скачать книгу бесплатно
– И надо захватить что-нибудь, чем тушить огонь, – сказал я. – Погоди, я сейчас принесу бутылку воды.
Я снова вернулся в дом, скинул обувь и поднялся по лестнице наверх к маме, она обернулась, услышав меня.
– Мы идем в лес, – сказал я. – Мне надо бутылку с водой.
– Может быть, лучше соку? Хочешь, я дам? Как-никак у тебя первый школьный день.
Я замешкался. Нужна была вода. Но это может насторожить, потому что я всегда предпочитал сок. Посмотрев на маму, я сказал:
– Нет. У Гейра вода, так что я тоже возьму воду.
При этих словах сердце у меня учащенно забилось.
– Как хочешь, – сказала она, взяла из шкафчика под мойкой пустую бутылку из-под сока, зеленого, почти непрозрачного стекла. Наполнила ее водой, завернула крышку и подала мне:
– Хочешь взять с собой пару бутербродов?
Я подумал.
– Нет, – сказал я. – Хотя да. Два с печеночным паштетом.
Пока она доставала и отрезала хлеб, я пошире открыл окно и высунулся наружу.
– Сейчас приду, – крикнул я.
Гейр серьезно посмотрел на меня и кивнул головой.
Когда она намазала бутерброды и завернула в пергаментную бумагу, я сунул их вместе с бутылкой в пластиковый пакет и побежал к Гейру. Скоро мы уже поднимались в гору. От жары асфальт на обочине размягчился и крошился. Там, где ездили машины, он был крепче. Бывало, мы, как кошки, растягивались на асфальте, чтобы пожариться на солнце. Но сейчас было не до того.
– Можно мне на них посмотреть? – спросил я.
Гейр остановился и выгреб из кармана коробок. Я взял его в руку и потряс. Совсем еще полный. Затем я его открыл. Все головки у них были красные.
Поскорей бы зажечь огонь! Поскорей бы огонь!
– И правда совсем новый, – сказал я. – А дома не заметят, что ты его взял?
– Да ну нет, – сказал он. – Вывернусь, если что. Пусть попробуют доказать!
Мы подошли к дому Молдена и ступили на тропинку. Трава была сухая и желтая, местами бурая. У Гейра строгой была мама, а папа добрым. У Дага Лотара оба были добрые, разве что папа чуть-чуть построже. У остальных строгим был папа, а мама добрая. Но ни у кого папа не был таким строгим, как у меня, уж это точно.
Гейр остановился и нагнулся с коробком в руке. Он вынул спичку и хотел уже чиркнуть о коробок.
– Ты что? – остановил я его. – Не здесь же! Тут все увидят.
– Да ну, – фыркнул он, но все же выпрямился и снова засунул коробок в карман.
Дойдя до вершины, мы, как всегда, обернулись и посмотрели вдаль. Я насчитал на проливе четыре белых треугольничка. У другого судна, побольше, на борту стояла машина вроде экскаватора. У причала на Йерстадхолмене стояли две лодки.
Скорей зажечь огонь! Скорей зажечь огонь!
Когда мы углубились в лес, я уже сам весь горел от возбуждения. Солнечные лучи лежали среди тени нависших ветвей, как маленькие дрожащие зверушки. Мы остановились за широким комлем поваленного дерева, я достал из пакета бутылку с водой и держал ее наготове, а Гейр нагнулся, зажег спичку и поднес маленький, почти невидимый огонек к торчащей из земли сухой травинке, каких там было много. Она тотчас же занялась. От нее загорелись соседние. Когда огонь сделался шириной со взрослую ладонь, я плеснул на него водой. В воздух поднялась слабенькая струйка дыма. И закурилась как бы сама по себе, без всякой связи с тем, что только что произошло.
– Думаешь, кто-нибудь видел? – спросил Гейр.
– Дым виден страшно далеко, – сказал я. – Индейцы подают дымовые сигналы на расстояние в несколько миль.
– А здорово горело! – сказал Гейр. – Видал?
