скачать книгу бесплатно
«Александр Китаев – человек мужественный. Он пишет: «Оранжевый колорит – моя первая книга. В случае удачи за ней последуют другие, в случае неудачи – тоже».
Но хотя и уверяет, что «в душе младенческо-лазурной горит божественный огонь», этому не верится. Пишет он смехотворные вирши под старого Бальмонта:
Хочу соломы сухой и звонкой
В просторном поле, в большом возу,
На вышке воза с простой (?!) девчонкой
Хочу я встретить вдвоем грозу.
Это не «огонь божественный», а копоть с чужих свечей». (Накануне. 1922. № 189. 18.11. С. 5; перепеч.: Петровская Н. Разбитое зеркало. Проза. Мемуары. Критика. М., 2014. С. 622).
Как готовящиеся к изданию в «Оранжевом колорите» анонсированы книги «Город», «Льняная лилия», «Мрамор и душа», «Сердце женщины», «Сеть». «Сердце женщины» впервые публикуется в настоящем издании; рукописи остальных неизвестны.
«Пейзажам и портретам А. Китаева, писавшимся в то время (в смоленский период. – В.М.), черты «нового искусства», со свойственным ему поиском новых выразительных средств, были присущи менее, нежели его поэтическим строчкам. И все же в них, написанных в традициях русского реалистического искусства, есть и живописное видение мира, и, характерное для искусства того времени, стремление к некоторой конструктивности формы. Книжная и агитационная графика, которой А. Китаев занимался в Смоленске, по своей сути была ближе его литературному творчеству, в ней была и художественная метафора, и лаконичность изобразительной формы, и четкость композиционных ритмов. В этом отношении прекрасным образцом может служить сборник стихов «Оранжевый колорит», оформленный самим автором.
Изображение, находящееся на обложке этой тоненькой книжечки, лишено бытовых подробностей и выполнено по принципу подрезной гравюры – широкой угловатой линией. Не лишенное грубоватого лубочного юмора, наивно-эротическое изображение женской фигуры, расположенное на лицевой стороне обложки, вводит читателя в атмосферу напечатанных в сборнике стихов» (Елена Попова. Смоленский имажинист // Край Смоленский. 1996. № 7–10. С. 27–31).
В 1922 г. в Большом (бывшем Оперном) театре Смоленска представлена «комедия-гротеск» Китаева «Когда позволяется раздеть другого…» в постановке автора (Текст с цензурным разрешением и программа: ВЭМ).
С 1922 (правильно: с 1923 г. – В.М.) по 1926 гг. обучался в учебных заведениях, образованных в Петрограде (Ленинграде) вместо упраздненной Академии художеств (в том числе до сентября 1924 г. в государственных свободных художественных учебных мастерских) (БС). Адрес на 1922 г.: Литейный проспект, дом 39, квартира 14 (ВЭМ).
«В июле 1922 г. Китаев был откомандирован на учебу в Петроградскую Академию художеств, но дорогой заболел и опоздал на экзамен. В 1922–1923 гг. Китаев заведовал опытно-показательной трудовой школой-коммуной в селе Григорково под Смоленском. Как художник-энтузиаст он открывает в селе вечернюю студию графической грамоты. В это время в сельской школе-коммуне начинает работать первая в округе электростанция, и поэт, учитель литературы А.В. Китаев к этому событию пишет «Марш электрического фронта». Кстати, и автором мелодии был он сам» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 102).
«Полный желания продолжить свое художественное образование, А.В. Китаев пишет в заявлении в Академию художеств (в 1923 г. – В.М.): «Ни трагические события личной жизни, ни бешеная общественная деятельность не могли вытравить во мне инстинкта художника, и вот снова и снова я стучусь в двери Академии». В Академии художеств Китаев учился на полиграфическом отделении. Одна из его курсовых работ «Башки башкир» – иллюстрация к собственной поэме – была отмечена премией в вузе и городской периодической печатью» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 102).
Вторая книга стихов: Александр Китаев. Башки башкир. Крыло поэмы. Л.: изд., автора, 1924. [2], 22, [2] С. 300 экз. Обложка и иллюстрации работы автора. Экземпляр с дарственной надписью Е.С. Кругликовой (собрание Г.В. Леоненкова). В настоящем издании печатается по тексту авторской рукописной книжки с подзаголовком «баллада» и датой «17–17 октября 1921» (ВЭМ).
В годы обучения в Академии художеств общался с прозаиком В.Я. Шишковым, с которым познакомился в Смоленске; Шишкову принадлежит первая большая статья об «Арене» в центральной печати. «В 1925 г. Китаев написал его портрет. Работой, как вспоминают, остались довольны и писатель, и художник» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 102).
