скачать книгу бесплатно
Нога, почувствовав, что о ней вспомнили, противно заныла. Я понял, что лежать больше не могу. Вскочил и подошёл к Маринке.
– Тебе помочь с уроками?
3
– Дима, быстрее, пожалуйста, мне нужно посуду мыть, – мама металась по кухне с косметичкой в руках. – Почему ты всё время копаешься?
Я быстро проглотил остатки омлета и залпом выпил чай. Горло неприятно обожгло. Наше утро всегда превращалось в бесконечную гонку, в которой никогда не было победителей, но зачастую встречались проигравшие. Те, кто опоздал, в школу или на работу.
Маринка сидела в прихожей, причесанная и одетая, и, казалось, являлась островком спокойствия в буйном море утренней квартиры.
Я натянул джинсы, застегнул рубашку и схватил рюкзак. Сгрёб со стола тетрадь по истории, учебник по английскому и кое-как запихнул внутрь. На секунду задумался, что бы взять ещё. На полке над столом грустил учебник по истории Древнего мира, который я вчера так и не взял с собой. Я поразмыслил немного и решил, что всё равно уже не смогу ничего прочитать. А знать восемь вопросов из десяти очень даже неплохо.
– Мы выходим! – я подумал, что не знаю, откуда у папы такой громкий голос. Иногда мне кажется, что я не всё знаю о его работе.
Из подъезда мы выбежали на пятнадцать минут позже обычного.
***
– Ну что, господа, вы не устали? – Евгений Викторович добродушно оглядел парты и погладил бороду. – Я понимаю, что у нас дополнительные занятия и вы оставили часть своих сил на основных уроках, но что поделаешь, на сегодня запланирован зачёт. Надеюсь, все готовы? Соколов?
Мишка захлопнул учебник и ободряюще посмотрел на меня. Не знаю, откуда у него было столько сил, у меня ещё после контрольной по математике жутко разболелась голова.
Курс назывался «Океан истории», и инициатива пойти туда принадлежала как раз Мишке. Мне в сентябре было решительно всё равно, где проводить седьмой урок. А потом мой лучший друг случайно рассказал об этих занятиях маме, и у меня не осталось совершенно никакого выбора. За год я как-то привык к бесконечным событиям, фактам и датам, но к таким «взрослым» вещам, как зачёты, коллоквиумы и рефераты, приноровиться не мог. Евгений Викторович преподавал в педагогическом университете и считал, что шестиклассники не должны ничем отличаться от студентов, разве что «глубиной постижения материала». Мы и занимались в школе очень редко – чаще ходили в гуманитарный корпус и сидели там на жёстких скамьях.
В этой четверти мы занимались философией. Слушали о том, как древние греки и римляне пытались объяснить себе устройство этого непростого мира.
– Давайте по очереди, – Викторович оглядел класс. – Смелее. Мы всё это проходили и знаем. Ну, Сутейкин, например.
Пока Никитка радостно бормотал себе под нос (кажется, он ходил на все дополнительные занятия, на которые было возможно), я листал учебник, силясь понять, как сделать так, чтобы мне не попались последние вопросы. Выходило, что у меня довольно большие шансы – не могу же я быть таким невезучим?
– Кузнецов, вы следующий.
Я нехотя поплелся к первой парте, чувствуя на себе взгляд Мишки. Нам можно вообще ничего друг другу не говорить, мы всё понимаем без слов. Это высшая степень слияния душ, я так это называю.
У самого первого ряда я понял, что у меня трясутся колени. Из-за всех этих переживаний готов я был плохо, спорить с этим было бесполезно. Оставалось надеяться на везение.
– Ну-с, – Евгений Викторович погладил подбородок, – вы, насколько я помню, посещали не все занятия.
Я оглянулся на Мишку. Тот соединил ладони и потряс ими в воздухе, подбадривая меня.
– Я болел, – к лицу прилила краска.
– Ну, надеюсь, что всё уже хорошо, – историк улыбнулся. – Вы расскажите-ка мне про стоицизм. Что это за философия такая?
