Портрет знакомой женщины

скачать книгу бесплатно


– Ну, тогда оревуар, джентльмены, – и пошёл до хаты несолоно хлебавши, а чего «базар тереть», в таком состоянии лишнее слово сказать ломает.

Вошёл в подъезд своего дома, на лестничной площадке темно, из подвала пахнет сыростью и кошачьим дерьмом: кошки жильцов туда бегают гадить, по углам недотыкомки шарахаются, причём такие реальные с круглыми глазами. У меня иногда с похмелья бывает в темноте всякие обитатели параллельных измерений мне мерещатся, быстрее открыл дверь, шагнул в коридор – там в каждом углу по пять, нет шесть бесов пялятся на меня, кривляются и глумятся, нет, думаю, надо срочно где-то найти хотя бы десятку на кружку пива. Пошёл к тётке по отцовской линии; я иногда к ней заходил, живёт в центре города на Московской, напротив центральной ментовки, взял десятку взаймы, пошёл в забегаловку, тут прямо рядом, располагающуюся в бывшем магазине «Океан» такой при Советской власти (сейчас здесь сбербанк) в четырёхэтажном кирпичном доме, – рядом автобусная остановка. Забегаловка – не помню как называлась, – вполне приличное для такого рода заведение: дешёвое, просторное, столы, сидячие места, кроме спиртных напитков в разлив и на вынос, и сухих закусок типа бутербродов с рыбой и колбасой – горячие блюда: пельмени и суп. Выпил разливного пива кружку, присев за четырёхугольный стол под разноцветным мозаичным стеклом – охладил слегка «горевшие трубы», как нарисовался знакомый, учился в параллельном классе, Серёжка – маленького роста уже сильно побитый сединой, и покрытый морщинами, особенно лоб, физиономией. По его опухшей морде я понял что он тоже с угара. Поздоровались, он заказал себе кружку пива, присел напротив меня, проглотил полкружки, какой-то базар между нами завязался, у меня уже слегка захорошело на старые дрожжи, захорошело и у Серёжки. Я его спросил, работает ли он в ментовке? Вспомнив, когда я его видел последний раз несколько лет назад, работал в ментовке. Нет, ответил он, я уже давно там не работаю. Выгнали что ли спрашиваю? Общий знакомый, тоже из его класса сказал, что его выгнали за пьянку, Серёжка улыбнулся, выгнали, Андрюх, забухал, а сейчас на армян работаю, вожу фрукты- овощи из Азии. Проглотил оставшиеся полкружки, подумал, пойду ещё кружку возьму, тебе взять? Возьми, только я пустой, ничего, я угощаю. Взял он ещё две, на закуску синтетической картошки в пакете, начали с ним пить, сразу оживились, разговор у нас тут за жизнь, у него семейные проблемы, вообщем известная бодяга… В смысле муторная, тяжёлая, наполненная бытовыми проблемами, щедро замешанными на алкоголе, неинтересная жизнь. Член знает где он тут работает, но деньги были. Выпили по кружке, он ещё взял пару, будешь, говорит, Андрюх? А то нет? Пиво тогда одно время продавали разливное, привозили в оцинкованных бочках, своё муромское варили, какой-то предприниматель варил, мне такое нравилось, не то, что сейчас шнягу продают: балтика, арсенальное, охота – голимая химия на спирту с добавками вкусовых ингредиентов, а не пиво. После двух кружек, выпитых в течение 15 минут с интервалом – вторая после первой через пять минут улетела как «за-здрастье», – у меня так захорошело, Серёжка ещё взял бутербродов с красной рыбой, мне понравилось, – сижу за столом, жизнью наслаждаюсь, у Серёжки ещё лучше состояние, глядя на его счастливую морду, давай, говорит, водки выпьем, я угощаю. Нет, отвечаю, Серёжк, мне хватит, похмелился и харе (хватит), две кружки пива мне как раз в тему а то, думаю сейчас ещё водки выпью, к вечеру опять буду в говно, я свой организм хорошо изучил к сорока годам, как он реагирует на фронтальные, незапланированные текущему моменту алкогольные атаки, тем более денег – в пролёте Григорий, тем паче Константин*, а впереди ночь, меня тогда недотыкомки и бесенята опять будут доставать, к тому же я не до конца прошёл медкомиссию, завтра опять идти.

Я попрощался и пошёл домой, хотел ещё к Тане зайти. «Ты чего вчера сделала незапланированный съёб, оставила меня без денег?» Такую фразу приготовил, но передумал, когда пришёл на свою «блатхату-2» с геологической эпохой в кладовке, сразу лёг спать, пока выпитое пиво оказывало позитивный терапевтический эффект.

Около пяти – звонок в дверь, открываю, Санёк стоит уже на кочерге*, значит, его батя – пенсию ему дали. И с ним каких-то два обожжённых шпалера – парень и девчонка лет восемнадцати. И тоже заметно обжабленные*.

