скачать книгу бесплатно
Рожденный под английским флагом
Василий Анатольевич Коченов
Книга рассказывает о жизни и деятельности Поля Крюгера, политического деятеля Южно-Африканской республики. Жизнь этого человека неотделима от его страны и его народа. Он прошел через все ступени становления государства – сражения с местными племенами, долгие путешествия в поисках свободных земель, две войны с Англией за независимость молодого государства.
Василий Коченов
Рожденный под английским флагом
Глава 1
Рождение народа.
Первое голландское поселение на мысе Доброй Надежды – город Капштадт (современный Кейптаун) было основано в 1652 году как промежуточная база Ост-Индской компании на пути между Индией и Европой. Задачей немногочисленных населявших ее служащих было обеспечение проходящих судов водой и свежими овощами, которые выращивались на принадлежащих компании землях, а также торговля с местными племенами готтентотов, от которых получали зерно. Вскоре к производимым в колонии продуктам добавилось вино (оно в то время считалось почти стратегическим товаром, поскольку являлось средством от цинги). Первоначально приезжали в колонию только голландцы, но скоро испытывавшая недостаток в людях компания стала приглашать туда всех желающих. Скоро в колонии появилось довольно много немцев, а после отмены в 1685 году Нантского эдикта, уравнивавшего в правах гугенотов с католиками – французов-протестантов. В числе прочих в 1713 году прибыл в Южную Африку уроженец находившегося недалеко от Берлина немецкого городка Саденбек семнадцатилетний Якоб Крюгер, ставший солдатом на службе Ост-Индской компании. Неизвестно, привез он жену с собой или нашел ее в Африке – но известно, что в Германию Крюгер не вернулся, а к концу жизни его потомство насчитывало 63 внуков обоего пола.
Территория колонии занимала небольшую полоску земли, ограниченную с юга морем, а с остальных сторон горами – красивыми, опасными и труднопроходимыми. За горами лежала земля – неведомая, полная опасностей, населенная дикими племенами, опасными животными, грозящая смертельными болезнями. И простиралась эта земля, как постепенно становилось понятным, до самого Египта и берегов Средиземного моря. Кто-то, влекомый любопытством, пытался туда проникнуть, но мало кому удавалось вернуться. Но людей, которые хотят заглянуть за горизонт, это никогда не останавливало.
Жители колонии чувствовали себя не только пленниками земли, за пределами которой их ждали смертельные опасности, но и рабами Совета Семнадцати, управлявшего делами колонии из далекого Амстердама. Правление это было крайне деспотичным и регламентировало жизнь обитателей до мелочей. Каждый житель колонии имел свои обязанности, а плата за все его труды была такой, что не каждый, отработавший определенный контрактом срок, мог позволить себе оплатить проезд в Европу, где он мог стать в лучшем случае лавочником или хозяином харчевни.
Уже в 1685 году, не желая зависеть от торговли с непредсказуемыми готтентотами, Совет Семнадцати дал некоторым поселенцам право заняться земледелием, стать фермерами, выращивать зерно. Так появилось в Южной Африке слово «бур» – в переводе с голландского просто крестьянин или фермер. Вскоре Совет Семнадцати решил, что неплохо бы снабжать корабли и свежим мясом – и часть буров стала скотоводами.
Дело оказалось чрезвычайно выгодным. Скот весьма дешево (за европейские товары или спиртное) можно было приобрести у готтентотов, их же за небольшую плату нанимали пастухами, при необходимости запасы мяса можно было пополнить охотой, а спрос на мясо был всегда.
По своей природе фермер – человек независимый и не нуждается в каком-либо начальстве, и потому многие пригодные для земледелия и скотоводства территории освоены были именно крестьянами, желавшими иметь больше земли и больше свободы. В этом смысле южноафриканский бур ничем не отличался от пионера американского Дикого Запада или русского мужика, уходившего в Сибирь подальше от барина и воеводы.
Решить проблему новых земель можно было, только обнаружив проход во внутренние области страны, где мог бы пройти не только один человек, но и тяжелый фургон, запряженный парой волов. Такой проход был найден и вел он на внутреннее плато, часть которого (Большое и Малое Кару) было довольно сухой степью, где скотоводство было бы проблематичным, но другая часть представляла собой прекрасное пастбище. Правда, деревья там не росли – этому препятствовали степные пожары и холодные зимние ветра. Но эти недостатки вполне искупались достоинствами, в числе которых было немногочисленное местное население (готтентоты и бушмены), не имевшее возможности оказать действенное сопротивление вторжению буров. Эти народы были родственны друг другу, но готтентоты стояли на более высокой ступени общественного развития – они были скотоводами и земледельцами, в то время как бушмены вели жизнь первобытных охотников и собирателей. Часть готтентотов приспособилась к присутствию буров, торгуя с ними или работая на них, а бушмены старались уйти в недоступные места, лишь иногда появляясь рядом с фермами, чтобы что-то украсть.
Продвижение буров во внутренние районы страны происходило по той самой схеме, по которой в ту же эпоху осваивался американский Дикий Запад: дорогу открывали охотники и искатели приключений, за ними (или рядом с ними) шли бандиты и преступники, грабившие готтентотов или просто скрывавшиеся от правосудия, и уже за ними потянулись тяжелые фургоны, в которых путешествовали (и жили) целые семьи. Буры были глубоко религиозны, и открывшиеся им обширные земли они сравнивали с землей обетованной, которую Господь дал им во владение.
Количество семей, желающих переселиться во внутренние области Южной Африки, возрастало. Именно там в самом конце XVII века образовалось ядро новой народности. Первоначально администрация колонии без восторга смотрела на этот процесс, опасаясь оттока населения из колонии, но вскоре мнение изменилось. В 1699 году губернатор доносил Совету Семнадцати, что, если так пойдет дальше, всей Африки не хватит, чтобы вместить трекбуров (такое название получили буры-кочевники, не имеющие постоянного дома), но год спустя он уже отмечал, что население колонии растет и появилось много людей, для которых Африка стала родиной и которые никуда из нее не уедут.
К началу XVIII века многие трекбуры жили на фермах, которые в современном понятии на фермы были мало похожи. Просто фургон ставился рядом с источником воды в месте, где были хорошие условия для скота (климат позволял круглый год обходиться без загонов). Ферма регистрировалась в администрации колонии, и размер ее определялся примерно в 6000 акров. Четких границ не было, а определялись они весьма приблизительно – от фургона полчаса на лошади в любую сторону. Иногда семейство перекочевывало на другое место – или на старом кончалась трава, или где-то оказывалось место получше. Именно этот мотив – что где-то там вода чище и трава слаще – и служил для буров основной силой, заставлявшей их сниматься с насиженного места и двигаться туда, где лежала земля, текущая молоком и медом. Не всегда эти надежды оправдывались, но движения это не останавливало. Упаковывались вещи, запрягались волы, мужчины двигались вперед, разведывая путь, женщины сидели в фургонах, присматривая за детьми и хозяйством, подростки подгоняли волов. Каждый день таким образом преодолевался путь в 5-10 миль. Подобный образ жизни у некоторых семейств продолжался два века – последних таких кочевников можно было встретить в конце XIX века.
