скачать книгу бесплатно
Афанасий Никитин: Время сильных людей
Кирилл Кириллов
Афанасий Никитин #1
Они были словно из булата. Не гнулись тогда, когда мы бы давно сломались и сдались. Выживали там, куда мы бы и в мыслях побоялись сунуться. Такими были люди давно ушедших эпох. Но даже среди них особой отвагой и стойкостью выделяется Афанасий Никитин.
Легенды часто начинаются с заурядных событий: косого взгляда, неверного шага, необдуманного обещания. А заканчиваются долгими походами, невероятными приключениями, великими сражениями. Так и произошло с тверским купцом Афанасием, сыном Никитиным, отправившимся в недалекую торговую поездку, а оказавшимся на другом краю света, в землях, на которые до него не ступала нога европейца.
Ему придется идти за бурные, кишащие пиратами моря. Через неспокойные земли Золотой орды и через опасные для любого православного персидские княжества. Через одиночество, боль, веру и любовь. В далекую и загадочную Индию – там в непроходимых джунглях хранится тайна, без которой Афанасию нельзя вернуться домой. А вернуться он должен.
Кирилл Кириллов
Афанасий Никитин: Время сильных людей
Глава первая
Пудовый кулак влепился в скулу, в голове зазвенело, во рту стало солоно. Заскрипели друг о друга осколки зубов. Еще один удар пришелся в ребра, вызвав под сердцем тупую ноющую боль. Третий, видать, сапогом, угодил под колено. Нога подвернулась, Афанасий упал, ударившись лбом о заплеванный пол. Звякнула о доски даренная матерью ладанка[1 - Ладанка – маленький мешочек, в который кладут ладан или амулет. Такому мешочку приписывали магическую силу, защищающую от зла. Обычно она носится на шее вместе с крестиком.] – последняя уцелевшая драгоценность. Перед глазами замаячило расплывающееся лицо хозяина таверны, взявшего на себя роль судьи.
– Ну что, русин, сдаешься? – донесся его голос, едва различимый за ревом толпы, плотным кольцом обступившей место схватки.
Афанасий в ответ только помотал головой, разбрызгивая вокруг капли пота и крови. Заскреб ногтями по полу, стараясь нащупать опору.
– Лежи, не вставай, не то убьет он тебя совсем, – раздался над ухом скрипучий голос местного доброхота.
– Пошел ты… – пробормотал в ответ Афанасий и, подобрав под себя руки, встал. Отирая кровь с рассеченной скулы, прищурился, ловя взглядом громадную фигуру супостата.
Тот стоял вполоборота и о чем-то спорил с маленьким, юрким как хорек человеком с черными бусинками глаз. Заметив, что его противник поднялся, недоуменно вскинул бровь и повернулся к русичу всем своим гигантским телом.
Он был страшен. До блеска выбритая голова и по-детски круглое, без морщин, лицо. Пот блестел на могучей шее, вислых плечах и больших, как у женщины, грудях. Пудовые кулаки прикрывали выпирающее над широким кожаным поясом, стягивающим домотканого сукна шаровары, брюхо. Мягкие сапожки шаркали по полу, выискивая опору понадежней. Ну натуральный бык.
Афанасий тяжело вздохнул. Посмотрел на свой впалый живот, подвязанные веревкой порты, драные самоплетные лапти и вздел к голове кулаки. Заструились к локтям синие дорожки набухающих вен.
Увидев это его геройство, противник разразился обидным хохотом. Он смеялся долго, задрав голову, дергая кадыком и колышась телесами. Из толпы раздались подхалимские смешки. Неожиданно оборвав веселье, гигант шагнул вперед, по пологой дуге запуская гирю кулака в голову Афанасия.
Тот уклонился, скользнул под его рукой, сморщившись от зловония, исходившего от подмышек гиганта, повернулся как раз вовремя, чтоб уйти от следующего удара, способного разнести голову, как спелую тыкву.
