скачать книгу бесплатно
– Да-а-а, – печально протянула я. – И друзья не всегда были добры к поэту…
– Девочка моя, – снисходительно улыбнулась Вдова. – Ты забываешь, что все это писалось и говорилось ДО гибели Пушкина. И относятся данные замечания к Пушкину-человеку, а не к Пушкину-поэту. После дуэли о Пушкине-человеке практически забыли, ведь на пьедестал можно вознести только Гения! А гений, как мы однажды с тобой уже установили, должен быть гениальным во всем.
– «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»… – процитировала я, мысленно вернувшись к истоку беседы. – А, кстати, нет ли в книгах портрета Дантеса с изображением его рук?
Уж очень мне хотелось узнать, пройдет ли барон тест на «руки Витковского».
– Возможно, и есть где-то, – ответила Вдова, – но мне не попадалось. А к фамильному архиву Геккеренов-Дантесов простому смертному, сама понимаешь, не подобраться.
– Жаль, – посетовала я. – Правда, пушкинских портретов того времени на галерею тоже не наберется. И руки толком мне рассмотреть не удалось. У Кипренского изображены только четыре пальца. Вот Тропинин запечатлел поэта в более домашней обстановке, растрепанного, в халате. Но кисть руки, лежащая на столике, в сжатом положении. На большом и указательном пальцах – перстни. Отчетливо виден один ноготь – изрядно отрощенный. Если судить по данному портрету, то Пушкин обладал довольно крепкими руками, а длинные ногти визуально удлиняли пальцы, что, возможно, на его взгляд, придавало им большую аристократичность и утонченность. Ну, как маникюр у дам.
– Подобные выводы вполне логичны, – согласилась Софья Матвеевна, поднимаясь с лавочки. – Тем более, что портрет Тропинина считается одним из лучших. В 1827 году о нем даже писали в «Московском Телеграфе», отмечая поразительное сходство с подлинником, то бишь с Пушкиным.
– Значит, верно рассуждаю? – я с надеждой посмотрела на Вдову.
– Поживем – увидим, – уклончиво ответила она и направилась к центру поляны, куда на ежевечернюю прогулку один за другим подтягивались собачники со своими питомцами.
Март 2010 года
После, казалось, бесконечных пререканий, сторублевка из моего бумажника, наконец-то, перекочевала в карман толстогубой продавщицы, а дед воззрился на меня взглядом благодарной собаки, получившей отменный шмат мяса.
– Ну, доча, угодила. Теперь проси чего хочешь, – решительно заявил он, прижимая к груди пакет с вожделенными войлочными башмаками.
– На ночлег пристроите? – не долго думая, спросила я.
Дед тройку секунд пристально смотрел на меня, потом крякнул, неверяще мотнул головой, но вопросов задавать не стал. Лихо, как-то по военному развернулся на месте и бросил через плечо:
– Давай за мной!
Спустя полчаса мы уже сидели на небольшой, но аккуратно обклеенной простенькими блеклыми обоями кухоньке крохотного домика, точнее сторожки, притулившейся сбоку от въездных ворот главной достопримечательности городка – старинного кремля. В окно были видны центральный собор и часть хозяйственных построек. Суетясь возле плиты, старик пояснил, что служит тут сторожем.
Чай пили молча, хрустя душистыми маковыми сухарями. Первым нарушил тишину дед.
– Как тебя звать будем, девонька?
– Елизаветой, – почему-то оробев, тихо представилась я.
– Доброе имя, – дед аккуратно отхлебнул из чашки. – Ну, а меня Михаилом Павловичем кличут. Можно просто Палыч.
– Угу, – скромно пролепетала я.
– Отчего бежишь, Лизавета? – прямо спросил старик. Видимо, прямота была отличительной чертой его характера, судя по нашему первому разговору возле универмага.
– От трусости, – честно призналась я.
– А чего боишься-то?
– Смерти…
– Фью-ю-ю, милая, – присвистнул дед. – Да кто ж ее, косорылую, не боится? Только думать о том постоянно нельзя. Будешь думать – забудешь жить.
– А мне жить осталось чуть больше двух дней, – неожиданно для себя разоткровенничалась я, пуская слезу.
