banner banner banner
Ложное счастье
Ложное счастье
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Ложное счастье

скачать книгу бесплатно


– Жаль, – тут же отозвалась я, и, махнув рукой, будто это что-то неважное, добавила, – тогда в другой раз.

Я уже развернулась, чтобы уйти, когда Леша снова окликнул меня.

– Ладно, постой, я уверен, что Ваня будет не против еще пары человек. Веселей будет. – Не слишком уверенно улыбнулся парень.

– Ваня? – Я приподняла бровь. Вот так совпадение. Ах, ну да, кажется, они дружат, вечно вместе тусуются, видела не раз. Хорошо это для меня или плохо, я пока еще не понимала, но почему-то новость, что вечеринка будет именно у Вани, меня странно взволновала и… порадовала.

– Да, это мой друг, одногруппник. – Утвердительно кивнул Леша.

– Ну тогда отлично. До встречи в субботу.

Я отвернулась, чтобы скрыть свою лукавую улыбку и тут же принялась набирать Алену. Надеюсь, они с Сережей не откажутся повеселиться на халяву.

Глава 3.

Тимур оказался самым милым из троих. И я все гадала, много ли ему приходится прикладывать усилий, играя свою роль. А может он такой и есть?

Думаю, если бы все сложилось иначе, я бы даже могла в него влюбиться. У него было классное чувство юмора и очаровательная улыбка. Он был отзывчивым и добрым. Или старался таковым казаться.

Мы договорились пойти в кино сегодня вечером. За пару часов до встречи я позвонила и сказала ему, что должна быть на работе – я работала пару часов в день, после пар, в собачьем приюте, хотя это и работой-то нельзя было назвать, мне за это не платили, – и попросила его заехать за мной прямо туда.

Пока парня не было, я успела сделать всю необходимую работу – убралась в вольерах, покормила собак, и даже успела поиграть со щенками, которых недавно привез кто-то из сотрудников. Собачки были тощими, но игривыми, и я потеряла счет времени, развлекая потешную малышню догонялками. И только когда услышала шум колес по гравиевой дорожке, опомнилась. Тут же подобралась, поправила волосы, спрятала глупую улыбку, входя в образ. А когда во дворе, у калитки, послышались шаги, глубоко вдохнула и… зарыдала.

Тимур сначала замешкался, судя по всему, немного шокированный таким неожиданным приемом, но быстро опомнился, поспешно открыл щеколду на калитке и подбежал ко мне.

– Лика, что случилось? – Растерянно, с беспокойством парень приподнял мой подбородок, заглядывая мне в лицо. – Что произошло?

Я зарыдала еще горше, и отвернулась, чтобы он не видел моих слез, всем своим видом показывая, что не хочу втягивать его в свои проблемы.

– Прости. Я сейчас успокоюсь. Извини. – Пробормотала я, вытирая с трудом выдавленные из глаз слезы.

Тимур не стал давить и расспрашивать, только приобнял меня за плечи, ожидая, когда я успокоюсь. Лишь через несколько минут, когда я престала реветь и хлюпать носом и повернулась к нему, он снова спросил.

– Что случилось? Может, я могу чем-то помочь?

– Ох, – снова всхлипнула я, и Тимур обнял меня уже более решительно. Я с готовностью прильнула к нему и уткнулась носом в плечо. – Эти щеночки… нечем их кормить, взгляни на них. – Махнула я рукой на черно-белых малышей, которые как по заказу, выкатив языки, завалились на бока. И я не без удовольствия отметила, как удачно я их предварительно загоняла – выдохлись бедняжки, устали от игр, а мне того и надо – тощие и обессиленные малыши разве что у совсем бездушного человека не вызовут жалость. – Их мама… умерла, погибла от голода. И теперь их ждет та же участь. Их всех. – Я обвела заплаканными глазами все вольеры по кругу и мертвым голосом драматично повторила. – Их всех.

– А что, разве приют не финансируют? Государство же должно… – Неожиданно выдал Тимур, озадаченно хмурясь.

– Нет, о чем ты? Люди никому не нужны, а собаки так и подавно. – Упавшим голосом пробормотала я, затем видя, что он не очень-то проникся, медленно отстранилась, вытерла нос рукавом и добавила. – Слушай, ты прости, что я тут так расклеилась. У нас же кино… Но я… Я не могу-у-у. – И снова разревелась.