– Андрей, – говорит Санёк, – я хочу тебя отблагодарить!

Санёк не раз ко мне приходил с похмелья, и если у меня был алкоголь, а он у меня нередко имел место быть в моей, прокрученной словно через мясорубку, жизне (ударение на «е»), когда я не выпивал, алкоголь, прищурившись и грозя мне пальцем, когда я открывал холодильник, спокойно стоял на своём месте, я Санька похмелял. А если не было алкоголя давал денег на дозу. На стакан самогонки. Санёк знал точку в частном доме на Собачаевке, там можно было купить в разлив, как в закусочной разливали: стучишь в окно, появляется женское лицо: " Галь, мне стаканчик», прямо в форточку суёшь хозяйке десятку, – она тебе в ответ через две минуты – 250- тиграммовый стакан самогонки, налитый всклень. Видел собственными глазами. Один раз ходил с Саньком; полная женская рука подала в окно стакан самогонки в мелкий рубчик. Санёк махнул без закуски и не поморщился. Я потом, когда один раз был с похмелья, вспомнил про эту точку, тоже сунул десятку в форточку после позывного сигнала, эта же женская полная рука – я её запомнил по обручальному кольцу, вдавившемуся в толстый палец, – с налитым под завязку стаканом появилась – я принял стакан самогонки в свою подрагивающую длань, и через секунду принял на грудь… Самогонка была паршивая, не понравилась… чего не скажешь на счёт сервиса… сервис для местных алкоголиков, как в лучших домах Рио-де-Жанейро. От Санька если идти – 10 минут. От меня подальше. – Деньги у меня есть, мне батя оставил на еду, хочешь, мы с Антоном сходим за водкой я тебя похмелю! Батя оставил на еду, а Санёк их пропивает с какими то аквалангистами*.

Вообще-то я не очень и хотел, чувствовал себя более-менее в состоянии средней паршивости, терпеть можно – чаем отпиваться, к тому же завтра идти в больницу, особенно пить водку, тем более я знал, какую Санёк принесёт бодягу (палёнка – московский сленговый термин) возьмут на квартире у хабалки, а я такой яд никогда не пил, даже в 90-е когда народ травили с молчаливого согласия негодяев у власти, спиртом «Рояль» и прочей спиртосодержащей дрянью, какие бы финансовые трудности я не испытывал: на хорошую из магазина у него денег нет. Но сразу отказаться я из чувства деликатности и природной интеллигентности, а тем более когда Санёк проявил заботу о товарище, не стал грубо говорить, дескать, пошёл Санёк… на три непривлекательные литеры – человек зашёл, говорю: – Ну сходи, если есть возможность, купи пивка.

– Есть пустая полторашка, – говорит Санёк, – сейчас принесу разливного.

Нашёл я ему полторашку, они с Артёмом ушли.

Какие у меня родились первые впечатления от этой дамы, какую привёл Санёк, и с которой я поддерживал отношения, и не просто как со знакомой, уже 17 лет, до самой её смерти, как я сообщил вначале. Ей тогда должно было исполниться через месяц и три недели 25 лет (хотя, как я упомянул, выглядела она лет на 18—20), но курила и пила – любому аквалангисту* дала бы сто очков вперед. Таня не курила, только выпивала, но не так, как эта. К тому же она уже была матерью – дочке четыре года. Но, какая, как позже выяснилось, это была мать – ети-твою-мать, – но не от этого пассажира, с которым пришла: его звали Антон. Прожжённая лживая шалава, для которой ничего не было святого в жизни, и, кроме стакана её больше ничего не интересовало. Только после того, как я познакомился поближе и пообщался подольше с этой дамой, я понял истинный смысл и значение слова – шалава. Лена его оправдывала полностью. Она была в полной мере – шалава. Этот бытовой арго- термин, ёмко характеризующий определённый тип дам, вбирает в себя весь набор отрицательных, вульгарных, грубых, сальных словечек. Ну, по молодости ещё шмотки, тачки, рестораны, мужики, в окружении которых она себя чувствовала, как щука в болоте среди жирных бобров, – так называемая красивая жизнь, какую себе представляют молодые, красивые, глупые бабы, пускать пыль в глаза, понтоваться в обществе богатых, так называемых успешных мэнов, и мечтающие зацепить принца, которую им такую жизнь устроит…

