скачать книгу бесплатно
Мы обменялись кольцами и, рассмеявшись от счастья, начали взахлеб целоваться. Тоже впервые. До сих пор наши с ним поцелуйчики при встречах и расставаниях были детскими и словно бы не всерьёз – чмок да чмок.
Из дома послышалась музыка. Иссоа пела, одновременно играя на скрипке, и кто-то подыгрывал ей на стеклянном органчике.
Нам деликатно напоминали: нас ждут.
Мы явились под руку, как теперь уже законные жених и невеста. Раскрасневшиеся, взъерошенные, дурацки блаженные. На органчике, как оказалось, играл барон Максимилиан Александр (Ульвен это делать прилюдно не стал бы).
Нас благословили старшие – барон, принц Ульвен и госпожа Файолла Киофар – и поздравили наши друзья, Иссоа и Маилла с Ассеном.
На маленьком столике уже лежали подарки к моему совершеннолетию и нашему обручению. Помимо разных красивых и нагруженных символическим смыслом вещиц, украшений и очередного электронного девайса от бывшего опекуна (лингвочип новейшей модели), там лежала настоящая книга в тисненом кожаном переплете с золоченым обрезом. Карманная немецкая Библия. Напечатанная на Земле почти забытым готическим шрифтом. Сама книга не слишком старинная, но в дальнем Космосе столь же редкая, как и скрипка.
– Я дарю вам с Карлом не просто книгу, милая Юлия, – пояснил барон. – Это семейная Библия. Мы взяли ее, улетая с Земли. Всё время она хранилась на «Гране». Записи на форзаце открываются поколением моих дедов и бабушек, поскольку более дальние предки записаны в прежней Библии, куда более старой, оставшейся в родовом имении Волькенштайн. Эта, можно сказать, космическая. И… раскрой и взгляни.
По обычаю, в Библию вписывались все важнейшие события в жизни семьи. Запись о браке Максимилиана Александра с Гизелой Валерией Кримхильдой – ну, дальше не буду, имена безумно громоздкие. Запись о рождении их сына Карла Максимилиана. Запись о гибели Гизелы Валерии. И – последнее, самое свежее, нынешнее, от седьмого июля: «Обручение барона Карла Максимилиана с благородной девицей Юлией Лаурой, дочерью Антона Васильевича Цветанова и Лауры Флорес Гарсиа. Тиатара в системе Атона, Тиастелла, дом его императорского высочества, принца Ульвена Киофара Уйлоанского».
Свадьба, конечно же, не могла состояться скоро. Об этом мы говорили уже за столом, без шуток, серьезно. Мне нужно закончить Колледж. Студентам не разрешается обзаводиться семьями, потому что в кампусе для этого нет условий, и вообще учебные нагрузки не предполагают нормальной семейной жизни с хозяйством, детьми и прочими хлопотами. Можно пожертвовать Колледжем ради семьи, и некоторые так и делают, уходя после третьего или четвертого курса, но магистр Джеджидд огорчился бы, если бы всё, что он в меня вкладывал, оказалось напрасным. Карлу-Максу тоже пока рановато становиться главой семейства. Он еще не вполне оправился от последствий своих переломов. Курс реабилитации продолжается и продлится как минимум год. Потом ему предстоит принять решение, чем он намерен заняться. Вряд ли он сможет вернуться к дальним полетам, но на Тиатаре пилоты тоже нужны. Работа найдется либо на станциях общественных флаеров, либо в космопорте, на челноках, летающих до орбитальной платформы, где разгружаются транзитные космолеты.
Сейчас нам попросту негде устроить семейное гнездышко: бароны снимают две маленьких комнатки в доме неподалеку от медицинского центра. Арендовать целый дом Максимилиану Александру не по средствам. Он тоже потратил на Карла всё свое состояние, а когда даже этого не хватило, продал «Гране», и трудно сказать, чья жертва оказалась значительнее – барона или магистра. Космолет для барона значил едва ли не всё. Пока ни отец, ни сын не нашли себе новой работы, живут они крайне скромно. Мои небольшие деньги пусть станут «приданым», то есть вкладом в наше общее будущее, сейчас их трогать не стоит.
Мы заверили всех, что согласны ждать, сколько нужно. Главное – мы с Карлом вместе, остальное как-то уладится.
Прощание с магистром
Счастье длилось и длилось. Иногда мне становилось страшно: неужели всё наяву? Вдруг проснусь – а тут буря, мрак, содрогание недр, разрыв всякой связи, крышеснос и стенотрясение… Но ничего подобного больше не повторялось. Не каждый же год на Тиатару падают метеориты.
В Колледже мои дела шли успешно, друзья относились ко мне хорошо, хотя мы общались уже не так часто, как раньше – свободное время я проводила с Карлом, а в рабочие дни занималась как проклятая. Я не рвалась в отличницы, чтобы получать награды и прибавки к стипендии, но мне было интересно узнавать новое, и я понимала, что надо использовать все возможности, которые предоставляет нам Колледж. Скоро моей студенческой жизни конец, я стану самостоятельным специалистом, и никто не будет заботливо пичкать меня такими изысканными угощениями, как жаргон космолетчиков, окуданская иероглифика или проблемы передачи метафор на языке математических символов.
