banner banner banner
Созвездие Овна, или Смерть в сто карат
Созвездие Овна, или Смерть в сто карат
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Созвездие Овна, или Смерть в сто карат

скачать книгу бесплатно

Надо заметить, что мой Тошка до недавнего времени тоже не был записным красавцем. Своим истомившимся от полового созревания одноклассницам он во сне никогда не являлся. Худой, длинноногий, какой-то взъерошенный молодой человек в огромных роговых очках и «хипповых» джинсах, более походивших на выцветшую тряпочку, – таким он представал передо мною из года в год…

Но с некоторых пор, заразившись честолюбивой идеей здорового образа жизни, Антон записался в спортзал, укротил свои патлы, нацепил модные, интеллигентные такие очочки, купил себе умопомрачительный одеколон от «Армани» – и в итоге непрезентабельный парнишка вдруг превратился в интересного молодого человека, при виде которого пухлогрудые старые девы начинают шумно дышать, а пятнадцатилетние прыщавые дурочки – собираться стайками и хихикать.

Все это льстило как его, так и моему самолюбию, потому что как-никак наш двор он пересекал под руку именно со мной. Но, как видно, возрадовалась я зря.

Потому что мой старинный приятель детства, друг семьи и без пяти минут официальный жених вдруг стал прятать глаза, неловко придумывать предлоги, чтобы исчезнуть незнамо куда, и все реже и реже захаживал к нам в гости.

Я терпела все это, мысленно репетируя, составляя обличительный монолог, чтобы бросить его в лицо неверному возлюбленному, как только он снизойдет до разговора со мной – бросить и захлопнуть перед ним дверь! – но меня опередили. Однажды в моем доме зазвонил телефон и мягкий, даже ласковый женский голос предложил мне…

– …убедиться в том, что у Антона появилась настоящая любовь, рядом с которой ваша симпатия смотрится просто детской забавой. Я знаю, вы не поверите мне, но попробуйте прийти сегодня вечером в кафе «Лукоморье» на Весенней. Вы убедитесь сами, уверитесь – и отпустите Антона, если любите его по-настоящему.

Конечно, я сходила в это «Лукоморье». Спрятавшись за аквариумом, где безмятежно плавали пока еще живые зеркальные карпы, быстро вычислила нужный мне столик. В новом пушистом свитере, которого я на нем еще не видела, и моднючих узких джинсах Антон сидел напротив незнакомой мне девицы в роскошном брючном костюме. И, накрыв своей рукой ее ладонь, нашептывал в отягощенное крупной серьгой ухо что-то такое, от чего напомаженный рот моей соперницы растягивался в загадочной улыбке.

Всего в этой девице было «слишком»: слишком длинные и слишком светлые волосы, ноги такой длины, что они больше походили на роскошь, чем на средство передвижения, грудь, за ношение которой следовало бы арестовывать, как за распространение порнографии, и ногти, каковыми вполне можно было вывинчивать из стен шурупы. Я всего лишь женщина, но не признать эту фурию именно той самой, в чистом виде роковой красавицей значило бы покривить душой, а душа моя при виде этого зрелища и без того уже скукожилась, вздохнула и заболела…

В глубине души я подозревала, что столь резкая перемена отношения Антона ко мне была вызвана еще и тем, что дела его с некоторых пор пошли в гору. Всего год назад он числился простым работником автосервиса, и я, являясь к нему на свидания с яркой корочкой журналистского удостоверения в кармане, отчасти чувствовала свое превосходство – «мы, работники умственного труда…». Но с недавних пор ситуация изменилась. Во-первых, Антону удалось выкупить пай в своем автопредприятии, и из простого чумазого работяги с разводным ключом в нагрудном кармане он превратился в того, кого так уважительно именовали «босс». А во-вторых, и это главное, вечному изобретателю Тошке удалось запатентовать две-три свои особенно удачные придумки: с тех пор он обзавелся некоторым количеством свободного времени и таким же числом вакантных денег – а раньше, подумалось мне с тоской, он не имел возможности таскать за собой по роскошным кабакам пышноволосых крокодилиц с шикарными титьками!

Вспомнив об этой девахе, я треснулась лбом о холодную стену. Так одиноко мне еще не было никогда!

