скачать книгу бесплатно
Луиза начала свою историю с подслушанного разговора и побега из дворца, когда ей чудом удалось избежать кровавой расправы. В двух словах упомянула о швейной фабрике и жизни в общежитии – дескать, там и рассказывать не о чем. Когда она добралась до месяцев, проведенных в Виндхунде, то заметила, что взгляд Венделя мрачнеет с каждым словом. Ей пришлось прерваться.
– Что-то не так?
– Как раз напротив. Все сложилось так, как я и думал. В точности. Однажды я расскажу тебе, но не сейчас.
Луиза не решилась расспрашивать дальше – у брата было лицо человека, потерпевшего поражение. Он стер это выражение ладонью.
– Печальную повесть нашего семейства тоже отложим на потом. Лучше скажи, сестрица, как ты стала приближенной Крысиного Короля.
– Я никогда ей не была.
– А стилет?
– Подарок друга. – При мысли о той ночи у Луизы между лопаток словно пробежали крохотные холодные лапки. – Верни его, пожалуйста.
Вендель достал узкие кожаные ножны из-за голенища и положил перед собой на стол.
– Такими вещами не разбрасываются. Такие вещи не дарят. – Он делал свинцовое ударение на каждом слове. – За владение такими регалиями здесь казнят. Ты уверена, что его дал тебе друг?
– Уверена, – твердо ответила Луиза. – Если бы ты видел, при каких обстоятельствах мне достался этот стилет, то не сомневался бы. Теперь тот человек, мой друг, возможно, мертв. Его схватили Крысы, когда мы отчаливали…
Ее голос дрогнул, и девушка умолкла.
– Но ты носишь След. – Вендель казался удивленным. – И твой приятель тоже.
– Нас заставили сделать татуировки перед отплытием. Чтобы местные нас признали.
– Или чтобы вы не смогли вернуться в Кантабрию живыми. Ты хоть понимаешь, во что влезла? Знаешь, что здесь творится, какая война ведется? Какого дьявола вас вообще сюда понесло?!
Как ни странно, этот шквал гневных вопросов не испугал Луизу. Впервые кто-то родной принимал участие в ее судьбе. Пусть так – все что угодно лучше равнодушия. Она решила рассказать все как есть.
– Мы запланировали показательную акцию, чтобы остановить фанатиков и мошенников…
– То есть теракт, – хмыкнув, уточнил Вендель. – Хороша же ты, ничего не скажешь.
– И контрабанду оружия Борислава Милошевича, – с нажимом договорила она.
Брат бросил на нее цепкий взгляд исподлобья, но промолчал.
– Сначала все шло по плану. – Луиза старалась смотреть не на него, а на свои ногти в кроваво-бурой кайме. – Ратушу наша команда взорвала боеприпасами Борислава, так что они не отправились в Иберию. По крайней мере, их часть. Использовав взрыв как прикрытие, мы забрали куш в казино Краузе и спалили его. Но сам Якоб оказался… у нас. Как пленник. Этого мы не хотели, так вышло случайно. И мы оказались в западне. Несколько дней спустя отец организовал покушение на президента. По столице пошли жестокие облавы, и нам пришлось заключить сделку с Крысиным Королем, чтобы выбраться. Взамен он велел передать Краузе его людям здесь. Это все.
Их беседу прервали настойчивым стуком в дверь. Вендель открыл, и на пороге появился тот самый Хорхе, который допрашивал и избивал ее. Пока они с братом переговаривались, Луиза встретилась с ним глазами и вложила в этот взгляд все презрение, на какое была способна. Бандит сдвинул брови и отвел глаза.
Судя по тону, брат отдал подручному какой-то приказ, и тот немедленно удалился.
– Так это правда? – Вендель вернулся за стол. – Что отец убил вашего Мейера, который полуибериец?
– Нет, – покачала головой она, – покушение провалилось. Именно тогда президент ужесточил режим.
– Тогда кто убил Жоакина Мейера?
– Так его все-таки?..
– Да. В собственном кабинете. – Он криво улыбнулся ее удивлению. – Пока вы болтались в море, новости пришли сюда по суше. Теперь в Кантабрии правит королева Агнесс. Так, кстати, сколько твоих друзей было на корабле? – резко сменил тему Вендель.
Луиза задумалась. Не было никаких гарантий, что его люди еще не учинили расправу над теми, кому удалось сбежать. Или что они не сделают этого позже. Она обмакнула палец в винную лужицу на столе и начертила на ее месте размашистый косой крест.
