скачать книгу бесплатно
– Дядя Нил, – дрожащим голосом пролепетал я, – мне казалось, что это для детей приготовили.
– Даже если для детей, то употреблять столько сладкого, сколько ты съел, опасно, может живот заболеть, – сказал дядя Нил и шагнул в мою сторону.
Испугавшись, я нырнул под кровать и там затих. Дядя Нил, немного подождав, начал просить меня выйти. Я молчал, прислушиваясь, куда он пойдет. А он, спокойно прихрамывая, пошел в другую комнату к гостям. Побоявшись выйти, сгорая от стыда, я продолжал лежать под кроватью. А дядя Нил как бы забыл про меня, и только его голос выделялся среди гостей. Вот там, под кроватью, я представил себе, как дядя лейтенант – политрук – поднимал свою роту в атаку. Вздрагивал от резкой команды «В атаку, вперед!». Такая команда повторялась неоднократно, после нее наступала тишина в обеденном зале, и мне казалось, что я лежу на дне окопа. А дядя, ворвавшись в траншею, винтовкой со штыком колет проклятых фашистов. И как ему было плохо, когда он убил первого фашиста, вот после чего из обеденного зала раздался глубокий вздох женщин и мужчин.
Женский голос произнес:
– Ведь они тоже люди!
– Нет, не люди, – возразил директор школы, – это нацисты! У них идеология античеловеческая.
Дальше дядя Нил рассказывал про бои под городом Белая Церковь, как был ранен разорвавшейся миной, и мне показалось, что над моим убежищем разорвалась мина. Я почувствовал острую боль в правом коленном суставе и вспомнил, как дядя Нил рассказывал бабушке и маме про ранение, полученное в боях под городом Белая Церковь. Бабушке и маме он рассказывал, как долго лежал в госпитале после ранения, сколько перенес операций по поводу множественных осколков, как ему хотели ампутировать ногу и как он отказался от операции. Коленный сустав у него не сгибался, он хромал на правую ногу, но никогда не считал себя инвалидом, даже не пользовался палочкой, чтобы люди не подумали, что он инвалид.
Среди фронтовиков разгорелся спор. А когда начали кричать «за Сталина! за Родину! за Красную Армию!», я потихоньку выбрался из своего «окопа» и незаметно прошмыгнул на улицу, где меня ждали соседские ребята и брат.
– Ну что, попало тебе за разбитое стекло?
– За стекло не попало, а вот за сахар чуть было не влетело. – И я начал рассказ: о сахаре, о фашистах-нацистах и про бои, в которых я как бы участвовал. – А знаете, ребята, наш дядя Нил – герой, он столько фашистов заколол, целый взвод.
– А взвод – это сколько? – спросил Пахом.
Мой брат, в будущем ученый, сказал:
– Три отделения.
– Ну и силен ваш дядя Нил! – пришли к единому мнению ребята.
Он, действительно, был силен и физически, и морально, имел огромный авторитет и среди простых людей, и среди обремененных властью. Районное руководство, военком, директора школ ценили и уважали дядю, они его звали просто Нил. Советовались с ним по военно-патриотическому воспитанию в школах, по инструктажу допризывников. Наш дядя Нил умел все: чинил любые часы, ремонтировал велосипеды, мотоциклы, автомобили и тракторы.
Бабушка с мамой спрашивали:
– Нил, где ты всему научился?
Он коротко отвечал:
– Армия всему научит.
С ним интересно было всегда.
В конце июня дядя Нил надевает белую рубашку, готовит дымарь, отгоняет дымом пчел, и мы идем с ним в просторный сарай, благоухающий душистым сеном, где уже подготовлена чисто вымытая медогонка.
– Вы, ребята, пока подождите здесь, потом будете вращать медогонку, пойду снимать рамки в ульях.