Вот почему, снова услышав в телефонной трубке все тот же нарочито доброжелательный голос, я окончательно утратила душевное равновесие. И, в последний раз вспомнив о скандальных пожилых соседях, не любящих шума, схватила тяжелую хрустальную пепельницу, стоявшую прямо на телефонном столике, и что есть духу швырнула ее в собственное отражение…

* * *

Спала я отвратительно. Мне снились разрезные румяные бока окороков и сочные ломти буженины с выступившей на бочку нежной пахучей слезой; издающие головокружительный запах перламутровые тушки копченой рыбы с запекшейся от дыма корочкой; над ухом хрустели и рассыпались крошками по моей подушке песочные торты и пирожные с кремом… Пироги-пышки и куриные окорочка в готовом виде готовы были лететь косяком на голос – но ведь я худела. Во всяком случае, я надеялась, что приносимая мною жертва хоть чего-нибудь да стоила.

На работу снова пришлось идти без всякого настроения. Желудок, где звучно переливался только теплый несладкий чай (шпинат у меня так и «не пошел»), протестовал и выражал свое недовольство судорогами, особенно когда я с аскетическим мужеством проходила мимо ларьков с хот-догами и «крошкой-картошкой» – кто бы мог подумать, что настанет день, когда сосиска в тесте станет пределом моих мечтаний?

– Знавал я одного человека. Бросил он пить, курить, сел на диету… Целых две недели продержался, – заметил в обеденный перерыв Генка Волынкин, кротко наблюдая, как в нашей редакционной столовке я с отвращением вливаю в себя жидкий чай без сахара и вяло ковыряюсь вилкой в тарелке с какой-то вареной травой.

– Две недели? И что, потерял он сколько-нибудь? – спросила я, невольно подмечая, как Генка неторопливо намазывает на свою пухлую булочку толстый слой масла, а поверх выстраивает пирамиду из блестящего малинового джема.

– Да. Потерял. Ровно четырнадцать дней, – торжественно провозгласил наш спортивный корреспондент и, прижмурившись, вонзил хищно оскаленные зубы в это произведение искусства.

Я вздохнула и склонилась над своей чашкой.

Да к тому же – и это было самое главное! – вчерашний тип снова ждал меня у подъезда. Все так же неторопливо он поднялся, завидев мое приближение, и, засунув руки в карманы, уставился на меня во весь глаз!

Сначала я попятилась от неожиданности, но затем, собрав волю в кулак (а в глубине души – все так же труся), с независимым видом пронесла мимо циклопа свою рыжую голову и почти бегом припустила к остановке.

Незнакомец отставал от меня метров на пять, не больше…

Повторилось то же самое и на следующее утро.

…Все это одним заархивированным воспоминанием пронеслось в моей голове, когда на третий день этих непонятных преследований Генка Волынкин бросил меня одну в редакционной курилке, и я уже в одиночестве – в который раз – разглядывала сквозь немытое оконное стекло моего конвоира. Сейчас он сидел на скамейке у входа и почитывал себе газетку – купленную, видимо, в киоске напротив. Сверху лица Одноглазого мне не было видно, но длинные седые пряди, падавшие на плечи черного драпа, и окончательно повисшие шляпные поля вырисовывались отчетливо даже через это мутноватое стекло – и лишали меня равновесия.

…А потом его убили.

* * *

– Повезло тебе, старушка! – с элементом здорового профессионального цинизма прошептал мне Генка Волынкин, подтягивая свои мешковатые штаны и осторожненько выглядывая из-за плеча главного редактора.

– Повезло? Почему повезло? – спросила я машинально.

Я тоже смотрела в ту же сторону, что и остальные.

Мы все, то есть почти полный состав работников молодежного еженедельника «С тобой», толпились возле той самой скамейки у входа в нашу редакцию. И смотрели на седовласую фигуру моего таинственного преследователя: все в тех же пальто и шляпе, он сидел на этой скамейке, откинувшись на деревянную спинку, и безучастно смотрел в небо.

Ветер скучно шуршал страницами лежавшей на коленях у Одноглазого газеты; большая рука в вязаной перчатке еще прижимала ее сверху, не давая улететь вместе с ветром, но вообще-то газета Одноглазому была уже не нужна: из его груди торчала деревянная рукоятка. Нож то был или заточка, разобрать было невозможно, но зато совершенно уверенно констатировалось: этот человек никогда уже не будет преследовать безо всякого повода беззащитных корреспонденток. Он был безусловно, кардинально и безоговорочно мертв.

Странно, но я не испытала от этой мысли никакого облегчения.

– Почему мне повезло? – снова спросила я у Генки, не поворачивая головы и лишь краем глазом наблюдая, как, визжа сиреной, из-за угла выруливает канареечный милицейский «уазик».