На одной из бурских ферм, Ваальбанк, расположенной в округе Колесберг в восточной части Капской колонии, 10 октября 1825 года в семье Каспера Яна Хендрика Крюгера и Элизы Франсины Штейн родился мальчик, третий ребенок, которого назвали Стефанус Йоханнус Паулюс Крюгер. Некоторые источники называют другое место его рождения – ферму Заутпансдрифт, недалеко от Вентерстада, и считают ошибочной дату рождения. Дело в том, что крещен мальчик был только 26 марта следующего года – для этого родителям пришлось везти его в находившийся в 100 милях от фермы городок Крадок, и в записи о крещении указана дата рождения 1 октября, но это, возможно, просто описка. Сам Крюгер указывал в своих воспоминаниях именно Ваальбанк и 10 октября.
«Мои родители были простые фермеры, и я рос на ферме как дети других фермеров, заботясь о стадах и работая в поле. Кроме старухи, напророчившей моей матери, что ее сыну Стефанусу Йоханнусу Паулюсу было предназначено занять высокое положение в жизни, я не знаю никого, кто знал бы о том, что Бог возложил на меня особую миссию».
Мать Поля умерла в 1831 году. Оставшийся вдовцом с шестью детьми на руках Каспар Крюгер женился вторично – на женщине из семейства Дю Плесси. В этом браке родилось еще несколько детей. О мачехе Поль всегда отзывался хорошо, хотя родную мать она ему заменить так и не смогла.
Первой обязанностью Поля было следить за ягнятами. Когда он подрос, вместе с младшей сестрой стал пасти овец. Огнестрельного оружия ему еще не доверяли, и только когда ему исполнилось 8 лет, он получил свое первое оружие – складной нож. Им он в случае нападения диких животных должен был защищать себя и сестру. А обучение грамоте продолжалось у Поля всего три месяца.
Постепенно создавалась новая культура, позволявшая выжить в непривычных условиях. Буры научились бороться с местными болезнями, узнавали местные растения,
среди которых есть много как целебных, так и ядовитых. Их фургоны стали прекрасно приспособленными для любых случайностей кочевой жизни – всегда будучи домом, он в любой момент мог стать крепостью при нападении туземцев или ковчегом при внезапном наводнении. Лошади буров прекрасно приспособились к степным условиям, и сами буры стали прирожденными наездниками. Чтобы отличить себя от жителей колонии, буры, живущие во внутренних районах, стали называть себя африкандерами или африканерами.
Разумеется, на первых порах порывать связи с Мысом никто не собирался. Почти все буры регулярно наведывались туда, чтобы пополнить запасы свинца и пороха, обменять шкуры и слоновую кость на европейские товары, зарегистрировать свою ферму и тд. Но законам колонии никто из них подчиняться не желал, а робкие попытки чиновников наложить на африканеров какие-то обязанности вызвали у последних только одно стремление – уйти подальше, туда, где никто их не достанет. В результате многие фермы оказались в таких местах, что связь их жителей с европейской цивилизацией поддерживалась лишь бродячими торговцами и странствующими пасторами. Так формировался характер буров – людей самостоятельных, независимых, не терпящих над собой ничьей власти, глубоко религиозных, гостеприимных к друзьям и беспощадных к врагам.
Быт их был крайне примитивным, если не сказать убогим. Пригодное для строиельства дома дерево было далеко не везде, поэтому дома часто делались из смеси глины с навозом, крыша покрывалась соломой или тростником. Независимо от количества проживающих в доме обычно было три комнаты – одна предназначалась для жилья, другая служила столовой, третья – кладовой. А семьи у буров были большими. Обычно буры создавали семьи, когда им еще не было двадцати лет. Женщины рожали много детей, и семья с пятнадцатью детьми была обычным делом (правда, многие дети не доживали до зрелого возраста). Часто бывало так, что сыновья оставались на той же ферме, и под одной крышей жило три-четыре поколения людей. Главой такой семьи был старший мужчина, окруженный почти божественным почитанием, и его слово было законом для всех обитателей фермы. Условия жизни были таковы, что до старости доживали немногие, и старики были хранителями бесценного опыта.
Физический труд и хорошее питание отражались и на внешнем облике людей. Путешественники описывают буров как людей рослых и физически крепких (некоторые с сожалением отмечают, что и в женщинах крепости и силы было больше, чем изящества).
Мебель была самодельная, вместо стульев часто использовались черепа волов, вместо постели – деревянная рама, набитая сеном и застеленная кожей. Вообще кожа применялась везде – из нее была одежда, обувь, палатки и некоторые предметы мебели, благо недостатка в ней не было. Мяса тоже хватало, так что никто не голодал. Почти все национальные блюда африканеров – варианты голландских, немецких и французских блюд с поправкой на местные условия.
Такая оторванность от внешнего мира сказывалась на характере и привычках буров. Новые веяния из Европы сюда не проникали. Многие буры за ненадобностью не умели читать и писать, хотя некоторые семьи нанимали учителей из Европы, которые давали их детям необходимое образование. И обделенными буры себя не ощущали: они жили в полном согласии с природой, вельд давал им все необходимое для жизни, а ежегодные поездки в Мыс позволяли получить недостающее. Периодически происходили встречи соседних общин, где звучала музыка, устраивались состязания и игры, молодежь находила себе женихов и невест. Путешественник Эдвард Блаунт писал, что буры не испытывают ни в чем недостатка, так как имеют все необходимое. На каждой ферме есть свои каменщики, кузнецы и тд. (часто использовался труд готтентотов). Жизнь их была неторопливой и размеренной. Любая трудность или проблема тщательно рассматриваются со всех сторон и пути ее решения долго обсуждаются: но, когда решение принято, выполняется оно твердо и неукоснительно.
Наличие слуг-готтентотов имело и определенные последствия: христианская мораль на них не распространялась, и использовать их женщин в качестве наложниц не считалось сильно предосудительным. Результатом стало появление метисного населения, получившего название гриква и ставшего отдельной этнической группой.
