скачать книгу бесплатно
Русь Чёрная – 2. Своеволие
Василий Николаевич Кленин
Второй том цикла «Русь Чёрная». Середина XVII века, Дальний Восток, амурские земли. Беглец из будущего выжил в этом мире войны всех против всех. Даже встал на ноги. Вроде бы. Настала пора менять реальность, которая не очень удачна сложилась для русских землепроходцев. Увы, это не так просто, ибо могучая империя Цин уже явно заметила новых опасных и алчных соседей у своих северных рубежей.
Василий Кленин
Русь Чёрная – 2. Своеволие
Год (7)163 от сотворения мира/1655. Муж пропащий
Глава 1
– Совет да любовь! – надрывался Митька Тютя, размахивая бараньей ногой.
Рыта Мезенец разросся над столом всей своей широкоплечей массой, демонстративно хлебнул браги из ковша, проливая на бороду и скривился:
– Горькааа! Подсластитя!
Казачья орава с ревом и хохотом поддержала идею. Санька, краснея и смущаясь, встал с лавки. На бледную Чакилган даже смотреть было страшно. Почему-то целоваться пред маслянистыми от хмельного и похоти глазами ватаги не хотелось. Но целовать черноглазую невесту – даже в десятый, даже в сотый (!) раз – это каждый раз, как живой огонь через себя пропустить.
Санька нежно взял девушку за плечи, развернул к себе, улыбнулся и шепнул:
– Не бойся, родная! – и мягко поцеловал.
Конечно, Чакилган не боялась. Ведь по ее законам они были мужем и женой уже вторую неделю. Ошалевший Дурной рванул к чохарам почти сразу после битвы. Чуть не вперед Галинги в становище ворвался. Старый князь, подсунувший пектораль в маньчжурский мешок, только посмеивался, кутаясь в пушной воротник.
– Я ж говорил, найдешь сокровище Бомбогора, – язвил он. – Придется теперь, наверное, тебе девку мою отдавать, лоча…
Но отец невесты требовал, чтобы «венчание» состоялось по даурскому обычаю… И страшно удивился, когда атаман лоча легко согласился. А ведь их бог ревнив… Но Дурной – хоть и привык креститься, хоть отче наш теперь мог на автомате начитывать – всё еще не видел разницы между православным культом и языческими обычаями. Для выходца из СССР всё это было «опиумом для народа». Раз можно покреститься, то почему бы также и шаману не подыграть.
А странный шаман Науръылга это чувствовал. После боя он сильно изменил свое отношение к Саньке (в лучшую сторону), но во время обряда хмурился и кусал нижнюю губу в досаде.
– Осторожнее будь, Сашика, – шепнул шаман ему после «венчания». – Онгоны тебе благоволить стали, а ты душу от них запираешь. Не рискуй!
Санька только улыбнулся и отмахнулся беззаботно. В глазах его была только Чакилган, в душе – тоже. Нечего там всяким онгонам лазать! Мысль о том, что красавица Челганка теперь будет с ним – с ним всегда! – грела в груди печкой. И каждый новый поцелуй – увесистое полено в прожорливое чрево печурки. Нежные руки девушки, жаркое тело, еле слышный ночной шепот – всё это делало его таким счастливым, что даже забылась печаль от сражения с Минандали.
А поначалу… Сказать, что Дурной был расстроен – ничего не сказать. Влекомый своими обострившимися амбициями, он втравил сотни людей в авантюру, из которой (ныне очевидно) была одна дорога – в царство смерти.
«Вот я лох… – бил себя Санька кулаком по башке. – Думал, что всё понял, что всю жизнь тут прохавал. Что с моими знаниями в козырях перед местными ходить буду… Я же нихрена еще не знаю и не умею! Особенно, полки в бой водить».
Битва почти с самого начала пошла не туда и не так, как мыслилось беглецу из будущего. Нити управления потерялись, враг действовал не так, как хотелось. Даже свои действовали не так…
«Ну да, – пилил себя Известь, щерясь. – Все не такие! Один ты был хорош…».
Если что и спасло русских с даурами, так это погода, нерешительность старого Минандали и два дючера, что в самый последний момент внедрили в маньчжурское войско мысль о том, что подходят казаки с Кумарского острога.
Индига и Соломдига спасли всех. Немного утешало лишь то, что это Санька придумал послать братьев с диверсионным заданием.
«Эх, не всех спасли, – прикрывал глаза горе-атаман. – Далеко не всех…».