Честно говоря, меня совсем не интересовали очередные вздорные умозаключения нашего выпивохи. Но хотелось отвлечься, ибо в голове уже лихорадочно сталкивались разные мысли: почему убили? кто убил? И надо ли говорить милиции, что этот тип сидел тут, чтобы в конце рабочего дня продолжить слежение за ни в чем не повинной мною?

– Так почему мне повезло?..

– Ну, не скромничай… Убийство, случившееся почти что на пороге редакции! Трупец, доставленный прямиком к рабочему столу! Тебе даже ходить никуда не надо, искать тему, выпытывать обстоятельства… Просто подарок для криминального корреспондента!

Я подумала, что бы такое на это ответить, но в голову пришло только все то же неостроумное:

– Поди ты к черту…

Из милицейской машины горохом высыпались несколько серьезных мужчин в гражданской одежде и в два счета разогнали нас по рабочим местам. Вдосталь наглазевшийся на убитого народ расходился охотно: верхнюю одежду накинуть никто не успел, а день стоял настоящий октябрьский, с резкими ветряными порывами, которые щедрыми горстями бросали вам прямо в лицо пыль и труху листопада. Полновесные холода еще не наступили, но и эта промозглая прохлада пробирала до костей.

Словом, «стобойцы» скрывались за стеклянными редакционными дверьми без особого сопротивления. Я тоже развернулась было вслед за коллегами, но тут в рукав моего свитера хваткой молодого бульдога вцепилась ведущая светской рубрики Люська Овечкина.

– Не уходи! – прошептала она жарко. – Сейчас… меня арестуют!

– Чего ради? – хмуро спросила я и попыталась выдернуть руку: бесполезно.

– Ну как же, ну вот из подозрения, ведь это я нашла труп!!!

В Люськином голосе уже булькали слезы. По опыту я знала: вот-вот они польются из коллеги неиссякаемым Бахчисарайским фонтаном. Слезы у экзальтированной Овечкиной всегда плескались наготове, где-то у самого горла – иногда мерещилось, что достаточно просто ткнуть глупую Люську пальцем в живот, как резиновую грушу, чтобы из нее брызнула тугая соленая струйка.

Сейчас специалистка по светской жизни тряслась от страха, не делая тем не менее попыток удариться в бега. Она стояла у скамейки с трупом и мужественно ожидала, когда же ее закуют в кандалы и угонят по этапу в холодную Сибирь.

Опера убойного отдела, выпрыгнувшие из милицейского «воронка», однако, не торопились доставать для Люськи цепи с колодками. Они вообще пока не обращали на нас внимания, фотографируя труп, обмениваясь ворчливыми репликами и исследуя местность вокруг скамейки с дотошностью опытных ищеек.

– Люська, пошли отсюда, надо будет – они нас сами найдут!

– Сейчас…

Но было поздно. К месту происшествия уже подкатывали две другие машины. В одной сразу же узнавалась «Скорая помощь», а из другой сперва показались крепкие, похожие на две бетонные сваи ноги в синих форменных брюках, а затем эти ноги вынесли на себе такое же крепкое тело, которое венчала большая бульдожья голова с водянистыми, вечно воспаленными до красноты глазами и толстым картошечным носом.

Как выяснилось очень скоро, это был следователь прокуратуры Алексей Федорович Бугаец. Он приближался ко мне, как статуя Командора, – и казалось, что земля дрожит под его огромными (не меньше 45-го размера) ногами в твердых ботинках из кожзаменителя.

Наступали тяжелые времена…

* * *

Алексей Бугаец сразу же приступил к допросу свидетелей.

Я попыталась отступить в неубедительную тень редакционного крыльца, чтобы предоставить в распоряжение Люськи Овечкиной широкую концертную площадку; в том, что из своего рассказа – как ей удалось наткнуться на труп – Люська непременно постарается сделать полноценный эстрадный номер, я не сомневалась.

– Итак, это вы нашли тело? – спросил у Овечкиной своим вечно простуженным гнусавым голосом Алексей Федорович Бугаец и пытливо вколол в нее остренькие красненькие глазки.

– Да, – звенящим голосом ответила подруга.

Обладая хваткой молодого бульдога, внешностью Овечкина больше напоминала болонку: сходство с нею в первую очередь обеспечивала Люське кудлатая прическа. Мелкие кудряшки занавешивали ее лицо почти до подбородка, и для того, чтобы посмотреть на собеседника, коллега резко встряхивала головой: светлые кудельки взлетали, на миг приоткрывая ее карие, всегда испуганные глаза, и снова падали на лицо россыпью упругих спиралек.

