скачать книгу бесплатно
– О, поблагодарите от меня родителей за безупречное воспитание. Я бы даже сказал изысканнее – английское, – похвалил его Миша. Славик покраснел и подумал: «Лучше бы отец почаще ремень снимал. Или заставлял заниматься в секции по сноуборду». В то же время ему вспомнилось трудное детство Маугли, и он приободрился.
– В детстве я прочитал об одном индейский вожде, правда, имя его забыл. Так вот, он, в отличие от некоторых европейских королей, предпочитал не есть руками и по возможности не грешить. Хотя основу дизайна его берлоги составляли скальпы врагов, – делился своими мыслями о воспитательных методиках работник бензозаправочной отрасли. После двух сумасшедших по объему глотков ему на глазах похорошело, и он, интеллигентно протерев горлышко ладонью, протянул самогон Славику. Но тот возразил:
– Не могу, я к самому графу еду.
– Может, не поедешь к его сиятельству?
– Нет-нет, никак нельзя отказаться. Строгий этикет, вилька-тарелька и никаких подозрительных запахов.
– Гм, – задумался Миша и почесал колено. – Вижу, добрый ты малый. Другой клиент пнул бы меня или даже накатал жалобу в центральный офис «Мамули»… А ты раз, и выручил.
Он отхлебнул и еще раз задумался. Потом ударил вора по колену и сказал:
– Знаешь, друг, его сиятельство – человек не простой и даже опасный, особенно когда у него обостряется мания величия. Тогда он несносен и злопамятен. Помнишь, как у Шекспира – тогда он перед небом кривляется, как злая обезьяна…
– Конечно, любой пятиклассник наизусть знает: да так, что плачут ангелы над ним, хотя, родись они людьми, до смерти бы над ним смеялись. Только не помню, в чьем это переводе.
И они пожали друг другу руки.
– Ну вот. Взять этого несчастного малого, что качается на деревенской площади. Он влюбился в девушку-манекена у магазина «Мохнатый розовый фламинго» и украл ее, чтобы любоваться в условиях домашнего интима. Лавочник пожаловался графу. Граф арестовал молодого человека: где шуба? Какая шуба? Какая-какая – из канадской лисы! Не было никакой шубы! Была! Не было! Была, розовая такая! Не было!
– За эту шубу его и повесили? – поторопил рассказчика Славик, не любивший натуралистические подробности. Да и появляться затемно в графских владениях было бы бестактно.
– В том-то и дело, – вздохнул Миша, – именно за шубу. Только за другую. Граф обещал простить несчастного влюбленного, если тот вступит в его лейб-гвардию и будет служить три года без зарплаты. У бедного графа все несут службу без зарплаты. А гвардейскому офицеру при форме полагается носить шкуру барса. Так вот, любитель девушек-манекенов и эту барсовую шкуру украл.
– Какой негодяй!
– Да, некрасиво. Потом следствие показало, что никакой он не влюбленный, а чокнутый эколог. У графа как раз началась мания величия, и он его повесил. Вначале пообещал отсрочку, если воришка публично откажется защищать права животных. Но тот уперся, и все тут! И, как Достоевский перед казнью, процитировал Нину Андрееву: «Не могу поступиться принципами!» Я это все к тому рассказал, что при твоей профессии может получиться отвратительная история. Она, как утверждает историческая наука, любит повторяться.
Воровских дел мастер подозрительно уставился на Мишу.
– Я вроде тебе ничего про себя не рассказывал…
– А мне и не нужно, я и так про твои воровские наклонности все знаю! – ухмыльнулся ответственный работник «Мамули». – Меня святой Дулькамара научил видеть людей насквозь…
Оказывается, когда-то Михаил попал по распределению в Чеховскую районную оккультную лабораторию на должность эксперта-алхимика первой категории. В его обязанности входило, помимо тестирования образцов эликсира молодости, написание агиографии старца Дулькамары, местной достопримечательности. Дело было хлопотное – молодой лаборант таскался за старцем по лесным чащам и оврагам, где тот проповедовал и иногда бодяжил в дыму и копоти свои снадобья, ночевал с ним то на сырой земле, то в каких-то чеховских норах прямо на песке и камнях, которые учитель называл «заповедными».