Десятки пали. Раны среди казаков получили, наверное, две трети. Даже среди самой первой ватажки имелись потери. Помер Козьма-толмач, которому копье попало в ногу и перерезало кровеносную жилу. От кровопотери он и часу не прожил. Помер коваль Корела, которому какой-то ушлый дючер снес голову. Так и нашли: одно тело в луже замерзшей крови. А голову только утром обнаружить удалось. И Гераську только утром нашли… Лежит под кустом, скрючился в позе плода, а руками живот держит. Пробитый живот – куяка-то у Гераськи не имелось. Даже разогнуть парня на смогли – так труп за ночь окоченел.
У дауров потери еще страшнее. Соотношение убитых к раненым намного хуже – все-таки они легко снаряженные воины; по большей части, обычное ополчение. Некоторые князья только половину воинов домой привели.
Удивительным (для беглеца из будущего) оказалось то, что те раненые, что пережили первую ночь – почти все пошли на поправку. Санька-то думал: дремучие времена, никакой медицины, никакой санитарии – любая «вавка» к заражению крови ведет. Ан нет. На казаках заживало, как на собаках. На даурах – практически также. Не повезло только Тимофею Старику: его правая рука, серьезно порубленная в бою, заживала плохо. Рана несколько раз норовила загноиться, но тут даурские знахари прислали в Темноводный запасы трав целебных – и деда удалось оставить на «этом берегу». Только вот рука оставалась нерабочей, отчего и так скверный характер Старика усугубился в разы.
Однако даже он не держал зла на Дурнова за случившуюся битву. Так уж вышло, что все – и русские, и дауры – лишь сильнее зауважали Вещуна. Мало кто анализировал, насколько грамотно руководил атаман боем. А вот то, что победа осталась за союзниками, что добычи имелось, аж телеги трещали – это явный знак того, что высшие силы о Дурнове заботятся. Господь Бог или могучие онгоны – неважно. Важно то, что с ним удача. А что еще нужно для командира? Погибшие же… К такому в этом мире все привыкли.
Санька лишь стыдливо вздыхал, глядя на происходящее, но приходилось жить с тем, что имелось.
В день свадьбы даже Тимофей оттаял. Когда Санька привез в Темноводный любимую, именно Старик настоял на проведении, хотя бы, свадьбы.
– Церквы нету, – вздохнул он. – Попа тож. Так хоть по вековым обычаям давай вас обженим.
Санька вернулся домой до начала мая. По рекам еще плавали ледяные глыбы, так что идти пришлось посуху. Атаман притащил в острог целый караван. Во-первых, зейские князья поднесли ему обещанный ясак, заодно выдав его за свадебный подарок. Вышло более восьми сороков соболей, в целом, хорошего состояния, шесть шкурок чернобурки. А еще – бирары поднесли пару десятков ярких жёлто-серо-бурых спинок харзы. Мех Саньке страшно понравился.
«Надо будет организовать сбор самых разных мехов, – подумал он. – Чего мы на соболях зациклились? Может, найдется товар не хуже».
Сразу вспомнились тигры… Но их и в XVII веке на Амуре было немного. С таким штучным товаром не зажируешь.
Кроме телег с мехами привез Дурной в острог и народ. Во-первых, «свиту» Чакилган. Галинга, конечно, не отпустил любимую дочь одну к чужим лоча… Пусть даже и не таким ужасным, как казалось раньше. Княжну сопровождали несколько вдов. Трое пастухов вели по берегу небольшой табунок, который старый князь выделил в приданое. Были и просто «гости». Дауры, лишившиеся домов долганы и даже парочка бираров вдруг поняли, как интересно и выгодно быть рядом с русскими – и шли попытать удачу в чужом остроге.
А выгоды апрельское сражение принесло огромные. Все, кто дрался на Черной реке с маньчжурами и выжил – вернулись в родные становища богачами. При дележе добычи Дурной щедро отдавал аборигенам бытовые вещи и предметы роскоши. Казаки слегка злились, но атаман был непреклонен. Потому что его интересовала другая добыча.
В подуваненной части обоза Минандали им достались две пушки, причем, солидного калибра. Удивительно, но удалось заполучить шесть фитильных пищалей китайского производства. Причем, не с воинов взяли. Те просто лежали запакованные в телегах! Копий, топоров собрали сотни, сабель да мечей – десятки. Брони уже поменьше, а хорошей – так всего человек на двадцать набралось. Дурной приказал казакам грести в их кучу всё железное. Конечно, в Темноводном уже начали править болотную руду, но полученное кричное железо пока было ниже всякой критики, а облагородить его не получалось.