Стройная, среднего роста, даже можно сказать высокого для женщины, если встанет на высокие каблуки будет выше нас троих вместе взятых: Андрея, Антона и Санька, в том смысле что мы все среднего роста. Лицо узкое – скулы, лисье, с тонкими словно прорисованными кисточкой японским художником эпохи Тан, чертами, такое гипнотическое женское лицо, на которое чем дольше смотришь, тем труднее оторваться от него взглядом, кожа тонкая, нежная с редкими на щеках веснушками, пухлая верхняя губка слегка выступает вперед над нижней, что придаёт такому женскому лицу неуловимую прелесть беззащитной ранимой девочки, торчащей от лирических виршей, с тонкой одухотворённой натурой тургеневской барышни, глаза серые большие с пушистыми, идеально загибающимися вверх ресницами. О, как потом я убедился на её примере – внешность красивой женщины бывает обманчива! Великолепные, длинные, густые волосы, закручивающиеся от природы кольцами на концах (а не в дамской парикмахерской металлическими щипцами), как бы оправдывая народную частушку: " кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей, почему они не вьются у хороших у девчат*, редкого серого, как кадиллак дяди Бори, цвета. Одета она была в чёрное короткое платье и тупоносые с ободранными носками туфли из чёрной кожи. Чулков на ногах не было. Белые гладкие ляжки в некоторых местах были в синяках. Коленки в ссадинах.

Уверенно пройдя на кухню, когда Санёк нас представил (джентльмен с улицы Кооперативная) она увидела грязную посуду в мойке.

– Ой, – сказала она, – давай я тебе посуду помою! Я люблю заниматься домашними делами.

«Ого, подумал я тогда, какая хозяйственная тургеневская девушка, и уже в таком возрасте – мне б такую! Пока я ещё не знал, сколько ей лет и что она уже – мать. В таком возрасте девушку сейчас в городе хуй найдешь с фонарём, как искал Диоген «ёбаного-смешного папуаса», т.е. жителя древнегреческого мегаполиса днём, любящую заниматься домашними делами. И уж тем более я не знал, что всё это – пиздёж и показуха, желание произвести хорошее впечатление при первом знакомстве. (Это я понял позже, когда начал более тесно с ней общаться, когда она ко мне приходила, вот и бегемота на западный вторник её заставишь мыть посуду или чего-то делать, всё шло исключительно через стакан, или когда она чувствовала за собой вину по той или иной причине, по какой, точнее каким причинам.) И, хотя она и была красивая девчонка и произвела позитивную установку на такую даму желанием помыть посуду, но при первом впечатлении (а первое впечатление от нового человека оно самое верное, безошибочное, это вслед за ним буквально минуты и наплывает флёр, обманчивая пелена, создаваемая так называемым обаянием человека и его звуковыми вибрациями голоса от реплик, вводя в заблуждение, а ведь даже и слону известно, какой магией и силой обладает вовремя и с нужной интонацией произнесённое слово, о каких, к сожалению, знают все негодяи), в ней был какой-то изъян, фальшь, неприятный, заставляющий держать ухо востро, нюанс по определению: Бог шельму метит, только эта мета никак внешне не проявлялась. Бросилась в глаза ещё одна неприятная деталь: при разговоре она не смотрела прямо в глаза, а слегка косила в сторону, вскользь, подхихикивая, как бы в этом прорывалась наколка, что мне верить нельзя, что и выяснилось в течение двух часов, словно сама её лживая сторона натуры говорила – от этой дамы ждать правды – пустые ожидания, а вот неприятных сюрпризов – более чем вероятно.

– Ой, – сказала она, пока мыла посуду, – у тебя нет чего- нибудь поесть, я такая голодная!

– Хамса в морозилке, – ответил я, – жарить надо. У меня и в самом деле кроме хамсы, которая сохранилась каким-то чудом, пары солёных огурцов в литровой банке, успевших покрыться плесенью, нескольких картофелин и четвертушки ржаного черствого хлеба – больше ничего из вкусного поесть не наблюдалось, даже с высоты птичьего полёта. Я когда забухаю ничего не ем. Какая уж тут еда, когда организм медленно но неумолимо пропитывается алкогольными токсинами. И даже если есть продукты в холодильнике они от длительного лежания, прямо в холоде начинают портиться, словно мне назло, или от нездоровой общей алкогольной скверны, пропитывающей сам воздух в квартире. Молоко скисает, масло прогоркает, колбаса покрывается зелёной плёнкой с заявкой протухнуть в ближайшие часы, капуста гнить, суп портиться.