Когда Михаил окончательно одичал, старец посоветовал ему уволиться по собственному желанию из оккультной науки и подобрать для себя место силы. Ученик послушался и выбрал бензоколонку «Мамуля, заправь меня!». Праведник Дулькамара, посетовав на то, что для внутреннего совершенствования перекрестки больше пригодны, чем загрязняющие атмосферу заправки, принципиально не возражал. С тех пор Михаил и жил на автозаправке, наполняясь ее энергией и заодно зарабатывая пенсионный стаж.
– Я не думаю, что он был великий магистр. Скорее, обкуренный шаман-самоучка. Но талантом внушения он обладал и кое-чему меня научил. Например, языку птиц, – признался, потупив глаза, бывший лаборант. «Саншайн» наполнил его душу нежным теплом, и он готов был открыть душу новому другу. Славик понял его намерения и протянул новому приятелю руку на прощание.
– Погоди, – вдруг сказал Миша и, достав из бездонного кармана фирменного «мамулиного» комбинезона вычурную квадратную поллитровку с лейблом «Амаретто», протянул ее Славику. Тот было запротестовал, отказываясь от такого дефицитного сувенира, но Миша был непреклонен.
–Этот «Амаретто» тебя выручит, когда граф подстроит тебе западню. А он на такие дела мастер. Ты сам из бутылки не пей, а предложи отведать графу или его подручным. И выйдет полный шикардос!
И он прокуковал что-то, вызвав восторженный гвалт в дубовой кроне.
Славик бросил бутылку на заднее сиденье и дал газу, не оглядываясь на прощальные возгласы нового знакомого «Адью, дорогой друг! Я навсегда запомню этот день! Если будешь неподалеку – забегай! Отобедаем где-нибудь, в бильярд раскинем!»
А зря. Не успела машина скрыться за поворотом, как бензоколонка исчезла, как будто ее и не было. Остался только громадный дуб с расщепленной верхушкой, вокруг которого появилась низкая позолоченная решетка. А на дубе возник памятный, размером с фирменный поднос трактира «Рога и хвост» медальон с изображением надменного женского лица и трогательной надписью «Дорогой мамуле».
3
Как раз в ту минуту, когда рослый шеф дворцовой охраны Сантьяго Опанасенко, он же и секретарь графа, в остроконечной каске с графским гербом доложил о прибытии гостя, Головкин наконец-то справился с нервным тиком и отбросил мысли о самоубийстве. Уже много лет граф был подвержен приступам идиосинкразии, которая передалась ему от матери – женщины неистовой и неимоверно страстной. Каждое ее любовное приключение кончалось нервным приступом. А однажды даму, не разобравшись в ее общественной значимости, увезли в уютную швейцарскую лечебницу Аркхем, так как она убеждала метрдотеля ресторана «Крапчатый олень» в том, что является профессиональной убийцей.
Граф же, будучи, как и его отец, добрым семьянином, достигал нервного возбуждения вовсе не от флирта на стороне. Поводом мог стать косой взгляд или смешок, не говоря уже об оскорбительном намеке, но чаще всего Головкин срывался в ожиданиях каких-либо неприятных ситуаций.
Ознакомившись с голубиной весточкой от анонима N, граф почувствовал в голове щипковый инструмент типа электронных гуслей, который резонировал через левый глаз. Он сердито захлопнул окно, чтобы избавиться от ворон, которые самозабвенно орали в парке в такт звуковым трелям в голове. И в этот момент задвигались его руки, они стали необычайно подвижными – теребили одежду, хлопали по груди и дергались сами по себе… Эти ожившие конечности наводили на графа страх. И было от чего: судя по записке, приезд экстравагантного гостя сулил графу неприятности. Да еще не обычные деревенские, а с криминальным оттенком.