Но самое главное – порох. Его нашли больше трех пудов. В бочонках, в бамбуковых пеналах, и в каких-то длинных «кишках» – Ивашка «Делон» предположил, что это что-то вроде фитилей для подрыва укреплений. Свинца почти не нашлось, ибо маньчжуры стреляли, в основном из пушек, но порохового зелья теперь имелось в изобилии. Санька даже подарил Галинге одну китайскую пищаль и восемь фунтов пороха. После пекторали он чохарского князя на руках носить был готов!
В целом, с поля боя никто не ушел обиженным. Ибо на берегу вражеских трупов лежало поболее, чем выжило союзников. И каждый смог обзавестись добрым ножом или крепкими сапогами или поясом с бронзовым литьем… много можно было снять с тел.
Мертвый враг оказался дороже живых. А ведь были и такие.
Глава 2
– Ну, на кой нам эти поганые? – в сердцах махал рукой мрачный Старик на черное мрачное пятно, растекшееся по серому ноздреватому льду.
Почти полторы сотни пленных согнали в кучу, повязали, как попало, да так и оставили. Всё равно здесь лишь те, кто не смог убежать в пылу сражения или не захотел. А значит, чего их охранять? Разноязыкие люди Минандали всю ночь жалишь друг к дружке, чтобы хоть как-то согреться. Разумеется, некоторые к утру окоченели.
Вопрос Тимофея был непраздным. Что делать с таким полоном, не знал никто. Дауры от подобного дувана отказались сразу: на амурской земле рабский труд не особо прибылен. А, если раб – вчерашний воин, да и родина его не так далеко? В лучшем случае, просто сбежит, в худшем – хозяина ночью придушит. Держать пленных в остроге тоже не хотелось: такую ораву не прокормишь. Менять? Не на кого. Выкуп с сунгарийских дючеров получить? Казаки с трудом представляли, как это организовать. По всем статьям, пленные выглядели обузой.
– Может, в Кумарский доставим? – неуверенно предложил Дурной.
– Ага, – разулыбался Ивашка. – Вот тебе, Онуфрий Степанович, три сорока душ. Ты уж не серчай, меха, камчу да зелье пороховое мы себе оставили, а тебе вот – самое лучшее!..
Даже Турнос заржал, представляя себе картину. Атаман покраснел.
– Ладно, – вздохнул он. – В Темноводном решим, что с ними делать. Пакуйте!
Но решили раньше и без ведома атамана. Уже на следующий день, в дороге, что петляла меж сопок и лесов (реку и оставшееся на ней войско Минандали обходили за семь верст) Дурной узнал, что пленных на рассвете прирезали. Случайно узнал, когда увидел, как казак с дауром из-за мехового полушубка грызлись.
– Кто?! – побагровев, заорал Известь. – Кто велел?!
– Я… атаман, – Ивашка стоял перед ним спокойно и слегка разведя руки.
– Тварь! Да как ты мог…
– А что делать, когда у атамана, разума не хватает, – совсем тихо, лишь для санькиных ушей, ответил «Делон». – Пришлось мне.
Дурной аж зашелся.
– Уймись, а то очи полопаются, – без тени усмешки осадил казак своего командира. – Ты ж Вещун, а простого не разумеешь. Боле ста ворогов в Темноводный вести велел. В наш тайный острог, который мы от чужих глаз бережем! Нешто веришь ты, что никто из ихнего племени не сбежит, да про наш дом богдыхану не поведает?
Дурной тихо выдохнул.
– Я-то тебя знаю, – покачал головой Ивашка. – Ты не сдюжишь такое повеление дать. А мне не зазорно…
Страшно признаться, но прав был «Делон». И сам Дурной тащил полон в острог только, чтобы отсрочить единственное возможное решение. Надеялся на какое-то чудо… Вот Ивашка им и стал.
По счастью, уже в первый день атаман прошелся среди полонянников и сразу выделил среди них шестерых человек, что и одеты были странно, и говорили по-особому. Знакомые интонации!
– Нихао, – выдало подсознание беглеца из будущего.
