скачать книгу бесплатно
ЮПИТЕР
САТУРН
УРАН
НЕПТУН
ПЛУТОН
– Кажется, будто все они находятся рядышком. Но расстояние между планетами огромное, и чтобы добраться, например, до Юпитера, понадобилось бы много-много лет. Я хотел показать вам, насколько велики эти расстояния, поэтому одевайтесь, прогуляемся с вами до футбольного поля.
– Мы что, на улицу пойдем? Прямо на уроке?
– Да. Одевайтесь – и вперед.
Они повскакивали из-за парт и бросились к крючкам с одеждой, а я с пакетом в руках ждал их возле двери.
Когда мы шли к полю, они жались ко мне, и я чувствовал себя пастухом, таким непохожим на этих маленьких, озорных существ.
– Стоп! – я вытащил из пакета мяч и положил его на землю. – Вот это солнце. Ясно?
Они озадаченно смотрели на меня.
– Пошли дальше!
Еще метров через двадцать я остановился и положил на землю сливу.
– Это Меркурий, планета, расположенная ближе всего к Солнцу. Видите, где сейчас Солнце?
Все посмотрели на мяч, отбрасывающий на гравий коротенькую тень, и закивали.
Потом я разложил на земле два яблока, два апельсина, вилок капусты, кочанчик цветной капусты и, наконец, возле двери в общественный центр, виноградину, представлявшую собой Плутон.
– Теперь понимаете, какое огромное расстояние разделяет планеты? – спросил я. – Солнце отсюда выглядит совсем маленьким, а Меркурий – то есть сливу – вообще не видно. И вот это, – я посмотрел на детей, отрешенно глядевших на футбольное поле, – лишь совсем-совсем крохотная часть Вселенной! Крохотная-прекрохотная! Ну разве не удивительно? Земля, на которой мы живем, расположена в миллионах миль от других планет?
Осмысляя услышанное, некоторые думали с такой силой, что я прямо слышал скрип извилин; другие просто смотрели на деревню или фьорд.
– Ну, давайте назад, – скомандовал я. – Давайте-ка бегом!
В учительской я достал один экземпляр рассказа, скрепил страницы и протянул его Нильсу Эрику – тот сидел на диване и читал местную газету «Трумс Фолкебла».
– Вот рассказ, о котором я говорил, – сказал я.
– О, интересно! – сказал он.
– Ты когда прочтешь? Сегодня к вечеру?
– А что, прямо горит? – он взглянул на меня и улыбнулся. – Я после обеда хотел в Финнснес съездить. Кстати, поехали со мной?
– Ага, поехали. Это ты хорошо придумал.
– А рассказ твой я к завтрашнему дню прочитаю – и устроим с тобой коллоквиум, ладно?
Коллоквиум – от этого слова пахло университетом, наукой, учебой, девушками и вечеринками.
– Отлично. – И я направился за кофе.
– А зачем ты их на улицу водил? – спросил мне вслед Нильс Эрик.
– Да считай что просто так, – ответил я, – наглядно показывал Вселенную.
Когда я пришел в класс на следующий урок, три девочки стояли у окна и о чем-то оживленно спорили. Мое присутствие их, похоже, ничуть не смущало.
– Вы почему тут стоите и болтаете? – напустился на них я. – Урок уже начался! Вы кто такие? Вы ученики, ваше дело выполнять правила и слушать учителя!
Они обернулись, но, увидев, что я улыбаюсь, продолжили болтать.
– Эй! – возмутился я. – Живо по местам!
С медлительностью, которую я, вспоминая позже события этого дня, оценил как изысканную, потому что движения их были поразительно продуманными и привычная неуклюжесть вдруг сменилась горделивой женственностью, – они прошли к своим партам.
– Я прочитал то, что вы написали, – я принялся раздавать тетради. – Молодцы. Но пару моментов я хотел бы обсудить сразу, потому что это касается всех.
Они открыли тетради и прочитали мои комментарии.
– А оценок не будет? – спросила Хильдегюнн.
– За такое маленькое задание – нет, – сказал я. – Я попросил вас это написать, чтобы получше вас узнать.
Андреа и Вивиан сравнили мои комментарии у себя в тетрадях.
– Да вы почти одно и то же написали, – сказала Вивиан. – Что, лень придумывать было?