Пришел дядя Нил, а с ним прилетели жужжащие пчелы. Мы попытались убежать, но дядя спокойным голосом нас остановил:
– На улице их еще больше, да они вас не тронут, они теперь будут кружиться около меда. Теперь крутите, – сказал дядя Нил после того как поставил в медогонку рамки.
Мы по очереди начали вращение ручкой медогонки, даже почувствовали ветер от вращения рамок.
– Ну и славные племянники у меня, – сказал дядя, подставляя ведро для меда. – Ну что, открываем заслонку?
– Открываем! – хором прокричали мы и увидели, как из медогонки полился прозрачный, ароматный мед.
Через двадцать минут было полное ведро меда.
– А теперь давайте попробуем мой рецепт – молодые огурчики с медом.
Дядя Нил разрезает огурец на две половинки, наливает на каждый огурец пахучий мед, и мы едим хрустящий огурец, обильно политый медом, восхищенно поглядывая на дядю. Не было хлеба, но были огурцы с медом.
– Ничего, ребята, скоро будет хлеб и пышные булочки из него.
Однажды мы обнаружили, что дяди Нила уже несколько дней нет дома. Спрашиваем у бабушки, где же наш дядя.
Бабушка полушепотом отвечает, что он уехал на товарном поезде в Украину за мукой:
– Я так переживаю, когда же он вернется. Время послевоенное, опасное для таких поездок.
Дней через десять дядя Нил вернулся с двумя мешками муки. Много не рассказывал о поездке, но было видно, как он похудел, когда брился, были видны резко выступающие скулы.
Бабушка говорила:
– Нил, до чего же ты себя довел!
А он молча точил огромную опасную бритву об офицерский ремень и тщательно выбривал щеки, иногда надувая их. Мы с братом в ужасе ждали, когда закончит бриться, думая, как бы он не порезался. Дядя брился ежедневно. Но ни разу не видели мы, чтобы он даже оцарапался когда-то.
Офицерский ремень с большой, нам казалось, золотой, звездой на бляхе, широкий, кожаный. Это все, что осталось как память о нашем дяде Ниле у его дочери Таисии.
Вот такой у нас был дядя – как стержень земли русской. От него исходила такая сила, что люди, живущие в отдаленных деревнях, приходили к нему за советом и помощью. А проезжающие мимо нашего дома говорили:
– Вот здесь живет Нил Петрович!
Иногда спрашивали нас, детей:
– А Нил Петрович дома?
– Нет, – отвечали мы, – он уехал в район.
Дядя Нил работал и председателем колхоза, и секретарем партийной организации, кроме основной нагрузки участвовал во всевозможных общественных работах безвозмездно. Образ дяди Нила вел нас по жизни в школе, в армии, и мы с детских лет да и всю жизнь старались быть похожим на него. Даже соседские мальчишки хвастались:
– Сегодня в тире мы стреляли, как ваш дядя, и он нас похвалил.
В послевоенные годы многие ветераны были примером для ребят. Разные по характеру, но все они были патриотами и хозяевами земли своей. Потому и разбили германскую машину.
Одним из них был Дмитрий Александрович, или просто Дима. В деревне часто присваивали фамилии по роду занятости. Николаевых называли Кузнецовыми, потому что его дед работал в деревенской кузнице, где Дима помогал ему еще мальчиком. Так вот этот Дима Кузнецов стал нам с братом отчимом, а потом и любимым отцом.
Отчим
Мама и вся семья ждали с фронта нашего папу, Василия Яковлевича. Но годы шли, а его все не было. Мама писала, обивала пороги военкомата, но ответ был один – пропал без вести. Трудно было маме поднимать двоих детей в такое тяжелое время, в молодом возрасте – замуж выходила в восемнадцать лет. Перед войной только стала налаживаться жизнь, после революции и раскулачивания. Еще в школе ухаживал за ней Дима Кузнец, но она вышла замуж за бухгалтера из райцентра. У Николаевых происхождение было пролетарское, а она – дочь кулака, жила в большом кирпичном доме. А что Дима, помощник кузнеца, о чем с ним поговорить, о подковах, что ли?