– Я не знаю, сколько из них было убито при столкновении в бухте. И не знаю, сколько осталось в живых. Но у меня есть просьба.
– Какая же?
– Я хочу видеть всех твоих пленных – с татуировкой Следа или без нее – до допроса. Я узнаю моих людей, а ты их освободишь…
Взрыв смеха Венделя заставил ее замолчать. Смеялся он долго, откинувшись на ненадежную спинку стула и хлопая в ладоши с неприятным сухим звуком.
– Браво! Ха-ха, браво! Отличный план. Вот только одного ты не учла, Луиза. Ты не в Кантабрии. Здесь – сестра ты мне, мать или жена – ты всего лишь женщина. Твоей ценности при мне довольно, чтобы тебя не трогали. Не более того, ясно? Если я буду тебя слушать, тут же растеряю доверие моих парней.
В глазах девушки он прочитал страх, но и не подумал останавливаться:
– О, ты ничего не знала об Иберии, отправляясь сюда, верно? А если вздумаешь остаться, то тебя придется отдать за одного из моих головорезов. Да придется еще поискать согласного, ведь тебе уже давно не пятнадцать. Чего мотаешь головой? Не нравится?.. Можешь стать подавальщицей или торговать телом. Можешь уйти к танцующим жрицам, но оттуда нет возврата.
– Нет, нет! – Отчаяние снова постучалось в сердце Луизы. – Я не хочу такой судьбы! Теперь Агнесс на троне, и мы сможем вернуться домой. Я отвечу за все перед ней, и она помилует моих друзей. Пойми, на этой земле и в Кантабрии только я способна их защитить! – В каком-то диком вдохновении девушка перегнулась через стол и крепко схватила Венделя за предплечье. Тот смотрел на нее внимательно и строго. – Ты можешь приказать убить меня, но не можешь решать, что мне делать. Не хочешь держать при себе обузу в юбке? Одно слово – и мы с Фабианом уйдем и разыщем остальных сами.
В этот момент вернулся Хорхе, открыв дверь плечом. Под мышкой у него были зажаты гладкие деревянные колышки, на шее висели льняные бинты, а в руках он держал большой оловянный таз, над которым поднимался пар. Следом за ним, не поднимая головы, семенила сгорбленная старуха в черном платке. Бандит покосился в сторону Луизы, и, повозившись немного с висячим замком, они со старухой скрылись в хлеву, где все еще держали Дюпона.
Девушка вопросительно посмотрела на Венделя, не ослабляя хватки.
– Куда ты собралась тащить раненого бойца, горе-воевода? – Улыбка брата, еще минуту назад такая ранящая, преобразилась и изменила все его лицо. – Дай ему оклематься, что ли. Не хочешь замуж? Ну его в пекло! Не хочешь… Кхм… в общем, есть еще вариант. «Обузой в юбке» ты не будешь. И перевязка тебе тоже не помешает.
С этими словами он накрыл ее побелевшие пальцы своими.
Где-то в недрах хлева звенела горячая вода и тихо ругался Фабиан. Нежно, успокаивающе шелестели голос старухи и хрусткий лен в ее руках. С улицы можно было расслышать звуки мирного полудня. А у Луизы появилась крохотная надежда на новую жизнь.
***
В Иберии у женщины было только два пути, чтобы оградить себя от посягательств мужчин: стать одной из жриц, которые плясали на погостах и могилах, чтобы почтить Смерть, или занять место умершего жениха в банде, навсегда отказавшись от платья и надежды стать женой и матерью. К невестам мертвецов не прикасались, их не желали. Они были здесь почти равны мужчинам и пользовались уважением.
Обо всем этом Луизе, шепелявя отчасти из-за особенностей языка, а отчасти – из-за выпавших зубов, рассказывала по пути в город та самая старая иберийка, которая промывала и бинтовала раны Дюпона. Фабиан, переводя, сокращал ее фразы как мог и держался холодно – не мог простить Луизе лжи, длившейся много месяцев. Но девушка верила, что рано или поздно его обида остынет.
Было решено, что она назовется невестой погибшего. Для Луизы это было компромиссом с правдой, ведь Олле называл ее суженой. И, хоть между ними не было ничего, кроме невесомого прикосновения губ на утесе, а сам Миннезингер мог оказаться живым, его слова хранили ее здесь и сейчас.
Как только выдастся малейший шанс, она отыщет друзей из Крысиного театра и поможет им вернуться домой. Если, конечно, они того захотят.
