скачать книгу бесплатно
– Я послезавтра приеду.
Уже на следующий день стало ясно, что мальчик резко пошел на поправку, язвы стали засыхать, а воспаление внушать оптимизм. Но вряд ли это была старухина заслуга:
«Не могу же я, выпускница лучшего медицинского факультета Европы верить в шептания, в дурацкую магию! Это бред какой-то! Чепуха! Это вполне может быть объяснено научно.»
Но тут внезапно в ее внутренний монолог вторгся какой-то чужой, странный, противный голос сознания, насмешливо спросивший:
«А чего ж ты не вылечила ребенка до старухиного прихода? Ты же видела, что у мальца рецидив с быстрой динамикой? И все твои лекарства бессильны?»
Растерянный дипломированный доктор пыталась парировать этому голосу:
«Но есть вещи, которые не могут быть объяснены, просто в силу недостатка информации!»
Насмешливый гость в ее сознании не унимался, иронизировал еще развязней:
«А почему ты считаешь, что метод старухи не может быть именно той информацией, которой ты не обладаешь? Возможно, что и лечение русской ведьмы объяснимо научно, просто ты, в силу своего невежества этого не понимаешь!»
Этот гнусный голос, нет, не голос, какая-то голосо-мысль, казалось, издевалась над доктором, но формально логика была безупречна.
Докторша раздраженно подумала: «Кто ты такой, черт возьми? И почему ты лезешь в мое сознание?»
Но голос только усмехнулся и более не приходил.
Это нечто новое: чужие, наглые мысли в сознании.
Очень возможно, Сара и вправду чего-то не понимала или знала однобоко, только со своей, доступной ее разуму и опыту точки бытия.
Нет, разумеется, надо сомневаться во всем, как советовал ее кумир Декарт, сомнение стало ее второй натурой, даже в вещах простых часто одергивала себя, если это принимало комические формы.
Но тут ситуация, когда полученные знания опровергались всем, что видела собственными глазами, но никак не могло быть объяснено рассудочно.
Можно, конечно, прикинуться дурочкой и тупо твердить о совпадении, только внезапное исцеление мальчика вопреки прогнозам всех умных книжек и медицинских справочников холодно и ясно констатировало факт. А с фактом спорить бесполезно, а даже и глупо.
Разумеется, Сара слышала о таких случаях на лекциях в Цюрихе, большинство профессоров над этим смеялось, говоря будущим врачам, что настоящий доктор пользуется только логическими категориями и не верит в бабкины сказки, заговоры и прочую ненаучную чушь. Лишь только один профессор Штайнер, ее академический руководитель, не смеялся никогда. Он, справедливости ради, и не утверждал обратного, уходя от темы, а только призывал учиться у всего, что врач видит и ощущает, каким бы парадоксальным или невероятным ему это ни казалось:
– Человек слишком мало знает, чтобы считать себя царем природы, парадоксальное – всего лишь не понятая ортодоксальность.
Сейчас Сара с теплотой вспомнила своего учителя и даже представила его назидательно поднятый указательный палец:
– Учись, Сара. Учись всю жизнь, учись у всего, что может принести тебе знание. Познание часто бывает неожиданным, приходит внезапно, иногда из мусора, иногда во сне, но оттого не становится менее ценным. Возможно, именно там, в куче дерьма лежит алмаз. Ищи его, даже если твои поиски будут казаться бесполезными и глупыми, даже когда будет противно. А главное – доверяй себе!
Трудным было это решение. «Полезно любое знание, даже фальшивое, ибо как еще можно отличить настоящее от ложного? Только путем сравнения. Если я попробую и у меня не получится, значит ли это, что старая ведьма ? мошенница? Нет… пожалуй нет, скорее я чего то не знаю и не умею.»
Сидела за завтраком над нетронутой тарелкой, рассеяно смотрела куда-то в угол. Эрнст спросил с улыбкой:
– Что-то случилось? Ты уже который день сама не своя. Надеюсь, у меня нет соперника?
Муж шутливо пытался ободрить жену. Саре пришлось рассказать о своей проблеме.