Он ухмыльнулся и торопливо взъерошил пальцами волосы.
– Да, – сказал я.
– Попробуем в другом месте? – спросил он.
– Ага. Но теперь, чур, я буду зажигать.
– Лады, – согласился он и протянул мне коробок, одновременно высматривая, что бы еще поджечь.
Гейр всегда жил в нетерпеливом ожидании очередной нашей затеи, и она поглощала его целиком. Из всех, кого я знал, фантазия имела над ним самую большую власть. Когда мы в кого-то играли, например в путешественников, в моряков, индейцев, автогонщиков, астронавтов, разбойников, контрабандистов, королей, обезьян или секретных агентов, он мог играть так часами напролет, в отличие, например, от Лейфа Туре или Гейра Хокона, которым это быстро надоедало, и их тянуло поскорее заняться чем-нибудь другим: равнодушные к преображающему блеску воображения, они довольствовались вещами, как они есть, – вроде той старой машины, брошенной в молодом ивняке между детской площадкой и футбольным полем, в которой почти все было цело: и сиденья, и рычаг переключения скоростей, и педали, и приборный щиток, и бардачок, и двери; в их играх машина оставалась машиной, то есть тем, чем она была на самом деле, они выжимали сцепление, переключали скорости, крутили руль, поправляли разбитые зеркала бокового обзора, подпрыгивали на сиденье, изображая быструю езду; Гейра же увлекало как раз то, что можно привнести в игру от себя, например, что мы будто бы мчимся на этой машине, спасаясь бегством после ограбления банка, и будто стекла, осколками которых были усеяны резиновые коврики под ногами, выбиты выстрелами, и тогда одному надо вести машину, а другому ужом протиснуться в люк на крышу и палить оттуда в преследователей, – игру, которая могла продолжаться, пока мы не поставим машину в воображаемый гараж и не поделим добычу, а то и дольше, потому что как знать, не подстерегают ли нас преследователи, когда мы крадучись между деревьями возвращаемся домой на закате солнца? Или, например, что мы сидим не в машине, а в луноходе и вокруг простирается лунный пейзаж, так что, выйдя из машины, мы не можем передвигаться шагом, а только прыжками; еще, например, только нам с Гейром было интересно дойти до истоков одного из ручьев. Обычно я именно с ним отправлялся на поиски новых мест в лесу или возвращался в открытые ранее. Это мог быть старый дуб с дуплом внутри; бочаг посреди ручья; подвал недостроенного дома, наполненный водой; бетонный фундамент для громадной мостовой мачты; толстые тросы, протянутые через лес от прочной опоры к вершине горы, по которым можно было вскарабкаться на несколько метров; сарай-развалюха между Хьенной и дорогой на другой стороне, до сих пор остававшийся крайней точкой наших странствий, дальше которой мы пока не заходили, почерневший и осклизлый от гнили; два сломанных старых автомобиля; озерцо с тремя островками – каждый размером с болотную кочку, один из них целиком занимало дерево, простершее свои ветви над глубоким черным омутом, даром что находилось оно совсем рядом с дорожной насыпью; белая кристаллическая скала над тропой, ведущей к «Фине», где можно было отколупать кусочек камня; фабрика маломерных судов за мостом возле Гамле-Тюбаккена со всеми ее цехами, лодочными остовами, ржавыми блоками и станками, окруженными чудесной смесью запахов смазочного масла, дегтя и соленой воды. Все это пространство, протянувшееся километра на два во все стороны, мы исходили вдоль и поперек во время ежедневных походов, главное в этих открытиях и находках заключалось в том, что это – тайна, которая принадлежала только нам двоим. С другими ребятами мы играли в чижика и в прятки, гоняли в футбол или ходили на лыжах, а с Гейром мы отыскивали места, в которых было что-то особенное. Вот это и свело нас с Гейром. Однако в этот раз волшебство создавалось не местом, а нашим действием.
Поджечь! Поджечь!