Люди Венделя покинули полузаброшенную деревеньку на рассвете следующего дня. Бывших пленников посадили на телегу, ведь те были еще слишком слабы, чтобы ехать верхом. С коней смыли боевую раскраску – в городе, где правил алькальд и несли стражу вооруженные альгуасилы, за бандитизм могли вздернуть.
Фиера ранее была деревней, живущей по старинным укладам. От нападений чужаков ее защищал небольшой отряд вооруженных мужчин, во главе которых встал в свое время Вендель. Но эпоха железных дорог стремительно набирала обороты и наконец с паром и ревом ворвалась в этот пыльный оазис мирной жизни и перевернула все с ног на голову.
Сначала прибыли строители, возвели насыпь и проложили рельсы. Какой-то богатый промышленник выкупил поблизости от деревни огромный участок полей и построил там множество складов. Узел дороги затягивался все туже, приезжали все новые и новые чужаки и селились вокруг. Открылись еще две харчевни с визгливыми подавальщицами, будто из-под земли выросло здание банка. Фиера становилась городом.
В конце концов из столицы прибыл в сопровождении своих подчиненных алькальд, человек жесткий, как подошва, и объявил деревенских ополченцев вне закона. Он даже заключил их под стражу на несколько дней, а позже помиловал. Однако закон о запрете банды оставался в силе по сей день. То есть, как это было принято в Иберии, алькальд закрывал глаза на все, что происходило за пределами его вотчины.
Именно в Фиере жили семьи людей Венделя. И его жена Доротея.
#5. Головы на стене
Супруга герра Эриха фон Клокке, которую только у него язык поворачивался называть Стасенькой, выглядела значительно старше мужа. Застегнутая на все пуговицы от горла и до самых ладоней, Анастасия Радев носила в комнатах чепец с плоеным серым кружевом и, отправляясь за пределы господского дома, – соломенный капор. В то время как Эрих, он же пан Горан, был похож на филантропа на заслуженном покое, она правила усадьбой железной рукой: вела счета, раздавала немногословные приказы и даже сама секла дворовых.
Юстас испытал нечто сродни культурному шоку, когда проснулся от врезающихся в виски воплей и, выглянув в окно, увидел панну Анастасию с розгами в крошечном красном кулаке. К позорному столбу, который он поначалу близоруко принял за указатель, спиной к дому была привязана за запястья раздетая по пояс немолодая крестьянка – соли в ее растрепанных косах было больше, чем перца. Свистали розги, лопатки женщины расцветали багровыми лентами, участливо подвывали другие служанки.
Даже прищурившись, он не смог в точности разглядеть выражение лица хозяйки и вскоре брезгливо отвернулся. Ему не хотелось выяснять причины такого наказания. В конце концов, в большинстве феодов помещики безраздельно властвовали над жизнями крестьян, продавали их, покупали или обменивали на лошадей и собак. Закон их не защищал, а ему не было дела до чужих порядков.
Однако заняться ассистенту герцога было нечем.
Судя по горячему приему, оказанному герцогу бывшим патроном, Юстас ожидал удушливого гостеприимства, о котором читал в путевых заметках или слышал из первых уст. Путешественника ждали чрезмерное угощение, обязательная охота, визиты соседей-помещиков, жадных до новых лиц, и непременное сватовство залежалой девицы в томных кудряшках. Действительность же настолько не соответствовала этим описаниям, что Андерсен почувствовал себя почти обманутым.
Предоставленный самому себе, он досадовал на герцога, который оставил верного ассистента за дверями кабинета. О каких тайнах могла идти речь? Юстас знал, что они ведут переговоры о визите в Олонскую Империю. Около тридцати лет назад оба несли там службу в посольстве, но герр Спегельраф оставил должность ассистента раньше, чем фон Клокке покинул страну и пост. Фердинанду нужны были обрывки его старых связей.
Первым делом Юстас исследовал усадебную библиотеку. К сожалению, она не представляла особого интереса: местные альманахи журналов за последние десять лет, ежегодники, копии переписи крестьян, ряды классических собраний с неразрезанными страницами и целый стеллаж бульварной прозы потрепанного вида. Было заметно, что библиотеку начали составлять как дань приличиям, но не довели дело до конца. Почти все тома были изданы недавно. С другой стороны, что любопытного он ожидал найти в таком захолустье? Уж точно не эротические олонские гравюры семнадцатого века.
Но предмета его истинного интереса в библиотеке тоже не обнаружилось. Зачастую пожилые люди складировали в пропитанных бумажной пылью комнатах ненужные документы, прежде чем сжечь их. И они здесь были: счета, гроссбухи с перечнем всех затрат и налогов, снова и снова – списки имен, мужских и женских, таких непривычных, что произносить их вслух было неприятно… Но ничего о добыче серебра. Ни слова, ни цифры. Проклятый рудник начинал сводить его с ума, но проявить любопытство, пуститься в поиски по поместью или задавать вопросы за ужином он не мог. Не смел.