Написал пьесы «Гибель Венеры Милосской, или Преступление в Доме Писателей» (1926; ВЭМ), «Король-отшельник» (середина 1920-х; ВЭМ), «Революционный Версаль» (середина 1920-х; ВЭМ), «Дико-польские педагоги, иди Женская стыдливость» (1927; запрещена Главреперткомом), «Кукушкин женится в Африке» (1934; собрание Г.В. Леоненкова), «Счастливая облигация» (собрание А.Л. Соболева), «Золото, жемчуг и бриллианты», «Живая статуя». Сведениями об их постановке и публикации не располагаем. В относящемся к середине 1920-х годов списке «Пьесы, которые нужно написать в ближайшее время» перечислены: «1. Революционный Версаль. (Сатанаил). 2. Электрофикация Дикого Поля. 3. Женитьба отца Сергия. 4. Монгольский князь Кукушкин, или «Стул Великий». 5. Продавцы воздуха. (Торговцы воздухом). 6. Трагедия молодого автора. Комедия» (ВЭМ).
«Не закончив Высших художественных мастерских, А.В. Китаев уезжает в Ульяновск (в начале 1926 г. – В.М.) и активно включается в художественную жизнь города». Преподавал в Ульяновском чувашском педагогическом техникуме им. И.Я. Яковлева, организованном на базе Симбирской чувашской школы, который 11 января 1929 г. выдал ему аттестацию: «Отличный и беспредельно преданный своему специальному делу педагог-художник. Прекрасный организатор коллективного труда. <…> Как художник-общественник приблизил искусство к массам». «В 1927 г. в Ульяновске состоялась выставка художников города. Китаеву было отведено две комнаты. <…> Кроме большой педагогической и общественной работы, Китаев выполнял обязанности заведующего Ульяновским чувашским историко-этнографическим музеем. Улучшал экспозицию, пополнял фонды» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 103–104).
В 1929 г. участвовал в первой выставке Объединения ульяновских художников (Википедия).
«Из Ульяновска Китаев переехал в Миргород Украинской ССР (в 1929 г. – В.М.), где в течение нескольких лет работал «лектором художественных предметов» в индустриально-керамическом институте» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).
Не позднее весны 1932 г. вместе с женой и двумя детьми поселился в г. Раменское Московской области. Вступил в Ассоциацию художников революционной России (АХРР; распущена в том же году) и Московский областной союз художников (МОСХ). 19 августа 1932 г. писал художнику Виктору Николаевичу Перельману, одному из учредителей АХРР и МОСХ:
«Несколько месяцев тому назад я просил Вас поддержать мое ходатайство о предоставлении мне временной жилплощади в одном из домов, находящихся в распоряжении Стройкома Городка Художника. Вы внимательно отнеслись к моей просьбе, любезно поддержали мое ходатайство и передали его в Стройком. Таким образом, вопрос как будто исчерпан. Тем не менее в силу создавшихся обстоятельств, я считаю совершенно необходимым обратиться к Вам вторично с той же просьбой и внести полную ясность в дело, которое может или осчастливить или погубить меня.
Прежде всего, я должен сказать, что по «объективным причинам» (клянусь, такие существуют в действительности!) я не сумел внести на текущий счет Стройкома ничего, кроме вступительного взноса. Этот «тяжелый случай» может сыграть роковую роль при распределении временной жилплощади. Поэтому прошу Вас пустить в ход Ваши дипломатические таланты, чтобы защитить меня на сем скользком месте. (Почему я не делал последующих взносов в Стройком? Потому что работать в Москве и жить в Раменском – каторжное дело; потому что положение «Раменское – Москва», «Москва – Раменское» поглощало все мое время, весь мой труд, весь мой заработок).
Осенью истекает срок договора на мою раменскую квартиру, хозяин продает дом и не подписывает нового соглашения ни на каких условиях. Другую квартиру или комнату найти невозможно. Таким образом, к нынешней зиме я с семьей остаюсь без крова.
Однако даже при более счастливых жилищных условиях нельзя долее оставаться в Раменском. Уже сейчас, в августе, моя жена и дети (8-ми и 7-ми лет) живут впроголодь (от слабости и истощения случались обмороки). Отсутствует нормальная выдача ничтожного пайка. Невозможно покупать продукты на колхозном рынке, ибо цены на 30–40 % выше московских. Зимой в Раменском для моей семьи неминуемо должен наступить голод, холод и смерть. <…>
11-го сего августа Жюри Правительственной Комиссии отобрало девять моих работ для Юбилейной Выставки («Художники РСФСР за 15 лет» – В.М.). Есть надежда, что некоторые из этих работ будут куплены.
Смелые люди считают меня талантливым человеком» (РГАЛИ. Ф. 2650. Оп. 1. Ед. хр. 75. Сообщил А.Л. Соболев).
С 1934 г. жил в городке художников на Верхней Масловке. Член Московского отделения Союза советских художников (МОССХ).
«Китаев вошел в состав групп подчеркнуто-реалистической направленности. <…> В его живописи и графике стали чаще появляться работы бытового жанра, темы и сюжеты, отражающие современные явления жизни. <…> Вместе с тем в его картинах мы увидим живописно-пластическую систему, сложившуюся в советском искусстве еще в 20-х годах. Свойственные ей живописное, образное восприятие действительности, соответствие формы изображения его смыслу были определяющими» (Попова Е. Смоленский имажинист).