Мы подошли к елке в нескольких метрах от нас. Нижние ветки, свисавшие до земли, серые и голые, выглядели бесконечно старыми. Я отломил одну двумя пальцами. Она оказалась хрупкой и едва не рассыпалась в труху. Вершина холма, где росла елка, была покрыта травой, такой же сухой и тонкой, пробившейся сквозь толстый слой сухой опавшей порыжелой, почти оранжевой хвои. Я встал на колено, чиркнул красной спичечной головкой по черному боку коробка и поднес спичку к травинке, которая тут же вспыхнула. Сначала пламя было почти невидимым, заметным только по дрожанию воздуха над травинкой, стебелек тотчас съежился. Но тут пламя подползло к метелке, медлительно и в то же время стремительно, примерно как масса потревоженных муравьев, которые ползут быстро, если смотреть на каждого в отдельности, и медленно, если одним взглядом охватить весь их строй. И вдруг пламя стало мне по пояс.
– Заливай! Заливай! – крикнул я Гейру.
Он опрокинул бутылку на пламя, огонь зашипел и сник, а я еще и ладонью прихлопнул его по краям низко стелющейся травы.
– Уф! – сказал я после того, как в один миг все прекратилось.
– Ну, вот и все дела! – засмеялся Гейр. – А ведь здорово горело! А?
Я встал на ноги.
– А нас никто не заметил? Пойдем на обрыв и проверим, не видел ли кто.
Не дожидаясь ответа, я поспешил по мягкой, поросшей мхом и вереском лесной почве в сторону деревьев. От внезапного ужаса все внутри меня сжалось, и всякий раз, как мысль касалась случившегося, там словно открывалась бездонная пропасть. Ой, что же теперь будет? Что теперь будет?
На выступе скалы я остановился у края и приставил ладонь козырьком ко лбу. Папина машина стояла во дворе. Но самого папы нигде не было видно. А что, если он вдруг был там и только что ушел в дом. Через лужайку шел Густавсен. А вдруг он видел и рассказал папе. Или потом расскажет.
Одна только мысль о папе, о самом его существовании, наполняла меня страхом.
Я обернулся к Гейру, он шел ко мне, болтая моим пластиковым пакетом. Маленький мальчик, вроде бы младший брат Гейра, играл в песочек у перекрестка. По дороге ехала в гору машина, гладкая, как насекомое, черное лобовое стекло смотрело перед собой невидящим взглядом, она свернула налево и скрылась.
– Ни в коем случае нельзя возвращаться прямой дорогой, – сказал я. – Если кто заметил дым, сразу обо всем догадается.
Ну, зачем, зачем мы это сделали?
– Здесь нас видно, – сказал я. – Пошли отсюда.
Мы отправились вниз по лесистому склону. Дойдя до подножия, пустились домой через лес, держась метрах в десяти от дороги. Остановились у большой ели с потеками смолы на коре, по цвету напоминающей жженый сахар, возле которой терпко пахло можжевельником, росшим по берегам широкого мелкого и мутного ручья, вокруг которого все было темно-зеленым. За тонкими стволами рябин виднелся наш дом. Я осмотрел свои руки, не осталось ли на них следов копоти. Нет, ничего. Только чуть пахло гарью, поэтому я окунул их в воду и вытер о штанины.
– Что ты будешь делать со спичками? – спросил я.
Гейр пожал плечами:
– Припрячу куда-нибудь.
– Если их обнаружат, не говори про меня, – сказал я. – О том, что мы делали.
– Не буду, – обещал Гейр. – Вот тебе, кстати, твой пакет.
Мы двинулись в сторону дороги.
– Еще будешь сегодня поджигать? – спросил я.
– Вряд ли, – сказал он.
– Даже с Лейфом Туре?
– Может быть, завтра, – сказал он. И вдруг просиял: – А может, принести спички завтра в школу?
– С ума сошел!
Он засмеялся. Мы выбрались на дорогу, перешли на другую сторону.
– Ну, пока! – сказал он и побежал вверх по склону.