Промахнувшись, «бык» пробежал несколько шагов вперед и, оступившись, чуть не распластался на столе. Полетели на пол глиняные кружки, разбрызгивая содержимое. В толпе снова засмеялись, но тотчас и замолчали под тяжелым взглядом гиганта. Тот нарочито медленно выпрямился, стряхнул с живота приставший капустный лист и снова пошел на Афанасия, загоняя его в угол.
Русич качнулся в сторону, в другую, намереваясь проскочить на открытое пространство, пока гигант обретает равновесие. Но не тут-то было. Расставив лопатообразные руки, противник перегородил ими все пути отхода разом. Но оставил незащищенным тело. Собрав всю силу в одну горячую точку на выступающей костяшке пальца правой руки, Афанасий с маху воткнул его чуть выше объемистого пуза гиганта.
Того тряхнуло от головы до пят. Дыхание пресеклось. Рот распахнулся в тщетной попытке глотнуть воздуха, глаза выкатились, задергался кадык. Не дожидаясь, когда врага отпустит, Афанасий подпрыгнул и ударил сбоку в челюсть, сворачивая на сторону жирное лицо. Добавил ногой, жалея о проданных недавно кожаных сапожках с железными подковками на носу. Но гиганту хватило и ношеного лаптя. Всем немалым своим телом он стал заваливаться назад, подминая под себя не успевших прыснуть в стороны зрителей. Послышался грохот опрокидываемых скамеек.
Ошарашенный хозяин таверны, забыв о своих судейских обязанностях, бросился к нему. Помахал над лицом полой домотканой рубахи. Ухватив грязноватыми пальцами, раздвинул веки и посмотрел в закатившиеся под лоб, так что только белки поблескивали, глаза. Всплеснул руками. «Похоже, с этим громилой он был в доле, – устало подумал Афанасий, пошатываясь в круге, образованном примолкнувшими зрителями. – А ну как сейчас юлить начнет? Денег не захочет дать? А врежу тогда промеж глаз, да и будь что будет», – подумал он, прислушиваясь к бурчанию в давно не кормленном брюхе.
Хозяин осмотрел Афанасия с ног до головы, поежился и, взяв за запястье, поднял над импровизированной ареной его руку. Толпа взревела, приветствуя победителя.
Мужчина с повадками хорька скользнул за стоявший в отдалении стол. К нему тут же подсел неприметный, похожий на мышонка человек в шапке с меховой опушкой, глубоко надвинутой на лоб. Склонившись к уху, что-то зашептал, посверкивая глазами в сторону тяжело дышащего Афанасия, на полголовы возвышающегося над низкорослыми крестьянами.
Трактирские приступили к гиганту, бесцеремонно подхватили его под руки и оттащили в темный угол. Кривясь и охая, будто сильнее всех досталось ему, хозяин отсчитал Афанасию призовые монеты из пухлого кошеля.
– В шашки-шахматы сыграть не желаете? – угодливо прогнувшись в спине, вопросил он. – Али в карты заморские перекинуться? На деньги али на желание? – хохотнул он и тут же осекся под суровым взглядом Афанасия.
– Благодарствую, – ответил тверской купец, натягивая через голову многажды чиненную рубаху из небеленого сукна. – Наигрался за сегодня. Ты мне лучше поесть чего сообрази. Да выпить, – сказал он, возвращая хозяину медный кругляшок.
Толпа разочаровано загудела.
– И тряпицу чистую, раны обмыть, – вслед хозяину бросил Афанасий. Он прошел за стол в углу, противоположном тому, где слуги продолжали обливать водой сокрушенного гиганта, и сел лицом к залу.