По затылку прокатилась горячая волна, затем спустилась ниже, рухнула куда-то в живот и принялась мучить меня изнутри. Метаться по телу. Затем часть этой волны, как и положено, ушла в пятки, но другая часть осталась. Сделала голос трясущимся и каким-то не моим. Десятый вопрос. Десятый…
– Это… это философия древних греков, – захотелось провалиться под землю. И больше никогда не восставать. Или сквозь землю… А какая, в сущности, разница?
Евгений Викторович задумчиво кивнул.
– Мы всю прошлую четверть проходили древних греков. Хотелось бы немного поподробнее. Так сказать, понять, что стоит за этим названием.
Я молчал. Да, это была та самая последняя тема, до которой я добраться не смог, а на занятии меня не было. В голове не возникало ни одного предложения. Может, имело смысл начать говорить какой-то связный текст, но ничего не выходило. Странно, я всегда думал, что у меня в голове роятся идеи и фразы, а сейчас в ней было странно пусто. И гулко. Я как будто смотрел на себя со стороны и понимал, что этому мальчику сегодня уже не выкрутиться.
– Допустим вот что, – Евгений Викторович взял со стола линейку. – С вами случилась какая-то неприятность. Наступила в жизни некая чёрная полоса. И так невмоготу, что вы волей-неволей взываете ко всем богам и спрашиваете, за что же эти неприятности с вами случились и как вновь вернуть ощущение того, что всё хорошо. Или, скажем, вы родились рабом и знаете, что до конца жизни будете служить не слишком доброму господину и терпеть одни унижения. Или, скажем, вы не можете видеться с лучшим другом… Есть у вас такой?
Я повернул голову и посмотрел на Мишку. Тот задумчиво грыз карандаш и читал какой-то параграф.
– Е.. есть.
– Отлично. Так вот, вы, ввиду неких обстоятельств, не можете видеться. И быть счастливым не можете. И вы очень сильно по этому поводу переживаете. Так вот, представьте, что вы стоик. Как вы будете мыслить?
– Это тяжело, – выдохнул я.
– Что тяжело?
– Не видеться.
Евгений Викторович улыбнулся.
– Молодой человек…
– А вообще… я считаю, – выпалил я неожиданно сам для себя, – что всегда нужно бороться. И рабу бороться. И господина этого… наказать.
– Однако, – историк неожиданно посерьёзнел и покачал головой. – И как же мы его будем наказывать?
Я набрал воздуха и выпалил:
– Восстать и свергнуть!
Евгений Викторович присвистнул.
– Нет, история, разумеется, знает множество подобных примеров. И борьба – это порой очень даже хорошо. Но я всё же хотел поговорить с вами, так сказать, в контексте именно стоицизма. Бывают такие моменты, когда вы не можете ничего изменить вокруг себя. Бывают же?
Я кивнул.
– Так вот, человечество уже давно задавалось логичным вопросом, что в таких случаях следует делать. Ведь человек привык, как это ни печально, всё контролировать. Держать в своих руках. Вам же приятно утром вставать и знать, что вы точно понимаете, что сегодня произойдёт?
Я снова кивнул.
– Но, как говорится, человек только предполагает. Бывало в вашей жизни такое, что все планы рушились мгновенно и ничего было уже не спасти?
– Конечно! – подо мной загремел стул. Гул в классе стих.
– Вот для этого и родилась философия – для того, чтобы человек мог объяснить себе происхождение вещей и найти из любой ситуации выход. Хотя бы даже и умозрительный. У стоиков, например, есть совершенно точный комментарий к нашему с вами разговору. И я настоятельно рекомендую вам с ним ознакомиться. Пока что дела у вас идут не очень, – Евгений Викторович взял со стола огромную бутылку и открутил крышечку, – но не всё потеряно. Покажите ваш конспект шестой главы учебника, пожалуйста.
Я машинально повернулся к парте и только потом осознал, что это бессмысленно.
В горле снова появился тот самый ком. Очевидно, поднялся вверх, из живота. Я мгновенно перенёсся в нашу квартиру и увидел со стороны, как я собираю рюкзак и смотрю на учебник на полке. А в нём лежит… двойной листок с заданием.