Заметное место в жизни занимала охота – не для забавы, поскольку боеприпасы были дороги. Охота на травоядных давала шкуры и мясо (если сами буры не ели мясо, к примеру, зебр, то оно шло в пищу туземным слугам), кроме этого, таким образом буры охраняли свои пастбища. Охота на хищников велась ради охраны стад. Количество дичи в те времена было невероятным. Все отчеты путешественников пестрят эпитетами превосходных степеней. Дефицит боеприпасов привел к тому, что ни один выстрел не должен был пропасть даром. Иногда во время большой охоты пуля вырезалась из туши жертвы с тем, чтобы тут же снова ее зарядить. И экзамен для юноши, становящегося мужчиной, был прост – пойти на охоту с одним зарядом и вернуться с добычей.
Кажущаяся такой прекрасной жизнь не была по современным понятиям очень легкой. Климат не всегда благоприятствовал земледелию – засуха, саранча и прочие неприятности были обычным делом. Болезни, со многими из которых бороться не умели, иногда выкашивали целые семьи. К этому добавлялись набеги местных племен, для борьбы с которыми буры созывали вооруженные отряды, названные коммандо. Буры выработали и собственную тактику, позволявшую им в полной мере использовать свои преимущества в вооружении. Выглядело это просто и напоминало приемы монголов или скифов – всадник приближался на расстояние выстрела, стрелял и удалялся на безопасное расстояние, перезаряжал ружье, снова приближался и стрелял. Разумеется, зарядить на ходу кремневое ружье (процедура насчитывала более десятка операций) было нелегко, но тренировкой буры доводили все движения до автоматизма и добивались скорострельности в 2-3 выстрела в минуту. В рукопашную схватку буры почти никогда не вступали – численное преимущество почти всегда было на стороне туземцев, а удар копьем или отравленная стрела бушмена могли стать смертельными.
Нежелание буров кому-либо подчиняться проявлялось и здесь – дисциплины в коммандо практически не было, предводитель коммандо избирался голосованием на время похода и реальной власти или рычагов воздействия на подчиненных не имел; подчинялись ему только тогда, когда считали это целесообразным. Часто буры вооружали своих туземных слуг и метисов, которые представляли собой весомую силу. В одном из отчетов написано, что в 1774 году отряд из 100 белых и 150 полукровок совершил набег на враждебных бушменов, в результате которого было убито около 500 человек и 250 были взяты в плен и отданы фермерам в качестве слуг. Практически туземцы, попавшие к бурам таким образом, становились не слугами, а рабами.
Религией буров был кальвинизм, и это учение приобрело в понятиях буров свою крайнюю форму. Буры почитали Ветхий Завет более, чем Новый. Свою судьбу они видели повторением судьбы Авраама, Моисея и иных ветхозаветных пророков. Жили они почти в тех же условиях; так же обрабатывали землю, растили скот, боролись с язычниками. Все в этом мире было предопределено, и менять что-то было только во власти Господа. Одним народам Господь судил быть господами, другие предназначались им в услужение; уничтожить язычника – не грех, ибо так поступали многие библейские герои, уничтожавшие целые народы до последнего человека. Если буру понравилась земля и он решил устроить ферму здесь – значит, Господь дал ему эту землю. Если урожай погиб в результате засухи или его уничтожила саранча, или степной пожар – значит, Господь посылает испытание, которое надо выдержать, не ропща. Если все идет хорошо – это угодно Господу. Если плохо – неугодно. Такой взгляд на мир мало напоминал современные понятия, но только он давал возможность выжить в тех непростых условиях.
Известный писатель Генри Райдер Хаггард, начинавший свою карьеру как колониальный чиновник, в своей статье «Последняя бурская война» характеризовал буров следующим образом (прошу прощения за длинную цитату):
«Буры действительно необычный народ, хотя и не очень трудолюбивый. Они достаточно религиозны, но их религия берет свое начало из самых темных и мрачных страниц Ветхого завета; им чужды мягкость, доброта, милосердие, они редко читают Евангелие. Зато восхищаются историями о том, как израильтяне зверски расправлялись со старцами, а в своем собственном положении видят сходство с первыми поселенцами земли обетованной. Подобно им, буры считают себя людьми, избранными Богом, который возложил на них миссию по искоренению местных языческих племен, и поэтому они всегда готовы по примеру из священного писания к убийству и грабежам. Именем Бога, которое у них всегда на устах, они прикрывают свои порой весьма сомнительные заявления.
В личном плане буры – прекрасные люди, но, как правило, несимпатичны…
Ростки цивилизации не проникают в жизнь обычной бурской семьи. Образ жизни бура потряс бы любого английского труженика. Его жилище часто очень запущено, убого и до крайности неопрятно. Сам он необразован и совершенно не беспокоится об образовании своих детей. Живет сам по себе в центре большого земельного надела милях в десяти-двенадцати от ближайших соседей; его не интересуют ни события, которые происходят в мире, ни мнение окружающих, трудится он очень мало, но с каждым днем богатеет за счет прироста поголовья скота. Расходы у него минимальные, и к старости он становится весьма состоятельным человеком. Из значительных событий своей жизни он может вспомнить какой-нибудь случайный набег на местное племя туземцев в составе отряда «коммандос», посещение политических собраний и три-четыре ежегодных поездки с семьей в ближайший город для присутствия на заседаниях духовной общины «Нахтмаал». Иностранцев, особенно англичан, он ненавидит, но дружелюбен и гостеприимен с соотечественниками. Разумеется, что, живя как удельный князь, в изоляции от окружающего мира, он в конце концов начинает смотреть на все оставшееся человечество как бы свысока, испытывая по отношению к нему чувство глубокого презрения.
Законы и налоги – эти понятия ненавистны для бура. Он считает актом неслыханной дерзости, если его вдруг осмелятся вызвать в суд для дачи пояснений по поводу своих противоправных действий.
Буры всегда отличались тем, что постоянно против кого-нибудь бунтовали; они бунтовали против руководства компании, когда Мыс принадлежал Голландии, они бунтовали против английского правительства на Мысе, они всегда были на грани мятежа против собственного правительства в Трансваале…. А дело все заключается в том, что основное их большинство не терпит никаких правительств, потому что правительства устанавливают закон и порядок…
Таковы некоторые примечательные особенности этого удивительного творения Южной Африки, трансваальского бура, равного которому среди белокожего населения вы не найдете на всем земном шаре.»
Движение буров на новые земли – фургон за фургоном, семья за семьей – начавшись в конце семнадцатого века, продолжалось весь восемнадцатый. Подальше от не дающего спокойно жить губернатора, туда, за холмы, где трава гуще и прозрачней река, где можно жить так, чтобы не видеть дым над очагом соседа. О золоте, богатстве и какой-то добыче никто не помышлял.