Изображать убитую горем пришлось недолго. На этот раз мои слезы возымели должный эффект.

– Нет-нет, постой. Сейчас мы все исправим. Ты пока приводи себя в порядок, а я скоро вернусь.

И Тимур поспешно удалился. Я даже подумала, не перегнула ли палку: может он так испугался, что решил выйти из спора к чертовой матери, и не связываться с сердобольной истеричной девицей. Однако же нет, буквально через десять минут Тимур вернулся с тремя огромными двадцатикилограммовыми пакетами корма.

Я за это время успела переодеться, причесаться, и передать ключи от приюта подошедшему дяде Коле – собственно хозяину этого приюта.

Дядя Коля жил в стареньком жилкопе напротив, и на том месте, где сейчас располагались вольеры, раньше были обычные сараи и гаражи. Вольеры, ограда и все обустройство приюта – это его рук дело. Он жил тут всю свою жизнь, со временем выкупил пришедшие в упадок строения и оборудовал их в складские помещения и жилье для собак. Сам он жил довольно скромно, я думаю, во многом себе отказывая, но для собак ничего не жалел.

Дядя Коля – человек с большой буквы. Трудолюбивый, бесхитростный, простой, но с огромным сердцем, размером, наверное, с целую планету.

Приюту редко помогали люди со стороны. Несколько неравнодушных молодых людей, со мной в том числе, – помогали больше трудом – уборка, кормежка, выгул. Финансовой помощи ждать не приходилось, дядя Коля не однократно обращался к местным властям, но все его запросы на финансирование либо отклонялись, либо обнадеживались обещаниями, которые никогда не выполнялись.

Так что неудивительно, что на Тимура с его пакетами дядя Коля смотрел как на сошедшего с иконы святого.

Тимур выгрузил один за другим пакеты, без слов занес в помещение, где мы хранили все необходимое, и, отряхнув руки, посмотрел на меня.

– Ну, на какое-то время хватит. Потом еще куплю. – Бодро произнес парень.

– Ух ты ж, ничего себе сколько. – Подал голос дядя Коля, с трудом вернув себе дар речи, и посмотрел на меня с вопросительно-ошарашенным видом.

Я широко улыбнулась и подошла к новоиспеченному благотворителю.

– Это все Тимур, – с восхищением поведала я дяде Коле. – Спаси-ибо тебе. – А это уже Тимуру, с придыханием, собирая свое лицо в некое подобие благоговейного восторга. – Ты не представляешь себе, что ты для нас сделал. Эти собаки… Ты спас им жизнь!

Знаю, я перегибала. Но мне необходимо было дать ему положительное подкрепление. Чтобы это «потом еще куплю» не осталось просто словами. Ну и слушайте, я же не актриса – говорила первое, что приходило в голову. Да и Тимур ничего не заподозрил: он немного смутился, пожал плечами, словно это все для него – плевое дело и бодро бросил:

– Ну, животные спасены, теперь можно и кино посмотреть?

– С удовольствием! – Нарочито воодушевленно согласилась я.

Фильм был глупый, мелодраматичный и скучный, но Тимур очень оживлял его своими комментариями, чуть ли не превращая его в комедию.

Да, вы все правильно поняли, Тимур был действительно классным парнем. Он пожалел собак, был со мной вежлив и деликатен. Смешно шутил. И он даже не попытался меня поцеловать, когда проводил до общежития.

Он бы легко меня очаровал, если бы я оставалась в неведении. И от того, что все происходящее было не по-настоящему, становилось тошно.

Обратил бы он на меня внимание, если бы не спор? Или я не его поля ягода? Была бы я ему интересна? Или он даже не заметил бы меня?

Я вообще чего-нибудь стою? Моя самооценка, которая болталась на дне самого глубокого колодца, с моим поступлением в этот ВУЗ, подпрыгнула буквально до высоты десятого этажа, когда я отчего-то вдруг возобладала невероятной популярностью.

Это было так странно, неожиданно и интересно. Ко мне проявляли интерес, и я проявляла его в ответ. Все это было для меня так ново и необычно. Ведь я всю свою жизнь считала себя неказистой и непривлекательной. Такой меня считали в школе, и я им верила. А дома…

Дома вопрос красоты не поднимался. Никогда. Свою мать я не знала, а отцу было важно лишь мое идеальное обучение, порядочность и ответственное отношение ко всему, что он считал необходимым. Мне даже в голову никогда не приходило спросить его, считает ли он меня красивой. Пфф… спросить такое… у него? Нет, у меня даже мысли не закрадывались такие.