– Разве ты что-то теряешь?
– Эрни, а как быть с самоуважением? Как ты представляешь меня в роли шарлатанки? Черт возьми! Что за… задачки подкидывает судьба…
– Думаю, самоуважение тут ни при чем. Делай так, как подсказывает тебе чутье. Твое женское чутье.
Наконец, в третий раз старуха приехала, на той же телеге что и прежде, с тем же возницей. Теперь уже Сара с нетерпением ждала ее, встретила у входа. Старуха внимательно посмотрела на улыбающуюся докторшу:
– А ты умнее, чем я думала! Вижу, ты приняла решение?
– Да…
Сара на выдохе произнесла это слово, ноги сделались слегка ватными, подкосились, голова закружилась, но быстро с собой справилась.
Старуха проделала те же самые пассы, что и прежде, сопровождая шептаниями у ноги мальчика, повернулась к Саре:
– Всегда делай это не менее трех раз. Даже если видишь, что двух раз довольно. Три раза – это важно и не спрашивай, почему. Я и сама не знаю.
Они расположились в кабинете, доктор отпустила домой девушку, помогавшую в больнице в качестве медсестры.
– Пиши… Все, что я тебе скажу, ты должна выучить наизусть.
Старуха более часа диктовала быстро записывающей «ученице» тексты заговоров. Каждая такая «молитва» соответствовала какой-то болезни или дисфункции. Некоторые были смешными, если не сказать глупыми: «от головной боли,» например. Или «от живота».
Словом, Сара писала и не верила себе самой! Но приходилось верить.
– А теперь самое главное… Запомни Сара: то, что заговариваешь – не безобидно. Ты берешь на себя болезнь, пропускаешь сквозь себя же, а потом выплескиваешь прочь. У каждого это бывает по разному, как будет у тебя, я не знаю – поймешь сама. Перед заговором, если можешь, с утра ничего не ешь, это будет легче переносить. Также нельзя заговаривать в месячные. И никогда! Слышишь? Никогда не делай это, если ты немного выпила вина или пива. Иначе ты себя погубишь.
Последнее было лишним, Сара почти не употребляла алкоголь.
Перед уходом старая ведьма обняла докторицу, внимательно, как бы запоминая, смотрела в глаза:
– И еще одно. Никогда не отказывайся от благодарности, любой благодарности тех, кого ты лечишь. Даже если тебе это не нужно ? выбросишь потом. Отдашь кому-то…
Старуха подняла палец:
– Но никогда ничего не проси! Сами дадут, если хотят, это же их здоровье. Ты только посредник между даром и людьми. Остальное поймешь сама. Я скоро умру, но то, что тебе передала не может исчезнуть, если захочешь помереть, ты должна тоже передать это кому-то. Потом. Иначе долго будешь мучаться на этом свете… как я…
Последние слова старухи снова посеяли в сознании доктора медицины насмешку: «Глупо это все… и я дура, что дала себя вовлечь».
Сара пока что не понимала того, что приняла в свою жизнь, в свою душу, в свою сущность. Старая же ведьма с нежностью смотрела на докторшу, казалось, взгляд одухотворен, глаза внезапно увлажнились, но отчего-то старуха резко развернулась и поковыляла к повозке.
Возможность проверить свою новую стезю представилась очень быстро. Уже на следующее утро пришла молодая пара, новорожденный, двухмесячный ребенок их кричал не переставая вот уже вторые сутки подряд. Сара внимательно обследовала крошечного пациента, долго прослушивала стетоскопом, осторожно щупала животик, проверяла реакции других органов, но причины так и не обнаружила.
Давать младенцу успокоительное было опасно до тех пор, пока не будет ясного диагноза. Собственно, в этой ситуации ей ничего и не оставалось, как применить старухин метод.
– Подождите меня немного…
Из приемного доктор зашла в свой кабинет, быстро прочла пару раз нужный текст. Память отменна, слова запоминаются как песня…
На глазах ошеломленных родителей, никак не ожидавших такого, дипломированный доктор медицины трижды прошептала заговор, делая круговые движения ладонью и так же как старуха трижды дула на ребенка. Сара была взволнована, руки слегка подрагивали, ибо труден первый шаг.