Вдруг отчего-то показалось, что именно этот дед, сидящий напротив в старом грубо вязаном свитере, высоких серых носках из козьего пуха и с хрустом жующий сухари, способен развести в стороны все мои злосчастья.
Я с надеждой взглянула на старика. Он тут же подобрался, отставил чашку, как-то посерьезнел – проказливо-хитрющее выражение ушло с лица.
– Рассказывай, – произнес спокойно и просто.
«С чего бы начать?» – задумалась я. – «Может, с предсмертного подарка Софьи Матвеевны? Или с того, как в моей жизни появился Егорушка? Или с Никиты? Нет. Все случилось задолго до этих событий. И виной тому – Пушкин и Дантес»…
Ноябрь 1994 года
Чтобы понять природу дуэли Дантеса и Пушкина, мне, прежде всего, нужно было понять их самих.
«Альбом Пушкинской выставки 1880 года» оказался довольно интересным в этом плане. Он помог разобраться в характере поэта, сопоставив воспоминания совершенно разных людей.
К примеру, говоря о появлении Пушкина в лицее, автор биографического очерка Венкстерн замечает, что первое впечатление, произведенное юным поэтом на товарищей, было отнюдь не в его пользу.
«… он поражал всех неровностями своего характера… Имея склонность к насмешке, подчас циничной и оскорбительной, он в то же время не переносил насмешки над собой. Если кому-нибудь случалось задеть его за живое шуткой, он приходил в бешенство или же совершенно терялся, конфузился и не мог подыскать ответа. Вообще природная застенчивость Пушкина доставляла ему много страданий. Часто, желая побороть в себе этот недостаток, он напускал на себя неестественную развязность, и тогда, впадая в противоположную крайность, вредил себе во мнении товарищей неуместными шутками и неловкими выходками».
По словам же друга поэта Пущина, Пушкин совершенно не обладал тактом, преувеличивал всякую мелочь, постоянно попадая в довольно щекотливое положение. И это свойство сопровождало его всю жизнь.
Так, вернувшись из ссылки в Петербург, поэт возобновил старые связи, но плохое настроение не покидало его.
«Он становится нервен, раздражителен, избегает людей, – пишет Венкстерн. – В обществе бывает редко, а если и бывает, то является или скучающим, или же резким, придирчивым, озлобленным, неприятным для собеседников. Неровность характера, которую мы имели уже случай наблюдать в юности поэта, теперь проявляется с новою силой. В нем постоянно видна какая-то занозчивость, желание «показать себя», особенно перед мало знакомыми. По словам людей, знавших поэта в этом периоде его жизни, он бывал самим собой только с близкими друзьями; но стоило войти в комнату постороннему человеку, и он мгновенно менялся: веселость его становилась нервной и натянутой, начинались шутки, переходившие всякие границы, и выходки, часто до того циничныя, что слушавший их приходил в ужас и конечно составлял себе весьма невыгодное о Пушкине мнение».
Есть в «Альбоме» и упоминание о том, как проходили лицейские годы поэта: свободно, на широкую ногу, в кутежах, пирушках, любовных шашнях да интригах. И во всем этом Пушкин не уступал никому. Мир страстей и разгула поглотил его, чем и объясняется целая серия стихов эротического и вакхического содержания.
В последний год учебы Пушкин сходится с офицерами гусарского полка, которые с удовольствием принимают в число собутыльников бойкого мальчика с игривыми стишками, застольными песнями и весьма не добрыми эпиграммами. Гусары разносили по Петербургу вирши молодого поэта, распространяя его славу, что приятно щекотало самолюбие Пушкина.
Он закончил Лицей в восемнадцать лет. «…С горячей головой, с беспорядочными обрывками идей и знаний, с ранней опытностью в деле разгула, с самолюбием, щекотливым до болезненности, и самомнением, доведенным до крайних пределов, вступал Пушкин в свет, куда давно уже стремился жадными мечтами».
Таким увидел его и новый директор Е. А. Энгельгардт, возглавивший Лицей в последний год учебы Пушкина и составивший весьма нелестный отзыв о молодом поэте: «Его сердце холодно и пусто; в нем нет ни любви, ни религии; может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце. Нежные и юношеские чувства унижены в нем воображением, оскверненным всеми эротическими произведениями французской литературы, которые он при поступлении в Лицей знал почти наизусть, как достойное приобретение первоначального воспитания».