Переселенцы двигались по двум основным маршрутам. Один вел на север, а затем сворачивал на восток, обходя с юга засушливые районы Большого Кару. Другой шел на восток, к побережью Индийского океана, потом, обходя через Малое Кару густые леса вокруг реки Брак, и далее по речным долинам и горным проходам к реке Сандей (Воскресенья) и выходил в земли с прекрасными пастбищами. Там оба этих потока соединялись на южном берегу Оранжевой реки.
Продвижение было неспешным, но непрерывным. К 1745 году был освоен западный берег реки Гантуз, в 1760 году Якобус Готце пересек Оранжевую реку в поисках слоновой кости. По его следам пошли переселенцы, которые остановились на берегах этой реки и освоили берега реки Зико (в 1798 году губернатор Ван Плеттенберг официально объявил эту реку границей колонии). Все пригодные земли этого района постепенно были освоены. Таким образом, за немного более чем 100 лет граница колонии отодвинулась более чем на 500 миль.
Не встречая сильных препятствий, буры могли бы двигаться и дальше. Но теперь на пути их движения возникли серьезные трудности. На севере продвижение ограничивала пустыня Намакваленд. На северо-востоке они встретили ожесточенное cопротивление бушменских племен. На юге они натолкнулись на других мигрантов – хоса, воинственное племя, принадлежавших к группе банту, которые двигались с севера. Разумеется, встречи и столкновения буров с местным населением происходили и ранее. Готтентоты не отличались воинственностью и серьезного сопротивления продвижению буров оказать не могли. Но уже в 1702 году буры недалеко от современного городка Восточный Сомерсет столкнулись с хоса, которые настроены были намного серьезнее. Отдельные встречи с ними происходили и позднее, на протяжении всего столетия, но в основном в контакт вступали буры-охотники. Только в конце столетия банту встретились с белыми людьми, пришедшими не охотиться, а жить на земле, которую они считали своей, и показали решимость эту землю защищать. Естественной границей между бурами и банту стала река Грейт Фиш. Сама по себе она была невелика, и в сухой сезон ее можно было перейти вброд, но оба ее берега были покрыты зарослями густого кустарника, непроходимого для скота.
Мира на этой границе не было: белые совершали набеги с целью угона скота, доходя до рек Буффало и Кей, банту в ответ разрушали фермы, расположенные вплоть до залива Плеттенберг.
К концу 18 века, дойдя до естественных границ (рек Оранжевой и Грейт Фиш), треккеры заняли территорию, равную Франции. Новый народ окончательно сформировался: у буров теперь был свой язык, названный африкаанс (иногда его называли просто тааль, то есть речь), бывший в основе своей голландским, но включавшем много слов из французского, немецкого и местных наречий. Они окончательно утратили связи с Европой и старались обрубить все контакты с не дающей им покоя администрацией колонии. Стараясь не упускать новые территории, губернатор учредил два магистрата – в Стеллендаме и Грааф Рейнете, но это только усилило разногласия. В 1795 году буры открыто выступили против администрации колонии, объявили о своей независимости от нее и провозгласили образование двух новых республик – Свеллендам и Грааф Рейне. Но тут неожиданно обнаружилось, что их вольной жизни угрожает враг намного более серьезный, чем администрация Ост-Индской компании.
Воевавшая с Францией Великобритания решила захватить Кап (голландское название Мыса Доброй надежды), чтобы обезопасить пути в Индию. В колонии появились английские миссионеры и английские солдаты.
Глава 2
Под английским флагом
Первая оккупация колонии продлилась несколько лет. В 1802 году, при недолгом существовании Батавской Республики, была восстановлена власть Ост-Индской компании, но уже скоро Англия решила восстановить свою базу на пути к Индии. В 1805 году, в разгар войны, когда гремели сражения при Трафальгаре и Аустерлице, на юг Африки был послан английский флот из 63 кораблей. Фактически эпоха наполеоновских войн стала репетицией второй мировой войны; сражения шли не только в Европе, но и в Америке, косвенным образом в войну были втянуты и негры Гаити, и руководимые вождем Текумсе индейцы, а Европа полыхала практически вся. И юг Африки не мог не стать ареной борьбы интересов.
После небольшой перестрелки в дюнах Блауберга бюргеры признали новую власть, и началось второе английское правление. Радости голландцам оно не принесло. Англичане никогда не скрывали, что их интересует только морская база, а население колонии воспринимали только как обременительный довесок. К тому же новая власть принесла новые порядки, которые сильно отличались от тех, к которым привыкли буры. Для поддержания порядка англичане создавали военные отряды из наемников-готтентотов. Буры тоже вооружали готтентотов, но только против других туземцев. Представить, что готтентот поднимет оружие против бюргера, они не могли. Еще более, чем власть чиновников, раздражала их деятельность английских миссионеров, многие из которых не имели достаточного опыта в подобной деятельности и вели себя по отношению к бурам не лучшим образом. А то, что они проповедовали, было и вовсе невозможно воспринимать. Все люди равны!? Чернокожий язычник – брат представителя народа, избранного Господом? Это как понимать? Не следует забывать и о том, что труд готтентотов (по сути своей рабский) в значительной степени был основой благосостояния буров. К тому же миссионеры и чиновники подстрекали готтентотов писать жалобы на жестокое обращение со стороны хозяев. По этим жалобам заводились дела, буров вызывали в город для допроса и суда, а это означало необходимость оставить на много дней ферму без хозяйского глаза и семью без защиты. Можно только посочувствовать одному из буров, который, получив вызов в суд, находившийся в отдаленном городе, воскликнул: «Боже мой! Неужели можно так обходиться с христианином?».
Долго зревший нарыв прорвался в 1815 году. Фермер Фредерик Безиденхаут игнорировал неоднократные вызовы в суд города Грааф Рейне, чтобы ответить на обвинения в жестоком обращении с туземными слугами по жалобе одного из них. Это продолжалось два года, после чего для его ареста был послан военный отряд, состоявший из готтентотов под командованием офицера-англичанина. Фермер не пожелал подчиниться, оказал сопротивление и был убит. Его брат, Йоханнус Безиденхаут, во время панихиды призвал «изгнать тиранов из страны». Он попытался поднять буров на восстание, но его отряд был разбит отрядом драгунов в Слагтерс Нек. Сам Йоханнус в перестрелке погиб, а пятеро его товарищей были взяты в плен и приговорены к повешению. Сцена казни была отвратительной: четыре веревки из пяти оборвались, и людей пришлось вешать во второй раз. Казнь было решено сделать показательной, и за этой сценой наблюдало много людей, которым было приказано туда явиться; этот эпизод надолго остался в памяти буров и получил название «Работа мясника».