То, что приезжий оказался воришкой, Илью Гавриловича не смутило и лишь прибавило забот. Воров он регулярно вешал, начиная с самого первого, по профессии скотника, которого граф возвысил до звания младшего сержанта-гренадера. И который, нарушив устав, украл шесть господских серебряных ложек и даже покусился на адмиральский кортик. Хотя любой военнослужащий знает, что ношение кортика положено, начиная с офицерской должности. Кстати, ложечки, как и шкура канадской лисы, до сих пор находились в розыске.
Но посетитель Печорин, он же якобы Борзов-младший, оказался воровских дел мастером, то есть носителем черного берета с черепом и отмычками, что делало его визит общественно значимым. Во-первых, он был известной фигурой в славянском преступном мире, хотя и не относился к его священным львам или, на индийском жаргоне, коровам. Во-вторых, его уважали романтические грузинские авторитеты. Когда-то грузины собирались и во владения Ильи Гавриловича подселить своего «королька» и открыть игорный зал с тайским борделем. Но граф инициировал кастрюльный марш сельских феминисток, и незваные гости, убедившись в низкой рентабельности местного бизнеса, убрались восвояси. Наконец, Печорина не трогали «чехи». Вряд ли эти парни из горных станов кого-то боялись, но предпочитали со Славиком не связываться. Очевидно, за ним кто-то стоял. Правильнее было сказать «стояли».
«Повесишь такого на свою голову», – нервно размышлял граф. Хотя в приступе мании величия он мужественно отбрасывал любые сомнения.
Напрашивался аналогичный встречный ход. В прошлом месяце, когда Головкин, слушая ирландский альбом «Zooropa», доедал сэндвич с ветчиной, появились с визитом два типа в черных очках со специальными инфракрасными фильтрами. Один был высокий и худой, второй – маленький и тучный, оба в одинаковых черных костюмах и черных начищенных ботинках. Одним словом, типичные «люди в черном» и с удостоверениями сотрудников спецслужб.
– Маньяки в деревне есть? – мрачно осведомился высокий агент.
– Незарегистрированных нет, – сбивчиво выпалил граф, хотя и зарегистрированных тоже не числилось. Маленький агент недоверчиво ухмыльнулся.
Гости обнюхали все закоулки дворца и парка, сфотографировали и обмерили Собачий холм, и даже взяли пробу земли возле погребения знаменитой в свое время суки Матильды. И исчезли на двухдверном маслкаре, оставив черную визитку с пожеланием «звонить по каждому подозрительному поводу». Естественно, монстр на колесах тоже был кромешно угольной расцветки.
«Нет, беспокоить этих парней мне пока не с руки, – раздумывал Головкин, взвешивая варианты. – Допустим, я найду безболезненный повод для казни вора, но от этой публики потом не отвяжешься… Что, если бросить его на съедение диким зверям?»
Своих свирепых животных у графа не водилось, но в местной «Гиппопотамии» наверняка можно найти парочку работоспособных львов. Достаточно всего недельку подержать чудовищ на рыбной диете, потом организовать вору экскурсию-сафари по местной фауне… А дальше дело техники, как сказал бы шеф-повар деревенской заготконторы «Заходи – обглодаем», сортируя свежую расчленёнку.
Кроме того, в позапрошлом месяце в деревне гастролировал «Кэт-хауз» Афанасия Львова-Черного. В задушевной беседе во дворце за картами и кофе с ликером лучший, по его словам, ученик Куклачева пожаловался графу, насколько бесперспективно работать с кошками. Это ленивые существа с кучей комплексов, особенно черные и дымчатые. На них, по его словам, не напасешься кошачьих консервов, а один кот-неудачник по кличке Ганнибал Лектер даже стал выпивать и в конце концов сошел с ума. Львы такие же идиоты, подытожил он.
– Ах, если б я мог приобрести в кредит парочку тигров! – и Львов-Черный вздымал искусанные руки к высоком потолкам графского кабинета. – Как бы я с ними схватился в неравной схватке… Знаете, какой мною придуман оглушительный рекламный ход? На представлениях будем страховать зрителей на случай смерти от страха. Бесподобно, а?!