– Давай, поджарим? – сказала эта дама, поставив последнюю тарелку в решётку, прибитую гвоздями под пыльным оконцем на стене, отделяющей кухню от ванной, и вытерла руки кухонным полотенцем каким я ей сказал можно их сразу чтобы были чистыми она их. (Фраза исковеркана намеренно) Как она мыла посуду – мне нравилось за ней наблюдать; быстро, споро, точными уверенными движениями. Не то, что мою я. Вот что значит женщина в доме. Вот что значит домашняя женская работа в женских руках. (Позже я убедился, мыла она быстро, потому что была «на кочерге», торопилась, и, как оказалось при внимательном рассмотрении, не очень чисто.) Так быстро вымыла посуду, а её было достаточно в мойке, что перед мытьём положила тлеющую сигарету в керамическую пепельницу, какую я ей, как истинный джентльмен, окончивший с золотой медалью Гарвард в Кембридже, профессор Апдайт по прикладной лингвистике руку пожал на выпускном вечере, – поставил. У меня пепельница из сервиза была из коричневой керамики, петушок-подсвечник, который разбила одна приходящая дама по пьяни, встала ночью отлить в туалет и неудачно облокотилась на журнальный столик. Петушок-подсвечник со сгоревшей в ней свечой – все дела, романтика, керамические тарелки тоже из сервиза, и пустая бутылка из-под чилийского сухого красного вина полетели на пол; петушок, тарелки и один фужер из стекла разбились, а бутылке – вот ирония, ничего ей – она не пострадала… Так вот, сигарета ещё тлела – так она быстро расправилась с посудой. Я был в восторге. Всё она делал стремительно (и в постели такая же оказалась – стремительная). Раз – курнула – помыла посуду, два – затянулась – поджарила хамсу… Три – сняла платье, лифчик и трусы… Четыре – встала на край тахты в собачью позу, пять… и так далее. Можно было считать, пальцы загибать, как она всё быстро делала… Потом, курнув пару раз, забычковала окурок в пепельницу. (Меня, эта её привычка не докуривать до конца сигарету, когда мы вошли в плотный контакт, а сделав пару- тройку затяжек, бычковать и начинать курить заново, через полчаса, очень раздражала), бросила хамсу в мойку под горячую воду чтобы оттаяла, и когда хамса – так с ней случилось нечаянно – размякла, опять же быстро налила в сковороду, какую я ей выделил, подсолнечного масла, плеснула его в достаточном количестве, – мне на эту порцию хватило бы две пожарки, – почистила хамсу (хотя я сейчас не помню, чистят ли хамсу, а то прочитает какая- нибудь мастерица готовить скажет, чего он тут написал, хамсу не чистят, поэтому скажу честно – не помню чего там Лена делала с хамсой… кажется, это маленькая рыбка, типа кильки и её не чистят). Всё у этой дамы «горело в руках», я не успевал подавать ей то сё, что она просила, я тогда подумал: «какая классная женщина!» И посуду ей нравится мыть, и всё у неё в руках спорится. Потом оказалось – посуда помыта кое-как, в чём я в дальнейшем убеждался не раз, в блюдо специй переложено, хотя готовить она умела вкусно, надо было просто следить за ней, когда она готовила, чтобы в это время не перепила… А так – производить впечатление, особенно на нового человека, она умела. Одновременно и успевала поддерживать «светскую беседу». Из её слов я узнал, что Антон – у него папа – муромский адвокат, прошедший школу камикадзе в Камбодже и завоевавший на соревнованиях бронзовую медаль с четвертичным чаплыжником, что с Антоном они познакомились в тачке (только я не понял в какой),что она продаёт трёхкомнатную квартиру – мамашину – та умерла недавно (как позже выяснилось – от алкоголизма), в какой она сейчас проживает, подарит Антону машину и они поедут в Сочи на три ночи, что она его любит и ему не изменяет. Это меня впечатлило – что любит, и впечатлило вдвойне – что не изменяет. Ебенть, какая суперская дама, на ней шикарная панама, она знойна, как Алабама, и смотрится как в Гваделупе панорама… И посуду ей нравится мыть, и заниматься уборкой в квартире, и готовить, и быстро, и, самое главное – не изменяет своему мужчине, ещё и авто ему подарит, и повезёт на море – коптить шершавые люляки, и в довесок – красивая тургеневская мисюсь, читающая сонеты Петрарки на балконе, прямо расплакаться от «щастья» – влюбиться в такую барышню! Ведь кому то же они достаются! Зря, что ли, Тургенев про таких сочинил? Всяким опездолам – алкашам в китайских кроссовках. Да такая баба в наше время на вес платины. (То есть на одну чашу весов кладёшь кусок платины, на другую женщину типа Лены и чаша с Леной перетянет чашу с платиной.) Правда, уже через час выяснилось, когда мы вчетвером шли к ним на хату, она опять добавила, что любит Антона… и ещё любит бывшего мужа, а Антону она не изменяет… но даст! за деньги!.. Ты, по'эл, Андрюш, с какой редкой женщиной тебя познакомил Санёк Низов? Она любит теперешнего «мужа», как она его представила: «это мой муж» (хотя матримониальный элемент в законе в её случае под сомнением), и ещё не разлюбила бывшего мужа, и ему не изменяет, и так просто – если попросить секса маленький кусочек припарить барбоса* на полчасика – хуёк на глупую морду ты чего получишь – она Антона любит, но… если приплатить маленько, пожалуйста, запросто раздвинет ноги прямо хоть сейчас, подставит – не вопрос, хоть рачком, хоть как захочешь свою бритую пельмешку, пока её муж – объелся груш ходит за бутылкой на квартиру. Странная, однако, у некоторых дам психология! Опа, подумал я тогда, с какой классной тёлкой тебя познакомил Санёк Низов. Да с такой женщиной можно города и целые области брать – завоеватели 19-го и 20-го веков не догадались! Выставить полк таких крутых тёлок в авангарде! Они как начнут трясти ягодицами перед носом у неприятельских солдат, у тех хуи повскакивают, как болванчики на пружинках – уже не до стрельбы, в голове – секс, война отменяется, сразу побросают автоматы и сдадутся в плен на милость победительницам. (По этой причине, что ли, современные молодые девушки усиленно качают попы в спортзалах? Новую стратегию завоевания разрабатывают в генеральных штабах, а в армиях мира увеличивают женский контингент. Тогда точно, если исходить из численности населения стран, Китай всех победит. У него всех больше дам служит в войсках стратегически- наступательного подавления противника демонстрацией женских прелестей нижнего контента на полях сражений… пора нам с Америкой, Европой и в особенности Бразилией и Аргентиной объединяться. Тогда у нас всех вместе будет больше женского контингента в войсках и может мы победим. Зря что ли сейчас в социальных сетях, тик- токе девушки во многих странах наращивают силу женской красоты – качают попы и вставляют силиконовые протезы в тити а губы накачивают ботоксом? А Тик-ток, Лайки, Яндекс – вторичные стратегические информационные платформы для прикрытия, типа мы селфи делаем подзаработать деньжат на внешности.)