Не менее неприятным фактором было положение на восточной границе бурских поселений. Противостояние с племенами банту приобрело характер постоянных военных действий: отряды черных и белых охотников все время вступали в столкновения, бурские коммандо совершали нападения на краали хоса, в ответ те нападали на бурские фермы. Покоя не было, но все было ясно: я угнал скот – хорошо, у меня угнали – плохо, надо отомстить этим проклятым язычникам. Англичане решили навести порядок и здесь, и запретили бурам совершать самостоятельные походы на территорию банту даже для возвращения «христианского» скота. Бур Пит Уйс, ставший позднее одним из руководителей массового переселения буров на новые территории, вошедшего в историю под названием «Большой Трек», с возмущением, выражая мнение многих своих соотечественников, заявил: «Я предпочитаю жить среди варваров, где жизнь моя зависит только от моего оружия, чем, словно с подрезанными поджилками, под властью англичан, которые всегда считают буров источником неприятностей, а хоса – невинными жертвами». Его соотечественник высказался немного иначе. Он сказал, что в прошлом его ферму разоряли пять раз, и он терял все, чем владел, но всегда мог все это восстановить. А теперь, благодаря англичанам, у него такой возможности нет! У него руки связаны, а у кафров свободны! Куда бедному буру податься?
Результат английской политики был предсказуем. Натиск банту на поселения буров заметно усилился. В конце 1834 года отряды хоса, которыми руководил вождь Гэйка, вторглись на территорию колонии. Было убито 40 мужчин (женщин и детей не тронули), сожжены дома 400 поселенцев, угнано много скота и лошадей. Один из буров, Пит Ретиф, собрал отряд буров в округе Винтерберг и отразил набег, но хоса успели опустошить территорию до залива Алгоа и Восточного Сомерсета. «Семь тысяч подданных Его Величества доведены до полного разорения», – сожалел чиновник из Кейптауна.
Окончательно поставил точку в этой войне английский полковник Гарри Смит, вынудивший вождя хоса Хинтсу подписать мирный договор и передать белым большое количество скота в качестве компенсации.
За насколько лет до описанных событий, в 1828 году, англичане приняли закон, в соответствии с которым отменялись все дискриминационные ограничения по отношению к готтентотам. Теперь они имели полное право покидать своих хозяев-буров, служить в колониальных войсках и тд. Буры справедливо опасались появления большого количества бродячих групп готтентотов, добывающих средства к существованию воровством всякого рода. Неуверенность в завтрашнем дне, отсутствие спокойствия на границе, постоянная угроза новой войны и разрушение привычного уклада жизни подталкивали многих буров к мысли об эмиграции за пределы колонии, переставшей быть для буров землей обетованной, тем более что английское правительство, хотя до 1836 года не разрешало переселения официально, не имело реальных сил для пресечения этого процесса.
Мысль о переселении возникла не спонтанно. К этому подталкивали обиды на англичан и возрастающие жизненные трудности. Население росло, земли стало не хватать, цена на нее росла. Молодым людям, желающим обзавестись собственным хозяйством, некуда было пойти. Добавило сложностей прибытие в течение 1820 года 5000 переселенцев из Англии. В течение нескольких лет восточная часть колонии страдала от затяжной засухи, которая подорвала многие хозяйства и подталкивала буров найти места, где дожди идут чаще. К тому же в 1833 году в колонии было официально запрещено рабство, бурам пришлось отпустить своих рабов; компенсация, предлагаемая англичанами, была недостаточной, к тому же для того, чтобы ее получить, нужно было плыть в Англию, на что, конечно, никто не пошел. Приходилось обращаться к посредникам, услуги которых также ииели цену. Плюс ко всем этим неприятностям на территории колонии вводился в качестве официального английский язык, которым в большинстве своем буры не владели.
Но все же наибольшее раздражение у буров вызывало официальное признание равенства белых и цветных людей. Как писала одна из бурских женщин, Анна Стеенкамп, было решено, что ставить освобожденных рабов на одну ступень с христианами противно учению Господа, и буры решили покинуть колонию, чтобы сохранить в чистоте свои жизненные принципы.
Поэтому уже в 1830-х годах у буров появилась новая тема для разговоров. Вместо погоды, видов на урожай и состояния скота обсуждалась одна проблема – как избавиться от власти англичан. Решения предлагались разные; некоторые готовы были поднять вооруженное восстание, но память о Слагтерс Нек была еще жива. Для переселения оставались небольшие территории на востоке и западе, ограниченные с одной стороны морем, с другой – воинственными коса. А вот на севере, за рекой Оранжевой, лежала новая обетованная земля – просторная, с прекрасными пастбищами, свободная. Англичане не проявляли интереса к этой территории, а населяли ее немногочисленные племена гриква, от которых не ожидалось серьезного сопротивления. Гриква представляли собой метисное население, потомков от связи белых и туземного населения, в основном готтентотов и изредка бушменов. Знакомство с бурами привело к тому, что гриква были в основном мелкими фермерами.
Буры уже имели некоторое представление о том, что представляла собой эта страна. Туда регулярно наведывались охотники за слоновой костью, а жившие на южном берегу буры периодически переправляли туда свои семьи и стада, спасаясь от засухи и прочих неприятностей. Там уже существовали немногочисленные фермы гриква, и некоторые буры уже основали там свои фермы в треугольнике между реками Оранжевой и Каледон. А один неугомонный человек, Конраад Байс, которому законы и правила были не указ, уехал далеко на север, окруженный пестрой толпой из жен народа банту, многочисленных цветных детей и английских дезертиров. До буров дошли сведения о том, что «народ Байса» закончил свой поход недалеко от гор Заутпансберг, в прекрасной стране, где в воде нет недостатка. Все же все эти сведения нуждались в проверке. Буры тайно сформировали три разведывательных партии, которые должны были собрать сведения о территориях, которые можно было бы заселить.
Первая партия исследовала земли на западе, в современной Намибии, и вернулась с неутешительным отчетом: земли были засушливыми. Но две другие, исследовавшие Наталь и местность к югу от хребта Заутпансберг, вернулись полные энтузиазма. Они нашли прекрасную землю, где можно было основать свое независимое государство и продолжить ту жизнь, к которой они привыкли.