Обойдя маминого «жука», оставленного возле мусорных ящиков за оградой, на проплешине с пожелтелой травой, я ступил на дорожку, ведущую к дому. Во мне снова пробудился страх. Папина красная машина так и сверкала на ярком солнце. Я шел опустив глаза: не встретиться взглядом, если кто-то смотрит в окно. От одной мысли об этом во мне подымалось отчаяние. Дойдя до крыльца, откуда меня было не видно, я стиснул руки и зажмурился.
«Господи Боже, – подумал я. – Сделай только, чтобы ничего не случилось, и я обещаю тебе, что никогда больше не буду делать ничего плохого. Никогда-никогда, обещаю и даю тебе честное слово. Аминь».
Я открыл дверь и вошел в дом.
В прихожей по сравнению с улицей было прохладно, а после яркого солнца казалось совсем темно. В воздухе стоял густой запах мяса, тушенного с овощами, я нагнулся и стал расшнуровывать ботинки, аккуратно поставил их на место у стенки и стал подниматься по лестнице, стараясь придать лицу обыкновенное выражение, а поднявшись, в нерешительности постоял на площадке. Как будет естественнее: зайти сразу к себе в комнату или заглянуть на кухню, чтобы узнать, готов ли обед?
Из кухни доносились голоса, звяканье приборов и тарелок.
Я что, опоздал?
Они уже сели обедать?
Нет, нет, только не это!
* * *
Как теперь быть?
Мысль повернуться, спокойно выйти, подняться на гору, уйти в чащу леса и никогда больше не возвращаться, прорезала и взорвала мрак уныния ликующими фанфарами.
Тогда они пожалеют!
– Это ты, Карл Уве? – окликнул папа из кухни.
Я проглотил комок в горле, встряхнул головой, поморгал и перевел дух.
– Да, – откликнулся я.
– Мы обедаем. Давай сюда скорее!
Бог услышал мою молитву и сделал, как я просил. Папа встретил меня в хорошем настроении, это я понял с порога. Он сидел за столом, вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, плечи его были расправлены, в глазах играл веселый блеск.
– Чем ты там занимался, что забыл про время? – спросил он.
Я уселся за стол рядом с Ингве. Папа сидел с торца справа, мама – с торца слева. На столе фирмы «Респатекс» – с ламинированной серо-белой столешницей в мраморных разводах и серой окантовке и блестящими металлическими ножками в резиновых колпачках – стояли коричневые обеденные тарелки, зеленые бокалы с надписью «Дуралекс» на донышке, плетенка с хрустящими хлебцами и большой чугунок, из которого торчала деревянная поварешка.
– Гулял с Гейром, – сказал я, потянувшись к чугунку, чтобы видеть, попался ли на поварешку кусок мяса.
– Ну, и где же вы были? – спросил папа, поднося ко рту вилку. В бороде у него застряло что-то бледно-желтое, наверное кусочек лука.
– В лесу, тут, внизу.
– Внизу? – спросил он, потом прожевал и проглотил очередной кусок, ни на миг не сводя с меня глаз. – А я вроде бы видел, как вы взбирались на гору.
Меня точно парализовало.
– Там мы не были, – выговорил я наконец.
– Что за ерунда! – сказал он. – И что же вы там, интересно, вытворяли, раз ты теперь не хочешь признаваться, что вы там были?
– Да не были мы там, – сказал я.
Мама с папой переглянулись. Папа больше ничего не сказал. Мои руки снова стали меня слушаться, и я наполнил свою тарелку и принялся есть. Папа положил себе добавки, движения его по-прежнему были плавными. Ингве уже поел и сидел рядом со мной, уперев глаза в столешницу, – одна рука на коленях, другая на краешке стола.
– Ну, и как провел день наш школьник? – спросил папа. – На дом что-нибудь задали?
Я помотал головой.
– Учительница как – ничего?
Я кивнул.
– Как там ее зовут?
– Хельга Тургерсен, – сказал я.
– Точно, – сказал папа. – А живет она… Она не говорила где?