Минут через сорок (однако, долго они ходили!) когда хамса поджарилась и Лена съела пару рыбёшек, я не стал есть, дожидаясь пива, явились эти клоуны. По их мордам я определил, как опытный керосинщик, не новичок в деле злоупотребления спиртными напитками, что они стали пьянее, чем когда пришли ко мне. Санёк, словно в трансе достал из сумки, сшитой из моих старых джинсов моей гражданской женой, что имела место быть в моей жизни перед Таней, всего полбутылки пива. Лена сразу их расколола и набросилась на своего «супружника» – Антона:

– Суки, уже где-то выжрали без меня! А я тут, как дура, жду их, жарю эту ёбаную хамсу, посуду мою, а они – гады, хлещут за углом!

Антон, ейный «муж», начал чего-то бормотать в оправдание. Как и Санёк одет в спортивные синие брюки только с тремя полосами по боковому шву штанин и кроссовки «адидас» – те тоже, кто внимателен, с тремя белыми полосами на каждой кроссовине – отличительный знак фирмы, и выглядел получше и почище чем Санёк, хотя если присмотреться становилось понятно, что молодой «повеса» пьёт уже не первый день.

– Чё ты, Лен, – бормотал Антон, – только пива выпили.

Но по их кривым рожам, становящимися с каждой минутой всё кривее, было понятно, что одним пивом тут дело не ограничилось. Вот тебе и» Андрюх, я тебе хочу помочь!» Заебись ты, Санёк, помогаешь! Сколько раз – я уже научен опытом – пьющим людям нельзя верить ни на микрон, ни на йоту: чего они обещают – всё получается не так, – криво, стрёмно, гадко, всё время получается лажа, оставляющая потом горький осадок.

– Андрюх! – Санёк, находящийся на подъёме под свежей порцией спирто-дряни, начал стучать себя в грудь кулаком, пьянея прямо на глазах всё больше, что как человеку трезвому мне было хорошо видно, не в силах сдержать прущие эмоции чуть ли не бросался на меня, энергично жестикулируя руками перед лицом, – веришь-нет, правда не пили! Но по его алкогольной агрессии и быстро косеющей морде (нам знакомо!) сразу было понятно, что Санёк врёт – нагло-пьяно в глаза, и что они выпили минимум бутылку в два рыла. Лена сразу поняла в чём дело. Значит, уже были прецеденты. Фраербоцнули бедную тургеневскую мисюсь. Мне её даже жалко стало.

– Верю, – говорю, – Санёк. Хотя и бульдозеру понятно – они уже в тырло*.

Мне вообще-то было до фонаря, что они там пили, Санёк обещал пива – принёс, но всё равно остался неприятный осадок. К тому же они своими пьяными мелкими разборками втягивали меня; и то, что Санька дёргал алкогольно-агрессивный импульс в мою сторону, и то, что принёс всего полбутылки – было неприятно вдвойне.

– Ладно, Ленк, – сказал я расстроившейся даме, – давай пивка попьём!

Пивка, из принесённого Саньком, досталось мне только стакан: Антон с наглой пьяной мордой «сел на хвост».