Задыхаясь от безделья, он обратился к последнему рукописному тому, который еще не успел изучить, – к семейной летописи неких Винеску, прежних владельцев поместья. История оказалась запутанной из-за строгих правил наследования и даже увлекла Юстаса. Кроме того, при разделе собственности между сыновьями был единожды упомянут и серебряный прииск. Если в Кантабрии женщина могла наследовать и титул, и земли, то здесь не могла владеть даже клочком земли. Пани Анастасия, последняя представительница вымирающего рода Винеску, сорок лет назад вступила в брак с паном Радевом где-то в Валахии. Следовательно, после смерти бездетного дяди, Тадеуша Винеску, поместье стало законной собственностью ее мужа, Горана Радева. То есть Эриха фон Клокке, который в то время служил послом при олонском дворе.
Юстас удовлетворенно потянулся в продавленном плюшевом кресле. К досье на герра Эриха добавился еще один любопытный пункт.
***
– Мне горько видеть, как ты замучил своего мальчика, – уже привычно сокрушался фон Клокке, размахивая наколотым на вилку куском буженины.
Юстас тоже привычно добавил к уничижительному определению мысленное «на побегушках». Он выслушивал одно и то же на протяжении десяти дней.
В столовой, как и во всем восточном крыле усадьбы, правил бал вкус хозяйки: орех и ситец, строгие пропорции и вездесущие цветочные орнаменты. Занавески хрустели от крахмала на вялом теплом ветерке, разливался горьковатый аромат герани. Вдоль стен тянулись открытые полки для бесчисленных блюд, расписанных пасторалями. Если бы кому-то вздумалось закричать здесь во весь голос или хватить кулаком о стол, то они посыпались бы звенящей лавиной. Но никто не стал бы вести себя подобным образом. По крайней мере, здесь не было уродливых чучел животных и птиц, которые коллекционировал фон Клокке.
Панна Радев методично вылавливала клецки из своего гуляша и долго-долго жевала каждую.
– Весь зеленый, щеки впалые, пропадает за книгами… – продолжал Эрих. – Можно подумать, ты перенял манеру обращаться с подчиненными у меня. Нет, нет и еще раз нет! Вспомни себя в его годы!
Фердинанд не хотел ничего вспоминать. Об этом говорили его застывший взгляд, побелевшие ноздри, примятые с одной стороны седые волосы. Герцог начал дремать днем, и эта перемена больше всего настораживала ассистента. Выглядело это так, будто хозяин поместья вытягивал из него последние соки.
Но никто из них не проявлял недовольства словами герра Эриха: герцог всегда поступал так, когда добивался чего-то. Даже когда это выматывало.
Наконец в их застольную беседу просочились детали кабинетных переговоров, и Юстас обратился в слух и внимание.
– Страсти молодости должны были перебродить в тебе, Фердинанд. Обратиться в густое вино мудрости. Но что я вижу? Уксус! Ты до сих пор неосмотрителен, порывист. Можешь говорить что угодно, но именно твоя поспешность и неизбывная желчь являются причиной неудач на политическом поприще, – увещевал бывший посол. – Прислушайся ко мне и вычеркни из длинного списка недостатков хотя бы ослиное упрямство! Верно я говорю, юноша? – внезапно обратился он к Юстасу, отчего тот слегка смешался.
К счастью, герр Эрих не ждал ответа. Ему больше нравилось разглагольствовать, нежели беседовать. Удивительно, как с таким характером он служил по дипломатическому ведомству.
– Так что полно упрямиться, Нанду. – Толстяк подался вперед и плеснул немного мятного ликера в узкую тонконогую рюмку герцога. – Место теплое. Годится не только чтобы переждать грозу, но и просто пожить в удовольствие. Всего делов – закорючки ставить, направо да налево. Отчитываться только передо мной. А с людьми будет работать твой мальчик, ему полезно. Никогда не поздно поучиться у старого патрона, а?.. Верно я говорю?
– Предложение лестное. – Герцог кивнул отрывисто, как несмазанный механизм. – Но и неделю назад, и сейчас я уверен, что это не соответствует…
– Конечно, не соответствует, – повысил голос фон Клокке. – Потому что дурость на уме! Несусветная дурость!
