скачать книгу бесплатно
Новичок внимательно выслушивал наставления, кивал и тщательно, как примерный ученик, выполнял задания. Движения его отличались точностью и мягкой грацией. Перед новичком все задирали носы, каждый на свой лад, и даже матросы разговаривали с ним небрежно и свысока. Дорек не выходил из каюты, ссылаясь на головную боль. Он сердился.
Вечером Тибо мерил шагами кубрик: он был озабочен. Адмирал знал, что говорил: Тибо поступил рискованно, взяв на борт пассажирку. Даже у штурмана Феликса были трудности, прежде чем моряки его признали… Поначалу они насмехались над верзилой: «Эй, барышня! – кричали ему. – Смотри, не запачкай ручки!» Но в один прекрасный день случилось вот что: матросы на шлюпке отправились в речную заводь, юнга Щепка протянул руку к черепахе, а это оказался крокодил, и Феликс задушил зверюгу голыми руками, иначе крокодил отхватил бы юнге руку. Вот тогда команда восхитилась штурманом, потрясенная его удалью. А Щепка полюбил его без памяти. Больше никто не смеялся над браслетом из ракушек, яркими галстуками и витиеватой подписью на кружке.
Сообразительности и ловкости мулатке было не занимать, но Тибо плохо представлял ее в схватке с крокодилом. Она не взвалит себе на плечо бочонок, как Феликс, не разорвет руками канат и не вытащит за шиворот двух пьяных матросов из таверны, чтобы доставить их на шхуну… Скормить ее акулам Тибо, конечно, не мог, но он высадит ее на ближайшей остановке, в Сириезе. Никто не пробирается тайком на судно из желания совершить морскую прогулку, появление девушки на борту означало, что она в безвыходном положении. Нуждается в помощи.
Принц долго вертел в руках медальон. Закрывал и открывал снова. Всматривался в упрямое лицо девочки. Но, собственно, почему личные вещи беглянки до сих пор у него? Принц распорядился, чтобы юнгу прислали к нему.
Девушка появилась сияющая, словно отдыхала летним днем в деревне.
– Вы хотели меня видеть, ваше высочество? – спросила она с низким поклоном.
У нее хорошие манеры, без сомнения, она где-то училась.
– Хочу вернуть тебе вещи.
Тибо заинтриговала странная девушка, он охотно пригласил бы ее присесть, но сидеть в кубрике имели право только принц, адмирал и его помощник. С Эмой принц говорил через длинный стол.
– Могу я узнать, кто эта девочка на портрете?
– Моя сестра, ваше высочество. Младшая сестра. Родители у нас умерли, мы остались вдвоем.
– Из какого вы королевства?
Эма вгляделась в лицо принца. Приятные черты лица, располагающая улыбка, в голубых глазах веселые искорки, а в глубине затаилась грусть. Внешность говорила в его пользу, но Эма не доверялась первым встречным.
– Я жила в Кириоле, как вам известно.
– Ты не ответила на мой вопрос.
– Не ответила.
– Хорошо, как хочешь. А где твоя сестра?
– Ее похитили. Неизвестные люди похитили ее и увезли на север.
– Мы тоже держим путь на север. Ты это знаешь?
Шхуна возвращалась домой, в Королевство Краеугольного Камня, которое лежало в северной стороне, но принц намеревался как можно дольше держаться вдали от берега, чтобы избежать докучной обязанности наносить визиты государям северных стран. Принц Тибо терпеть не мог светских приемов. Однако четыре остановки он должен был сделать обязательно: в Сириезе, Ламоте, Негодии и Бержераке – королевствах, расположенных одно за другим вдоль побережья, словно жемчужины в ожерелье. Он проплыл мимо них в прошлый раз, и рассерженный король-отец чуть было не отправил его обратно.
– В северных странах смуглые люди – редкость. Если похитители перевалили через экватор, кто знает, может, мы отыщем след твоей сестры…
– Я живу надеждой, ваше высочество.
Тибо обрадовался: визиты из скучных и формальных превращались в полезные и интересные. Он воспользуется возможностью и поговорит со сведущими людьми. В гостиных повеет духом приключений. Ему все больше нравилась мысль начать поиски.
– Стало быть, на север, – повторил он. – А других сведений нет? Каких-нибудь деталей?
– Они говорили на вашем языке, ваше высочество.
– Так. Уже кое-что.
– У них было очень красивое судно.
– Красивое судно? Значит, исключаем внутренние земли. И Королевство Грев тоже – их суда топят все кому не лень.
