Сфера. Сборник

скачать книгу бесплатно

Сфера. Сборник
Лев Клиот

Можете ли вы представить, что ваш гнев способен принять материальную форму? Именно такой уникальной особенностью обладает Семён, герой повести «Сфера». Всю жизнь он пытался обуздать разрушительную силу, живущую внутри него, и не позволить ей стать смертельно опасной для тех, кто пытался причинить ему вред. Но однажды Семён узнаёт, что с помощью своего необычного дара ему суждено участвовать в спасении человечества.Невероятная фантастическая повесть, в то же время поднимающая вопросы выбора и чести, близкие каждому из нас, никого не оставит равнодушным.

Сфера

Пролог

Сёмка сидит в темной комнате под ключом. Это Ася, десятилетняя Сёмкина сестра, закрыла его в спальне. Она считала, что он мешает ей каждый раз, когда к ней приходят подружки. Аська знала, что он боится темноты, но это лишь добавляло ей садистского удовольствия. Она таким образом утверждалась в своем беспрекословном превосходстве над братом, мамином любимчике, который к тому же был вдвое ее младше.

Сёмка знал, что Аськины подружки, Таня и Юля, сейчас смеются над ним, и изо всех сил сдерживал себя, чтобы не разреветься в голос. Он панически боялся темноты. Герои многочисленных сказок, услышанных им и уже прочитанных самостоятельно, их изображения на цветных иллюстрациях – он помнил все до одного, и среди них были страшные персонажи. Они прятались по углам спальни, под кроватями, за занавесками. Он понимал, что, скорее всего, все это ему кажется, но до конца не был в этом уверен.

Нарастающий страх лишал его способности рассуждать, паника заполняла сознание, и он все сильнее сжимал в своем кулачке перочинный ножик – маленький, пятисантиметровый, с розовой пластмассовой ручкой, из которой вытащил, поддев за выемку в металле, короткое лезвие, надеясь в случае атаки защититься хоть этим, почти игрушечным, оружием. Страх постепенно сменила все возрастающая злость; обида на сестру переходила в ненависть и гнев.

Он чувствовал, что если немедленно что-то не произойдет, то он просто взорвется изнутри. Сёмка услышал, как закрылась входная дверь за подружками сестры и как повернулся ключ в двери его спальни. На пороге стояла Аська. Она смотрела на скорчившегося на полу брата, презрительно поджав губки. Того, что произошло дальше, Сёмка не помнил.

Позже ему об этом сначала осторожно рассказала мама, а потом – и сама Аська. Он, словно зверь, кинулся на сестру, которая, не успев сообразить, что происходит, подняла руку, успев защитить лицо. В эту руку Сёмка и вогнал лезвие своего оружия по самую рукоятку. Дикий Аськин визг, кровь на полу – эта картина будет восстанавливаться потом, а пока что перед ним была пелена, черная завеса небытия.

Пока Аське дезинфицировали и перевязывали рану, девчонка громко смеялась. Такая была у нее странность: всю жизнь Сёмкина сестра путала эмоции, всегда, когда нужно было плакать, она смеялась, и это вызывало у окружающих, которые в эту ее странность не были посвящены, осуждение – ведь она могла рассмеяться и на похоронах.

Рана не была опасной, и через полчаса Аська уже с аппетитом уплетала пирожное. Родителей больше беспокоил Сёмка. Он все никак не мог успокоиться: все эти полчаса он не плакал, он как-то нервно всхлипывал. Это было неконтролируемо, и он не мог заставить себя остановиться. Его просили рассказать, почему он ударил сестру? Он не отвечал. Аська сама рассказала, как все было, и отец пригрозил ей ремнем, чего она после такого серьезного кровопролития никак не ожидала. Мама весь вечер просидела с сыном, объясняя ему, что надо научиться сдерживать себя:

– То, что ты сделал, очень опасно. Ася, конечно, плохо себя вела, но ты мог совершить ужасное преступление, и тебя за это могли бы посадить в тюрьму.

Тюрьма очень сильно испугала Сёмку. Он представил себе пещеру, закрытую решеткой; в пещере страшные, грязные люди, в лохмотьях, с заросшими бородой лицами. Они сидят на камнях и на грязной, мокрой земле, и он среди этих людей должен будет жить до старости.