В остальное время, глядя на Люську, вы видели только эту шапку волос и ярко накрашенный рот, который часто кривился в плаксивой истеричной гримасе. Другой Люськиной особенностью был тонкий серебряный звон, сопровождавший Овечкину всюду, где бы она ни появлялась; треньканье издавали многочисленные браслеты и брелоки, нанизанные на Люськины руки, как кольца на стержни детской пирамидки.

Довершали образ моей коллеги всегда такие короткие юбки, что на их покрой, по моим подсчетам, уходило ткани немногим больше, чем понадобилось бы на один хороший носовой платок.

Сейчас следователь Бугаец, часто мигая, смотрел как раз на Люськину юбку – а точнее, заметила я не без злорадства, на выступающие из-под нее тонкие, как у жеребенка, ноги с гладкими коленками. Заметив этот взгляд, Овечкина смущенно переступила конечностями и в конце концов переплела их в жгутик.

– Я спрашиваю: каким образом вы наткнулись на труп?!

Люська зябко повела плечами, тряхнула болонистой головкой и вдруг выстрелила прямо в бугайцовскую физиономию словесной очередью – так резко, что окружающие от внезапности втянули головы в плечи:

– Я не натыкалась на труп то есть не хотела наткнуться то есть не знала что он уже труп!!! Я шла на работу увидела его, – Люська опять мотнула головой, взмахнула руками, браслеты звякнули, кудряшки взлетели и снова закрыли лицо, – увидела его!!! И подумала надо спросить когда он вернет Юлькину фотографию стенд пустует!!! Стекло разбито рамка ободрана ясно его рук дело а он не отвечал я подошла ближе спросила уже громче!!! Он молчит я обиделась говорю мужчина вы меня подводите он смотрит и молчит я еще ближе тронула за плечо а он – АААААА!!!!!

Овечкина вдруг завизжала таким ультразвуком, что следователь Бугаец от неожиданности отпрыгнул в сторону, а я усмехнулась: Люськина манера рассказывать об уж-жасных вещах (если вы с ней не знакомы) могла стать для слушателей причиной легкой контузии.

– АААА! – продолжала Овечкина. – Мертвый! Совсем мертвый! Я к Мартынову это наш главный редактор Мартынов вам звонить я по кабинетам все сюда стояли смотрели!!! Когда милиция ушли а я осталась я свидетель у вас есть программа защиты свидетелей вы должны меня спрятать!!! Убийца теперь охотится за мной я знаю как бывает сегодня меня будут ждать в подъезде р-р-раз – нож в спину!!! А я не могу я боюсь и кроме того кровь она потом не отмоется а на мне светлая блузка…

Я отключилась на время: дальше Люська понесла такую чушь, что, если продолжать вслушиваться, можно усомниться в собственной адекватности. К тому же привычка коллеги в минуты острого испуга говорить так, что в ее речи почти не чувствовалось знаков препинания, заставляла напрягать мозг с совершенно не окупаемой для этого натугой.

Некоторое время Бугаец взирал на Овечкину взглядом василиска. Но в конце концов, невероятным усилием воли сконцентрировав в себе годовой запас терпения, Алексей Федорович приступил к детальному допросу. Меня он при этом почему-то не прогнал. И слава богу! Вопрос о том, когда это Люська видела Одноглазого живым и при чем здесь моя фотография, занимал меня не меньше самого следователя.

Под взлет-спад кудряшек, звон браслетов и цоканье каблучков из Люськиной сумятицы вычленялось следующее.

Дней пять назад Овечкина задержалась на работе дольше обычного: утром она взяла интервью у отставной невесты нефтяного магната и теперь срочно переводила на бумагу нецензурную брань своей героини в адрес неверного жениха во вполне цивильные словосочетания. Работа была нелегкой (попробуйте сами заменить «плешивого козла-импотента» на «лысеющего жуира с ослабевшими возможностями» – убедитесь!). И Овечкина даже обрадовалась, когда появился повод отвлечься: расшатанная дверь малюсенького кабинетика (сейчас Люська находилась в нем одна, но вообще-то эту кондейку мы делили с ней вместе) отворилась, и в образовавшуюся щель скромно протиснулся Одноглазый.