Мой отец всю жизнь проработал преподавателем в военной академии. У него было воинское звание, и он очень им гордился. Методики своего преподавания постоянно улучшал, преобразовывал, дорабатывал, делая их все более жесткими. Практиковал их и на своих подопечных, и на мне заодно. Думаю, в своем восприятии он вообще не отделял меня от своих учеников.

В общем, свою профессию военного преподавателя он полностью оправдывал – был жестким, авторитарным, безэмоциональным, холодным – и в работе, и в жизни. С твердыми принципами и непоколебимыми ценностями. И в эти ценности не входили нежность, разговоры по душам, объятия, поддержка.

Красота, отношения полов, как и любые девичьи проблемы, были для него несущественными, глупыми и вообще не стоящими внимания. Об особенностях женского организма я узнавала от подруги Тани, за отношениями между девочками и мальчиками наблюдала издалека, а красота… этот вопрос был для меня закрыт. Я с детства усвоила, что внешняя привлекательность – это не обо мне.

Только при этом я оставалась обычной, нормальной девочкой, с обычными, нормальными желаниями. Мне хотелось нравиться ребятам, хотелось влюбляться, хотелось, чтобы меня любили… Очень хотелось!

И мне казалось, что когда я найду своего идеального, свою половинку, тогда я стану по-настоящему счастливой.

Но пока с этим не складывалось. Влюбиться не получалось. Мне нравились, я нравилась, но дальше нескольких свиданий не заходило. Об отношениях и речь не шла.

А может, права Алена, и я просто не на тех смотрю, не тех выбираю. Возможно, стоит посмотреть на таких вон, как Даня…

Перед глазами сразу возник образ лохматого худощавого парня в очках, смотревшего на меня глазами верной собаки, и меня передернуло. Даня не вызывал у меня ничего, кроме желания обнять и пожалеть. Нет-нет, даже думать в эту сторону не хотелось. Брр…

Наверное, следует вообще это прекратить: искать, ждать, надеяться. Мне бы с тремя горе-поклонниками разобраться, а потом…

Кто знает, может счастье и не в любви совсем. Может, в чем-то другом.

Знать бы только в чем.

Глава 4.

Быстрой пружинистой походкой, выдающей мою плохо скрываемую злость, я шла по коридору общаги по направлению к выходу. Эта моя новая соседка Яна была просто чудовищем. Грубая, нахальная, шумная, не знающая ничего о личных границах, она чуть ли не с порога заявила, что любит громко слушать рок, и ей плевать, что об этом думают окружающие, «не нравится – иди зубри свои курсовые на улицу». И это еще ничего, сегодня она в своей бесцеремонности превзошла все мои ожидания.

Вернувшись в комнату после пар, я обнаружила свою одежду сваленной в кучу на кровати. Видите ли, Яна решила, что мои вещи занимают слишком много места в шкафу, и вместо того, чтобы их отодвинуть, она просто их вышвырнула, мол, разберешься сама потом, чего куда деть.

Мои вещи, и, судя по всему, я тоже, видите ли, ей мешали, и она решила установить здесь свои порядки. От подобной наглости я буквально дар речи потеряла, и не нашлась что ответить. Попыталась возмутиться, но тут же сдулась: Яна была раза в два больше меня, и вид у нее был такой… ну знаете, угрожающий и самоуверенный, что не возникало сомнений – она не понимает слов и аргументов, таким понятен лишь язык силы. И этой самой силы у меня, увы, не было. Я для нее – мелкая букашка, прихлопнет – не заметит.

Вот бы папа сейчас позлорадствовал, довольный тем, что в очередной раз его слова подтвердились: прав тот, в чьих руках сила. В очередной раз упрекнул бы меня в том, что не пошла по родительским стопам и не поступила в военную академию. В очередной раз обвинил бы меня, в том, что я «не такая», совсем не похожа на него, и даже на свою мать, которую он хоть и не знал толком, но все равно почему-то считал «упрямой и сильной женщиной».

Маму мою звали Лиен, и была она коренной китаянкой, приехавшей в нашу страну по университетской программе обмена студентами. Даже не знаю, как им с отцом удалось пересечься: мама училась на врача, отец, как нетрудно догадаться, на военного офицера. Может, они познакомились где-то на вечеринке, или в клубе, не знаю: отец никогда не рассказывал, отмахивался, сколько бы я расспрашивала.