И попало в точку! Оказалисьв полоне шестеро обозных китайцев. Нашлась и пара амурских пленников, что могли с ними потолмачить. Четверо жителей Поднебесной были пушкарями и пришли из далекого Мукдена, где служили при Истинном Белом знамени. А еще двое попали в обоз в Нингуте и были… Дючеры сами толком не могли объяснить, и лишь с пятой попытки Дурной догадался: ссыльные. Враги режима, так сказать.
В тот же час Санька велел отделить китайцев и их толмачей. Оказалось, вовремя – эти пленники всё еще были живы.
– Никанцев кончать не смей! – зло приказал Известь «Делону».
– А я и не собирался, – улыбнулся Ивашка, словно, и не приказывал только что убить больше ста безоружных человек. – Те никанцы нам пригодятся. Особливо, пушкари.
Дурной, как раз больше надеялся на ссыльных. Вдруг это какие вельможи, что рулили империей при прежней династии?
Только вот заняться пленниками всё не выходило. В пути – куча дел. В Темноводном – еще больше. А потом поездка в род Чохар… Тут Дурной и думать про китайцев забыл! Счастливый молодожен растворился в своей избраннице… Какие еще дела!
В Темноводном, опять же, не только свадьба была. Казаки втихую для своего атамана начали избу ладить. В две клети! Растроганный Санька попытался было отнекиваться, но тут не только свои, но и Нехорошко заявил:
– Ну, что ты за атаман такой! Со всеми вповалку живешь. Жена, опять же. Княгиня, не абы кто. И ты у нас теперь… почитай, князь!
– Вот так даже не шути! – одернул десятника Дурной. – Ты получше меня знаешь, кто вокруг Кузнеца вьется и что там про меня шепчут. Не надо мне новых проблем.
Турносу после битвы Санька стал доверять. Раз уж десятник его спас от смерти, то теперь и дальше с ним повязан будет. Другое дело, что и приказному Нехорошко тоже верен. И не только он. Надо эти байки про «князя» в зародыше душить.
Новой проблемой стали местные «гости». Если Аратан, Индига и Соломдига давно «прописались» в остроге, то остальных рядом с собой казаки не очень желали видеть. Дурного, с одной стороны, расстраивало, что процесс «слияния» народов постоянно сбоит. Но с другой: право жить вместе, действительно, заслужить надо. Как и доверие. Так что пришлые дауры и тунгусы начали строить выселок севернее Темноводного. Туземцам дали сухого леса, некоторые из них даже огородики успели разбить.
Санька с утра до ночи трудился на строительстве дома (своего дома!), чтобы по максимуму оправдать право на личное жильё. Иметь привилегии перед другими казаками казалось ему неправильным… Но жить в отдельном домике с Чакилган – это же чистое счастье. Молодая жена ценила вклад мужа, хотя, ей как раз казалось правильным, что жители острога что-то делают для своего предводителя.
Между тем, с юга на север, на амурские земли неуклонно накатывал май. Прекрасный, зеленый, свежий май, укутывающий весь мир сочной травой, нежными листьями. Даже вечные иголки елей, сосен и лиственниц наливались совершенно новым приятным оттенком. Хотелось жить, хотелось гулять! Рвать первые полевые цветы и дарить их любимой женщине.
Но май волновал Дурнова и по другой причине. Амур очистился от последних белых пятен, вернув себе хмурую, но благородную черноту. Вновь вернулось время навигации – а значит, пришла пора идти к Кузнецу. Опять. Ясак собран, даже с избытком. Да и из боевой добычи немало отложили. Будет чем порадовать приказного и остальных.
Хотя… Каждый визит Саньки к Кузнецу заканчивался не очень хорошо. Не было понимания. Кузнец не видел и не хотел видеть тот путь, который проповедовал беглец из будущего.
Но ехать надо.
– Уезжаешь? – всплеснула руками Чакилган. – Мы же только-только…
– Надо, черноглазая, – вздохнул Санька.
– Тогда и меня возьми! Я с тобой!
Юноше очень не хотелось говорить «нет» любимой. Но он помнил прошлое. Как познакомился с пленницей, как украл ее, как сидел за нее в железах… Незачем в Кумарском это прошлое напоминать.
– Но… Но зачем тогда ехать прямо сейчас? – искренние слезы набухали на глазах княжны. – Нельзя, что ли, позже отдать проклятый ясак?
«Можно, – не сказал вслух Санька. – Можно, родная. Но…».
Но не только «долг перед царем-батюшкой» звал Дурнова в дорогу. Манила его большая загадка. Практически, тайна.