Результат же превзошел ожидания: не прошло и двух минут, как детеныш заснул.
Сказать, что молодые родители были изумлены – не сказать ничего. Папа стоял с открытым ртом и хватал воздух. Мама плакала. Потом счастливые родители ушли.
Часы пробили одиннадцать, а Сара сидела на стуле, в своем кабинете, чувствуя страшную усталость, будто провела сутки на ногах. Внезапно в желудке что-то забурчало, творилось неладное. Пронизали рези, какие-то газы рвались наружу и вдруг они вышли. Эти газы не могли ниоткуда взяться, этого просто не могло быть!
Но это было. Через широко открытый рот, в пароксизме изрыгала из себя воздух, похожий на тигриное рычание, низкое и глухое.
Стали явственны старухины предупреждения, что надо пропустить через себя чью-то болезнь и выбросить прочь.
А старуха умерла в тот же день. Примерно в это же время, что двумя днями позже повествовал возница. Бубнил что-то про бессмертие дара, передавая последние слова старой ведьмы.
Более всего Сару испугало слово «бессмертие».
1933
Стало понятно вполне, что никакие уговоры на крестьян российских не действуют. Немецкие колонисты так же с усмешкою отказывались вступать в колхозы, отдавать свою живность, свои механизмы, инструменты, десятками лет заботливо собираемые, свою собственность и строения, продолжая обычную жизнь. И тогда советская власть перешла к решительным действиям.
Год выдался снова неурожайный, а поскольку никаких методов у советской власти кроме «отнять» не было, то действие это и произвели со всем пролетарским рвением.
У большевиков уже не оставалось вариантов, кроме насилия. Необходимо всем, всей стране показать, что неприятие сталинской модели обобществленной экономики означает только смерть, крестьянам не оставили выбора: либо ты вступаешь в колхоз, либо умрешь.
«Железным кулаком загоним человечество в счастье».
Сара с Эрнстом давно уже хотели уехать из страны победившего пролетариата, но всегда что-то мешало: в гражданскую войну было невозможно передвигаться на дальние расстояния, грабили и убивали всех и вся, понятно только одно: сиди на месте, может быть и уцелеешь.
Потом пришло послабление для крестьян, всем казалось, что самое плохое позади и сейчас будет только хорошее. Такое часто бывает с человеками: после того, как обезумевшая смерть отступает, выкосив на войне людей, принеся страдания, трагедии, слезы, обществу кажется, что наступило счастье. Что можно трудиться на земле, пользоваться результатами своего труда, растить детей, радоваться простым вещам и считать это милостью божьей.
Казалось бы: до войны всё то же самое, но это не воспринималось как высшее благо.
Вот только была только одна серьезная проблема в этой обманчивой свободе и наслаждении жизнью: границы были закрыты.
Когда же Сталин решил создать колхозы, стало совсем поздно. Разумеется, сейчас уже ни о каком бегстве из страны не могло быть и речи: кордон окружен плотным кольцом пограничных застав, пересечь границу тайными тропами практически невозможно. Всех жителей, кто обитал в приграничных областях к западу от Москвы, обязали под страхом всяческих кар, вплоть до смертельных, сообщать о подозрительных чужаках, шастающих в округе. Одновременно, за информацию такого рода ОГПУ поощряло жителей приграничных сел деньгами, продуктами, отдавали пустующие дома тем бездомным, кто изъявлял желание помогать органам. Многие отцы даже снаряжали своих шустрых мальчишек следить за проселочными дорогами, тропами, и сразу же сообщать, если заметят что-то подозрительное: на этом можно в то время неплохо прожить, ибо вознаграждение за информацию о бегунах давали весомое. Около пограничных застав тех лет стали популярны голубятни, любимое занятие местных пацанов. Но хобби, поощряемое властями, имело вполне практическое значение: голуби – дешевое и быстрое средством связи, если надо что-то сообщить, мальчишка, наблюдающий за тропинкой, отпускал птицу, с привязанным к лапе номером, когда кто-то из незнакомцев, хотя бы за несколько километров двигался в сторону границы. И тогда пограничники знали – где ловить нарушителя.