В 1933–1937 гг. МОСХ организовал две персональные выставки Китаева. На второй, проходившей на культбазе ЦПКиО им. Горького, экспонировались 44 картины. После выставки «Китаев, втянутый в антиформалистскую мясорубку, исключен из МОССХа. Далее кружок изо на заводе, в каморке бывшей школы позади дома именитых художников на Масловке что-то пишет, уничтожает. Эйфория начала – вершина на полпути – низвержение» (Ройтенберг О. Неужели кто-то вспомнил, что мы были… М., 2008).
В 1938 г. принят во Всероссийский союз кооперативных товариществ работников изобразительных искусств (Всекохудожник) (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).
В годы войны – не ранее чем до ноября 1943 г. – находился в эвакуации в Башкирии, в селе (ныне городе) Туймазы (ВЭМ).
В августе-сентябре 1943 г. после длительного перерыва вернулся к писанию стихов (рукопись в собрании А.Л. Соболева, Москва).
С конца 1943 г. работал художником в Музее революции СССР (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).
«Трудные послевоенные годы ослабили здоровье художника. Это сказалось на его творческой активности. Изменилась и его художественная манера. Bo многом она была обусловлена условиями времени, господством реализма в изобразительной форме, в теме и сюжете. Стремление к созданию художественного образа, «очищенного от пыли содержания», провозглашенное имажинистами, приняло совершенно иные, нежели в 20–30-е годы, формы» (Попова Е. Смоленский имажинист).
Умер 2 марта 1953 г. Место и обстоятельства смерти, место захоронения пока не установлены.
Стихотворения 1906–1914 гг.
«Нет больше сил нести страданья…»
Нет больше сил нести страданья.
Я весь расслаблен. Я устал.
В душе убиты все желанья,
И уничтожен идеал.
Я вышел в жизнь со светлым сердцем.
Безумно мне хотелось жить.
Я знал, что в жизни есть несчастья,
Но все же думал победить.
Я понял, что мой взгляд был ложный.
Жизнь оказалася сильней.
Я перед нею наг, ничтожный!
Мне стыдно! Больно! Жизнь! Добей!
1906
Стихотворения из казанских изданий
1908–1909[1 - Подзаголовок дан составителем. Тексты сообщил А.В. Бурлешин.]
Сарре
Я вижу вас впервые, —
И дерзко полюбил
О, очи – ночи грозовые!
Мой меч! Мой щит! Я все разбил!
О, черный бархат длинных кос
И юные ланиты!
Они – в огне и ярче роз!
Пред ними все цветы побиты!
Ваш голос звонко расцветает,
Улыбка знойно опалит
И в сердце говорливо тает…
Иегова! Кто устоит
Пред лаской алых жал и ков?!
О, мир! О, Сарра! Я в плену!
Я весь горю… Нет больше слов…
Скорей, скорей к любовному вину!..
<1908>
«Я взглянул в глаза глубоко…»
Я взглянул в глаза глубоко
темнокудрой, черноокой
и ушел далеко…
Вьюга жадно след мой съела.
Я ушел на север белый,
грустный и несмелый.
Здесь живу я в вихрях снега.
Обнят знойно снежной негой,
не хочу побега.
Тихо-тихо сдавлен белым;
умираю сладко телом. —
Милая велела…
Но в оковном, льдистом крае
умирая, расцветаю
серебристым маем…
Слышу в небе звон игривый…
Вижу лес и переливы
изумрудной нивы.
Солнце пляшет. Солнце пьяно.
Сонмы птиц поют «осанна!»
Травы запах льют медвяный…
Я припал к земле цветистой…
В струйке трельно-серебристой
облик королевы…
Я стал пить и в губки впился
ей, – и вдруг ручей затмился,
зашумели севы…
И в согласности напева
Из воды выходит дева…
Ты ли, панна Катя?!
Мы счастливы. Мы счастливы!..
Задрожали губ извивы…
Колют, жгут объятья…
Мы упали – не взглянули…
Мы упали… В свет ли… в тьму ли
Утопили… Утонули…
<1908>
«Серым днем весны печальной…»
Серым днем весны печальной
лаской хмурой я овеян…
Светлый образ, что взлелеян
солнцем мая,
убегая,
шлет привет прощальный…
И тоскую, одинокий,
в трепетном молчаньи…
Кто же близкий и далекий,
вновь найденный
и влюбленный,
будет на свиданьи?
Отуманен грустью странной,
я не знаю цели…
Грезы тихо отлетели
тяжким летом
по тенетам
мертвым караваном.
<1908>
«Сады полны благоуханий…»
Сады полны благоуханий.
Так сладок вешний чернозем.
Мы в алом трепете желаний
Тела истомные сольем.
Под серебристый шепот мая,
Под ярый рокот горных струй,
В напевный час, изнемогая,
Испьем грозовый поцелуй!
На изумруды трав уроним
Безумно-белый шелк одежд.
Потонем – бешеные кони —
В огне исполненных надежд.
И подойдем к последним граням…