Толпа редела на глазах. Меньшинство, поставившее на Афанасия, рассаживалось за столы пропивать нежданный прибыток. Большинство, верившее в победу гиганта, понуро брело к выходу или подсаживалось к выигравшим, надеясь на дармовую выпивку. Кое-где загремели кости и захлопали по столу засаленные прямоугольники рискованных игральных карт. Раздались азартные выкрики игроков: «А вот я с червы зайду», «Накось козырей», «Цезарем получи[2 - Считается, что каждая фигура в картах представляет определенного исторического персонажа: Юлий Цезарь – король бубен, царь Давид – король пик, Александр Македонский – король треф, Карл Великий – король червей и т. д.]!»
Будто по мановению волшебной палочки, перед Афанасием появились блюдо со свиным окороком, миска с мочеными яблоками, полкраюхи хлеба на деревянной тарелке да жбанчик хмельного кваса с ледника.
Прижав к лицу влажную тряпицу, Афанасий свободной рукой извлек из-за голенища нож, срезал с окорока длинный кусок мяса и с наслаждением заработал челюстями. Поросенок был слегка недосолен, но привкус собственной крови во рту с лихвой искупал огрехи местного повара. Отломил от краюхи тяжелый ржаной мякиш, пожевал. Запил квасом. Подцепил острием моченое яблочко, откинулся назад, перемалывая в кашицу сладковатую мякоть.
– Здравствуй, добрый человек, – раздалось над ухом Афанасия, потихоньку впадающего в сытую дремоту.
– И ты будь здрав, – ответил русич, стряхивая с себя оцепенение и без особой любезности оглядывая нежданного собеседника.
Серенький какой-то, в глубоко надвинутой на лоб шапке, скрывающей верхнюю часть лица. Невысокий, неширокий, незапоминающийся… Неприятный, но неопасный.
– Видал я, как ты дрался. Уважаю. Иманта-богатыря до тебя не мог победить ни один человек, – польстил Афанасию незнакомец.
– На всякую силу найдется другая сила, – философски ответил Афанасий и снова вгрызся в кусок мяса, давая понять, что разговор окончен.
Но нежданный собеседник, казалось, не заметил намека. Даже напротив, угнездив зад на скамье, потянулся к миске с яблочками. Афанасий выразительно покачал на ладони нож. Визитер сделал вид, что не заметил, но руку убрал, даже заложил за спину на всякий случай.
– А ты откуда путь держишь? – спросил он. – Куда?
– Из земель ливонских, – нехотя ответил Афанасий. – Домой, в Тверь, возвращаюсь.
– По торговым делам ездил али проведать кого?
– По торговым, – насупился Афанасий.
– Вижу, не задалась торговлишка-то? – Собеседник показал глазами на обноски на плечах купца-неудачника.
– Не задалась, – пробормотал Афанасий, пряча ноги под лавку, чтоб не увидел собеседник еще и драных лаптей. – Задалась ежели, разве стал бы я по кабакам деньги зашибать таким способом?
– Но получается-то ой как здорово. – Серенький кивнул в сторону все еще не пришедшего в себя гиганта и подмигнул: – А ты в дружине княжеской не служил часом?
– Не служил. Купцы мы, по торговым делам. Почитай сызмальства.
– А моща откуда такая? – удивился собеседник.
– Род наш от кузнецов ведется. Деды в кузне, прадеды в кузне, прапрадеды в кузне. А там, сам знаешь, какая силища в руках образовывается. Хороший кузнец подковы не то что руками, пальцами гнет. А лавку дед мой открыл, чтоб скобяным товаром из собственных рук торговать, от него отец перенял, следом за ним и я, – зачем-то разоткровенничался с незнакомцем Афанасий. – И силушка тоже по наследству перешла.
– Сила-то, оно понятно, но сноровку тоже где-то брать надо. В детстве кулачному бою, что ль, учили?
– Не учили, с мальчишками на Масленицу ходили стенка на стенку, да как все, в общем, – нехотя ответил купец.
– А вот когда…
– Слушай, добрый человек, – обозлился Афанасий, – не тяни из меня жил. Ступай, откуда пришел.