– Ты должен научиться сдерживать свой гнев.

– Что такое гнев?

– Это такое чувство, – мама задумалась: как объяснить маленькому мальчику, что значит это слово? Она и сама не была уверена, что сможет передать глубину этого состояния, присущего человеку, а может быть, и не только человеку. Может быть, их маленькая собачка тоже умеет гневаться. Мама улыбнулась: – Я пока не смогу тебе как следует объяснить, что это такое, просто когда ты будешь очень сильно сердиться и тебе захочется сделать что-то похожее на то, что ты сделал сегодня с Асей, останавливай себя, вспомни, как это плохо – и тому, кому ты можешь причинить боль, и тебе самому. Ты же видишь, как сильно ты теперь переживаешь.

– И еще, – чуть слышно добавил Сёмка, – в тюрьму могут посадить.

Мама его шепот расслышала и, как не пыталась быть строгой, но и на этот раз не смогла сдержать улыбку. Так в тот раз все и закончилось.

Двадцать копеек на мороженое – пломбир в вафельном стаканчике – Сёмке дали только после того, как он твердо пообещал есть его медленно, согревая во рту. Месяц тому назад ему удалили гланды. Слишком частая ангина пугала родителей больше, чем операция, которую провел лучший в городе хирург, близкий друг отца. Лето было в разгаре, и эскимо, стаканчики со сливочным или шоколадным мороженым в руках прохожих и друзей загорались в Сёмкиных глазах красными фонарями. Но он был мальчиком дисциплинированным и выполнял условия, которые ему были выдвинуты родителями: первое мороженое через месяц после операции.

Ему уже исполнилось шесть лет. Этой осенью начнется школа, так что он считал себя вполне самостоятельным человеком. Школа находилась прямо напротив его дома, нужно было всего лишь перейти дорогу. В соседнем со школой здании расположился магазинчик, в котором заполняли сифоны газировкой и продавали мороженое на развес. Туда-то, зажав в кулаке нагретую ладонью двадцатикопеечную монетку, Сёмка и отправился. В маленьком городке все друг друга знали, и тетя Валя, заполнявшая вафельный стаканчик, не поскупилась сделать горку над ним побольше.

– На, Семён Иосифович, наслаждайся, только не болей.

Сёмка вышел на улицу. Он постоял на тротуаре, подставив солнцу лицо, словно решил хорошенько нагреться перед тем, как в первый раз лизнуть заветную ледяную сладость. Солнце было таким ласковым, и так хорошо ему вдруг стало на душе… Впереди долгое лето! Страшная операция – он очень ее боялся – позади, и в руке у него мороженое.

Сёмка зажмурился, пропуская через прикрывшие глаза веки горячий, солнечный свет, свет цвета алой крови… В первую секунду, когда его качнуло от пробежавшего мимо большого мальчишки, он ничего не понял, и только во вторую секунду увидел, что его мороженое лишилось заботливо уложенной тетей Валей горки. Он не успел раскрыть рта, как другой мальчик, поменьше, на бегу запустив руку в вафельный стаканчик, зачерпнул еще треть его пломбирного счастья. Сёмка мог догнать этого второго, такого же маленького, как он, но в какое-то мгновение мамино «надо сдерживать свой гнев» его остановило.

Он потом расскажет ей, как все произошло, и запомнит это на всю жизнь, но в тот момент, как и в той темной комнате, когда он ранил свою сестру, Сёмка оказался за черной завесой небытия. Волна ненависти к тем, кто разрушил его праздник, так долго ожидаемое удовольствие, весь этот прекрасный день, поднялась откуда-то снизу, заполнила грудь, и он почувствовал, как его взгляд ударился в спину этого маленького воришки чем-то горячим, клубком сияющих нитей – так ему показалось.

Мальчик в это время перебегал дорогу. Его старший подельник ждал на другой стороне, слизывая с пальцев остатки украденной горки. Мальчик видел, что ему навстречу двигалась машина, но он бежал быстро, а машина была далеко и не представляла угрозы, но вдруг он замедлил бег и обернулся с выражением ошеломляющей растерянности на лице.