Идею страховки склонных к инфаркту и нервным припадкам зрителей Головкин одобрил, а вот ролевая игра с таежными хищниками показалась сомнительной затеей. К тому же дрессировщик так налегал на ликер, что граф не удивился бы, получив известие, что тот обанкротился и повторил трагический путь Ганнибала Лектера.
Да, надо будет при случае дать поручение Анониму составить послужной список кровожадных особей в «Хищных тайнах Гиппопотамии». В перспективе в угоду зрителям можно будет разнообразить казни гладиаторскими боями с млекопитающими.
Но виселица все-таки была предпочтительней. Одни слова «приговорить к казни через повешение» и «на рассвете повесить» уже ласкали душу графа. Он словно снова превращался в кудрявого мальчугана, снова открывал свое сокровище – «Щелкунчик и Мышиный король» в старинном телячьем переплете с золотистым обрезом. С каким наслаждением читал маленький аристократ историю о том, как крысы сожрали лучшую королевскую колбасу. Именно за это опечаленный отсутствием обеда монарх отправил каждую десятую мерзавку на виселицу.
А в кабинете напротив портрета героического адмирала Илья Гаврилович повесил аллегорию «Сорока на виселице» Питера Брейгеля-старшего, которая олицетворяла одну мудрую вологодскую пословицу «Дорога к виселице ведет через веселые лужайки с девушками». Хотя эпизод с крестьянином, присевшим неприличной позе в углу картины, казался ему перебором.
«Ну хорошо, а за что я его повешу? Нужен строго законный повод», – уныло подумал Головкин и хотел погрызть ногти, но пальцы не слушались и судорожно барабанили по губам.
Шеф дворцовой охраны терпеливо ждал решения хозяина, поглаживая рыжий лоб невозмутимого графского пойнтера Ибраила. Если Илья Гаврилович поманит в пространство указательным пальцем, украшенным старинным армянским перстнем, то визитера можно впускать в дворцовые покои. И наоборот – спустить с помпезной дворцовой лестницы, если большим пальцем граф резко укажет вниз.
Впрочем, в некоторых случаях пальцы аристократа выдавали более сложные комбинации. Так недавно получилось при посещении дворца флегматичной эстонской Лизой Вик, представительницы благотворительного фонда «Стюардессы Прибалтики, исчезнувшие в Бермудском треугольнике». Тогда граф соединил большой и средний пальцы на одной руке, и Опанасенко решил, что граф собирается предложить Вик остановиться и погостить во дворце одну-две ночи. По слухам, когда-то графиня тоже работала модельной стюардессой где-то в Скандинавии.
Но, оказывается, требовалось лишь уточнить размер запрашиваемого пожертвования. Пришлось шефу дворцовой охраны надеть лицо идиота, наступившего на собачьи фекалии, и виновато раскланиваться перед графом, прижимая руки к ляжкам на прусский манер. А эстонка, походкой напоминавшая муху после зимней спячки, получила чек на половину суммы за вычетом кэшбека.
– Ну что же поделаешь, Сантьяго, подавай сюда этого негодяя, – и граф обреченно сложил ладони в молитвенном жесте. Опанасенко строевым шагом покинул хозяина, и через секунду в кабинет влетел Печорин. Он словно прятался за дверью и, как и Опанасенко, только ждал необходимой команды.
– Ваше сиятельство, я дико рад поприветствовать вас! – забыв поклониться, Славик восторженно тряс руки графа. – Представляете себе – вы первый граф в моей жизни!
И в порыве чувств Печорин хотел прижать графа к груди. Но Головкин предусмотрительно отпрыгнул назад. Прошлой осенью в аналогичной ситуации, когда у него неофициально гостил руководитель белорусской делегации некто Георг Милославский, с жилетки графа пропал мальтийский орден госпитальеров. Как и серебряные ложечки, орден до сих пор находился в розыске.