– Вот Василий красавец, всегда опрятный, с кожаным портфелем, – говаривала наша бабушка.
Влюбилась девушка, и стали счастливо жить, детей рожать. А Дима страдал.
Так и остался бы он бобылем, но страшная война смешала все, стерла с лица земли: судьбы людей, села и города, загубила природу. Вся Европа погрузилась в копоть, гарь от горящих машин, разлагающихся трупов людей и животных. Апокалипсис, начало уничтожения жизни на земле. Люди, что вы натворили, загубили жизни не отдельных людей, всего живого. Наплевали на просветителей: Дидро, Руссо, Пушкина, Толстого. И что получили взамен? Можно ли дальше планировать жизнь отдельно взятому человеку?
Наша мама ждала и ждала любимого мужа, отца своих детей, а он все не возвращался.
Дмитрий Александрович попал на фронт одним из первых, служил в артиллерийском дивизионе. Всю войну его дивизион таскал огромные пушки на конной тяге. В атаки он не ходил, о войне рассказывал неохотно. Одним словом, Кузнец – из него живого слова не вытянешь, как говорила бабушка. Дошел с боями до Берлина, его дивизион громил фашистского гада в его логове, как он выражался. Был несколько раз ранен. Но продолжал участвовать в боях все годы войны.
В конце 1945-го Дима Николаев (Кузнецов) вернулся живым и невредимым домой. Никто и подумать не мог, что у него на теле есть какие-то раны. Был он весел, но в делах обстоятелен и чрезвычайно серьезен. Замечательно пел, был душой компании, алкоголь и курение были ему противны. Даже на фронте отдавал табак и спиртное однополчанам, прикатил в деревню на немецком велосипеде с широкими шинами – «Бриллиант» назывался велосипед.
Крестьяне завидовали ему, говорили:
– Ну Кузнец нахапал!
– Зря вы так! Не знаете, сколько вагонов добра тащили из Германии генералы, – отвечал Дима.
Дима с детских лет был чрезвычайно серьезен и честен, не то что украсть – свое, честно заработанное, отдавал. Но когда стал председателем колхоза, мог за колоски, оставшиеся в поле после сборки урожая, отдать под суд, несмотря на послевоенный голод. Сразу после возвращения Дима начал активно ухаживать за нашей мамой, даже понимая, что это безнадежно, все равно оказывал ей знаки внимания. Безрезультатны его ухаживания были потому, что, во-первых, наш папа еще не вернулся с войны, а во-вторых, бабушка считала Кузнецовых низшей кастой, да и мы, дети, каждый день вставали и спрашивали, а где, а когда вернется папа.
Для мамы это был сумасшедший дом, она металась с работы домой, в военкомат. И все мысли были о Васе – где он, что с ним? И вот в январе 1948 года маму вызвали в военкомат и дали на руки письменное сообщение, что ее муж, Киселев Василий Яковлевич, защищая Ленинград, скончался от ран в госпитале города Ленинграда и похоронен на Серафимовском кладбище. Мы с братом, мамой и бабушкой долго плакали, не могли понять, почему же даже раненые вернулись, а наш папа погиб. На следующее утро, просохшие от слез, мы решились написать письмо товарищу Сталину. Дядя Нил, увидев начало письма, объяснил, что это очень опасно, загребут всех – и меня, и маму.
– Вы лучше стишок про папу напишите.
Мы с братом начали писать, советуясь с бабушкой.
Наш отец
Наш отец не прошел всей войны.
Он в сорок втором погиб в Ленинграде.
Жизнью, отданной для страны,
Борясь с врагом в ленинградской блокаде.
Погиб он за нас. Погибая, верил
В двух малых своих сынов.
Он не пустил в российские двери
Диких нацистских врагов.
Наш отец не знал всей войны,
Был он простым солдатом.