Советская власть быстро смекнула, что дешевле создать сеть стукачей, которые в голодной, разоренной стране не за дорого будут помогать пограничной службе. Официально же за несанкционированный переход границы в ту пору грозила смертная казнь, это называлось государственной изменой. Угроза расстрела – главный мотив, если кто-то собрался в бега. Если расстреляют, то все равно где. Свобода или смерть. Многие, из тех, кому грозила смерть, пытались обрести свободу, чаще всего с трагическим результатом.
Контрабандистов и промышлявших тайным переводом людей за кордон таким действенным стукаческим способом быстро вылавливали на «живца» – переодетого сотрудника ОГПУ и, не раздумывая особо, без суда и следствия расстреливали. Оформляли как нарушителей границы, против которых было применено оружие – любой нарушитель в те времена мог быть застрелен в «особой зоне», перед кордоном. Чуть позже это явление было даже «творчески» расширено, стало на некоторое время практически безразмерным: частенько сотрудники ОГПУ, а потом НКВД привозили к границе тех, от кого было нельзя избавиться «законным» порядком, да и заморачиваться было недосуг, расстреливали их прямо на границе, составляли протокол о неизвестных нарушителях, начальник заставы подписывал и как бы «передавал» их тела гостям-чекистам, быстро и без хлопот закрывая дело. Впрочем, после 1934 года уже не требовались такие мудреные способы внесудебных казней и к тридцать седьмому году ситуация предельно упростилась: не надо было изображать «пролетарскую законность».
На Волге все, кто жил в это время в сельской местности, могли покинуть ее, только если едут в город, на заводы, по планам индустриализации.
Но Эрнст сидел в тюрьме, Сара должна была его дождаться: пытаться устроиться на работу с плохой анкетой практически невозможным. Да и вызвало бы это только неприятности: принадлежность к дворянам, да еще немецким, означало в лучшем случае лагерь по надуманному обвинению. Хотя, скорее всего, быструю смерть.
План ее представлялся простым: уехать на завод, в одну из западных областей страны и оттуда попытаться переправиться через кордон.
Домой.
Потому сидела и терпеливо ждала мужа.
И дождалась. Тридцать третьего года.
Когда советская власть, не желая ждать проявления добровольности несознательных крестьян Поволжья, решила устроить стране показательную порку.
Это происходило не только в Поволжье, но и на Украине, в южной Сибири, на Дону, везде, где были хорошие условия для крестьянской жизни. Надо наглядно показать этим глупым, несознательным мелкобуржуазным недобиткам дорогу в их светлое будущее.
На Русь вернулось крепостное право, отмененное менее века назад. Вернулось в худшем виде, чем было к моменту реформы Александра Освободителя.
Трагедия в истории не всегда повторяется как фарс, часто она возвращается в виде еще большего горя.
Никогда в истории России свое население не уничтожали специально, ради самого уничтожения. Безумный Петр Первый не думал сколько крестьян ему надо кинуть в топку войны, но даже у него не возникало мысли убивать свой народ ради убиения.
Для решения этой показательной задачи отдельные сельские регионы страны были окружены войсками, у жителей насильно отняты и вывезены все продукты, пшеница, рожь, домашний скот. Входы и выходы, дороги, тропинки были блокированы солдатами ОГПУ. Официально же объявили, что некоторые районы Поволжья, Украины, Дона охвачены эпидемиями тифа, холеры, а значит, входы и выходы из районов эпидемий подлежат безусловной блокаде. Разумеется, никаких эпидемий не существовало и в помине, это только предлог.
В первую очередь выбирались те местности, где можно отрезать выход естественными преградами, реками, а в нужных местах разместить воинские части. Солдаты без всяких разговоров открывали огонь при попытке приближения кого-либо со стороны приговоренных к смерти жителей. Красноармейцев, простых неграмотных крестьян проинструктировали, что если со стороны деревни будут приближаться носители смерти, и если солдаты их не убьют, то самих солдат убьет эпидемия.