Его сбила зеленого цвета «Победа». Водитель успел среагировать, и удар бампера по застывшей фигурке пацана не убил его, а лишь отбросил на несколько метров, сломав тазобедренный сустав и крепко приложив головой об асфальт.

Сёмка видел, как подъехала «скорая помощь» и мальчика положили на носилки, слышал, как он кричал. Видел, как убежал тот, второй, большой. В нескольких кварталах от школы находился центральный городской парк. Там, на лавочке в одной из тихих аллей, Сёмка просидел целый час и только потом вернулся домой. Родители были на работе, сестра в пионерском лагере, и Сёмка слонялся до самого вечера по пустой квартире, не находя себе места.

На журнальном столике лежал проткнутый двумя спицами большой клубок шерстяных ниток. Мама по вечерам, если у нее оставалось время от домашних забот, всегда что-то вязала. Сёмка любил такие моменты, он пристраивался к ней поближе и просил что-нибудь рассказать. В этот вечер, накрывая на стол, она говорила с отцом об ужасном происшествии, которое случилось прямо возле их дома.

– Мальчик в больнице и, наверное, останется инвалидом. Вот что бывает, когда невнимательно перебегают дорогу, – добавила она, уже обернувшись к Сёмке, и погрозила ему пальцем.

Он замер в ужасе, ожидая продолжения этой истории: вдруг кто-то видел, с чего все началось. Но мама больше ничего не сказала, все соседки судачили об этом, но все, что они говорили, сводилось к тому, что мальчишка – бестолковый ротозей – буквально бросился под колеса проезжавшей машины.

Сёмка дождался, когда мама сядет в кресло со своими спицами, и, прижавшись к ней поплотней, стал рассказывать на ушко о том, что произошло с ним и с тем мальчиком на самом деле. Он боялся этого рассказа, но не мог сдержать переполнявшие его чувства. Мама разволновалась сильнее, чем он мог себе представить, и заставила повторить еще раз подробно. Когда Сёмка снова стал вспоминать, как все происходило, он вдруг схватил клубок с ее колен и показал ей:

– Вот такой шар из меня вылетел, только он был пустой внутри, он был такой, как если бы ниточки остались только сверху, и они все были золотые, – Сёмка немного подумал и потом, с некоторым сомнением, добавил: – Или огненные, и сильно крутились.

– Как крутились? – ошарашенно спросила мама.

Он положил клубок на паркет и крутанул:

– Как юла.

Глава 1

Семён привычным жестом потрогал медальон на кожаном шнурке. В серебряном цилиндре пряталась маленькая стеклянная капсула с почти прозрачной, лишь слегка отдающей желтизной жидкостью.

Семён Шлосберг застрял в Домодедово на долгих четыре часа. В самолете обнаружилась какая-то неисправность, и он сначала коротал время в ресторане, а затем переместился в бар. Джин с тоником уже несколько раз покидали его стакан и заполняли вновь. Настроение было ужасным. Проблемы, одни бесконечные проблемы. Если это черная полоса, то она безбрежна, а если у нее есть край, то как бы за ним не оказалась бездна. Бизнес в России, похоже, уже второй год у этого края, и в остальных регионах, связанных с Россией, дела не лучше.

А теперь еще и Левин, самый близкий друг, один из тех, с кем можно было быть до конца откровенным, находится в безнадежном положении в госпитале Мюнхена – рак легких. Этот полет к нему – прощальный визит. Володя позвонил вчера и еле слышно прошептал:

– Сёмочка, прилетай, пришла пора попрощаться.

Джин винтом вкручивался в сознание, разбередив то, о чем и вовсе не хотелось думать. Эти детские воспоминания, то, с чего все начиналось… Нет, он никогда не забывал тот первый случай с золотым шаром. Но очень много времени прошло до того момента, когда его жизнь столкнулась с по-настоящему страшным, с тем, что заставило его искать оправдание. Да, первое, что захлестнуло тогда: «Моей вины в этом нет. Это что-то необъяснимое, не подчиняющееся никаким законам. Я не преступник, не убийца. Никто, даже если я расскажу об этом на центральном телевизионном канале, не сможет предъявить мне обвинение». Но и оставаться в таком неконтролируемом положении он тогда больше не мог.