Тибо разложил большую морскую карту и принялся ее изучать. Глубоко задумавшись, он привычно тер подбородок. Не подумайте дурного, принц всегда умывался и брился!
– Что еще?
– Больше ничего, ваше высочество.
– Ты уверена, что они пересекли экватор?
– Да, ваше высочество.
Эма с поклоном приложила руку к сердцу, хотя принц и так ей поверил. Из широкого рукава показалась смуглая рука вся в синяках. Тибо открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но не решился.
– До северных земель долгий путь, – заметил он. – Месяца два, а то и больше.
– Я знаю, ваше высочество. Я буду работать, не жалея сил, и это станет моей платой.
– Хорошо, иди. Отдохни как следует.
Эма поклонилась и вышла. Пока глаза принца смотрели на закрывшуюся дверь, перед внутренним взором неизвестно почему вновь переливался прозрачный хрусталь. Тибо долго не мог уснуть.
4
«Изабелла» – вселенная, где у всех свое место: у каждого шкива, каждой кружки и миски. Матросы слушались боцмана, боцман – капитана, капитан – адмирала. Адмирал слушался волн и ветра. И все одинаково забыли, что такое уют. Потолки низкие, мачты высокие, гамаки влажные. С блохами шла непримиримая война, но на победу никто не рассчитывал. На нижней палубе воняло рыбой, водорослями и потом. В жару все плавилось, в холод замерзало. Ясное небо улыбалось в ожидании бури. Жизнь суровая, утомительная и опасная.
Но моряков она устраивала. Они любили «Изабеллу», как любят старую, удобную, надежную обувь с успокоительным запахом плесени. Они знали, как на ней двигаться, когда говорить, а когда молчать. А еще они преклонялись перед морем – его мощью, простором, глубиной. Оно кормило их, раскрывало неоглядные горизонты и пугало до смертного пота. Оно было настоящим, не воображаемым божеством.
Да, моряки любили море, но что делать с жарким тропическим днем, который тянется бесконечно?.. Они убивали время игрой в карты или кости, сидя полуголыми на палубе. Фельдшер Лукас иногда играл на гитаре. Однако благорастворение длилось недолго: посиделки по разным причинам, а на самом деле от скуки всегда заканчивались перебранкой.
– Заткнись, кривая рожа!
– Это ты мне? Мне, что ли, урод?
– От урода слышу!
– Помолчал бы, идиот поганый.
– Сам ты поганый идиот!
Появился принц и хлопнул в ладоши.
– Всем встать! Стройся!
Матросы знали, что их ждет. Урок боевых искусств. Принц Тибо решил так бороться со скукой и томлением жарких летних часов. Познания он почерпнул из китайского учебника, купленного на базаре, и, надо сказать, освоил его неплохо. Матросы построились, и Тибо каждому по очереди стал показывать приемы.
Когда он только начинал заниматься с ними, они валились на палубу сразу, как только принц к ним прикасался.
– Эй, напряги мускулы! Ты же не червяк!
– Я-то не червяк, ваше высочество, но вы-то принц, и мы не знаем, что делать, – вздохнул баталёр.
– Можем кулаком в челюсть или никак, – поддержал его кок. – Скажите сами, что лучше?
– Считаю, червяком лучше, – сказал марсовой[2 - На парусных судах матросы, которые во время управления парусами находятся на мачтах.].
– Ничего-то вы не поняли, – вздохнул Тибо.
– Принц вам говорит, что силу противника нужно обернуть против него же, – вступил в разговор Гийом Лебель. – Не силой действовать, а хитростью, приемом. Приемы и есть боевое искусство. Не хотите заниматься искусством – будем драить палубу. Чем палуба хуже боевых искусств?
Понемногу матросы увлеклись китайской борьбой. Стали заключать пари, кто первым положит принца на лопатки. Фаворитов было двое – Феликс, победитель крокодила, и баталёр Овид, толстый, как бочки в трюме. Но на деле единственным достойным противником Тибо стал Гийом Лебель, несмотря на неприметную фигуру. Однако Гийом никогда не стал бы класть принца на лопатки, он достойно с ним боролся, но победу принципиально уступал.
