скачать книгу бесплатно
– Женщина первый сорт. Посмотришь спереди – обнять хочется, посмотришь сзади – хочется, чтобы она обняла.
– Да дело не в этом, они украли и скрылись.
– Что украли?
– Билет на корабль. Подлецы. Сперли и убежали.
– Зачем он им?
Продавец насекомых, стараясь поменьше вымокнуть под дождем, с трудом втащил меня обратно под тент. Я пытался сопротивляться, но ноги не слушались.
– Вы даже представить себе не можете, как ценен этот сертификат, потому и говорите так спокойно.
– Я и не должен знать. Наверное, и они не знают.
– Но соображают они лучше вас.
Волосы прилипли к его огромной мокрой голове, словно нарисованные шариковой ручкой. С ушей и подбородка, как из водопроводного крана, текла вода.
– Не волнуйтесь. Я догадываюсь, где они могут быть. Вы можете идти? Обопритесь на мое плечо.
Боль толчками пронзала ногу, но онемение прошло. Я ухватился за плечо продавца насекомых, взявшего в руку чемодан, и мы под потоками дождя двинулись к выходу. Динамик возвещал о закрытии универмага. По запасной лестнице на крышу поднялись рабочие и, раскрыв сумки с инструментом, начали разбирать лотки.
У лифта был четырехугольный пятиметровый навес, и под ним, спасаясь от дождя, столпились люди. Лифт стоял с распахнутыми дверями – звенел звонок, указывая на перегрузку. Но выходить никто не собирался. А если бы и захотел, все равно не смог бы – даже шевельнуться было невозможно. Раздавались крики, детский плач, стоны женщины… и непрерывно звенел звонок.
– Ничего не поделаешь, черт подери.
– Ищите их скорей, у мужчины короткая стрижка, у женщины – завивка. Она в спортивной майке с каким-то пейзажем…
– Опоздали. Будь они здесь, я бы их сразу узнал.
– Может, спустимся по лестнице?
– С девятого этажа?
– Не важно, хоть с двадцатого…
Обогнув лифт, мы оказались у железной двери, выкрашенной белой краской. На ней висела деревянная табличка с надписью: «Запасная лестница. Посторонним вход воспрещен».
4
Прозвище моего отца Тупой Кабан
Как только мы открыли дверь, сразу же окунулись в жужжание несметного полчища оводов. Это был гул мотора, резонирующий в вентиляционной трубе. Находясь в торговых залах универмага, даже представить себе невозможно, что рядом есть эта голая и крутая служебная лестница. Некрашеная бетонная стена – лишь номера этажей выведены на каждой площадке. Запах сохнущей невыделанной кожи. Перила с левой стороны, что облегчало нагрузку на больное левое колено. На площадке шестого этажа мы остановились передохнуть, и я, выпрямив поврежденную ногу, попробовал на нее опереться. Казалось, в ноге скопилась вода, боль не исчезла, но локализовалась. Очки продавца насекомых запотели.
– Вы говорили, что догадываетесь, куда подевались беглецы, это верно?
– Нужно зайти в контору, есть здесь такая временная контора с телефоном.
– Там принимают заказы на зазывал?
– Содействуют развертыванию лотков на крыше универмага. Стимулирование торговли – вполне пристойное занятие.
– Обычное жульничество. Просто дали этому красивое название – «стимулирование торговли».
– Прямого сговора с жуликами, как мне представляется, у них нет. Если установят связь с преступниками, торговать в универмаге запретят. Хотя, наверное, мафия все же вкладывает деньги в это предприятие.
– Я так и думал. Грязные людишки.
– И баба тоже? – Это был слишком трудный вопрос, чтобы я мог сразу же на него ответить. Я сделал вид, что у меня разболелась нога, и остановился. Продавец насекомых переложил чемодан в другую руку и с улыбкой повернулся ко мне. – Я вижу, зацепила она вас. Меня, во всяком случае, – точно. Не пара ей этот тип.
– Ловят форель на живца.
– Да-а. – Он облизнул кончиком языка сначала верхнюю, потом нижнюю губу. Чемодан ударялся о ступеньки в такт его шагам. – Малый не промах, своего не упустит.
– Вы думаете, они прямиком пошли в контору, в такое время? Прежде чем идти туда, может, лучше позвонить по телефону?