– Мне тоже налейте.

Санёк тоже присел, сидит, бубнит, как заведённый:

– Андрюх, веришь нет, не пили мы!

Мне надоел его бубнёж, говорю ему прямо в глаза:

– Пиздишь ты всё, пацан, по твоей пьяной репе видно, что ещё жиранули пузырь в два жала!

У Санька сразу глаза сделались, как у бешеного таракана, он как ужаленный вскочил с клеёной из фанеры табуретки – та со скрипом треснула у неё ножка, – и чуть в горло мне не вцепился.

– Не пили мы, Андрюх – блядь буду, – веришь или нет!

– Иди нахуй, Санёк, не зли меня! А то сейчас по ебалу махом огребёшь! У меня не заржавеет!

Санёк слегка – я остудил его пыл. Стоит, наклонившись надо мной, как демон над юной монашкой – она руки скрестила на груди: «Отойди от меня Асмодей!» – Приготовься, дщерь, насиловать буду!»

– Не пили мы, Андрюх! Веришь – нет! – продолжает «выносить мне мозги».

Лена переругивалась с Антоном, всё пыталась его расколоть, сколько они выжрали, тот тоже чего-то невразумительное долдонил в ответ, типа оправдываясь.

Выпили мы с Ленкой по стакану разливного пива – ни в голове, ни в попе, только душу разбередил. Да ещё со скандалом. Мисюсь злая, курит нервно, чувствуется, обломали бандерлоги её круто.

Эти клоуны замолчали, сидят на стульях, покачиваются из стороны в сторону, как японские бамбуки:" Поник головой до земли, придавленный снегом бамбук…* – как хорошо написал Басё. Жиранули ещё водчонки – больше ничего не надо..

Мне Ленку стало жалко. Что, думаю, мужики, когда пьяные, какие мы бываем сволочи!

Тут она заметила у меня пустые бутылки под столом и стулом, стоящим в углу у батареи с правой стороны у окна: с левой стоял холодильник «Ока», и внесла рацпредложение: – Давайте сдадим бутылки в «Лиге» и возьмём ещё пива!

– Сейчас уже поздно, – говорю, – нигде не принимают!

Тут Антон очнулся, словно только и ждал подходящего момента:

– Напротив нашего дома в круглосуточном магазине принимают тёмные пивные по рублю.

Чего- чего, хоть пьяный, хоть реконструированный, а это он помнит.

Я засомневался что на четверо рыл – двое из которых уже находятся в сильной стадии опьянения, пива, купленного на сданные бутылки – если конечно ещё сдадим и хватит денег, – вряд ли будет самое то на такую команду.

– Пойдем, Андрюш, – почувствовав мои реальные сомнения сказала эта в высшей степени амплитуарная дама, хоть прогуляешься с нами, чем одному дома сидеть.

Тут она попала в точку: в таком состоянии хотя и легкого но похмелья, неумолимо перетекающего в отходняк, сидеть дома одному ждать появления первых вестников «белки» (белой горячки), шевелящихся расплывчатыми суккубами по тёмных углам – одиночество становится невыносимым. Хотя, когда я в нормальном трезвом состоянии с одиночеством на «ты», оно меня не тяготит и не пугает, в отличие от других бичблузеров*, не переносящих одиночества даже в нормальном состоянии, но когда с похмелья, а тем более отходняк – здесь моё уязвимое место. Я могу согласиться на любое пустое беспонтовое предприятие, типа как сейчас пойти с пьяной командой, участвуя в их нетрезвых склоках и делах.

Собрали мы, точнее Лена, все бутылки подчистую в синюю цилиндрическую сумку с оторванной молнией (которую я ещё купил, когда жил с первой женой в Москве – ёбнутой-смешной «старухой Изергиль»), и с какой я уже ходит сдавать – она в коридоре валялась. – На, – говорю Саньку, – неси, ёбаный «папуас», застрелить тебя из арбалета!

Они с Антоном пошли вперёд, как два брата по алкогольной крови по Квокин-бокин роуд-джайл. А мы с Ленкой за ними. Она меня приобняла, прямо сразу, будто знакомы со дня гражданской войны В Америке – там ещё президент Линкольн рулил, – мне неудобняк идти с молодой красивой 18-тилетней девчонкой – матерью 4-летней дочки в розовых носочках, мимо лавочек у подъездов, где тёплыми летними вечерами выползают из своих вонючих бетонно- асбестовых клетей жильцы дома. Вдоль всех четырёх подъездов, как на параде, когда сидящие на лавочке пенсионерки и толстые, оплывшие замужние бабы в халатах – многих из которых я знаю и знают меня. В то советское время, в домах, типа нашего, соседи по подъезду и других подъездах, почти все знали друг друга, и кто чем дышит, а если не знали, то узнавали от знакомых соседей, которые их знали, – вылупили «фонари» на нетрезвую бригаду, прямо как бегемоты из болота наблюдают.