– Лень? – я улыбнулся. – Зато оценки у вас наверняка будут разные – думаю, тогда и радости у вас поубавится.
Дверь у меня за спиной открылась. Я обернулся. В класс вошел Ричард. Он уселся за парту возле стены и махнул мне рукой, словно разрешая продолжать.
Это еще что такое? Он меня контролировать будет?
– Во-первых, разберемся с диалектом, – сказал я. – На диалекте писать нельзя. Это запрещено. Надо писать «меня зовут», а не «меня звать», «скучно», а не «скушно».
– Но мы же так говорим! – возразила Вивиан, заерзав на стуле и поглядывая на Ричарда, но тот скрестил на груди руки и даже бровью не повел. – Говорим-то мы «меня звать», почему тогда писать надо по-другому?
– И Харрисон в прошлом году говорил, что можно и так писать, – добавила Хильдегюнн.
– Он говорил, главное – не правильно написать, а вообще хоть что-то написать, – подала голос Ливе.
– В прошлом году вы были еще детьми, – ответил я, – а сейчас уже старшеклассники. Существует, что называется, нормативный язык. Норма – единая для всех, кто живет в нашей стране. Говорить можно, как захочешь, но писать – либо на букмоле, либо на нюношке[19 - Букмол и нюношк – два государственных литературных языка Норвегии.]. Спорить тут бесполезно. Если не хотите получать тройки с двойками и чтобы в ваших тетрадях были сплошь исправления, то придется подчиниться.
– Ох! – Андреа посмотрела на меня, потом на Ричарда. Остальные захихикали.
Я велел им достать учебники, а потом, когда все раскрыли их, попросил Хильдегюнн почитать. Ричард поднялся и, коротко кивнув мне, исчез в коридоре.
На перемене я подошел к его кабинету и постучался. Ричард сидел за столом, и, когда я вошел, поднял на меня взгляд.
– Привет, Карл Уве, – сказал он.
– Привет, – ответил я. – Я просто хотел спросить, зачем ты ко мне на урок приходил.
Он посмотрел на меня – изучающе и вопросительно. Потом улыбнулся и прикусил нижнюю губу, по привычке, которую я уже успел за ним заметить, так что борода у него встопорщилась и придала ему что-то козлиное.
– Да я хотел посмотреть, как ты на уроке держишься, – проговорил он. – Я иногда буду захаживать. Среди вас много таких, у кого нет образования, и мне важно понимать, как вы справляетесь. Преподавать – это, знаешь ли, дело непростое.
– Когда у меня будут проблемы – я непременно скажу. Обещаю, – сказал я. – Будь уверен.
Он засмеялся.
– Это я знаю. Но речь не о том. Ты давай, иди отдохни чуток! – И он уткнулся в разложенные перед ним бумаги.
Таким образом мне показали, кто тут главный, и на несколько секунд меня охватило нежелание уступать, однако ничего другого мне не оставалось: сказать мне было нечего, да и в словах его не было ничего особенного, поэтому в конце концов я повернулся и пошел в учительскую.
Заглянув после уроков на почту, я обнаружил в ящике три письма. Одно было от поступившего в Ставангерский университет Бассе, другое – от Ларса, который теперь жил вместе со своей девушкой в Кристиансанне, а третье – от Эйрика. Он начал учиться в Техническом университете в Тронхейме.
Бассе описывал случай, произошедший с ним накануне переезда. Он привел домой девушку – или, скорее, женщину, потому что ей было двадцать пять – и в самый, как он это называл, интересный момент с ней приключилось что-то вроде припадка. Бассе испугался до смерти. Он писал, что у женщины начались судороги, тело ее тряслось и дрожало, он решил, что у нее эпилепсия, вытащил из нее член и вскочил.
«Карл Уве, я со страху чуть не умер! Я не знал, куда бежать – скорую вызвать или как. Вдруг она умрет! Я ведь и правда так подумал. Но потом она открыла глаза, потянула меня к себе и спросила, куда это я собрался. “Еще!” – стонала она. Прикинь? Оказывается, это у нее оргазм был! Вот как оно бывает у зрелых женщин!»