Эта территория, получившая название «высокий вельд», представляла собой обширную плодородную равнину, имевшую в самой высокой своей части высоту примерно в 1800 метров над уровнем моря. С востока ее ограничивал горный хребет Дракенсберг (Драконовы горы), пройти через который было очень сложно, к западу, постепенно снижаясь, равнина переходила в пустыню Калахари. Реки, по берегам которых росли ивы, текли к западу. Позднее буры дали им названия по их характерным признакам: Риет (Тросниковая), Буффало (Буйволиная), Олифант (Слоновая), Вааль (Темная). К северу от реки Вааль плато постепенно поднималось до горных хребтов Витватерсранд и Магалисберг, за которыми снижалось до реки Лимпопо, местами прерываясь небольшими горными хребтами Ватерберг и Заутпансберг. Весь размер этой территории составлял примерно 850 миль в длину и 300 в ширину. Равнинный ландшафт прерывался немногочисленными скалами, лишенными почвы, и покрытыми валунами холмами с плоскими вершинами, получившими название «копье». На взгляд европейца пейзаж был непривычный, но было в нем некое очарование, и человек, полюбивший эту землю, не хотел ее покидать.
Климат высокого вельда превосходен. Зимой – ясные прохладные дни и холодные ночи, летняя жара умеряется обильными дождями. Скот круглый год можно держать на пастбище, для людей климат также благоприятен. Эти места – мечта скотовода. А дикие стада, состоящие из зебр и разнообразных антилоп, были более многочисленными, чем на территории колонии.
За Витватерсрандом характер местности менялся. Место травы заменяли заросли колючего кустарника, железного дерева и баобабов. Местность пересекали многочисленные тропинки торговцев, выменивающих на европейские безделушки слоновую кость и рабов. Климат делался жарким и влажным, появлялись многочисленные москиты, мухи цеце, а после дождя воздух звенит от пения цикад. Это так называемый низкий вельд, и простирается он до реки Лимпопо.
Наталь – территория, лежащая к востоку от Дракенсберга до берегов Индийского океана. Она расположена ниже высокого вельда и имеет субтропический климат.
Всю эту землю издавна населяли племена банту, пришедшие туда из лесов Конго, воинственные скотоводы, постоянно воевавшие друг с другом из-за пастбищ. Территория от Дракенсберга до океана принадлежала племени нгуни, высокий вельд занимали племена, говорящие на сото. Но в течении 10 лет после 1818 года Наталь к югу от реки Тугелы и большая часть большого плато были опустошены в результате страшных событий, которые сами африканцы вспоминали с ужасом.
Пока Англия захватывала и осваивала Капскую колонию, на территории Наталя происходили события менее известные, но намного более кровавые. Равновесие, существовавшее веками между различными населявшими эту часть Африки народами, было нарушено. Все началось с того, что вождь нгуни Дингисвайо, то ли воспользовавшись советами путешественника Коуэна, то ли просто переняв некоторый опыт у португальцев из Мозамбика и приспособив его к местным условиям, начал вводить в своем войске военные реформы, устраивая его по европейскому образцу и обучая воинов тактике ближнего боя (до этого сражения обычно сводились к метанию легких копий-ассегаев). Результат не заставил себя ждать: через несколько лет окрестные племена признали власть Дингисвайо. После смерти Дингисвайо в 1818 году правителем государства стал Чака, до этого быший правителем небольшого племени зулусов. Он продолжил то, что было начато при Дингисвайо, и сделал для зулусов то, что за шесть веков до него сделал для монголов Чингиз-хан. Вместо легких метательных копий войско было вооружено короткими, с большим наконечником, используемыми в рукопашной схватке на манер штыка; защищал воина большой щит из воловьей кожи (по некоторым свидетельствам, такой щит иногда мог выдержать даже пулю, выпущенную из кремневого ружья). Изменилась и тактика боя: она предусматривала фронтальную атаку с одновременным охватом врага с флангов, окружение и уничтожение.
За короткое время зулусы стали одним из самых могущественных племен; занятая ими территория простиралась к востоку от Дракенсберга, в междуречье Понголы и Тугелы. Действовал Чака почти теми же методами, что и Чингис-хан. Соперников, могущих оказать его армии серьезное сопротивление, у него не было. Часть племен признавала его мощь и добровольно присоединялась к державе Чаки. Во время войны с соседями зулусы, уничтожая мужчин, захватывали женщин и скот. В результате почти каждый зулусский воин теперь имел несколько жен и стадо, достаточное для того, чтобы их прокормить, что привело к естественным последствиям. Численность зулусов и их стад стала быстро увеличиваться, что потребовало новых земель. Согнанные с места люди, бежавшие от безжалостных воинов Чаки, наводнили вельд. Те из них, что были сильнее, набрасывались на своих соседей, с которыми обращались так же, как с ними зулусы, в результате чего многие местности обезлюдели. Некоторые искали cпасения на территории Капской колонии, но туда их не пускали. Другие прятались в горах Дракенберга или в пустыне Калахари.
Все это вошло в историю под названием мфекане – это слово на языке зулусов означает «перемалывание», и жертвами его за несколько лет стало около двух миллионов человек.
Район к северу от реки Валь тоже не избежал подобной участи. Родственные зулусам матабеле в 1822 году подняли мятеж против Чаки и под руководством вождя Мзиликази ушли на запад, поселившись в долине реки Марико, на безопасном, как им казалось, расстоянии от зулусов. Для народа сото, их соседей, они представляли угрозу не меньшую, чем для своих соседей Чака.
В результате заговора в 1828 году Чака был убит (некоторые его поступки наводят на мысль о некоторой его психической неадекватности, что в значительное степени и послужило причиной заговора). Королем зулусов стал его двоюродный брат Дингаан. Он унаследовал сильное государство; его прекрасно обученная и дисциплинированная армия составляла 50 тысяч воинов (у Мзиликази было 6 тысяч). Дингаан не обладал военными и административными талантами Чаки, но по жестокости его превосходил. Причем, если Чака казнил людей за дело (другой вопрос – зачастую это дело могло быть довольно мелким), просто потому, что не признавал других методов наказания, то Дингаан действовал по принципу: бей своих, чтобы чужие боялись. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, находясь рядом с ним – ни простой воин (Хаггард приписывает потомку Дингаана Кетчвайо слова: «Мои воины и мой скот прав не имеют», и Дингаан придерживался тех же взглядов), ни знатный индуна (военачальник) ни любая из его многочисленных жен. Не исключено, что именно Дингаан послужил для Райдера Хаггарда прототипом короля Твалы из романа «Копи царя Соломона»; правда, в отличие от могучего богатыря Твалы Дингаан был невысокого роста и довольно толстым.
Разведывательную экспедицию буров, ушедшую на север и достигшую горного хребта, названного Заутпансберг (перевести можно примерно как «посудина с солью»), возглавлял бур по фамилии Шольц. По счастливой случайности экспедиция не встретилась с отрядами Мзиликази и принесла в Капскую колонию известия о прекрасных, обширных, свободных от населения землях с высокой сладкой травой.