– Да я ж ничего, я ж с добром, – засуетился серенький. – С искренним интересом.
– Вот вместе с интересом и ступай. По-хорошему. Пока я тебе силой, притчей во языцех ставшей, не подмогнул. А?
Серенький хотел отшутиться, но под суровым взглядом Афанасия сник, поднялся с лавки и побрел в темный угол, за стол к черноглазому.
Купец проводил его подозрительным взглядом, но тут же забыл о нем, переключившись на окорок. Мало ли всяких лихих людей, мошенников[3 - Мошенник (от древнерусского «мошна» – кошелек) – человек, норовящий завладеть чужим кошельком.] и просто юродивых по свету шатается? Таких хлебом не корми, дай со знаменитым человеком пообщаться, чтобы потом всем рассказывать: дескать, я с самим победителем Иманта-богатыря разговаривал. Козырять начнет. Вон, уже, похоже, и начал.
Афанасий присмотрелся к столу, за которым серенький шептал что-то на ухо черноглазому. Небось докладывал подробности разговора. Надо бы с этими людьми поосторожнее. На обычных мошенников они мало похожи. Впрочем, мошенники, как правило, смахивают на добропорядочных… Мошенники, они… Афанасий почувствовал, что проваливается в сон. Встрепенулся. Вскинулся, как поплавок после поклевки.
Стараясь не светить оставшиеся деньги, пересчитал их под столешницей. Хватит только переночевать да утром с собой в дорогу краюху хлеба завернуть. Значит, в следующем трактире опять придется либо кулачным боем зарабатывать, либо играть в игры с местными картежниками да шашечниками. На работу бы честную наняться, мешки какие потаскать али бревна поворочать. Да сколько за нее получишь? Грош, два? Полушку медную? И кто на день-два возьмет пришлого человека? А вот если бы…
Купец снова почувствовал, что засыпает. Жестом подозвал трактирщика и велел ему прибрать со стола да организовать ночлег. Как и предполагал Афанасий, ушлый хозяин запросил с него как раз столько, сколько всего и осталось от призовых, но делать было нечего. Летом-то, конечно, можно заночевать и под кустом, но не сейчас. Днем еще довольно тепло, а ночью лужи схватываются хрустким ледком, а среди капель дождя попадаются острые снежинки. Земля промерзла. И не заметишь, как застудишь требуху.
Отдав трактирщику прошенные деньги, Афанасий завалился на жесткую скамью, подложил под голову свернутый кафтан, убаюкал в руке рукоятку ножа и забылся тяжелой, без сновидений, дремой.
Медленно лавируя меж волжских мелей, струг[4 - Струг (от «строгать») – русское плоскодонное парусно-гребное судно XI–XVIII вв. длиной от 20 до 45 м и шириной от 4 до 10 м, служившее для перевозки людей и грузов. Использовалось на реках и озерах. Оборудовалось съемной мачтой с небольшим прямым парусом, который ставился при попутном ветре.] подошел к тверскому причалу. Афанасий лихо соскочил на доски пристани, перекрестился на купола трехглавой Успенской церкви, прикрутил канат к специальному колышку и кинулся принимать трап. Установив его и притерев к доскам, чтоб не качался, взмахнул рукой – можно, мол. Сам взялся держать.
Дюжие молодцы покатили на причал бочки, понесли тюки и ящики. Следом спустился хозяин струга Дмитрий Иванович, смоленский купец, направляющийся по торговым делам из Вильно в Нижний Новгород.
С ним Афанасию несказанно повезло – в обозе с неведомой болезнью слегли несколько воинов, и подвернувшийся боец, о котором в литовских землях уже начали ходить легенды, оказался весьма кстати в тех разбойных местах. Правда, до Ржева сила Афанасиева пригодилась всего раз, а там уж вовсе без приключений загрузились на ожидавший их корабль и спустились к Твери.