После посещения псковского имения своей матери Михайловского, Пушкин вновь возвращается в Петербург, где с головой уходит в так называемую «светскую жизнь». Вот что пишет на этот счет Венкстерн:
«Первый зачинщик всевозможных кутежей и безобразий, смелый и необузданный, он щеголял своим удальством и гордился славой первого шалуна в Петербурге. Задорный и дерзкий, за всякую безделицу готовый вызвать на дуэль или отплатить злой эпиграммой, он во многих возбуждал неприязнь, смешанную отчасти со страхом. Для звучного стиха, для острого слова он не щадил никого и ничего и всегда готов был издеваться над предметами и людьми, которых сам в глубине души уважал… И все это делалось напоказ с каким-то хвастовством, с претензией обратить на себя внимание»…
Не обошла его стороной и тогдашняя мода на дуэли. Злой язык Пушкина и его умение интриговать да насмехаться над людьми не раз становились поводом к вызову. Даже близкий лицейский друг Кюхельбекер, не выдержав насмешек и иронического тона в обращении с ним, потребовал от поэта удовлетворения. К счастью, дуэль закончилась примирением, как, впрочем, и все поединки Пушкина той поры.
Нашла я в «Альбоме» и высказывания самого Пушкина о браке, который за четыре года до собственной свадьбы говорил, что «законная жена есть род теплой шапки с ушами, в которую голова вся уходит».
Примерно так же он, видимо, воспринимал и свой брак, о чем мы не раз говорили с Софьей Матвеевной, перечитывая письма поэта к друзьям. Вспомните. И еще раз вдумайтесь в слова, которые прозвучали в послании одному из друзей незадолго до венчания: «Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет жизни игрока. Дела будущей тещи моей расстроены: свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думая о заботах женатого человека, о прелестях холостой жизни… Словом, если я несчастлив, то по крайней мере не счастлив»…
Есть в очерке Венкстерна и одна деталь, которая очень заинтересовала меня.
Говоря о слухах, он назвал великосветскую сплетню об ухаживаниях Дантеса за Натали последней каплей, переполнившей чашу терпения поэта. Именно «каплей», указывая тем самым на ничтожность самой сплетни: «Весь позор вынесенных унижений, вся горечь обид, вся желчь, накопившаяся за последние годы, – разом поднялись со дна души оскорбленного поэта и неудержимым потоком ненависти и жажды мести за поруганное имя, за разбитую жизнь вылились на человека, указанного говором толпы. Не одному Дантесу хотел мстить Пушкин: в лице его он вызвал на бой все высшее петербургское общество и погиб в непосильной борьбе».
Следовательно, укажи толпа на кого-то другого, и Дантес избежал бы дуэли, а «слава» убийцы народного поэта досталась бы кому-то еще? Но «говор толпы» указал именно на Дантеса, решив тем самым судьбу обоих дуэлянтов.
Апрель 1995 года
К шестнадцати годам я проштудировала все книги на «пушкинском» стеллаже Лебедевых и принялась путешествовать по читальным залам городских библиотек. К сожалению, объем получаемой информации не уменьшал вопросов. Даже наоборот, они росли в арифметической прогрессии.
Чтобы не заблудиться в родословной Дантеса, я расставила всех известных мне личностей на бумаге, соединив их соответствующими положению стрелочками. Получилось некое подобие фамильного древа, которое позволило взглянуть на картину происхождения будущего «злого гения» в целом.
Я с гордостью отнесла свой труд Софье Матвеевне.
– Солидно, – одобрила она. – Но давай еще раз все проверим, в четыре глаза. Найди биографический очерк, написанный внуком Дантеса Луи Метманом.
– Нашла, – сказала я, открыв нужную страницу книги. – С чего начнем?
– С полного имени Дантеса, – предложила Вдова. – Итак…
– Жорж-Шарль Дантес. Он был третьим ребенком в семье, старшим сыном. Родился в Кольмаре 5 февраля 1812 года.
– Его отец… – диктовала Софья Матвеевна, водя карандашом по схеме.