Я посмотрел глазами соседей на нашу компанию… Да, Андрюша, нарисовался ты в компании – не сотрёшь! Сборище алкашей. Санёк в своих грязных трениках с отвисшими коленками, с грязными ногами в замызганных стоптанных сандалиях, Лена в чёрных, с ободранными носками, туфлях, и Андрюша по примеру Антона надел синие синтетические спортивные гули* (новое слово в моём лексиконе, придумал по ходу писания, обозначающие брюки) и светло-коричневые туфли из натуральной кожи на литой подошве, которые я купил, когда жил в Москве в 80-ых. (Кстати, отличные туфли, хоть и болгарские, долго они мне служили, но к этому времени уже потеряли форму, кожа вытерлась в некоторых местах). Когда я их обувал, Лена сразу их раскритиковала.

– Ой, – сказала она, – Андрюх (она уже начала меня называть по свойски «Андрюх»), – ты, чё, в таких «тапках» пойдёшь?

Меня её заявление неприятно удивило: неужели эти туфли выглядят со стороны как «тапки»? А с другой стороны, пошла ты на… площадь Войцеха Ярузельского, там по вторникам бесплатный ужин, сама то в каких «тапках» обута? На помойке, что-ли, нашла? Я уж не стал говорить, а то некоторые дамы так болезненно реагируют на критику, считая себя неповторимыми красивыми бабами на свете. (Красоты-то, конечно, у таких баб хватает, а вот с критикой в свой адрес – терпимости надо бы поднабраться.) В дальнейшем, в наших отношениях, она не раз высказывалась в довольно бестактной форме по поводу того или иного предмета моей одежды. То у меня рубашки старые, то тренировочные тонкие чёрные трикотажные, в каких я люблю ходить дома, не то что в этой синтетической хуетени, какой завалены все магазины и рынки одежды, и от которой у меня зудит кожа, и волосы на ногах наэлектризовавшись, топорщатся как антенны, можно сигналы из параллельных миров принимать, а когда снимаю такую рубашку или футболку либо толстовку, треск и искры сыпятся с наэлектризовавшейся синтетики, как с бенгальского огня, того и гляди пожар вспыхнет. Только грубые нечувствительные гуманоиды спокойно могут носить такую хрень: у этих мэнов кожа толстая и нечувствительная, как у носорогов. Поэтому они и любят грубые незамысловатые, как тараканы в заднице, развлечения, типа футбола, хоккея и дамского пауэрлифтинга. (Хотя сейчас он называется фитнесом.)

Прошли мы – группа алкашей мимо всего дома – реально стыдуха с такими пассажирами… Хотя эти чуханы – Санёк с Антоном вперёд ушли: Санёк сумку со стеклотарой тащил, а мы с Ленкой сзади. Она ещё прижалась ко мне как родная, с понтом моя баба – молодая красивая у старого сатира со стёршимися шестерёнками в голове, на публику играет, пиздец – Иван, бросай гранату «Тигры» наступают, – идём как два придурка: она в туфлях с драными носами и я в трениках и «тапках». Хорошо хоть мотня не болталась, как у Санька, чуть ли не до колен, я за этим строго слежу, или как сейчас молодёжь ходит мотня болтается, будто в штаны наложили. Я посмотрел на идущего впереди Антона – не заревнует, спрашиваю её? Не заревнует, отвечает она. Точно, не-е, подумал я, глядя ему в спину, как он о чём-то, у них с Саньком бурый базар. Беспонтовый, пьяный, туманный, обтёрханный матюгальник. До пизды ему Ленка его типа жена: бутылку жиранули с Саньком, да помимо этого – не знай сколько залили в радиатор*. И сейчас идут в предвкушении, что посуду сдадут в «Лиге», Лена сказала, там и некондицию принимают, ещё каким- нибудь бухлом разживутся – ещё не вечер, как говорят в славном граде бумажных фантиков и ледяных дворцов королева Монсерат-Инбицу, к тому же вполне вероятно у Санька ещё деньги есть из батиной пенсии. Тем более «Андрюха» на «хвост не сядет» – Санёк ему уже пива купил. Очень удобный в этом плане попутчик, жалко только, что денег нет. Ну, а то что моя полу-шалава его приобняла для вида – не имеет значения. Она у меня – классная девчонка. Верная. Я ей доверяю. (Знал бы он, какая она на самом деле классная девчонка, верная, как лихо ноги раздвигает и за щеку берёт у первых, попавшихся в зону её внимания пассажиров. Прибил бы гвоздями на входной двери. Таких вот долбоёбов «классные верные девчонки» и крутят как хотят.) Я так начал догадываться, – на сданную посуду возьмут ещё на хате бодяги, так что, молодой человек – почти как граф Монте-Кристо, – на пиво больше не рассчитывай; такую историю нам поведал Александр Д. – романист из города Парижа, он её написал в 1847 году…