Потому неграмотные красноармейцы не думали. Стреляли как только видели полуживую человеческую фигуру, приближающуюся к ним.
Деревни, окруженные таким способом, обречены на умирание, это был искусственно созданный голод.
Вот в таком-то районе, которому советская власть предписала тотальную смерть, и оказалась Сара.
Аннендорф окружили красноармейцы, пришли ночью. Под утро у каждого дома стоял солдат с оружием и не выпускал никого за ворота.
Здоровяк Альфред Шуппе легко отстранил худенького красноармейца, перегородившего ему выход, но тот щелкнул затвором винтовки, выстрелил Альфреду в спину, прямо в сердце.
Альфред, незлобивый, всегда улыбчивый Альфред, никому и никогда в жизни не сделавший зла, лежал в луже крови. Дергались в конвульсиях ноги и руки. Тот самый Альфред, которого никто не мог победить: он был знатный и опытный борец на праздничных состязаниях в Аннендорф. Когда требовалось выставить кого-то от их общины для перетягивания пальцев, старинной немецкой мужской забавы, звали Альфреда.
Существовало такое в старые времена колонистов: двое мужчин хватали друг друга за согнутый крючком средний палец руки, упирались ступнями ног и тянули изо всех сил. Побеждал тот, чей палец остался неразогнутым. Альфи был непобедим, а для смеха брал по два пальца соперника, а своим одним, могучим средним разгибал.
Альфред работал на мельнице, а поскольку там мололи муку одновременно три пары жерновов, то и приезжали на мельницу в Аннендорф, бывало, по три деревни сразу.
Сохранялась тогда еще традиция в этих местах: на мельничный помол стекались крестьяне со всей округи, хвастались силой своих односельчан, выбирая самого крупного и сильного, а уж он должен был занести мешки наверх, по узкой лестнице и засыпать в тюрик, большой деревянный ковш для зерна.
Силачи брали по одному или по два больших мешка, тащили наверх, перед тем взвесив их на массивных мельничных весах. Это была непростая задача, кроме силы крестьянин должен обладать и ловкостью.
Побеждала та деревня, чей силач занес по мельничной лестнице в тюрик самый тяжелый груз. После этих мужских развлечений проигравшие должны угощать победетелей.
Но с Альфредом Шуппе никто из приезжих и не собирался тягаться, знали, что без толку: он легко брал под руки по мешку, третий ему грузили на плечи, да для смеха сажали мальчишку сверху.
Он оставался непобедим.
А теперь лежал на мощеных камнях у своего дома, застреленный в спину юным прыщавым красноармейцем в будёновке. Услышав выстрел, из дома выбежала его жена Лидия. Задыхаясь от внезапного ужаса, склонилась над телом своего, дергавшегося еще в агонии Альфи, но красноармеец так же, в спину, застрелил и ее.
Сначала пришельцы принялись за кирху. Искали золото. Невдомек им было, что протестанты не украшают золотом свои храмы. Тем не менее, все, что было в их церкви сколько-нибудь ценного, посуду, утварь, загрузили на подводы и вывезли. То же самое произошло и в местной управе.
Из деревенской больницы на 10 мест, которой и управляла Сара Беккер, где лежали 2 роженицы, несколько детей и старик, выгнали всех, вытащили медикаменты и инструменты, как попало покидали в ящики, и также загрузили на повозки. Затем больницу забросали сухим хворостом, дровами от близлежащих домов, подожгли. Сгорела быстро, хотя и сложена из кирпича, окна и двери распахнули для притока воздуха, потому горело весело.
Чуть позже, всех до единого жителей, со стариками и детьми, согнали на площадь, объявили карантин. Уверенными мужчинами в кожаных куртках было подробно рассказано, что в округе бушует эпидемия холеры, что она обязательно придет и сюда, что всякий, кто выйдет за пределы Аннендорф, будет расстрелян, дабы не распространять заразу.