Мы миновали пятый этаж, прошли площадку четвертого. Нам навстречу пробежали два охранника в форме. Видимо, торопились навести порядок, чтобы лифт снова мог работать. Застекленную крышу над лестницей заливал дождь.
– Я бы на вашем месте, не теряя попусту времени, прямиком направился в порт.
– В порт?
– Конечно. У вас же билет на корабль, значит вы собираетесь куда-то плыть. А корабли, как известно, стоят в порту.
– Но мой корабль не плавает по морю. Вернее сказать – он находится в доке. Да, именно в доке. Так и будем считать.
– Эти двое рано или поздно окажутся на борту.
– Вы думаете?
– У них же есть план – на обороте сертификата.
– Ну вы и ловкач. Уже успели рассмотреть?
– Рассмотрел. У меня привычка читать в уборной все что ни попадет под руку.
– Вы считаете, что по плану можно отыскать это место?
– Если ты рыболов – запросто. Я вот занимаюсь рыбной ловлей в море и поэтому разобрался в вашем плане до тонкостей.
– Вон оно что, а он тоже рыболов? Хотя он же сам говорил о ловле форели на живца.
– Там у вас наверняка много хороших мест для рыбалки. – Он театральным жестом похлопал по заднему карману брюк. Туда, видимо, он спрятал билет. – Я хорошо помню тот район. По-моему, там еще был старый рыбачий домик, верно?
Мне стало не по себе, точно кто-то заметил, что у меня расстегнуты штаны. Захотелось прекратить разговор. Тащить на корабль прошлое – нет уж, увольте. Когда будут подняты паруса, я хочу начать жизнь сначала, как бы снова стать ребенком, уподобиться чистому листу бумаги.
– Заболтался и забыл вернуть вам часы.
На площадке второго этажа мы передохнули в последний раз. Боль в колене почти прошла, осталась только слабость. Но чтобы усыпить бдительность попутчика, разумнее, пожалуй, делать вид, что колено все еще ноет. Продавец насекомых надел на руку часы, уселся на чемодан с юпкетчерами и зажал в зубах сигарету.
– Здесь курить запрещено.
– Я и не собираюсь. Просто пососу сигарету – в день я выкуриваю не больше пяти.
– Что, хотите прожить подольше?
– Да нет, боюсь умереть страшной смертью. Знаете, как мучительна последняя стадия рака легких?
Мы посмотрели друг на друга и бессмысленно рассмеялись.
– Может быть, вы и правы. Вместо того чтобы терять время на посещение конторы, разумнее поскорее вернуться на корабль, чтобы опередить их. Вы меня проводите?
– Разумеется, провожу. До медпункта. По-моему, он где-то на этом этаже. Если у вас вывих, то лучше не тянуть.
– Я говорю о другом. Вы ведь обещали пойти со мной туда, где эти двое.
– Обещал?
– Когда мне забинтуют ногу, я не смогу даже вести машину, а у меня джип. Он на стоянке, совсем рядом, но у него такое тугое сцепление…
– Как я понимаю, вы хотите, чтобы машину вел я?
– Неужели не умеете?
– Не смешите меня. Раньше я занимался доставкой товаров на дом. Но почему я обязан быть вашим провожатым – вот в чем вопрос.
– Я ведь вернул вам часы, а вы мне билет на корабль не отдали, верно?
– Если хотите, чтобы вернул, так и скажите. Но вы ведь просили отдать за него оставшихся юпкетчеров, считайте, что обмен состоялся.
Продавец насекомых чуть наклонился и начал рыться в заднем кармане. Вид у него был растерянный, точно по столу раскатились яйца и он не может их удержать.
– Никто и не требует, чтобы вы возвращали.
– Ну и нечего тогда орать. Терпеть не могу, когда вопят, лают, хрюкают.
– Хрюкают?..
Про хрюканье он упомянул зря. Ухо царапнуло, точно в него залезла мошка. В детстве меня не называли Свиньей. Тогда я был худ, не толще вертела, на который нанизывают мясо для жарки. Да и свинья не всегда бывает жирной. Действительно, в те годы, когда на фермах преобладала йоркширская порода, слово «свинья» стало прозвищем всех толстяков. Эта порода, именуемая также «сальной», служила важнейшим источником получения жиров до того, как начали использоваться синтетические масла. Свиной жир употреблялся очень широко, причем не только в пищу, но и как целебное средство, как сырье для приготовления медицинских свечей, как помада для усов и бороды. Но впоследствии спрос на сало стал падать, и повсеместное распространение получила беконная порода ландрас и беркширская ветчинная порода. У этих свиней слой сала тонкий, а мяса – толстый. Прибавилось четыре ребра, тело удлинилось, сопротивляемость организма увеличилась, не осталось и намека на избыточный жир.