А вот адмирал Дорек презирал боевые искусства, пари, карты и кости. Он мечтал о матросах, которые были бы преданы душой и телом только поддержанию порядка на шхуне. А все потому, что боялся северных вод для своей немолодой «Изабеллы». Врагом номер один для адмирала был износ: подвижные детали шхуны изнашиваются, потому что постоянно трутся друг о друга; морская соль разъедает металл; солнце жжет паруса, они рвутся, края темнеют, швы расползаются; канаты перетираются и гниют, рыболовные сети продираются; мачта может треснуть и расколоться; корпус, пусть даже из дуба, который не гниет, все равно трухлявеет. Жуть.
Адмирал мечтал о матросах, которые целыми днями шьют, трут, красят, лакируют, конопатят. Счастлив он бывал, только находя крысиный помет в трюме – неопровержимое доказательство, что течи нет.
– Вот оно как, – говорил он, – на дырявой посудине крысам приходится выбираться на палубу, а у нас не так. Нашим и в трюме не на что пожаловаться.
Юнга Эма за разными работами перезнакомилась со всей командой. Сначала она чистила картошку вместе со Щепкой. Потом Феликс научил ее чинить сети и паруса (сам он обожал шитье). И Эма целый день штопала и ставила заплаты, пришивая их суровой прочной ниткой. Затем ее посвятили в искусство конопачения, тоже требующее немалого терпения, а состояло оно в том, что щели затыкали пенькой, а потом заливали смолой. Парни убедили адмирала не посылать Эму в прачечную, опасались обидеть черной работой. Но обиделся портомой, и в результате Эма несколько дней подряд стирала матросские штаны. Баталёр Овид приобщил ее к вязанию морских узлов, повторяя при любом удобном случае: «Хороший узел – красивый узел». Сам Овид был хороший, но не красивый: набросок на скорую руку, а не портрет.
В общем, незаконная пассажирка «Изабеллы» принимала участие в любых делах, кроме занятий боевым искусством. Как только Эма слышала «Стройся!», она исчезала в каком-нибудь дальнем углу. Эма не терпела прикосновений. Если Овид протягивал руку, желая помочь справиться с узлом, она мгновенно отдергивала свою. Если ведро, канат или веревка задевали ее, она отпрыгивала в сторону. Когда Щепка потащил ее за руку смотреть кита, она отпихнула его локтем в бок. И все в скором времени усвоили: с диким зверьком нужно сохранять дистанцию.
Тибо тоже наблюдал за Эмой издалека. Он отдал распоряжение адмиралу, адмирал отдал распоряжение капитану, а капитан объявил команде, что юнге запрещается лазать по мачтам вместе с марсовыми. Что не помешало одному из марсовых проникнуться к Эме дружескими чувствами. Блондин с чувствительной кожей, марсовой защищал лицо от солнца, дождя, жары и холода – словом, от любого дуновения воздуха – свиным салом. Несмотря на сало, кожа все равно шелушилась, отслаивалась лоскутами, падала на одежду и в суп, поэтому товарищи прозвали его Проказой. Проказа потчевал Эму сливами, печеньем и дружескими советами.
«Не давай воли баталёру и его длинным рукам», – говорил он.
Или: «Осторожнее с фельдшером и его гитарой. Держись подальше от романтиков!»
И еще: «Не питай иллюзий насчет принца. На вид он, может, и симпатяга, но оставил тебя на шхуне неспроста».
А если коротко: «Держи ухо востро!»
Хоть и с чесоткой, но Проказа казался славным парнем и, в отличие от всех остальных, относился к юнге как к девушке, а не как к «своему парню». Но Эме не нужны были его пропахшие чесноком советы, она и без них никому не доверяла.
Эма любила ночное время. Все становилось синим: матросы, шхуна, голые ноги, море, небо. Вахтенные, сменяясь, тихо переговаривались. Марсовые дремали среди парусов. Луна высвечивала в облаках горы и долины, а ее серебряные отблески плясали на воде вместе с лучами света из трех кают – той, где сидел, задумавшись, принц Тибо, той, где адмирал наслаждался миндальным печеньем, и той, где первый помощник, устроив страшный беспорядок, разыскивал чернильницу.
Эма обычно спала не в кубрике, в гамаке, а наверху, на свежем воздухе, устраиваясь на полуюте, на корме, куда не доносились запахи с нижней палубы и храп. В дождь она пряталась на баке, на носу. Сворачивалась, как котенок, в большой корзине с канатами, которая стояла среди ящиков с инструментами, скрученного парусного полотна, ведер и гарпунов.
Дождь шел нечасто, но тропическая безмятежность в одну секунду сменялась ливнем. Он обрушивался внезапно и так же внезапно прекращался. Однако в тот день небеса заранее насторожили команду: серые тяжелые слоны-тучи медленно собрались на западе. Вода потемнела, заволновалась и все сильнее толкала шхуну в бока.