Впрочем, сказать, что он совсем не умел справляться с этим, было бы неправдой. После случая с мороженым мама решила, что это все-таки Сёмкины фантазии, и просто усилила внимание за его поведением. А он продолжал жить обычной жизнью маленького мальчика, но больше никому об этом случае не рассказывал. Он словно понял про себя нечто такое, что все равно не смог бы объяснить другим, но твердо знал: он от этих других отличается. Оставаясь один, он возрождал в себе это ощущение увиденного крутящегося шара. Он привыкал к нему постепенно, словно учился кататься на велосипеде. Ему долго не случалось использовать это умение, он этого боялся и, приручая шар, добивался лишь того, чтобы он не был опасным. Все это происходило в течение нескольких лет и вошло в ткань его жизни так естественно, как если бы он научился дышать под водой, и Сёмка уже перестал этому удивляться.

* * *

Лишь однажды, когда ему было лет десять, случилось то, что он впоследствии назовет «противоходом». Летом Сёмка с семьей жил в дачном поселке у озера. Он дружил со своим одноклассником Борькой Смирновым, большим толстым мальчишкой. Дружба при этом основывалась, главным образом, на соседстве и по дачам, и по школьным делам. Ссорились они обычно по мелочам, и Борька, пользуясь практически двойным преимуществом в весе, ставил точку в споре тем, что начинал с Сёмкой борьбу и всегда оказывался сверху. Сёмка не испытывал по этому поводу каких-то серьезных переживаний, наверное, потому, что внутренне был уверен: в настоящей драке он легко победит неповоротливого приятеля. Так и вышло.

Сёмкин отец, Иосиф Шлосберг, должен был получить по распределению на своем предприятии мотоцикл «Урал», но в результате сложных интриг этот мотоцикл достался какому-то областному начальнику, а Шлосбергу предложили «ИЖ Планету», сильно уступающий «Уралу», и отец согласился: не захотел ждать целый год, пока случай еще раз ему улыбнется.

Борька услышал дома, как его родители, обсуждая эту историю, назвали Сёмкиного отца дураком.

– Дурак Иосиф, согласился на такое барахло, лучше бы вообще ничего не покупал – деньги целее были бы.

На следующий день Борька, дождавшись первого намека на ссору, выложил эту родительскую оценку приятелю как аргумент в их разгорающемся споре:

– Ты дурак, такой же, как и твой папаша.

Борька не представлял, как сильно задел своего товарища. Для Сёмки отец был самым прекрасным и самым умным человеком на свете. Сёмка не был обидчив, легко прощал обычные среди детей дразнилки и колкости, но отец – это совсем другое дело, за это нужно было ответить.

Они играли в грузоперевозки, используя для движения своих игрушечных грузовиков дорогу, проложенную по куче желтого песка, приготовленного рабочими возле одной из строящихся дач. Строительство дачных домиков было в этом поселке в самом разгаре, и кругом валялось множество приготовленных или брошенных за ненадобностью материалов.

Когда в Сёмкиной душе зажглось то, чем он научился управлять, пришло решение дать волю гневу, но не тому, с шаром, а обыкновенному. Как-то само в голове сложилось: не здесь и не с таким, как этот толстяк, можно проявлять свои тайные возможности. Слишком необъяснимо и опасно в близком кругу это будет выглядеть. И значит, можно проверить себя, уравновесив эти возможности обычным способом наказания обидчика.

Сёмка вытащил из связки штапиков для укрепления стекол, лежавшей у стенки недостроенного коттеджа, длинный, треугольного сечения деревянный хлыст, взвесил его в руке, почувствовав пружинистость, и попросил Борьку повторить то, что он сказал. Борька, правда уже без энтузиазма, повторил про дураков и получил первый хлесткий удар по заднице. Взревев, он бросился на обидчика, привычно полагая, что, схватив его в охапку, повалит на землю и будет душить всем своим весом, но в этот раз Сёмка в его руки попадать не собирался. Он бегал вокруг толстяка и бил, приговаривая:

– Ну-ка, повтори! Не хочешь еще раз повторить, кто дурак?