Пока шли мимо лавочек я глянул на Ленку под другим углом зрения… Ёбаный муммитрулль, – красивая молодая девица, как я уже написал на сколько выглядит, ну и пусть что в ободранных туфлях и коленки в ссадинах, ты – почти сорокалетняя дубина (в конце июля исполнится) вон с какой бабой идёшь! Пусть все эти култыжные булеры – то есть соседи, сдохнут от зависти: посмотри, какие у них в твоём возрасте жёны? Жирные, оплывшие – без слёз не взглянешь. Сидят, семечки лузгают, смотрят тупыми завистливыми глазами. А тебе дураку стыдно! Выше голову – хвост пистолетом! Пошли они все на огромную красную залупу со своим осуждением на своих разъевшихся лоснящихся от жира физиономиях – с какой компанией К. связался! Да, хоть и в драных «тапках», и треники дешёвые, и впереди два чушка оставляют желать лучшего своим видом, заметно, что работают на керосине*, зато иду под ручку с красивой дамой, которая по виду как будто только в мае закончила среднеобразовательную школу, выпускной класс, – пить вино и ебать – они же не знают, что это не моя девушка! тем более с такой охуительной внешностью тургеневской барышни… " Был чудный майский день в городе эМ…«* Да, хоть и не моя, а всё равно потом выебу! И не один раз! А вы своих жирных жён, чушки, наверное и забыли, когда последний раз им присовывали по-взрослому? Когда, Андрюш, не знаешь, что-ли? После свадьбы 20—30 лет назад. По разу-два присунули по пьяни и примитиву, после чего те залетели – вот и готова семейная, нудная, тоскливая, поросячья, полупьяная жизнь, мама, жарь котлеты и готовь оливье, и не забудь поставить водку на стол – сейчас придут гости свадебку забабахаем! У нас в России так – хоть тресни! И чем вы хвалитесь – жалкие, ничтожные, бездарные обыватели тоскливых местечковых краалей? Автомобилями, взятыми в кредит в сбербанке, стоящими под окнами? Жирными опустившимися до уровня плинтуса жёнам какая у кого толще? «А моя, Петьк, слыш ещё десять килограмм набрала! Вчера взвесилась 150 чуть весы не сломала!» Говорит один сосед другому с тайной гордостью в голосе. А тот ему сразу завидует, моя только 120 весит, надо ему шины проколоть у новой ренухи, где у меня шило завалялось? Тесные квартиры-хрущёвки, причём в таких «пенатах» стоит особенный, смешанный, густой, вонючий пахер жилища, отнюдь, не похожий на запах жилья современного человека, который скоро полетит на Марс, и обитатели которого по своему уровню развития недалеко ушли от млекопитающих, завешанные коврами, как мы богато живём, какие и квартирами-то язык не поворачивается чтобы так назвать, от постоянной готовки на кухне, кухонная вонь от жарки картошки на сковородках на сале, словно въедается во все стены, и какая даже чувствуется на лестнице, когда идёшь: из чего они там готовят? характерных обывательских нор, «простых», как они любят себя называть – людей, каждодневные скандалы, свары и раздоры, нецензурная ругань, нездоровая атмосфера. В углу сопливый спиногрыз котёнка мучает. Пусть эти крокодилы пузатые и плешивые – соседи, завидуют, что Андрюша вон с какими классными бабами ходит, младше его почти в два раза и, наверное, более чем вероятно – ебёт, – сволочь такая… Что в провинциальном болоте считается нонсенс, здесь каждый мэн к сорока годам должен иметь толстый живот, на завтрак – импотенцию, на обед – простатит, на ужин – геморрой, и не иметь в любое время суток с домашним бегемотом секса по причине вышеперечисленных положений… Секс у наших замшелых аборигенов в таком возрасте считается чем-то постыдным, неприличным, аморальным; а то, что она уже слегка остаканенная* – так по ней незаметно. И чёрное платье, как ни странно, ей идет. (Вообще, надо сказать, эта дама имела врождённый вкус, как чего одеть, чтобы хорошо выглядеть.) Может, как я уже сказал, производить впечатление и внешний трескучий эффект, как фейерверк на празднике. Такие женщины не созданы для полу-скотского семейного существования, какое ведут наши местечковые обыватели, всей этой бытовой пошлятины, которой сверх краёв наполнена жизнь большинства, а создана для праздника, компании, веселья, и что немаловажно – для высококачественного энергетического секса. Который у 98% сограждан отсутствует… по моим наблюдениям и разговорам по пьяни как с «джентльменами» так и «дамами».