Третья экспедиция была самой интересной и о ней следует рассказать подробнее. Во-первызх, она была самой крупной. Разведывательная партия состояла из 21 мужчины, 1 женщины и множества цветных слуг. Все люди и имущество помещалось в 14 фургонах. Главой экспедиции был Питер Уйс из Уитенхейджа, и вел он своих людей по тропе, проложенной двумя годами ранее доктором Эндрью Смитом и ведшей к восточному берегу Наталя. Смит принес волнующие рассказы о Натале как о стране, которую орошают тысячи рек и ручьев и где с небольшими усилиями можно устроить фермы. Сопровождавший его бур Виллем Берг был еще более восторжен и постоянно говорил всем, что никогда не видел более прекрасной страны. Поэтому Наталь рассматривался как наиболее перспективное место для переселения. Ожидания оправдались. У подножия Драконовых гор лежала страна, прекрасная, как недавно политый цветущий сад, каждый клочок которой был действительно так плодороден, как это описывал Смит. «Только рай может быть прекраснее!» – восклицал потрясенный Питер Уйс.
Наталь имел большое преимущество перед территорией высокого вельда. Он имел прекрасную гавань – Порт Наталь, которая была нужна бурам для достижения подлинной независимости. В этом же был недостаток – на такой лакомый кусочек вполне могли позариться англичане. Они, хотя и в небольшом количестве (около 30 человек), уже появились там. Это были торговцы и охотники за слоновой костью. Помимо европейцев, там же проживало около двух тысяч прибившихся к ним африканцев из разных племен. С Дингааном у них установились добрососедские отношения, и чувствовали они себя так уверенно, что 23 июня 1835 года свое поселение объявили городом и назвали его Дурбаном в честь тогдашнего губернатора Капской колонии Бенджамина Д”Урбана. Жители города тепло встретили буров. С их помощью Уйс смог встретиться с Дингааном и из разговора вынес впечатление о том, что последний не стал бы возражать против занятия пустующего южного берега Тугелы. С этими обнадеживающими известиями экспедиция вернулась домой.
Началось осуждение вопроса – где быть Земле обетованной? И вельд, и Наталь имели свои плюсы и минусы. Наталь был более плодороден, имел гавань. Но Драконовы горы были труднопроходимы для фургонов, гавань могла стать приманкой для англичан, а в дружбе Дингаана уверенности не было – буры хорошо знали, как иногда быстро меняется настроение у африканских правителей, и иметь рядом армию в полсотни тысяч прекрасных воинов, хотя и лишенных огнестрельного оружия, им не хотелось.
Постоянно висевшая в воздухе мысль о переселении начала обретать реальные черты. Куда двигаться? Кто поведет? Когда идем? Первый шаг сделать долго никто не решался, пока один из буров, Андрис Хендрик Потгитер, не решил перейти к решительным действиям. Он собрал свою многочисленную родню, к ним присоединились семейства Стейнов, Либенбергов, Крюгеров, Бота и Роббертсов, и все они решили отправиться на Север. Новая страна таила неизвестные опасности, и двигаться через нее поодиночке было рискованно.
К переселению надо было готовиться. Продать то, что нельзя увезти, закупить то, что понадобится во время путешествия и на новом месте, привести в порядок фургоны и запасти провиант, а также написать всем друзьям письма, попрощаться и пригласить на новые места. Отец Поля продал стадо в 3000 баранов по 2 шиллинга за голову. Решение о переселении давалось нелегко – надо было рвать все связи, бросать налаженное хозяйство, уходить в неизвестность и начинать все сначала. Но стремление к свободе было сильнее страха за будущее.
Хендрик Подгитер.
Фото примерно 1852 года
Первыми Потгитер отправил 2 семейные группы, которые должны были проложить путь до Заутпансберга, а при возможности наладить контакты с португальцами из Лоренцо-Маркеша, Инхамбане или Софалы. Предводителями этого похода Потгитер назначил своего двоюродного брата – Иоаннеса Ван Ренсбурга и фермера Луи Трегарта. В числе этих групп была и семья Каспара Крюгера. Кроме его семьи, в путь отправились семьи его братьев – Герта и Теуниса.
Глава 3
Большой трек. Начало
традиция представляет как отважного переселенца, пустившегося в дальний путь, потому что существование под властью англичан стало для него невыносимым. Факты свидетельствуют об ином: английскими властями он обвинялся в скупке краденого скота и в том, что в 1834-35 годах подстрекал коса к войне. За его поимку полковник Гарри Смит (ставший позднее губернатором колонии) объявил награду в 500 голов скота. Где здесь правда, где вымысел – сейчас не узнать; впрочем, в то время представления о нравственности несколько отличались от современных. Так или иначе, но, услышав о том, что выдан ордер на его арест, Трегарт пересек реку Оранжевую и пас свой скот в треугольнике, образованном реками Каледон и Оранжевая. Хендрик Потгитер и Иоаннес Ван Ренсбург были его хорошими знакомыми и без труда уговорили его присоединиться к ним.
Это путешествие началось в мае 1835 года. Полю тогда было 9 лет. Первая группа эмигрантов пересекла Оранжевую и встала лагерем на реке Каледон. Остальные треккеры присоединились к ним через несколько месяцев – в начале 1836 года. Это и было началом движения, получившего название Большой Трек.
Люди шли уже не на разведку, а с твердой целью найти другую страну, закрепиться в ней и назвать своей. Разумеется, функция разведки не исключалась – страна была неисследована, и место для себя и новых эмигрантов еще надо было найти. Также Трегарт должен был разведать пути к Индийскому океану, чтобы выяснить, есть ли там подходящие гавани, через которые могли бы попасть на новые земли очередные партии переселенцев.
Трек-буры пересекают Кару. Картина Чарльза Дэвидсона Белла
В этом путешествии у Поля, как и других детей его возраста, уже были свои обязанности – он должен был следить за скотом и по возможности не давать ему разбредаться. Большинство черных слуг осталось в колонии, так что работы хватало всем.
Если о местности за рекой Оранжевой буры некоторое представление имели, то о землях севернее Вааля было известно только то, что там хозяйничают матабеле.
Трудности экспедиции усугублялись извечными бедами буров – нелюбовью к дисциплине и крайним индивидуализмом. Особенно усердствовал в этом один из переселенцев – Ян Преториус, который, как следует из дневника Трегарта, отличался весьме неприятным характером, постоянно обсуждал распоряжения руководителя и настраивал людей друг против друга. Только прирожденный дар руководителя и бесконечное терпение позволили Трегарту довести экспедицию до конца; вряд ли дело закончилось бы благополучно, если бы люди начали ссориться или разделились. Ведь в случае нападения рассчитывать можно было только на 9 человек, которые могли обращаться с оружием, и, может быть, нескольких подростков.