– Что, Афонюшка, пойдешь? – ласково спросил хозяин, нависая над ним сытым животом, обтянутым синим атласом. В растворе собольей шубы поблескивала золотая цепь с полуаршинным, больше, чем у предстоятеля, крестом, осыпанным жемчугами и адамантами.
– Да, пойду. Дома сколько уж не был. Соскучился.
– Жаль, – покачал головой Дмитрий Иванович. – Очень жаль. Такого работника, как ты, где я еще сыщу?
– Да полно, Митрий Иваныч, захвалишь, – улыбнулся Афанасий. – А может, сам у нас, в Твери, останешься? Перезимуешь? Хоромы у отца знатные, нас не стеснишь. Людей по посадам расселим, к делу приспособим до весны. А то, вон, мухи белые уже летают, скоро Волга станет. Успеешь ли до Нижнего доплыть?
– На веслах пойдем, – отмахнулся купец. – Подналяжем. А тебе на вот за работу. – Он протянул полотняный мешочек, топорщащийся ребрами монет. На коротких, толстых пальцах сверкнули драгоценные камни.
Афанасий принял кошель, взвесил на ладони.
– Как договаривались, – улыбнулся смолянин. – Да вот еще рубль сверху. Не смущайся, бери, – подбодрил его хозяин, заметив смущение тверича. – Заработал.
– Ну, спасибо, – поклонился ему в ноги Афанасий. – На обратном пути заглядывай. Спроси Афанасия, сына Микитина. Меня тут каждая собака знает, а если какая и забыла, то вспомнит. Ну, и если случится чего…
– Хороший ты человек, Афонюшка, редко такие встречаются. – По щеке смоленского купца покатилась крупная слеза. Он порывисто облапил Афанасия, кольнув в грудь острыми камешками с креста. Расцеловал троекратно, по православному обычаю, и пошел по трапу обратно на корабль.
Тверич помахал рукой ему вослед, закинул за плечо котомку с нажитым за путешествие, повернулся к берегу, украдкой утирая обслюнявленные сентиментальным Дмитрием Ивановичем щеки, и ступил на родную землю.
Узкая дорога вела от волжского причала вверх. Петляя меж лабазов и таверн, она расширялась, постепенно превращаясь в улицу. Потянулись с двух сторон ремесленные посады.
Прислушиваясь к звону молотков из кузен и кудахтанью несушек, принюхиваясь к вони дубильных веществ из кожевен, к вкусному духу свежего хлеба, Афанасий улыбался. Городские предместья он всегда любил больше, чем запертые в высокие заборы улицы вблизи кремля, где только и услышишь, что злобный брех цепных псов. Однако путь его лежал именно туда.
И вот он увидел родные ворота. Крепкие, высокие, обитые листами бронзы с квадратными шляпками гвоздей. Только раньше она сияла, начищенная до самоварного блеска дворовыми слугами, а теперь была тусклой и покрытой зеленоватыми потеками. Да и сами ворота как-то покосились слегка, и забор, похоже, подгнил. И нависающие над дорогой ветви яблонь торчат враскоряку, хотя всегда были подстрижены и ухожены. Случилось что?
Афанасий прибавил ходу, скользя подошвами новых, не разношенных еще сапожек по деревянной мостовой. Учуяв чужого, собаки забрехали, будя сонную улицу. Им вторили встревоженные куры, козы и коровы, а откуда-то издалека басовито заревел бык.
Купец подбежал к воротам, схватился за массивное кольцо и забарабанил со всей мочи. Ответа не было. Он забарабанил сильнее. Звякнув щеколдой, открылось в воротах маленькое окошко, и из него выглянул мутный старческий глаз в подозрительном прищуре.
– Кого принесло? – осведомился скрипучий голос.
– Я это, Сергий, открывай, – улыбнулся Афанасий привратнику.