Думаю, я – просто результат одноразового безответственного секса, при отсутствии контрацепции. Вот так банально и некрасиво. Я почти уверена, что никакой прекрасной романтической истории между ними не было. Папа не любил Лиен. Поэтому наверняка не смог полюбить и меня – продукт их скоротечной связи.

Может быть, они бы даже не встретились после того случая, если бы не я. Думаю, я явно испортила жизнь им обоим, и почти уверена, что папа настаивал на аборте. Может и зря мама не согласилась…

Узнать подробности истории моего зачатия и рождения не у кого – мама умерла вскоре после родов. Своих бабушку и дедушку по маминой линии я никогда не видела – в глубине души я надеялась, что они вообще не знают о моем существовании, всячески отгоняя мысль, что я им просто безразлична. Отец мой был сиротой, так что на всем белом свете мой папа, к сожалению, был единственным родным мне человеком.

О маме я ничего не знала. У меня даже не было ее фотографии, но папа говорил, что я на нее очень похожа. Это от нее мне достались азиатские черты лица и дурацкое прозвище, которое прилипло ко мне еще в школе. Это из-за нее, здесь, в своей родной стране, в своем родном городке, среди сверстников я считалась гадким утенком – некрасивым, непривычным, непохожим на других. Это из-за нее я в течение нескольких школьных лет ежедневно подвергалась насмешкам.

Не подумайте, я на нее не сердилась. Она дала мне жизнь, отдав за нее свою. И пусть эта жизнь неидеальна, но она есть.

Маму я любила. Хотя и совсем ее не знала. А так хотела бы узнать. Хотя бы что-нибудь, хоть какие-то крохи. Но у папы ничего не выяснить. Единственное на что он раскошеливался – это в день ее смерти вспомнить, какой она была смелой и целеустремленной, потому что решилась приехать на учебу в другую страну за тысячу километров от родного дома. Но и такие моменты меня не очень радовали, потому что заканчивал он свою поминальную речь всегда одним и тем же: смотрел на меня, вздыхал, и с грустью добавлял, что, к сожалению, я совсем не такая.

Я была другой. Совсем не походила на своих родителей. Я была разочарованием, в принципе всегда, и, в частности, сейчас. Дочь известного преподавателя, офицера Быкова не смогла отстоять себя. И в этом нет ничего удивительного. Я привыкла, что я – позор семьи. Гадкий утенок. Подделка.

Я толкнула тяжёлую дверь и вышла на улицу. Небо было затянуто тяжелыми темными тучами, и словно отражало во вне мое отвратительное внутреннее состояние. Закинула рюкзак с учебниками на плечо и, поспешила на автобусную остановку. Буду «зубрить курсовые» в приюте, все равно через несколько часов моя смена, а там тихо, нет несносных соседок, и можно укрыться от начинающегося дождя.

Внутри клокотала злость, и было противно от самой себя. А еще было обидно и грустно. Стыд и внезапно свалившееся чувство одиночества противным осадком дополняли коктейль эмоций, бурлящий в моей груди. А все ведь все закрутилось не из-за новой соседки. Яна лишь добавила горечи в и без того горький напиток.

Все началось еще утром, когда я в перерыве между парами перехватила у двери в деканат философа и, тронув его плечо, спросила, когда можно пересдать хвосты. Он остановился, обернулся, смерил меня тяжелым взглядом и посмотрел в мое лицо так… уничижительно. Я бы даже сказала, презрительно.

– Вам еще хватает наглости спрашивать? – Глядя на меня поверх очков в толстой оправе, с отвращением бросил седовласый преподаватель. Я оторопело моргнула и отшатнулась. Что это еще за нападки? Что все это значит?

– Я… я не понимаю. – Промямлила я, чувствуя, как кровь отхлынула от лица, и ноги задрожали в неприятном предвкушении.

– Да что вы? – Ехидно бросил философ. Затем оглядел меня с ног до головы, снова этим своим презрительным взглядом, и усмехнулся. – Вижу, и правда не понимаете. Стараниями вашего ухажёра, все ваши хвосты закрыты, Быкова.