Любопытство вмиг сменилось у Люськи паническим ужасом: ей показалось, что ее хотят похитить пираты. Но визитер, которого Овечкина приняла за корсара Флинта, быстро погасил напряжение: вежливо сняв перед корреспонденткой шляпу и прижав ее к груди затянутой в вязаную перчатку рукой, другой рукой он вынул и разложил перед Люськой на столе часть газетной страницы. Это была аккуратно вырезанная маникюрными ножницами из нашего еженедельника статья «Украли маму», под которой стояла моя фамилия.

– Что за статья? – впервые посмотрел на меня следователь Бугаец.

Я пожала плечами.

– Как я могу рассказать в двух словах? Статья о том, как из городского морга похитили труп…

– Чей труп?

– Одной пожилой женщины. Умершей от инфаркта.

Бугаец кивнул, как будто ему все сразу стало понятно, и вновь обратился к Люське:

– Дальше?

…Незнакомец разложил перед Люськой мою статью и, повернув голову так, чтобы Люська полностью попадала в ракурс его единственного глаза, очень тихо, слегка растягивая слова, вежливо спросил у нее:

– Это вы?

Люська отвела локоны с лица и непонимающе уставилась на своего визави.

– Это вы? – повторил он свой вопрос. – Это ваша статья?

Голос у него был глуховатый, но не лишенный приятности. По крайней мере, холодный комок ужаса, подкативший к Люськиному заячьему сердцу, откатился обратно к желудку.

– Не-ет! – облегченно выдохнула Овечкина, мельком глянув на подпись под статьей. – Вы табличку на двери увидели? Да, Юлия Воробейчикова работает в этом кабинете, но сегодня ее уже не будет…

– А когда?

– Ну, завтра…

Незнакомец направился к двери и уже ухватился было за болтающуюся на одном гвозде металлическую ручку, как вдруг остановился и снова зацепил Люську взглядом.

– Скажите, а есть ли какая-нибудь возможность поговорить с автором статьи раньше завтрашнего утра?

– Нет-нет, – поспешно отказалась Люська. – Адресов сотрудников мы не даем. Просто приходите пораньше, вы наверняка застанете Юльку… то есть Юлию Андреевну… на месте – завтра газетный день.

– Видите ли, – после минутного раздумья сказал Одноглазый, – как это у вас говорят, дело не терпит отлагательства. Мне нужно очень срочно увидеть эту Юлию Воробейчикову.

Люська постепенно приходила в хорошее настроение и, улыбнувшись, озорно предложила:

– А вы выйдите в коридор, там стенд висит с портретами наших сотрудников, под каждой фотографией – подпись, вот и увидите Юльку, если вам очень уж хочется!

Она ждала, что неизвестный улыбнется вместе с нею этой незамысловатой шутке, но он неожиданно кивнул и быстро вышел.

А полтора часа спустя, покидая редакционные коридоры, Овечкина неожиданно для самой себя остановилась у стены, где под пыльными стеклами красовались выстроенные по ранжиру фотографии работников газеты «С тобой». Местом, отведенным моей персоне, явно заинтересовались какие-то вандалы: стекло было разбито, фотография содрана с картонной подложки так безжалостно, что она повисла рваными полосами, нетронутой осталась только подпись под ячейкой.

Другие фотографии смирно висели каждая на своем месте.

Люська страшно рассердилась на Одноглазого – ведь ясно было, что это он испортил нашу редакционную красоту! Но рассказывать о странном визите кому бы то ни было она поостереглась.

– Лю-юська! – простонала я. – Ну мне-то можно было сказать!

– Я боялась, что ты рассердишься, а вдруг это он порчу какую-то на тебя хотел навести?!

В Люськиной речи уже появились запятые и вопросительные знаки – добрый признак! Но одновременно из-под кудряшек показались и заморосили частым дождем прозрачные капли, послышалось хлюпанье и бульканье – и через минуту подруга уже исходила рыданиями. Связная речь прервалась, и по своему личному опыту я знала, что это надолго.

Ничего другого не оставалось, как обнять рыдающую Люську за плечи и увести ее наконец с улицы, где на нее уже пялились редкие прохожие, в здание редакции. Бугаец же задержался возле оперов. Они уже закончили осматривать место происшествия и вполголоса докладывали ему о чем-то.

* * *

Через полчаса, сдав ревущую белугой Люську с рук на руки нашей сердобольной секретарше, я беседовала с Бугайцом в том самом кабинетике, где Овечкина впервые увидела Одноглазого.