– Сейчас ка-а-ак даст! – пообещал Проказа, и на этот раз Эма не усомнилась в его правоте.
Четверть часа спустя фок-мачта треснула, а кока вывернуло в любимую кастрюлю. Бушприт привязал себя к подпорке, чтобы устоять у штурвала. Одна волна вздымала шхуну под небеса, другая швыряла в бездну, и надежды избавиться от сумасшедшей пляски не было. Остов судна трещал, лампы разбивались о переборки. Полярная лисичка на носу покрылась белой пеной. Вспышки молний освещали залитые водой палубы, спутанные снасти, молчаливых моряков.
Страх, но и привычка к страху. Отработанные движения, обостренное чутье. Не прикладывай лишних усилий, выжидай, крепко сожми амулет, твори молитву. Матросы пытались дремать на мокрых досках нижней палубы, крепко держались друг за друга, боясь, как бы их не смыло. Горстка людей во власти безумца-океана, вцепившаяся в судно, единственное прибежище.
Три ночи, три дня. А на четвертый «Изабелла» застыла при полном штиле под палящим солнцем и голубым небом. Вот теперь Гийом Лебель беспрепятственно сморкался и кашлял, Тибо переменил одежду, Овид проверил бочки с припасами, а Дорек проклинал тропики за погоду, «коварную, как кириольцы».
Штурман Бушприт постарался определить время по солнцу. Точное время нужно, чтобы выяснить долготу и широту, но его часы, похоже, смыло. Пострадали даже песочные: двое разбились, третьи куда-то закатились. Пришлось Бушприту довольствоваться приблизительными данными.
– Мы отовсюду далеко, – объявил он.
Адмирал Дорек только открыл рот, чтобы обругать его покрепче, как марсовой по имени Марселин, пристроившийся на свернутом парусе на мачте, заметил что-то вдалеке. Приложил ко лбу руку козырьком, вгляделся в сверкающую гладь и крикнул:
– В поле зрения судно!
– Судно в поле зрения. Что будем делать, адмирал? – спросил Тибо.
– Что делать, принц? Да ничего! Не шевельнем ни рукой, ни пальцем!
– Нас, кажется, занесло во владения пиратов, – вмешался в разговор баталёр, выжимавший на себе штаны.
– Владения пиратов? – вскипел адмирал. – Да что ты в этом понимаешь, черт возьми! – После шторма он срывал раздражение на любом, кто подвернется. – Может, скажешь заодно, куда плывет эта посудина? И наши координаты, раз уж ты все знаешь! Не вредно бы и нам их узнать! Да! Не вредно!
– Господин адмирал, о пиратах мне сказал кок!
– Кок! – Дорек чуть не задохнулся от возмущения. – А он-то откуда знает? Значит, кок знает наши координаты! Не вредно, не вредно…
– Порядок, адмирал, успокойтесь, – прервал его принц. – Если присмотреться к судну, то понятно, что оно направляется прямиком к нам.
Адмирал поднес к глазам подзорную трубу. Увиденное крайне встревожило его: паруса в лохмотьях, носовая фигура без головы. Ни единого признака жизни. Не сводя глаз с парусника, он передал подзорную трубу Проказе, думая, что передает ее принцу.
– Ну, что скажете, принц?
– Скажу, что это корабль-призрак, черт его дери! Ну и видок! Это его так пираты отделали?
– Понятия не имею, – сухо обронил адмирал и отобрал у Проказы трубу. – Ясно одно: парусник на якоре. И это мы движемся прямиком к нему.
– А команда? Куда девалась команда? – спросил Проказа.
– Хм-м, – выдавил адмирал. – Если штиль не выманил всех на палубу, значит… на борту никого.
– Или все мертвы, – сказал принц.
Стоило только ему произнести это, как парусник развернуло к ним другим боком. Ужас! На вантах висел полуистлевший мертвец со скрещенными руками, облитый чем-то вроде черной смолы. Желтел только отмытый штормами зубастый череп.
– Ой-ё-ё! – простонал Овид и кинулся на нижнюю палубу, а потом и вовсе нырнул в трюм.
– Что это с нашим баталёром? – удивился один из матросов.
– Призраков боится, – объяснил Проказа, который иной раз от скуки пугал ими толстяка.
– Зрелище не для слабонервных, – признал принц. – Но что все это значит?
– Это предупреждение, ваше высочество, – сказала юнга Эма.
