви не было, чтобы, значит, брачный союз освятить. Так Его Высокопревосходительство выстроил их попарно, велел за руки взяться каждой паре и напутствовал словами: «Любите, детушки, друг друга и будьте вместе и в радости, и в горе». На том венчание и закончилось, а церковь уже потом этот брак правомерным признала.
–И что же дальше?
–А что дальше. Расселили их по Амуру по разным местам, где надо было. Солдатики им избы помогли да необходимые постройки поставить и кто с головой зажили припеваючи, ребятней обзавелись. Хозяйство у многих, коих я знаю, справное. Кое кто из них сейчас в удивление приходят, что прежде нужно было на каторгу попасть, чтобы так зажить. Говорят, вот уж воистину не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
–Так откуда же это хозяйство взялось? Нужны же были какие-то первоначальные средства. Откуда взяли? – недоумевал Колесов.
–Насколько я знаю: что-то выделили из губернской казны, а часть денег дал Муравьев из своих собственных средств. Этого на первых порах хватило. Построиться, как я уже говорил, им помогли. Ну, а остальное уже зависело от них самих, от их расторопности и умения. Почин на губернском уровне хороший был сделан, а теперь все от Петербурга зависит, и, если будут соответствующие решения приняты, то этот почин масштабное продолжение получит. А так народ постепенно прибывает, и, знаете, довольно интересные экземпляры встречаются.
–И чем же они интересны?
–Своими делами, идеями. Вот, например, недавно я был по службе в Николаевске. Есть там такой поручик Можайский, довольно толковый офицер.
–Позвольте, это не тот ли самый, что идеями воздухоплавания заражен?
–Да, да именно он. И согласитесь, идеи его довольно разумны и смелы. Я имел с ним продолжительную беседу на эту тему.
–Знавал я его, когда был там на монтаже крепостной артиллерии. Он ведь артиллерист и дело свое хорошо знает.
–Не будь он в малых чинах, лучшего приемника Вам, Василий Андреевич, трудно было бы определить .
–Пожалуй, соглашусь с Вашей оценкой качеств этого поручика, Яков Михалыч.
–А вот еще один пример: есть там же один коммерсант, фамилию, правда, его я запамятовал. Так он открыл ателье по выпуску м-м-м…Одну минуту, у меня здесь записано, фо-то-графических карточек.
–Не слыхивал о таковых.
–У него есть такой аппарат, который переносит, или, иными словами, проецирует отображение реального мира на эту карточку, в том числе и человека. Несмотря на довольно высокую цену, у него от предложений, говорят , отбоя нет. Я тоже было хотел свой портрет запечатлеть, но он к этому времени пребывал в отъезде. Остается надеяться, что завернет и к нам.