– Жозеф – Конрад Дантес, – послушно читала я. – Родился 8 мая 1773 года в Сульце. Он был вторым сыном Жоржа-Шарля-Франсуа-Ксавье Дантеса и Марии-Анны-Сюзанны-Жозефы, баронессы Рейттнер де Вейль.
– Мать…
– Мария-Анна-Луиза, урожденная графиня Гацфельдт – единственная дочь графа Гацфельдта, который в свою очередь был младшим братом Франца-Людвига – первого князя Гацфельдта и Фредерики-Элеоноры Вартенслебен, принадлежащей старинному дворянскому роду: ее сестра – графиня Мусина-Пушкина – являлась женой посланника императрицы Екатерины Второй при английском дворе.
– Теперь перейдем к Геккерену.
– Барон Луи Борхард де Геккерен де Беверваард принадлежал к старинному голландскому роду. По одним данным он появился на свет 30 ноября 1791 года. По другим – в 1792 году.
– Мать…
– Урожденная графиня Нассау.
– Точнее, – приказала Вдова.
И я все так же послушно прочитала:
– Генриетта-Жанна-Сузанна-Мария графиня Нассау.
– Отец…
– Барон Ван-Геккерен.
– Луи Борхард их единственный сын?
– Нет. У него был младший брат.
– Это все? – осведомилась Софья Матвеевна.
– Пока да, – произнесла я не без разочарования. – Но копаю дальше. Сами же знаете, о Дантесе не так много документов. Львиная доля написана уже после дуэли, когда от него отвернулись почти все друзья. Даже трудно понять, каким он обладал характером.
– Хочешь совет? – Вдова лукаво улыбнулась.
Я утвердительно кивнула.
– Посмотри гороскопы Дантеса и Пушкина. Ведь нам известны их даты рождения. И не забудь о магии чисел. Книги найдешь вон на той полке…
Май 1995 года
Работа над гороскопами оказалась весьма увлекательной. А получилось у меня следующее.
Жорж-Шарль Дантес родился 5 февраля 1812 года. Водолей. Значит, нежен, умен, немного тщеславен, нравственен, обладает юмором. Водолеи не хотят быть похожими на кого-либо, ценят свободу от тяжести материального мира, стремятся к власти, положению, престижу.
Они непроницательны, немного наивны, им недостает чувства вины и раскаяния, колеблются между рассудком и инстинктом. Любят мечтать о необычном (особенно в юности), объект любви окружают мистическим ореолом, который редко соответствует действительности. Словом, идеализируют избранника.
Далее я попробовала подставить скудные данные о Дантесе под полученный гороскоп.
Был ли нежен мой герой? Бесспорно. Достаточно прочитать его письма к Екатерине Гончаровой или приемному отцу барону Геккерену.
Первой незадолго до свадьбы он писал: «Безоблачно наше будущее, отгоняйте всякую боязнь, а главное – не сомневайтесь во мне никогда; все равно, кем бы ни были окружены, я вижу и буду всегда видеть только Вас, я – Ваш, Катенька, Вы можете положиться на меня, и, если Вы не верите словам моим, поведение мое докажет Вам это».
Я не раз перечитывала и это, и другие известные письма Дантеса и пришла к выводу, что если бы мне любимый человек написал нечто подобное, я пошла бы за ним, закрыв глаза, на край света. Женская психология, скажете вы? Возможно. К тому же, я тоже Водолей, а, значит, склонна к идеализации кумира. Но вряд ли кто сможет отрицать, что каждое слово данного письма просто дышит нежностью.
Кстати, говоря о нежности, присущей Дантесу, не стоит забывать, что обсуждая отношения Жоржа и Натали Пушкиной, даже общество приписывало ему не что иное, как идеальную и возвышенную любовь к даме сердца.
Об уме Дантеса и его юморе в воспоминаниях и письмах тоже кое-что есть. Например, Гринвальд (полковой командир) и сослуживец барона Злотницкий (не раз проводивший с ним время), отзывались о Дантесе как о ловком, умном, прекрасно воспитанном человеке. И великий князь Михаил Павлович, привлеченный остроумием Жоржа, любил беседовать с ним.