– Э… понимаете, у меня нет с собой этой работы. Я подумал, что это нужно к следующему занятию, а не к зачёту…
– Это правильно, – согласился Евгений Викторович. – Но вам это сейчас очень бы помогло. А так… так вынужден поставить прямо в электронный журнал двойку. Родители зайдут туда сегодня?
Я судорожно сглотнул.
– Зайдут. Но… Может быть, я…
– Замечательно. Жду вас с рассказом о стоиках.
Я поднялся на ватных ногах и схватил ручку. Двойка по истории – это последний камень в и без того чудесную гору проступков этой недели.
– Да, молодой человек, – Евгений Викторович посмотрел на меня поверх очков. – Даю небольшую подсказку для подготовки. Как мы уже выяснили, обстоятельства жизненные бывают двух видов: те, что мы можем изменить, и те, что не можем. Двойку сейчас исправить вы не можете. Зато можете подготовиться. Советую подумать об этом.
Я кивнул и поплёлся к своей парте.
4
– Ты создал неправильное энергетическое поле, – Мишка пнул ботинком пустую банку. Та с грохотом покатилась по мокрому тротуару. – У тебя одна за другой идут неприятности.
Я молча сжимал лямку рюкзака и впечатывал шаги в асфальт с такой силой, что он должен был хотя бы в одном месте уже треснуть. Но почему-то выдерживал. Может, потому, что я сильно хромал, хотя нога болела не так уж сильно.
– Понимаешь, это дело одной минуты… Взять с собой учебник. Я же на него смотрел. Просто изменить одну минуту, одно движение – положить учебник. И домашка эта… то же самое. Просто два раза одно и то же.
Мишка хмыкнул.
– Машина времени – сомнительное в плане перспектив изобретение. Я думаю, человечество будет биться над этим ещё не один десяток лет.
– Спасибо, поддержал, – я вздохнул. – Меня четвертуют за ещё одну двойку. Ты же знаешь, как мама хочет, чтобы я ходил на эти занятия. А ещё я постоянно рассказываю, как там хорошо и как я отвечаю абсолютно на все вопросы.
Мы свернули в парк.
– Пойдём на детскую площадку, посидим? Дождя вроде нет, – я с надеждой уставился на Соколова. Одному быть сейчас совсем не хотелось. А тем более идти домой и делать уроки. После сегодняшнего дня их вообще больше не хотелось делать. Никогда.
– Не, – Мишка помотал головой. – У меня же бокс. Сегодня четверг.
Тут я окончательно понял, что всё против меня. И сопротивляться этому бесполезно. Это нужно просто принять как данность. Радостная и беззаботная жизнь кончилась. Может, вместе с ней и детство. А что, все же взрослеют по-разному. Почему нельзя после трагических жизненных событий взять и повзрослеть в шестом классе?
Я дошёл с Мишкой до спортзала, проводил будущего боксёра взглядом, немного побродил вокруг, наблюдая, как народ стекается из окрестных школ в секции с сумками на плечах. Вспомнил о предстоящих футбольных тренировках и, вздохнув, решил вернуться в парк. Показываться на глаза маме не хотелось.
Я нашёл в кошельке мятую бумажку, купил бутылку газировки и устроился на скамейке около пруда. По воде били крыльями две утки. Интересно, все птицы уже вернулись или эти первые? И зачем лететь туда, где холодно?
Я открутил крышку и вдруг почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. На соседней скамейке сидел сгорбленный старичок. К спинке была прислонена палка с чёрным набалдашником. Даже после того, как я поднял голову, старичок не перестал меня рассматривать. У него были узкие глаза, и он щурил их, потому что мы оба сидели лицом к солнцу.
Через минуту мне надоело за ним наблюдать. Я поставил бутылку рядом и потянулся за рюкзаком. Кажется, где-то в его дебрях у меня был детектив: может, удастся прочесть пару строчек.
В маленьком кармашке рука нащупала что-то твёрдое. А, папины часы. Мне же было велено обучаться планированию и следить за временем. А толку, если весь мир против тебя?
Я вытащил браслет. Видно было, что часы носили уже довольно долго, но смотрелись они здорово – стало жалко, что я не привык надевать что-то на руку. 16:50. А сбоку сегодняшнее число – 7-е. То есть седьмое апреля.