Я сглотнула резко пересохшее горло, и, наверное побледнела еще сильнее, философ глядя на меня приподнял бровь и продолжил. – Что такое, вы удивлены? А вот я удивлен, зачем, такие как вы вообще поступаете в университеты. Почему не на панель сразу? – Теперь кровь резко ударила в голову, и я покраснела с головы до пят. От стыда хотелось провалиться сквозь землю, а от негодования хотелось заорать на профессора, возмутиться, но я лишь беззвучно открыла рот и выпучила ошалелые глаза. – Зачем занимать чье-то место, если вам это образование не нужно, м?.. Все равно замуж выскочишь за какого-нибудь сыночка… какого-нибудь влиятельного папаши, и будет он всю жизнь за тебя решать все взятками да угрозами… – Все сильнее распаляющегося профессора, на эмоциях даже перешедшего на «ты», вдруг прервала резко открывшаяся дверь и вышедший из нее никто иной, как сам ректор. Ну вот, легок на помине. Вот он, значит «влиятельный папаша»…

Философ, увидев начальство, весь как-то подобрался, поправил очки, и, бросив на меня последний выразительный взгляд, убрался прочь. Ректор прошел мимо меня, не замечая. Я же осталась стоять, словно вросшая в землю, облитая дерьмом и грязью. В ушах шумело, к горлу подкатывала тошнота. Хотелось просто сжаться до невидимых размеров и исчезнуть. Тело стало каким-то тяжелым, свинцовым, не моим. Но голова продолжала соображать. В ней билась и металась лишь одна фраза, в гневе брошенная профессором. «Взятками да угрозами»…

Да твою же мать, Саша Бортников. Что ж ты натворил, негодяй? Ты что, угрожал преподавателю?!! И чем? Увольнением? – Ну чем же еще, когда папаша ректор. Ну каков же дурак, а? Ну что ж так неаккуратно-то? Все испортил. Идиот! Да лучше бы я сама учила и сдавала эту дурацкую философию, чем вот так…

Злость словно порывом шквального ветра смела стыд и растерянность, придала сил. Мне захотелось сию же минуту найти негодяя и набросится на него, наорать, расцарапать лицо, разбить что-нибудь тяжелое о его голову. Но дойдя до расписания, чтобы узнать, в каком кабинете искать гада, притормозила.

Ну и что я ему сделаю? Ну ничего же. Только все испорчу. Он обещал порешать с философом, он порешал. Да, способ выбрал неправильный, но цели-то достиг. И курсовую вон мне вчера на почту готовую скинул, осталось только выучить…

Какая же дурацкая ситуация. И самое противное, что я сама в нее ввязалась. Сама во всем виновата. И в своей дурной репутации в том числе.

Понурив плечи и тяжело вздохнув, я поплелась в общагу. Ну а там уже Яна добавила жару…

Пока я добиралась до приюта, эмоции немного улеглись, и им на замену пришло неприятное опустошение, как обычно и бывает после перенесенного стресса. Как-то на автомате, я убралась в вольерах, и даже не нашла в себе сил поиграть со щенками и приласкать любимцев. Я чувствовала себя отвратительно – подавленной, одинокой и разбитой.

Закончив уборку, я забралась в подсобку, включила одиноко висящую лампочку, и устроилась в углу, беря в руки курсовую. Оглядела свое убогое прибежище… И тут меня прорвало. Слезы сами собой покатились по щекам, падая на листы бумаги, лежащие на коленях. Мне вдруг стало так жалко себя, что захотелось свернуться клубочком и просто плакать, жалея себя, оправдывая и сочувствуя.

Да, я сама ввязалась в дурацкую игру. Да, я была неразборчива последнее время. Да, я неправильная, ущербная дочь. Но разве этого достаточно? Разве я заслужила всю эту мерзость, которая со мной происходит?

Меня же теперь не только студенты, а и преподаватели считают шлюхой! И это при том, что я в свои восемнадцать никогда и ни с кем… Вообще!

Да что же это? Да за что?!!

И это я-то неправильная? Может это мир вокруг меня сошел с ума со всей своей предвзятостью и предубеждениями, а?

Да нет, ну серьезно! В чем я виновата? Ведь ни в чем же. Никогда никому ничего плохого не делала, никого не обижала, не грубила, не обсуждала за спиной, как эти вон все… В чем же моя вина?

За возмущенными размышлениями я не заметила, как высохли слезы, и внутри апатия уступила место какой-то странной уверенности и решимости. Я ни в чем не виновата. Ни перед кем. И я никому не позволю обижать себя!