Трость била Борьку по спине, по ногам, по заднице, и если он вначале ревел от злости и желания уничтожить эту мельтешащую перед ним неуловимую тень, то через несколько минут рев превратился в рыдания, и Борька побежал, ничего не видя сквозь слезы, размахивая руками в надежде защититься от обжигающих ударов. Но Семён его не преследовал, он стоял, спокойно помахивая свой палочкой, словно рапирой, и на душе у него было радостно: он сумел перевести свою злость в обычную, физическую, понятную форму.

Вечером во двор к Шлосбергам отец и мать Смирновы привели прятавшегося за их спины Борьку. Сёмкина семья ужинала за столом в летней кухне, и когда Борькин отец молча развернул сына к ним спиной и спустил штаны, все замерли в ужасе, разглядывая на белой Борькиной коже вздувшиеся синие полосы, покрывающие всю спину, ягодицы и толстые ляжки. Борька, застеснявшись уже взрослой Аськи, вывернулся из отцовских рук, натянул штаны и заплакал, уткнувшись в мамино плечо. Все посмотрели на Сёму:

– За что? – первое, что произнес Иосиф.

– Ни за что, – вступила Борькина мать. – Ваш сын – просто зверь! – И еще раз подтвердила: «Ни за что!».

Тогда все вновь обернулись к Сёмке, и уже его мать, схватив его за шиворот, повторила:

– За что?

Сёмка вырвался из маминой хватки и сделал шаг к Борьке:

– Пусть сам скажет!

Тот, шмыгая носом, делал вид, что никак не может справиться с застежкой на штанах, но когда поднял глаза и встретился взглядом с Сёмкой, промямлил:

– Я его папу дураком назвал.

Борькин отец сплюнул и дал сыну такого подзатыльника, что тот снова заревел в голос. С тем и удалились.

…Семён усмехнулся, вспомнив заплаканную Борькину физиономию, и решил встать с высокого барного стула, но джин ударяет сильнее в ноги, чем в голову, – пришлось остаться у стойки и заказать кофе.

Глава 2

Инета Ундрате вела свой черный «Фольксваген Гольф» по приморскому шоссе в сторону загородного дома Валдиса Курлайса, руководителя прибалтийского отделения шведской торговой сети «Римини». Рядом, максимально отодвинув сидение и предварительно скинув узкие лодочки на шпильке, вытянула длинные ноги ее коллега и подруга Инга Скривере. Дамы были в приподнято-возбужденном настроении: их вполне удовлетворил результат проведенного накануне конкурса на вхождение в сеть поставщиков.

Все их «клиенты» в непродовольственной товарной группе остались на местах. Вишенкой на торте стало очередное «нет» одной маленькой фирме и ее владельцу с труднопроизносимой фамилией Шлосберг. Но самой приятной новостью оказалось приглашение на уикенд к человеку, от которого очень многое зависело в их жизни, карьере и материальном благополучии.

Курлайс был видным мужчиной, впрочем, этот оборот речи не вполне описывал то, что испытывали обе эти женщины к высокому брюнету – умному, успешному, обладающему яркой харизмой, настоящему образчику их вожделений. Но всё это, разумеется, чисто гипотетически. Курлайс никогда не давал ни малейшего повода к каким-то иным отношениям, кроме рабочих. Впрочем, и дамы из черного «Фольксвагена» ни на что иное не рассчитывали. Их радость по поводу этого приглашения была иного рода.

В последние пару лет отношения с руководством и, в первую очередь, с Валдисом были если и не натянутыми, то слегка напряженными. И все из-за проблем, возникших, как им казалось, на ровном месте, благодаря этому неприятному типу, владельцу «Весты», маленькой компании торгующей аксессуарами.

Но вчера вечером Инета, докладывая Курлайсу о результатах конкурса, сообщила как бы вскользь о том, что «Веста» вновь получила отказ, подчеркнув, что решение было принято ответственной и квалифицированной комиссией.