У моего родного отца было прозвище Инотоцу – Тупой Кабан, жил он замкнуто, ни с кем особенно не сходился. Он и в самом деле походил на кабана – всегда шел напролом, не глядя, что происходит вокруг. Правда, прозвище он, возможно, получил не только из-за своего характера, но и потому, что содержал рыбачий домик (кстати, я был потрясен тем, что продавец насекомых знает об этом домике на мысе), который назывался Инокути – Кабанья Пасть. Это название возникло потому, что небольшая бухта у выдающейся в море скалы Инояма – Кабаньей горы – напоминала по очертаниям морду кабана.
У меня, конечно, есть кое-что общее с отцом. Например, вес, приближающийся к ста килограммам. Только Тупой Кабан ростом метр девяносто, шея такая толстая, что ни одна готовая рубаха не подходит, да и вид у него погрознее, чем у свиньи. На самом же деле действия его не отличаются агрессивностью, он даже малодушен, и от него стараются держаться подальше только из-за угрожающей внешности. Чтобы спрятать свои торчащие во все стороны волосы, которые не поддаются расческе, он постоянно носит щегольскую охотничью шляпу зеленого цвета, и это тоже отпугивает от него людей. В нем всегда жило стремление обратить на себя внимание, поэтому он вечно безо всякого дела вертелся в муниципалитете, а на своей визитной карточке, не имея на то никаких оснований, указал, что является его сотрудником. Аппетит приходит во время еды – в конце концов ему захотелось получить настоящий значок члена муниципалитета.
Его жена (моя мачеха), женщина решительная, вместо того чтобы воспротивиться этой блажи, заставила его переписать на ее имя рыбачий домик. Это была небольшая гостиница в японском стиле с маленькой кухонькой в каждом номере, что очень радовало любителей рыбной ловли. Кроме того, Тупой Кабан владел еще двумя рыболовецкими суденышками водоизмещением по двадцать пять тонн. Всякий раз, выставляя свою кандидатуру на выборах, папаша забрасывал все дела, менял охотничью шляпу на фетровую, но, как и предполагала жена, безрезультатно, а когда кошелек его опустел, он превратился в беспробудного пьяницу. Тупой Кабан и раньше-то не часто мылся, а теперь от него шла такая вонь, что даже собаки разбегались, к муниципалитету его перестали и близко подпускать. Однажды, напившись, он наступил на спавшую после обеда жену, упал, но отделался легко, лишь нос расквасил, а жена – умерла. Разрыв внутренних органов. Поползли слухи, будто Тупой Кабан забил ее ногами до смерти, но за недостатком улик его не привлекли к суду, однако все, кто у него работал, со страху сбежали. Тогда Тупой Кабан взял к себе меня и мать (мою родную мать). Она имела на окраине города, на Кабаньей горе, табачную лавочку; судя по всему, своим появлением на свет я обязан тому, что Тупой Кабан ее когда-то изнасиловал. На следующий год после того, как он взял нас в рыбачий домик, – в то лето мне как раз исполнилось двенадцать лет – на меня самого пало подозрение в изнасиловании. Речь шла о женщине за тридцать, торговке одэном[1 - Одэн – смесь из соевого творога и овощей.]. На самом деле совершил это какой-то незнакомый мужчина, а я лишь наблюдал за происходящим, но мне, поросенку, в жилах которого текла кровь Тупого Кабана, оправдаться было непросто. Тупой Кабан неожиданно сам выступил в качестве вершителя правосудия: он схватил меня, запер в заброшенной каменоломне на горе (теперь это мой корабль) и держал на цепи целую неделю. Спасибо, мать тайком перепилила цепь.