Я вытащил книгу и долистал до закладки. Нужно попробовать сосредоточиться и забыть о превратностях судьбы. И вообще, да ну её, эту судьбу. От неё одни расстройства.
– Сева, не надо, это чужое!
Я сначала ничего даже не заподозрил. Подумал, что мама просто ругается на ребёнка. Подумаешь, в парках такое сплошь и рядом. И только потом понял, что пришла беда. Когда какой-то светловолосый карапуз, подкравшийся так бесшумно, что я его совершенно не слышал, опрокинул мою бутылку с газировкой.
На меня.
И на рюкзак. Мой рюкзак.
Ну, вы знаете, как это бывает. Небольшой тёмный фонтанчик, и после этого везде море. На джинсах море. Страницы книги начинают медленно темнеть и становятся тоньше. Что-то попало в рюкзак, и понятно, что там тетради. Без обложек, я их никогда не надеваю.
Я вскочил и принялся вытряхивать рюкзак. Карапуз вылил из бутылки всё содержимое, радостно вскрикнул и бросил ненужный теперь пластик в кусты. В этот момент и подоспела мама.
– Извините, пожалуйста! Он не нарочно!
Конечно, не нарочно. А как же может быть ещё. Других вариантов у меня и не было. Только что теперь делать с результатом?
Джинсы противно липли к ногам. Я долго не мог сообразить, что взять сначала, потом решил, что это не имеет значения, и принялся рассматривать книжку. Ничего утешительного. Вряд ли кто-то из библиотекарей обладает настолько плохим зрением, чтобы не заметить, что страницы купали в химических соединениях.
Я достал из рюкзака тетради. Так и есть – досталось именно русскому языку. Той самой тетради, которую мне завтра нужно сдавать на проверку. Замечательно. Потрясающе. Удивительно.
Я сел обратно на скамейку и обхватил руками голову. Хотелось к кому-то обратиться, но неясно было, к кому именно. К небесам? Ко Вселенной? К солнцу?
Я поискал глазами маму с карапузом, но их уже и след простыл. Да и что я им скажу? Моя жизнь и так испорчена, а вы испортили её ещё больше? Можно подумать, их это как-то растрогает.
Перебирая вещи, я опять наткнулся на часы. 16:56. Вот почему машину времени до сих пор не придумали? Было бы сейчас 16:49. Целая минута, чтобы всё исправить. Целая, и в то же время всего лишь минута. Неужели Вселенной жалко?
Старичок поднялся, схватил палку и лёгкой, пружинящей походкой направился в мою сторону. Я очень удивился, зачем ему при таких здоровых ногах палка, но долго об этом не раздумывал – сейчас были другие заботы. За джинсы мама, может быть, и не убьёт. Футболка, может быть, тоже отстирается. А как быть с русским языком?
Рядом со мной что-то звякнуло. Я проводил удаляющуюся спину старичка, потом перевёл взгляд вниз и увидел небольшую монету. Кажется, на ней были выгравированы песочные часы.
Я нагнулся и перевернул монету. На обратной стороне была какая-то надпись латинскими буквами. Такого языка я не знал.
Машинально зажав кругляшок в ладони, я принялся рассматривать тетради. Как назло, новых среди них не было. Неужели придётся всё переписывать?
16:58. Вот было бы сейчас 16:49. 7-е апреля, понедельник, 16:49. Неужели так трудно хотя бы один раз в жизни?
Я бросил рюкзак и закрыл глаза. Монета приятно холодила руку. Ну почему всё против меня? Почему кому-то везёт? Почему Никитка и Мишка сдали сегодня этот дурацкий зачёт, а я нет? И почему Мишка сейчас придёт после бокса и будет играть, а я всю ночь буду переписывать тетрадь по русскому?
Послышался едва заметный треск – как будто стрелка часов куда-то сдвинулась. Я снял с руки браслет, чтобы убрать его, и чуть не задел раскрытую бутылку. Стоп. Откуда здесь ещё одна газировка?
Я удивлённо взял в руки бутылку. Крышка лежала рядом. Вдалеке гулял тот самый карапуз – гонялся за голубем.
Я схватил браслет.
16:49.