Дело в том, что за несколько дней до начала этого мероприятия Валдис в очень корректной форме попросил ее быть по отношению к этой компании справедливой и выразительно посмотрел ей в глаза. Но, посоветовавшись с Ингой, Инета все-таки решила приложить максимум усилий для того, чтобы Шлосберг, доставивший ей столько неприятных минут, остался ни с чем, ну и, конечно – и это все-таки было главным – должны были остаться в поставщиках ее люди, ее «клиенты» – прямые конкуренты «Весты».

Курлайс не проявил при этом известии какой-то очевидной реакции, но маленький червячок сомнения в душе Ундрате остался, и он свербил до сегодняшнего утра, до того, как неожиданный телефонный звонок от «самого» не привел ее в самое прекрасное расположение духа. Он пригласил и Ингу, за которой Инета заехала по дороге.

* * *

Семён наконец занял свое место у окна в салоне «Боинга» и приготовился уснуть, но не смог. Впереди встреча с Левиным. Как нужно будет себя вести, какие слова подбирать? Он ненавидел всякое «давай держись» и знал, что Володя тоже не переносил эту дежурную жвачку. Левин был сильным человеком, реалистом, не терпевшим фальши. Они вместе прошли длинный путь мужского содружества. Познакомились на теннисном корте, потом Володя, заядлый лыжник, приучил Семёна с женой к горным лыжам. Вместе они объездили полмира, находя друг в друге близких по мировоззрению и убеждениям собеседников. Левин обладал сложной натурой, трудно сходился с людьми и лишь нескольких самых близких считал друзьями.

Болезнь подкралась к нему еще в далекой юности. В двадцать пять лет он попал в аварию: сломанные ребра, абсцесс, а через несколько месяцев обнаружили рак. Блестяще проведенная операция и лекарства из Франции (помогли близкие друзья отца) спасли его. Молодой организм спортсмена справился со смертельной угрозой. Но болезнь вернулась через тридцать лет, и лучшие немецкие врачи сумели лишь исключить невыносимые страдания. Володя угасал тихо.

Левин был единственным человеком, которому Семён рассказал о своей тайне, своей удивительной, необычной способности всё от самого начала. Тот отнесся с большим интересом, но спокойно, не досаждая лишними вопросами. Лишь однажды, крепко выпив в ресторанчике в швейцарских Альпах, долго всматривался в Сёмкины глаза:

– Слушай, а может, напридумывал ты все? Фантазии это. Может, покажешь этот шар, как он крутится?

Семён не ответил. А утром Володя извинился, сказал, что помнит, о чем спрашивал в ресторане, и про то, что шар этот золотой никто, кроме самого Семёна, увидеть не может, тоже помнит, но не сослался на то, что был сильно пьян, как сделал бы на его месте другой.

– Поверишь? Зависть заела пьяного, значит, сидит она во мне и трезвом, а я, чтобы кому-то позавидовать, очень серьезный предмет для зависти найти должен – цени!

Глава 3

Был еще один человек, которому Семён рассказал лишь небольшую часть того, что с ним происходит. Рассказал от охватившей его паники, спасаясь от себя самого. И, как оказалось, спасение в этом человеке он нашел. Так звери находят только им ведомую траву, способную вылечить их от ран или болезни. Зверь не может прийти к ветеринару, у зверя на этот случай есть свой, заложенный в генной цепочке, код.

Стюардесса предложила меню, Семён заказал томатный сок и сто грамм водки. Алкоголь увел от мрачной реальности, вернул к воспоминаниям.

После избиения несчастного толстяка Борьки серьезных инцидентов у Семёна не было.

Уже в старших классах случались драки, и он участвовал в них, используя «конвенциональное» оружие. Несколько лет он занимался классической борьбой и мог постоять за себя без применения своих особых возможностей. Два случая, тем не менее, он запомнил, когда эти возможности проявили себя в «облегченной форме».

Однажды в школу на танцы пришли курсанты из летного училища и, как часто случается среди разгоряченных близостью женской плоти молодых мужчин, началась драка из-за школьных девчонок. Курсантов было человек десять, а противостоять им решились трое ребят из десятых классов. Двоих курсанты смели сразу, и остался один, Женька Игнатьев, очень сильный парень, гроза школы и постоянный клиент участкового милиционера. Что-то в Сёмке, кроме всех иных его качеств, было такое, что позволяло ему находить отклик в душах отверженных, сходиться с людьми сложного характера. Вот и с этим Женькой у него был такой контакт: тот только с Семёном из всего класса и считался.