Я шел по дороге, читал его письмо и смеялся, но чувствовал, как меня что-то гложет, потому что сам я никогда ни с кем не спал, секса у меня не было, иными словами, я был девственником и не только мучился от стыда за то, что два года врал о своих постельных подвигах – причем и Бассе, и другие, похоже, мне верили, – но и изнывал от желания переспать с девушкой, неважно с какой, и испытать ощущения, которые регулярно испытывали Бассе и другие мои приятели. Каждый раз, когда я слушал про их геройства, по телу разливались одновременно апатия и желание, бессилие и сила, потому что чем дольше у меня не получалось ни с кем переспать, тем сильнее я этого боялся. Почти о любой моей проблеме я мог поговорить с кем-нибудь и облегчить душу, но об этой говорить было нельзя, никогда и никому, ни при каких обстоятельствах, и каждый раз, думая об этом – а случалось такое нередко, по несколько раз в час, – я чувствовал, как на меня опускается тяжелая темнота, непроглядная безнадежность, которая порой тотчас же уплывала, как туча мимо солнца, а иногда сковывала меня надолго, но независимо от того, какую форму принимала эта безнадежность, избежать ее я не мог – столько с ней было связано сомнений и мук. Получится ли у меня? Получится ли? Если я, несмотря ни на что, смогу устроить все так, как надо, и окажусь в одной комнате наедине с обнаженной девушкой, получится ли у меня вообще переспать с ней? Буду ли я в состоянии все это проделать?
Таинственность и двойная игра, которую я вел, не облегчали мне задачи.
– Знаешь, что написано на самом конце презерватива? – спросил, глядя на меня, Трунн. Была весна, перемена, и мы целой компанией стояли перед школой.
Он смотрел на меня.
Интересно, почему? Догадывался, что я вру про девушек, что я вру про секс?
Я покраснел.
Что мне ответить? Сказать «нет» и спалиться? Или сказать «да», чтобы меня вполне резонно спросили «и что же»?
– Нет, что? – спросил я.
– Значит, у тебя такой маленький член? – проговорил он.
Они расхохотались.
Я тоже засмеялся, с невыразимым облегчением.
Вот только Эспен – он, кажется, посмотрел на меня? Вроде как понимающе и оттого отчасти торжествующе?
Спустя два дня он подвозил меня вечером домой – мы с ним засиделись у Гисле.
– А у тебя вообще сколько девушек было, а, Карл Уве? – спросил он, когда мы проезжали по пологому склону возле Крагебуэна, где по обеим сторонам дороги выстроились старые ветхие дома.
– А тебе зачем? – уклончиво спросил я.
– Да просто спросил. – Он глянул на меня и снова посмотрел на дорогу перед нами. И улыбка у него на губах – она была лукавой.
Я нахмурился и изобразил сосредоточенность.
– Хм-м, – протянул я, – шесть. Хотя погоди-ка, нет, пять.
– И кто они?
– У нас тут что, допрос?
– Да не-ет, но ответить-то можно?
– Сесилия, ну помнишь, из Арендала, мы с ней встречались, – начал я.
За окном проплыл старый магазин, где я в свое время потырил немало сладостей. Его давным-давно закрыли. Эспен включил поворотник.
– Та-ак. – сказал он.
– Марианна, – ответил я.
– Ты и Марианну трахнул? – удивился он. – А я и не знал! Чего ж ты не сказал?
Я пожал плечами:
– Личная жизнь-то у меня тоже должна быть.
– Слушай, из всех моих знакомых о тебе я меньше всего знаю! Но это пока только две.
Крупный мужчина с огромным брюхом и вечно разинутым ртом стоял у забора. Он проводил взглядом нашу машину.
– Вот эта семейка – та еще, – сказал я.
– Ты давай не уходи от темы, – не отступал Эспен, – еще трех не хватает. Я потом про своих тоже расскажу, если захочешь.
– Ну ладно. Еще исландка – она прошлым летом работала в киоске с мороженым рядом со мной. Я тогда кассетами торговал в Арендале, и она однажды пригласила меня домой.
– Исландка! – восхитился Эспен. – Звучит прямо чудесно.
– Оно и было чудесно, – подтвердил я. – И еще с двумя просто переспал по разу. Я даже не знаю, как их зовут.
Мы съехали с последней горки. Вдоль реки стеной выстроились деревья. Внизу они расступались, так что видно было маленькое футбольное поле, где три фигурки целились в четвертую, стоявшую в воротах.