Расписные тарелки предупреждающе задрожали на своих ореховых насестах. Панна Анастасия встала из-за стола. Секунду погодя, опомнившись, поднялись со своих мест и мужчины. По-кантабрийски хозяйка почти не говорила, но настроения улавливала чутко, как любая женщина, долго прожившая в браке.
– Я вас оставлю, – сказала она на местном наречии и направилась к выходу из столовой.
Эрих ловко перехватил ее сухонькую руку и поцеловал в центр ладони.
– Иди, Стася, дружочек. Шуметь больше не станем.
К удивлению Юстаса, чопорная старуха улыбнулась в ответ и смахнула с халата мужа приставшее перышко.
Когда дверь за ней беззвучно закрылась, фон Клокке устало повалился обратно на стул.
– Во главе списка твоих недостатков – умение расстраивать женщин, мой мальчик. Чего тебе стоило стать наконец достойным хозяином Виндхунда, посвятить остаток жизни матери твоих детей… Тридцати лет достаточно, чтобы перебеситься. И не смотри на меня так! – Он осекся, очевидно, вспомнив о тарелках. – Мы уже не молоды, Нанду. В этой игре нам не пристало самим ходить по клеткам, только двигать фигуры.
Взглядом своих маленьких глаз он напоминал старого попугая.
– Просто подумай еще раз. Даю тебе последний шанс. Откажешься – иди своей дорогой, я помогать не стану.
В наступившей тишине Юстас почувствовал желание прочистить горло кашлем, но сдержался, будто мог что-то спугнуть.
***
После неудачной беседы Эрих с видом оскорбленного благодетеля удалился в кабинет. Это было шансом прояснить некоторую недосказанность, возникшую между Фердинандом и его ассистентом.
Жара в тот день как раз спала, и небо затянули тонкие, как молочная пенка, облака. Герцог никогда не выражал подобную мысль, но Юстас догадывался, что такая погода ему по душе: чем бледней была действительность, тем бодрей и активней он становился. Это свойство весьма гармонировало с другими чертами характера герра Спегельрафа.
Приусадебный парк, как и многие вещи в поместье Винеску, носил отпечаток новизны и какой-то недоделанности, будто хозяин брался облагораживать то одно, то другое, но вскоре ему это надоедало и он брался за новый проект. Прогулочные дорожки был выровнены, но камни, которыми хозяин, видимо, хотел их выложить, неопрятными кучами громоздились по ее бокам. Молодые деревца явно переросли свои подпорки, но никто не спешил убирать их. Одинокий садовник с грязно-соломенными космами рассеянно ковырял лопатой корни выкорчеванного пня большого дуба.
Любопытно, сгнило ли дерево или его вид был недостаточно живописен?
– Юстас, что ты думаешь об Эрихе? – внезапно остановившись, спросил герцог.
Андерсен удивился неудобной прямоте вопроса, но еще больше его поразила тонкая папироса, которую патрон извлек из серебряного футляра и теперь крутил в руках. В отличие от многих высокопоставленных людей, герр Спегельраф ограничивал свое пристрастие к табаку, не желая портить цвет зубов и пальцев. Только сильные потрясения или сомнения заставляли его обратиться к этому успокоительному.
Герцог не требовал немедленного ответа, и Юстас дал себе пару минут на раздумья. Этого времени Фердинанду хватило, чтобы согнуть бумажную тубу должным образом, поджечь кончик папиросы от старинной бензиновой зажигалки в форме собачьей головы и сделать несколько вдумчивых затяжек.
Кроме садовника, вокруг не было ни души. Андерсен рассудил, что на прямой вопрос следует отвечать так же прямо.
– Чересчур актерствует. И явно пытается вами манипулировать. Мне неизвестны его истинные мотивы, но…
– В точности как раньше, – вдруг перебил его герцог. – «Нанду, Нанду»! Как он смеет? Я тысячу раз проклял день, когда поступил к нему на службу. – Он бросил недокуренную папиросу под ноги и растер ее каблуком в лохмотья. – Тридцати лет не хватило ему, чтобы обуздать высокомерие. В свои двадцать я был в меньшей степени «мальчиком», чем этот увалень сейчас! Но нет, он будет корчить рожи и ломать комедию, делать вид, будто ведет тонкую игру. А потом он возьмет десертную вилку и примется колоть ею старые рубцы! Да как он смеет!..
С клекотом сорвалась с ветки и полетела прочь серая птица. Фердинанд был бледен и дышал тяжело.
– Но самое отвратительное, – продолжил герцог после краткого молчания, – что он в точности знает географию моих рубцов. И он… Он прав.