Курсанты взяли Женьку в круг, сняли ремни с тяжелыми латунными пряжками и стали молотить несчастного хулигана этими пряжками, словно цепами на току. Для верности будущие летчики предусмотрительно заточили края пряжек, и на стриженой Женькиной голове появились глубокие изогнутые кровавые змейки. Сёмка подоспел к тому моменту, когда Игнатьев начал терять сознание, и, если бы не Сёмкин шар, очень тихо пролетевший по курсантскому кругу, могли бы Женьку забить насмерть.

Трусливо наблюдавшие за дракой школьники с удивлением увидели, как курсанты, словно в игре «замри-отомри», замерли с повисшими на поднятых руках ремнями, а потом сбились в кучу, словно не один полуживой пацан противостоял им, а какая-то иная сила, только им ведомая, но очень страшная, и ринулись из школьного двора, сбивая друг друга, спотыкаясь, не разбирая дороги, под улюлюканье осмелевших школяров. А Женьку скорая увезла в больницу.

Только через много лет Семёну объяснят, почему он, мальчишка, обыкновенный, в общем-то, пацан, так осторожно, так щадяще и рационально использовал свой дар. Он ведь мог… Он мечтал воспользоваться этим даром, перемещаясь во времени и пространстве, каждый раз, когда читал или видел на экране сцены насилия: войны, концлагеря, теракты. Страдания и гибель маленьких детей – вот что волновало его больше всего. Но странным образом это чувство растворялось в обычной жизни, исключая возможность вмешаться и натворить больших бед.

Глава 4

Инга что-то говорила о проблемах с мужем, о своих подозрениях по поводу его неверности. Инета слушала ее сквозь пелену собственных переживаний, погружаясь в сладостное состояние уверенности в обретенном благополучии. Все в ее жизни и в семье как-то выровнялось: младший сын – серьезный, старательный мальчик, никаких хлопот со школой, спортсмен, может быть, даже с перспективой, тренер очень хвалит; дочка – уже невеста, в следующем году окончит школу, и ее ждут на факультете журналистики друзья мужа. Ну, не совсем мужа – они так и не расписались. Но теперь это уже не важно.

Арнис – актер, его невозможно оценивать по обычным, общепринятым меркам, она с этим уже давно смирилась и, что греха таить, слегка охладела. Стала встречаться с мужчинами, осторожно, не часто, но это только сильнее будоражило кровь. Теперь Инета вполне независима в финансовом смысле. От Арниса она если что-то и получала, то немного и время от времени. Мать – пенсионерка, а дом, двухэтажный особняк в престижном районе, оставшийся от отца, требует постоянных затрат. Дети, машина, да и самой, как Инга говорит, на задницу что-то приличное надо натянуть. Да, теперь она может всё это себе позволить, не рассчитывая больше ни на кого.

Два года назад, когда она заняла эту должность, в компании произошли серьезные организационные изменения, и их офис, прежде отвечавший за одну прибалтийскую республику, превратился в центр управления всем Балтийским регионом. Этому предшествовал серьезный коррупционный скандал, и большая часть прежних сотрудников была уволена. Под раздачу попали и виновные, и те, кто представлялся новому руководству неудобными по разным причинам.

Ей удалось занять нужное кресло и оказаться приближенной к узкому кругу. Тогда перед ней и открылись иные «возможности». Маленькая страна, фильтр отбора простой: нужны «свои»: родственники, друзья, любовницы, нужные люди для нужных связей – во власти, в спецслужбах, в СМИ.

Смена менеджмента повлекла за собой и смену поставщиков. Вот с этого и началось все приятное и – внутри что-то словно кольнуло иглой – неприятное. Инета нервно дернула ногой, и педаль газа, вдавленная в пол, заставила взреветь двигатель.

– Что с тобой?

Инга, несмотря на пристегнутый ремень, чуть не съехала с кресла.

– Да так, вспомнила, как мы начинали.

– Это ты Шлосберга в пол вдавила?