Моя мама преодолела сотни препятствий, проехала тысячи километров к той жизни, которой хотела. Мой отец с пятнадцати лет упорно трудился, чтобы стать военным и уже в двадцать три имел офицерское звание. Они были упрямыми и сильными, несокрушимыми на пути к своим целям и к тому, чего хотели. Они не позволяли себя притеснять, играть собой, манипулировать. И я не позволю. Я дочь своих родителей, и хоть какие-то крохи, частички сильных черт характера, должны были передаться вместе с генами. И может быть я не такая, как они хотели, и не дотягиваю до их уровня, но вытирать о себя ноги я уж точно никому не позволю!

Глава 5.

Я наносила последние штрихи, дорисовывая стрелки таким образом, чтобы, придать моим глазам более европейский вид. На этом решила и закончить: я и без румян, теней и прочей ерунды, сияла, похлеще алмаза. Глаза горят, на губах лукавая улыбка, плечи расправлены, тело расслаблено и свободно. Я почти что счастлива. Чуть ли не воочию раздуваюсь от самодовольства. И не без причин: мою несносную соседку выселили. И теперь, по заверениям Саши Бортникова и нашей ворчливой вахтерши, я буду безраздельно властвовать целой комнатой весь остаток учебного года! Целая комната в моем распоряжении – это ли не счастье для бедного студента? По-моему, это великолепно. И это мой первый значительный приз в глупой авантюре, в которую я ввязалась.

Ну да, я считала ее глупой, признала всю абсурдность происходящего. Я больше не развлекалась, не утопала в азартных предвкушениях, придумывая мелкие пакости для ребят. Теперь я подошла ко всему серьезно и хладнокровно. У меня было очень много незакрытых потребностей, которые вполне можно было закрыть с помощью трех парней, которые и сами были не против мне помочь. Не просто не против – они буквально друг перед другом выстраивались, чтобы мне услужить. Понятно, что у них свои мотивы, но не отказываться же мне из-за этого от того, что мне необходимо?

Сашу вот, например, помочь с моей новоиспеченной соседкой я даже особо не просила. Все получилось как-то само собой, даже разыгрывать сцен не понадобилось.

В тот вечер, что я провела в приюте, он, оказывается, звонил мне несколько раз, но мой телефон разрядился, а зарядку я забыла в общаге. Не дозвонившись, он нашел мою комнату, и имел счастье пообщаться с душкой Яной. Не знаю, что у них там за диалог состоялся, но видимо они так пообщались, что мне даже объяснять ничего не пришлось на следующий день, когда он нашел меня в аудитории, и стал допытываться, где я пропадала, пока он, бедняга, меня весь вечер искал. Я так и объяснила, что сбежала от Яны. И больше ничего не сказала, ну разве что слезу пустила для достоверности, и приняла как можно более несчастный вид. Саша отреагировал мгновенно: неведомым заклятием (наверняка в нем содержалось имя ректора Бортникова) околдовал нашу несговорчивую и крайне принципиальную вахтершу, и через час душка Яна уже собирала вещи.

Я же в благодарность согласилась пойти с моим благодетелем на свидание в театр. И пусть для театра у меня не было подходящей одежды, и мое тонкое трикотажное платье, купленное на распродаже, выглядело более чем скромно, мне было плевать. Я была так довольна собой и сложившейся ситуацией, что то, как я выгляжу, не имело значения.

В назначенное время я спустилась вниз по лестнице и выпорхнула на улицу. Там меня уже ждало такси, а Саша крутился рядом. Я подошла к нему и обняла за шею, всем своим видом демонстрируя, как я рада его видеть. Он даже немного опешил от неожиданности, но приобнял за талию в ответ.

– Ты не представляешь, как это здорово жить одной! – С придыханием сказала я, улыбаясь так широко, что сводило щеки.

Саша хмыкнул, и приобнял меня уже более смело, по-хозяйски прижимая меня к себе.

– Ну почему же не представляю? Я недавно и сам свалил от предков, снял квартиру. Теперь кайфую в одиночестве. – Самодовольно усмехнулся парень, а затем добавил. – Я сначала хотел тебе предложить съехать ко мне, ну когда увидел это чучело, что к тебе подселили… Но потом понял, что ты не согласишься. Ты не такая… Скромная слишком…