Дантес был хорош собой (о чем можно судить и по портрету) и приятен в общении. О том упоминал и князь Трубецкой: «Он был статен, красив; как иностранец, он был пообразованнее нас, пажей, и, как француз, – остроумен, жив; отличный товарищ». Есть и еще одно свидетельство – Н. М. Смирнова: «Красивой наружности, ловкий, веселый и забавный, болтливый, как все французы, Дантес был везде принят дружески, понравился даже Пушкину…»
Скорее всего, поэт оценил способность Дантеса к каламбурам и остротам, легкость, с которой тот держал себя в обществе. Жорж чем-то походил на его Онегина, и, следовательно, не мог не нравиться Пушкину.
Далее по гороскопу. Дантес был действительно тщеславен, мечтал сделать карьеру, для чего и приехал в Россию. Здесь обстоятельства сложились не в его пользу, но, вернувшись на родину, Жорж-Шарль многого достиг. Согласно традициям семьи, он занялся политикой.
Вот что пишет о Дантесе его внук Луи Метман: «В 1845 году он (Дантес-Геккерен) сделался членом Генерального совета Верхнего Рейна; 28 апреля 1848 года он был избран народным представителем в Национальное собрание и 13 мая 1849 года был переизбран в Учредительное собрание…
Обладая ясным умом, преданный друзьям, он вскоре выдвинулся в первые ряды: назначаемый секретарем в различных собраниях, следовавших одно за другим в Бурбонском дворце между 1848 и 1851 годами, он пользовался действительным влиянием на своих коллег. В 1848 году (1 мая) во время вторжения народной толпы в Палату он спас жизнь одному приставу, защитив его своим телом. Литография художника Бономе напоминает эту историческую сцену со всеми различными обстоятельствами: мужественный поступок депутата Верхнего Рейна изображен в ней на первом плане. Блестящий и остроумный собеседник, он был постоянным посетителем салонов Тьера, княгини Ливен и госпожи Калержи».
Далее идет рассказ о деятельности барона Дантеса-Геккерена в делах принца Луи-Наполеона, наградой за которую стало кресло сенатора: «Барон Геккерен вступил в это высокое собрание сорока лет от роду, будучи моложе всех своих коллег… В последние годы Империи политическое положение барона Геккерена было видное: председатель Генерального совета Верхнего Рейна, мэр Сульца, он был произведен в кавалеры ордена Почетного легиона 12 августа 1863 года и в командоры ордена 14 августа 1868 года. Он не писал мемуаров и не оставил после себя никаких записок, которые относились бы к его политической карьере».
Итак, судьба оказалось благосклонной к тому, чье имя не иначе как с брезгливостью называлось в России. По каким-то неизвестным причинам звезды не покарали «убийцу».
Более того, «Оккультная философия» Агриппы дала следующую расшифровку числа имени Дантеса. Он был склонен к независимости в своих действиях, ценил превыше всего собственный опыт, имел философский склад мышления, умел уйти от мелочей и твердо знал, чего хочет, был приятен в общении, но с человеком его склада сложно постоянно жить рядом из-за капризности…
По той же схеме я подсчитала число имени Пушкина и получила довольно любопытную характеристику: «Всеми своими способностями, талантами, которыми природа щедро их наградила, эти люди служат великой цели; иногда этой светлой целью является служение народу и стране, в которой они живут… Однако, им свойственны и мелочность, меркантильность, самомнение, которые могут на корню загубить все их прекрасные начинания».
Не менее интересен и гороскоп поэта. Знак Зодиака – Близнецы. Темперамент и характер находятся под влиянием только Меркурия, что дает инстинктивное равнодушие, развивающееся как защитный механизм против эмоционального воздействия на критику, иронию, любые шутки.
Люди данного знака стремятся располагать собой, защищать и организовывать свою жизнь в соответствии со своими интересами. Они ищут легкости, но это часто приводит к неврастении. Есть вкус к игре. Наделены подвижным умом, живые, ловкие, любознательные, иногда терпят неудачу из-за непостоянства и разбрасывания. Обожают споры и веселье. Склонны к фатализму. Могут добиться успеха. Обладают литературным даром. Болезненно чувствительны, тяготеют к преувеличению пустяков. Семейные заботы заставляют их то прозябать в бедности, то наслаждаться богатством. Нередко пускают все дела на самотек. Настроение переменчивое.