– А до меня тебе попадались одни лишь бароны и виконты, – сострил граф.
– Что вы, граф, баронов тоже не было, хотя я постоянно высматриваю их в толпе, – расплылся в улыбке Славик. Он с любопытством оглядел обстановку кабинета: голова мрачного кельтского идола соседствовала с обломком античного сосуда из Геркуланума, коллекцией африканского оружия и черепом с идеально ровной дырой на лбу. Стену украшал великолепный портрет адмирала, которого мастер изобразил с худощавым мужественным лицом и стальным взглядом. Ладонью в кружевной манжете предок графа грозно сжимал рукоятку кортика.
Но когда взгляд вора упал на картину, висящую на противоположной панели, он напрягся. В его понимании украшать стены изображением виселиц или гильотин, да еще в компании со зловещей сорокой было не к добру. Не зря художники ренессанса частенько рисовали мадонну с птичкой на руке в качестве символа того, что в будущем рок сулит Иисусу страдания и печальный конец.
Впрочем, удачливому вору было не привыкать к зловещим намекам судьбы: и у нее бывают промашки и заблуждения. Ну, а если обстоятельства припрут так, что на горизонте замаячит петля висельника, у него была наготове такая фразочка: «Еще минутку, господин палач». Говорят, так любил говорить один неунывающий призрак, прогуливаясь ночами по Гревской площади в Париже.
– Ах, какой миленький песик, – кивнул Печорин в сторону пойнтера. – Он тоже носит благородный собачий титул?
– Конечно! Разве ты не видишь, какой у Ибраила подъем ноги? Тонкая лодыжка – признак породы… Что, супостат, выпьешь со мной? В наличии шабли, мятный коктейль со льдом, виски «Белая лошадь» или островной вариант. А, может, по «Зубровке»? – предложил граф.
– А выпьем! – воскликнул вор. – Мы люди неплохие, как вечер мы бухие… Винцо для кацо, как говорят в Неаполе!
И они ударили по шабли и закусили ломтиком яблока.
– Ну, а теперь хватит играть вокруг да около, милый друг! Нам все известно! – граф окончательно взял себя в руки и вызывающе посмотрел на Печорина. Для убедительности он уселся в кресло и закинул ноги на стол. Славик решил не отставать и, сдвинув рекламные проспекты и зажигалку в виде кольта 45 калибра, присел на журнальный столик в стиле какого-то Людовика.
– Простите меня, сиятельный граф, что сразу не признался. Да, я несчастнейший из людей, ибо выбрал профессию вора. В знак примирения я готов немедленно застрелиться!
И Славик схватил было кольт, но граф сделал предупредительный жест, скрестив руки на груди. И вор продолжил:
– Уже с раннего детства я начал постигать азы этой проклятой профессии и прибегать к мелкому воровству. И в наказание мой добрый отец прятал игрушки, хотя надо было меня хорошенько выпороть и поместить под домашний арест. Но, увы, папаша был неграмотный и ни разу в жизни не открывал книгу доктора Спока…
– Болван твой жестокий отец, – растроганно сказал Илья Гаврилович, – моя матушка не расставалась с этой удивительной книгой!
– Естественно, я стал остервенело воровать еду и игрушки в торговых моллах и специализированных лавках. Нас была целая банда. Мы не гнушались посещать даже магазинчики «Четыре лапы» и «Кеша на Гавайях»!
– Да, я помню эти ужасные времена. Таблички на улицах и в переходах «Осторожно, в супермаркетах работают карманники», объявления по телевидению и радиоточкам, кошмарные ночные сирены и вой собак. Надо было сразу тебя повесить!
– Не говорите, граф, я рос таким подонком!
– Кстати, ведь тогда еще постоянно пропадали ведра. Как сейчас помню: манехинские воруют ведро у трухинских, трухинские тырят в Бертолетовке, а местные – снова у манехинских… Когда они успевают украсть и зачем, непонятно… Уже по десять ведер у каждого в запасе, а они все воруют. Коллекционеры… И ужасно довольны своими подвигами! Да, были времена – сколько рук поотрубали!