Окошко захлопнулось перед носом купца. Загрохотали засовы, зазвенели цепи, и наконец одна тяжелая створка поползла в сторону.
– Батюшка, прости, не признал, – бухнулся на колени Сергий.
– Да что ты, старый? Сдурел? Вставай, ну-ка, – подхватил его под мышки Афанасий. – Простудишься еще.
Путешествуя с товаром по Ливонии, Литве и Польше, он отвык от чистоты и искренности нравов на Руси, где пили, поминали, дрались и любили от души, с потрясающей широтой и наивностью.
– Спасибо, батюшка, – прошамкал беззубым ртом старик. – Пойду матушке доложу. – Он развернулся и посеменил на негнущихся ногах к большому дому в глубине яблоневого сада.
Матушке? Слова привратника кольнули сердце Афанасия неясной тревогой. Ноги будто приросли к земле. Рот наполнился тягучей, железистого вкуса слюной. Он только сейчас обратил внимание на признаки запустения и разрухи в облике отчего дома.
Над трубой кузнечного горна, что дед поставил во дворе за колодцем, чтоб далеко до работы не ходить, не вился привычный дымок. И звенящих голосов детей слышно не было. А ведь раньше дворовые пострелята вечно крутились около кузни в надежде стащить гвоздь или поймать на кожу расплавленную капельку железа (что считалось высшей доблестью). Даже кур, дотоле вольготно разгуливавших по двору и норовивших подвернуться под ноги, тоже видно не было. Известка, которой был оштукатурен первый, каменный этаж дома, прежде всегда белая, посерела. Колодезный журавль покосился, а ведро на кончике его клюва почернело и раскачивалось на ветру с висельным скрипом.
Из дома появилась мать. В черном. Сбежала с крыльца, порывисто обняла сына. Уткнулась лбом в его литое плечо. Всхлипнула.
– Мама, мама… – погладил ее по покрытой черным платком голове Афанасий, не зная, что еще сказать.
– Сынок, – только и смогла ответить она. Чувствовалось, еще слово – и разрыдается.
– Мама…
– Сынок…
Следом выбежали сестры: младшая Катерина, стройная, большеглазая, с русой косой в руку толщиной, чисто невеста уже. И старшая, Варвара, девка в соку, а то, пожалуй, и перезревшая слегка. Кинулись к Афанасию, обняли с двух сторон. Заревели в голос.
Из дома вышел и Сергий, покачал кудлатой головой, вздохнул и захромал к своей будке, ровно старый пес.
Вскоре, умытый и расчесанный, Афанасий уже сидел в горнице под образами. Босые ноги его приятно холодили скобленые доски пола. Чистая рубаха казалась мягче пуховых перин. Верхний край портов он завязал узлом, чтоб не сваливались, очень уж схуднул за время последнего путешествия. Размазывая по тарелке жидкие, без мяса, щи, ковыряясь ложкой в чугунке с рассыпчатой кашей, слушал он печальную историю семьи.
– …На Петров день отец совсем темен ликом стал да и слег, – рассказывала мать. – Так и лежал тут вот, на лавке. Не стонал, не богохульствовал, не звал меня каждую минуту, как иные мужики делают в хвори, но по глазам я видела: тяжко ему. – Она промокнула глаза краем платочка. – А как же кузня-то без кузнеца да лавка без хозяина? Было б что полегче, так мы б справились посемейному, а молот-то кто поднимет, когда бабы одни?
Сидевшие в дальнем углу, крепко прижавшись друг к другу, сестры разом всхлипнули.
– Наняли бы кого, – пробормотал Афанасий. – Из подмастерьев али со стороны.
– Пробовали. Да у хороших кузнецов свое дело в руках. Не до того. А те, кого нанять можно… – мать махнула рукой и вздохнула. – Нет, приходили несколько раз, вставали к наковальне, да Микитушка еще в силе был – погнал их со двора, чтоб железо не поганили.
– А лечили-то его чем?