Движение было неспешным. Бычья упряжка вообще не самый скоростной транспорт, а имелось еще и большое количество скота, за которым нужен был постоянный присмотр (около 1000 голов крупного скота, более 6000 мелкого, не считая лошадей). Фургоны часто ломались, скот приносил приплод. Все это было поводом для остановки. Ориентиров в вельде почти не было, за исключением горы Таба-Нгу, которую буры назвали Блесберг (Белая гора), мимо которой проезжали все караваны переселенцев, идущие по пути, проложенному Трегартом. Название свое эта гора получила за то, что скала, находившаяся на ее вершине, была покрыта слоем белого птичьего помета. За Ваалем территория стала опасной: было известно, что ее считали своей матабеле. Но судьба была благосклонна к переселенцам: незадолго до этого произошло кровавое сражение между воинами Мзиликази и Дингаана, после которого враждующие армии разошлись по своим домам, и караван двигался по нейтральной территории Далее караван спустился по долине реки Олифант и, найдя проход, миновал невысокую горную цепь. Здесь между Трегартом и Ренсбургом возникли разногласия. Ренсбург хотел достичь Лоренсо-Маркеша, чтобы пополнить запас пуль и пороха, который за время похода сильно истощился, а Трегарт – продолжить путь к Заутпансбергу, до которого оставалось не более двух недель пути. Они расстались, и место, где это произошло, было названо Стридпорт (проход Ссоры), и это название впоследствии получила вся горная цепь с этим проходом. Трегарт продолжил путь к Заутпансбергу, где решил в ожидании Потгитера исследовать окружающую местность, а Ренсбург отправился на восток.
Оказалось, что в окрестностях Заутпансберга местность заражена мухой цеце. Опросив местных жителей, Трегарт выяснил, что мухой заражены местности к северу и востоку; поэтому двигаться на юго-восток, к заливу Делагоа, казалось предпочтительнее. Пока Трегарт обдумывал варианты, в его лагере появился Потгитер, караван которого, состоявший из состоявший из двухсот человек, за четыре месяца до этого пересек Оранжевую. Опередив весь караван, Потгитер с одиннадцатью товарищами поехал вперед, чтобы выяснить судьбу передового отряда.
Компаньоны обсуждали два вопроса: как выйти к побережью и какова судьба Ренсберга. Было решено, что Потгитер с несколькими людьми постараются найти следы последнего, в то время как Трегарт останется на месте.
Потгитер не нашел Ренсберга – выяснил только, что тот шел на восток, к Иньямбамбе. К тому времени, когда он вернулся, слухи о гибели отряда достигли лагеря Трегарта, и он, оставив Потгитера с усталыми лошадьми, сам с пятью товарищами пошел по следам Ренсберга. Увы, слухи подтвердились. Выяснилось, что, уже перейдя Лимпопо надалеко от впадения в нее реки Клейн Литаба, его отряд подвергся нападению воинов вождя Сошанганы. Весь отряд, 49 человек, был уничтожен за одну ужасную ночь. Сошангану привлекло имущество буров, особенно железо; поэтому он приказал своему индуне Малители с его импи уничтожить белых. Буры отстреливались всю ночь, но к утру, когда закончились боеприпасы, все они были убиты.
Положение переселенцев было нелегким. Люди умирали от малярии, скот – от сонной болезни. Найдя более-менее подходящее место, Трегарт устроил там лагерь, в котором насколько месяцев поджидал Потгитера. Ситуация осложнилась тем, что в районе Саутпансберга началась война между местными племенами. У людей кончались запасы пищи и пороха, скот продолжал падать от сонной болезни. Чтобы избежать этого, было решено уйти в более благоприятную местность. На восток было нельзя – это показала судьба Регенсберга, на юг, к Ваалю, тоже – по слухам, там Потгитер имел столкновения с матабеле. Оставался юго-восток, к бухте Делагоа.
Предварительно Трегарт написал несколько писем португальским властям и получил разрешение прибыть на португальскую территорию, которое привезли два солдата с отрядом туземцев племени байс. Снова вещи были уложены, быки запряжены и начался очередной поход, оказавшийся исключительно трудным. Продолжались болезни, умирали дети, падал скот. У самого Трегарта умер младший ребенок, которого он похоронил посреди вельда в неглубокой могиле. Чрезвычайно сложным стал переход через Дракенсберг. К сожалению, трудности похода не объединили его участников, ссоры и разногласия продолжались. Только 30 ноября 1837 года, спустя три с половиной месяца, караван достиг поросшего травой плато на вершине Дракенсберга. С удивлением смотрели на них люди племени сикороро, из-за светлой кожи считавшие их ожившими покойниками.
Спуск с почти километровой высоты был не легче подъема. Ситуацию усугубляло поведение Преториуса, который постоянно пытался найти свой собственный путь, все время попадал в неприятности и вынуждал Трегарта отвлекаться, чтобы выручить его. Но вскоре трудности остались позади. Фургоны вышли на равнину и двинулись к Лоренцо-Маркешу.
Конец путешествия оказался печальным. Измученные трудностями похода путешественники стали жертвой свирепствовавшей там малярии. Из 52 путешественников в течение короткого времени скончалось 19. 1 мая 1838 года скончалась жена Трегарта. 10 августа он сделал последнюю запись в своем дневнике. Спустя десять недель он скончался от малярии, не дожив до 60 лет.
Его сын Каролус не стал присоединяться к треккерам, которых отправили морем в Наталь (к тому времени их осталось 25 человек). Он продолжил исследовать Африку: был в Эфиопии, Зимбабве, даже на Мадагаскаре. Врнувшись в Делагоа и узнав, что его товарищи уплыли в Наталь, он в одиночку отправился туда пешком. Впоследствии, найдя место гибели отряда Рейнсберга, он предал земле кости убитых. В конце концов он поселился в Трансваале и скончался, будучи уже в преклонном возрасте, в 1901 году.
Глава 4
Большой трек продолжается
Итак, первая попытка основать поселения за Ваалем оказалась неудачной. Потгитер действовал более осторожно и старался не допускать ненужного риска и всяких проявлений авантюризма и анархии. Его экспедиция состояла из 200 человек (кроме белых, было несколько туземных слуг), которые пересекли реку Оранжевую в феврале 1836 года. Вода в это время года стояла высоко. Посовещавшись, переселенцы решили все же переправляться, и, пока одни разгружали фургоны, другие рубили деревья и вязали понтоны, на которых переправляли скот и людей.