– О времена, о нравы! Помните, граф, у Вийона:
Когда ни вера, ни закон ни впрок,
Когда ты – вор, слывешь совсем пропащим,
Куда несешь ты золота мешок?
В таверну, прямо к девочкам гулящим.
При воспоминании о «гулящих девочках» глаза графа шаловливо блеснули. Он вспомнил, как в Марианских Лазнях он гулял как раз с такой… Тогда он еще стибрил в отеле изящную дверную карточку с двумя надписями. На одной стороне было написано «ПРОШУ НЕ БЕСПОКОИТЬ», на другой значилось «ПРОШУ УБРАТЬ КОМНАТУ». Вывешивая ее на наружной стороне двери кабинета, Головкин таким образом регулировал во дворце поток посетителей.
– Наверное, просьба убрать комнату у тебя должна вызвать профессиональное любопытство… Так и тянет зайти в опустевший гостиничный номер? Или ты, как и отец, грамотой не владеешь?
– Увы, ваше сиятельство, с трудом могу я отличить женскую туалетную комнату от мужской. Только по юбочке или панталонам. А на табличках с просьбой об уборке, как правило, рисуют пылесос или служанку с пипидастром, – Печорин скромно промолчал, что владеет не только русской грамматикой, а знает еще и английский, и итальянский жаргонами. – При воровском обучении важнее поставить каллиграфию рук и ног. Впрочем, голова – вещица тоже не лишняя.
– И где же ты обучался, негодник? – сказал граф, указывая на «Зубровку». Вор налил и нарезал яблоко.
– Сбежав из домашней одиночной камеры, я поступил в школу мелких карманников в Дважды-Дванте. Когда арестовали нашего директора, я в Трижды-Тринте продолжал учение. После получения красного воровского диплома меня без экзаменов пригласили в престижный мафиозный колледж на Пять-ю-Пятце. Факультативно прошел курс МБА «Семью семь для медвежатников». И сейчас подумываю о диссертации.
– Ха-ха-ха, шуточки будешь шутить?
– Простите, граф, грешен. Как говорил один из моих учителей, веселый джентльмен Фейгин, даже в самые трагические времена с Олимпа частенько раздавался божественный хохот. В его лондонской шайке я научился курить трубку и чуть не пристрастился к джину, но самое главное – стал блестящим карманником. Тем более, что других вариантов не существовало: посредственных учеников Фейгин нещадно порол. А если и порка не помогала… Вы сами знаете, каким бывает воровской конец!
– Знаю, несчастный, как и все жители деревни. Танцы под виселицей – их любимое развлечение, – и граф кивнул на картину с сорокой, на которой крестьяне весело отплясывали в ожидании шоу. – И что же, после скучного сырого Лондона тебя потянуло на родину? К русскоязычным девочкам из баллады?
– Меня потянуло на юг, ваше сиятельство. В Фуоригротте, близ Неаполя, как раз открыли колледж для воров. И начальником этого заведения назначили знаменитого Винченцо Перуджу, похитителя «Джоконды».
– Что-то припоминаю…
– Конечно, вы не могли не слышать, дорогой граф! Благодаря мастерству наставника наша школа чрезвычайно процветала. Скоро число краж в Неаполе достигло устрашающих размеров.
– Вот-вот, вспомнил. Тогда-то и украли мой бумажник. Правда, эта неприятность произошла в Лувре.
– Простите нас, сэр, – потупился Печорин, – зачастую нашего шефа прямо-таки ностальгически тянуло назад к «Джоконде». Обычно его сопровождали ученики или, как он привык нас называть, адепты. А проживание в Париже недешево. Там я попался в первый раз…
– И поделом – каждый труд требует награды. А как бы ты прославил свой малопочтенный род, если бы тебя повесили в самом Париже!