И мы, сыны, часто видим сны,
Окопы, отца с саперной лопатой.
«За что он боролся? Что получил?» –
Мы думали молча у братской могилы.
Любимый отец, твои лучи
Пронзают землю, дают нам силы.
Ты, наш отец, не брал Берлин,
Рейхстаг не брал в сорок пятом,
Со знаменем красным в бою вместе с ним
Лег в землю простым солдатом.
Твои ордена мы не видели, нет.
Тебя схоронили вместе с лопатой.
Но мы, сыны, твой ищем след
По нитям памяти, в сорок пятом.
Письма твои вошли в наши сны,
Их будем беречь до могилы.
Любимый отец, твоей нет вины,
Что рано ушел, наш милый.
Ты и бойцы на хребет наступили
Фашистам, и нет лучше снов,
Машину вермахта разгромили,
Избавили нас от ига оков.
Молодежь, пришедшая с войны, собиралась в клубах на танцы, всевозможные собрания. Песни и смех слышались по вечерам, только не было среди них нашего папы. Мы с братом уже два года учились в школе, когда в марте 1950-го узнали, что мама собралась замуж за Кузнеца. Для нас это был шок. Как же так? Папа погиб на войне, а мама предала его.
Мы кричали и плакали:
– Не хотим нового папку, мы никогда не полюбим Кузнеца!
Бабушка собрала нас в маленькой комнате и долго объясняла, как трудно маме нас воспитывать, что мальчикам нужен серьезный мужчина, чтобы не выросли хулиганами и оболтусами.
– Вот Дмитрий Александрович как раз такой… – говорила она.
– Бабушка, ты же сама рассказывала, что он из какого-то другого круга, – возражали мы.
– Да, это было до войны, а война сплотила всех, вы видите, какая теперь молодежь, все сравнялись – кузнецы, колхозники, учителя, все вместе в труде, на отдыхе, на праздниках. Хочу вам больше сказать. Дима купил дом около леса – Закаюшки называется, там и речка. А воздух какой там чистый, вдали от тракта… – объяснила бабушка.
– Бабушка, а можно мы его не будем называть папой? – спросили мы.
– Это как ваше сердце подскажет, только не обижайте его, ведь он один, а вас двое.
– Трое, с мамой, – возразили мы.
– Время покажет, – подытожила бабушка и ушла готовить ужин.
Весной переехали мы с мамой и новым папой на окраину деревни, в старый деревянный дом с большой русской печью. В те времена у всех в деревне была огромная русская печь, в ней готовили, на ней спали, излечивались в случае болезни, отогревались в сильные морозы.
Наступило первое лето, когда мы начали осваиваться на новом месте. Появились новые друзья, с которыми мы проводили все дни напролет. Лес, речка, появилась собака Пальма, дворовая, но очень сообразительная и ласковая, только с одним недостатком – очень часто щенилась. Нам было интересно наблюдать, как растут щенки, кормить их и воспитывать.
Мама и отчим целыми днями работали. Утром, уходя на работу, мама оставляла нам по куску хлеба, два вареных яйца и газету «Правда». Летом книг мы не читали, но газету зачитывали до дыр. Тяга к газете была потому, что наш отчим Дима ежедневно читал ее и делился с нами новостями, а мы хотели понравиться ему, делая вид, что тоже интересуемся политикой.
Теперь точно и вспомнить сложно, когда мы стали называть его папой. Как-то утром, проснувшись, мы увидели два пучка крупной земляники. В обед пришла мама, мы спросили:
– Мам, это ты принесла нам утром землянику?
– Да нет, это папа принес утром. Косил сено и набрал, – ответила она.
Очевидно, с тех пор мы и нашли путь к сердцу друг друга.
А дальше в нашей совместной жизни и до совершеннолетия мы его только папой и звали. Был он хоть и немногословный, но очень добрый и миролюбивый человек. Вывести из себя его было невозможно.