С тех пор я начал толстеть. Разжирел, хотя в детстве не был склонен к полноте. Так мой организм отреагировал на несправедливое наказание, даже сейчас еще на левой щиколотке заметен шрам от цепи. В четырнадцать лет я ушел из дому. Но и после этого продолжал толстеть, а ненависть к Тупому Кабану становилась все сильнее. Говорят, он до сих пор не отказался от мечты стать членом муниципалитета. Но кому нужен дебошир, имеющий не то пять, не то даже семь судимостей, алкоголик, человек, распространяющий метров на десять вокруг себя нестерпимую вонь? Даже я, его родной сын, живя в том же городе, виделся с ним один раз за все эти годы.
– Очень прошу прекратить разговоры о свинье. От них я чувствую себя так, будто меня пропускают через мясорубку. Своих земляков, обращающихся со мной как со свиньей, я решительно вычеркнул из списка кандидатов в члены экипажа. Всех без исключения. Тех, кто называет меня Свиньей, я одного за другим превращаю в своем воображении в блох. И, превратив в блох, давлю ногтями.
– Не нужно так сердиться. Я не имел в виду ничего плохого. А собак я даже люблю, если только они не надоедают своим лаем. У меня и сейчас есть одна, дворняжка, честное слово.
– Я тоже держу собак.
– Шпицев, наверное?
– Черта с два.
– Если вам этот разговор неприятен, могу не продолжать. – Продавец насекомых передвинул незажженную сигарету из одного угла рта в другой и посмотрел на стену так, словно там было окно. Что, интересно, он там увидел? – Вообще-то, в это время дня медпункт всегда забит магазинными наркоманками. Знаете такую болезнь? Это хроническая болезнь женщин, которых дома никто не ждет.
– Так проводите меня до корабля?
– Не обещаю. У меня ведь есть билет на корабль, и будет еще случай попасть туда. Вечереет, нужно прежде всего пропустить стаканчик, ради этого я и веду изо дня в день такую жизнь. А юпкетчеров до машины вам донесу.
– Видимо, вы не понимаете всю серьезность положения.
– А вы ее преувеличиваете. – Он театральным жестом хлопнул в ладоши – мясистые и пухлые, будто на них были надеты резиновые перчатки, – и энергично вскочил на ноги. – Я не такой человек, как вы, не люблю загадывать наперед.
– Не будем об этом говорить, лучше проводите меня. На корабле найдется что выпить. Если поедем напрямик, это не займет и часа. Я знаю кратчайшую дорогу, по которой можно проехать только на джипе.
– Не понимаю, почему вы так мне доверяете?
– Вы человек, познакомивший меня с юпкетчером.
– Для меня юпкетчер – просто торговая операция, к тому же закончившаяся крахом, доказательством чему может служить хотя бы то, что я продал всего одного. Плохо рассчитал. Согласно теории одного немецкого психолога, сейчас мы переживаем эпоху «игры в реальность». Вот почему и происходит смешение реального и символического. Возникает жажда замкнутого пространства, желание забаррикадироваться, и, если к этому добавляется агрессивность, человеком овладевает жажда засесть в танке. Непонятно? И не нужно понимать, я прочел об этом в одной газетной статье. Вот тут-то и появилась мода, если это можно так назвать, на электронные чудовища, игрушечное оружие, телевизионные игры.
– Зазывала говорил, что юпкетчер не имеет рожек, поэтому-то его никто и не хочет покупать.
– Ну и ну. Мне кажется, вам лучше объединиться с этими зазывалами, чем со мной.
– Мне наплевать, что у жучков нет рожек. Когда придет время поднять корабельный флаг, я хочу изобразить на нем юпкетчера, он станет нашим символом.
– А что вы собираетесь делать с кораблем – продавать его или сдавать в аренду?
– Ни то ни другое – жизнь дороже любых денег.
Ступеньки кончились, мы оказались у двери в подземный этаж. Продавец насекомых взялся за ручку, но, не открывая двери, приложился к ней ухом.
– Там охранник, который следит, чтобы продавцы чего-нибудь не утащили. Нам опасаться нечего, противно только, что он станет нас обыскивать.
Он открыл дверь. Бесконечное множество звуков, под стать многообразию собранных на стеллажах продовольственных товаров, обрушилось на нас. Проход к стеллажам преграждал щит, но охранника не было.
– Пошли. – Продавец насекомых выставил перед собой чемодан, как форштевень корабля, и нырнул в лабиринт между стеллажами. – Пострадавший! Пропустите, пожалуйста! Пострадавший!..
Подлаживаясь к его выкрикам, я согнулся в три погибели и тяжело задышал.
На стоянке выстроились плотные ряды машин.