– Что вы, ваше сиятельство, французам больше по сердцу гильотина. Правда, последние годы она ржавеет без пользы – там, как и в Британии, отменили смертную казнь. Что же касается моих грешных дел, я в полной мере оценил церемонию награждения через римские каменоломни. И решил больше никогда не попадаться. С тех пор держу слово!
– Я меня таких глупых запретов нет, и ничего попусту не ржавеет, – заверил его граф и сделал такое выражение лица, словно собирался объявить новый политический курс. – Могу казнить столько, сколько хочу и кого хочу, а могу проявить снисходительность. Конечно, в разумных пределах. Это право – одна из пяти отличительных черт настоящего аристократа.
– Увы, ваше сиятельство, настоящие воры, в отличие от графов и баронов, редко бывают снисходительны. Но и у нас есть свои правила: мы придерживаемся целибата и стараемся не грабим население с низким прожиточным уровнем жизни. В былые времена запрещалось воровать пищу у животных, но теперь, когда хищение предметов роскоши стало обычной практикой, эта норма устарела. А, простите, что еще выделяет знатного аристократа в обычной толпе? Ношение крупных бриллиантов?
– Это китч, позерство! Истинного аристократа отличают превосходная родословная, подтверждаемая документами и артефактами, подагра и утонченная, несколько женственная лодыжка. А последнее время прибавилась и бедность. Но не думай, что ты получишь возможность откупиться. И не надейся!
– Тогда предлагаю вернуться к снисходительности, – попросил Славик, покосившись на картину с виселицей. Потом он налил в квадратные бокалы виски, что не вызвало возражений графа.
– Моей милости заслужить непросто, – взглянув на портрет адмирала, горделиво отчеканил Головкин. – Ты хвалился, что высочайший мастер своего дела. Как, примеру, Марадона или китайский теннисисты. Я имею в виду, конечно, пинг-понг.
– Скромно промолчу, ваше сиятельство. Хотя у аргентинца, кроме ног, была еще и божественная рука, а у меня обычные крестьянские лапы.
– Так вот, я собираюсь тебя испытать. И если ты докажешь свое мастерство, то вольному воля. А если оконфузишься, то познакомишься с моим палачом, у него как раз дочка на выданье. И будет у тебя незабываемая свадьба и целых три дня веселья. В первый день – китайская казнь. Это когда тебя расфилеют на тысячу кусочков, но не до конца. Надо же оставить что-то на следующие дни…
– Дорогой граф, так хорошо сидели, и на тебе! После поговорим про свадебные торжества, давайте лучше перейдем к делу, – обиженно сказал вор, беря в руки бутылку оливкового оттенка с односолодовым виски «Jura». – Как будто я отказываюсь… Что за задания вы для меня выдумали? Только давайте самые трудные, иначе мне после Лувра будет неинтересно.
– Прекрасно! – и граф поднес бокал к губам, ощутив тончайший аромат оленьего навоза. Его отец, почетный член земского комитета по скотоводству, обожал запах коровьего «повидла». По его распоряжению вентиляционную трубу провели из хлева непосредственно в спальню. Спустя сорок дней после смерти родителя Головкин заткнул вытяжное отверстие, но с годами его охватывало желание снова ощутить забытые запахи из детства: сладковатый душок от камешка карбида кальция или «мокрый» запах болотной пиявки. Поэтому и любил граф посидеть у камина с односолодовым виски, вспоминая отца, который здесь же в гостиной сушил сапоги, залитые кровью жертв первой осенней охоты…
– Для начала ты должен украсть из конюшни, которую крепко охраняют мои спецы, «золотую» лошадь. В следующий раз поручу тебе принести обручальное кольцо моей любимой жены – женщины строгой и добродетельной. Хотя и со странностями, – граф поежился, словно от холода. – В перспективе я планирую возвести ее в сан святых. Осталось соблюсти некоторые формальности: подобрать свидетелей ее чудес, уволить пастора, который вздумал мне возражать, составить список гостей священной церемонии…
– Граф, я все понял. Но хочу предупредить, что чудеса и пастор не относятся к моей компетенции.