Тайна «воровского полка».
Глава 3
«Уже в самом начале освоения Сибири, многие трудящиеся не желали терпеть над собой власть формирующегося самодержавия. Простые крестьяне, промысловики вместе с сознательными представителями служилого сословия выступали против проворовавшихся воевод, купцов, что наживались на обмане бедноты. Они поднимали восстания, объединялись, били народным кулаком по власть предержащим и бежали в Даурскую землю, которая считалась местом свободы, в котором нет эксплуатации и угнетения. Ярким примером такой борьбы стало выступление полка Михаила Сорокина…».
Николай Маркович, говоривший на диво гладко, но холодно, вдруг резко оборвал сам себя и посмотрел на Саньку, которого готовил к поступлению в вуз.
«Примерно так и будешь говорить на экзамене» – улыбнулся учитель.
«А что, на самом деле, всё не так?» – удивился абитуриент из подворотни.
«На самом деле всё не так… однозначно, – запнулся на миг Шаман. – Были и проворовавшиеся воеводы, и купцы-кровопийцы были. Но полк Сорокина в документах называют не иначе как воровским. И у этого имелись свои основания».
Тогда-то, еще в прошлой жизни, Дурной и узнал загадочную историю «воровского полка». Историю, которая развивалась прямо сейчас! Пока атаман Темноводного изо всех сил бил Минандали, а потом изо всех сил женился.
Бунт случился в верховьях Лены, на главной транспортной артерии между Прибайкальем и Якутией. В Верхоленский острог послали 40 служилых людей. Частью из якутских казаков, а частью из ссыльных. Судя по именам, были это черкасы да литвины. Среди и начался бунт, который Михаил Сорокин готовил с зимы еще. 25 апреля 1655 года его люди открыто заявили, что самовольно пойдут в Даурскую землю и звали с собой верхоленских казаков. Но те заперлись в острожке. Сорокин забрал из церкви местное знамя и велел всем подельникам признать его атаманом и никаким более воеводам не служить. Восставшие тут же стали грабить местных и купцов с промышленниками, что проплывали по реке. Отовсюду стекались в «воровской полк» крестьяне, кабальники и гулящий люд. Благодаря грабежам, они были хорошо снабжены и вооружены. В начале мая отряд пошел по реке, грабя направо и налево. Иных купцов обдирали на несколько тысяч рублей! Это… по словам самих купцов. «Три портсигара замшевых», ну, вы в курсе.
Совсем скоро, 15 мая, Сорокин нападёт на Усть-Кут, где идет богатая по местным меркам ярмарка. Служилые запрутся в острожке, но торговые развалы достанутся сорокинцам. Более того, 18 мая здесь на «воровской полк» наткнется караван с оружейной казной! Сорокин велит всё отдать ему, но охрана встанет на защиту государева имущества насмерть – и бунтовщики уступят. У них и так всего много.
В это же время в другом отряде служилых поднял бунт брат Михаила, Яков. Он вовлек в мятеж 25 казаков, остальных членов отряда разоружили и раздели. Собрав местных недовольных, Яков осадит столицу воеводства Илимск! Потом двинется вслед за братом, который пойдет вниз по Лене. 25 мая Яков снова осадит острожек в Усть-Куте, но также не сможет его захватить и подожжет.
Отряды соединятся, и общая численность «воровского полка» достигнет трех сотен, среди которых более 50-ти – это опытные профессионалы. Поскольку вся Лена уже гудела, и отовсюду сюда стекались верные властям силы, «воры» вошли в Олёкму и направились на Амур по давно известному пути.
Вот…
Беда в том, что больше никто и ничего о «воровском полке» не слышал. Три сотни отлично вооруженных людей на многих дощаниках просто растворились! Они не вернулись назад, так как воевода Оладьин поставил на Олёкме заставу. Но и на Амуре их не видели. Огромная толпа, не сильно уступающая по числу полку Кузнеца, просто исчезла.
«Есть только одно упоминание, – добавил тогда учитель. – Косвенное. В 1656 году Кузнец писал в очередной отписке, что узнал, как в прошлом году (то есть, в 55-м) дючеры напали и перебили 40 неизвестных служилых на двух стругах и барке. Но что это были за люди – Онуфрий Степанов не знал. Может, это остатки «воровского полка»? Мы уже никогда не узнаем».
Санька смотрел в сырые от слез глаза Чакилган, а невольно думал совсем о другом.