Поэтический перевод у меня по-прежнему двигался туговато. Магистр Джеджидд обычно ставил мне «хорошо с недочетами». Переводила я точно, но избегала следовать метру и рифме. Отыгрывалась на верлибрах, хотя и в них обнаруживалась масса тонкостей, о которых я раньше не подозревала. Зато меня часто спасало знание множества языков и культурных реалий, и в нашей маленькой группке на меня смотрели как на ходячий словарь. Когда магистр задавал какой-нибудь трудный текст вроде гимнов Гуош-и-Дакыр (о да, биксанийский «высокий язык» я всё-таки выучила!) и докапывался до значения каждого слова, он первым делом сурово смотрел в мою сторону, чтобы я не выскочила вперед без его разрешения.
Рэо, чувствующий себя среди рифм как в родной стихии, рвался в бой и порой попадал впросак. А поскольку он продолжал осваивать русский у Миши Назировича (виссеванца Варданнуихха Мишшаназира), он принес однажды на семинар стихи совершенно мне неизвестного поэта по имени Блок. Магистр Джеджидд мог читать на русском, но не говорил. Он взглянул в файлы Рэо и ткнул наобум в первый попавшийся текст: «Произнесите, пожалуйста, вслух. Оценим ритм и фонетику».
«Мой любимый, мой князь, мой жених,
Ты печален в цветистом лугу.
Повиликой меж нив золотых
Завилась я на том берегу»…
– Будьте добры, сначала переведите подстрочно, – остановил магистр вдохновенную декламацию Рэо с его неистребимым рычащим орифийским акцентом (получалось забавное «крряссь» вместо «князь», и так далее).
На «повилике» мой друг запнулся. И про «нивы» он тоже не знал ничего. В нашей группе никто не мог догадаться, что бы всё это значило. Коллективный инопланетный разум всё же сообразил: наверное, подразумевалась какая-то фауна или флора. Даже я с «повиликой» замешкалась, предположив, что, раз она от слова «повиливать», то, наверное, это скорее животное с хвостиком. Мы залезли в межгалактический справочник и с трудом добрались до истины. Рэо признался, что он представлял себе повилику в виде узорчатой водяной змеи. Почему водяной? Сказано же: «на том берегу». Значит, переплыла! Наелась и отдыхает. Лежит, переваривает. Ей хорошо.
Развеселился даже магистр. Все прочие, кто умел хохотать, хохотали до слез.
Потом мы это переводили стихами. На космолингве получалась ужасная гадость. Смысл терялся. В обратном переводе на русский получилось бы: «Я представляю себя в виде вьющегося растения, укоренившегося среди сельскохозяйственных злаковых посадок, цвет которых в период спелости напоминает блеск желтого нержавеющего металла».
– А всё потому, что поэзия непереводима! – заявила Эйджонг.
– Иногда приходится совершать невозможное, – возразил магистр. – Юлия, вы могли бы попробовать перевести это на какой-то другой язык? В данном случае можно взять один из земных. Это нужно ради примера.
Естественно, я начала по-немецки:
–
Mein Geliebter, mein Prinz…
Ой. Я сразу запнулась. «Мой принц». Следовало бы выбрать синоним «mein F?rst», дабы это звучало не столь вызывающе. Но F?rst и Prinz – не вполне заменимы, если речь о стихах. F?rst – владыка, правитель, иногда самодержец, а принц… Это принц.
– Что вас так озадачило? – хладнокровно поинтересовался магистр.
– Я… у меня не влезает в строку «жених». Если вставить «mein Br?utigam», то нарушится метр.
– Поищите синонимы.
– Mein Verlobter?
– Неплохо.
– Всё равно никак. «Mein Gelieber, mein Prinz, mein Verlobter»…
– Либо нужно менять размер, либо переставить слова. Скажем, так: «Mein Geliebter, Verlobter, mein Prinz»…
Он произнес эту строку не моргнув и не дрогнув. И дальше работал с текстом как хирург работает с обездвиженным телом. В группе мало кто знал немецкий дальше нескольких обиходных фраз, но курс аудирования хорошо прочищает мозги и настраивает слух на любую фонетику, вдобавок у всех, кроме нас с ним, были включены лингвочипы, и за всеми действиями магистра Джеджидда студенты следили, затаив дыхание от восторга. Мой подстрочник в его руках превращался в подобие оригинала, не во всем тождественное, но отнюдь не мертвое. Попутно мне пришлось пояснять выражения про церковные свечи и Царицу небесную – в некоторых мифологиях эти понятия есть, только порознь. Наконец, мы дошли до конца, и последнюю строку я уже выдала самостоятельно:
– «Всё невеста и вечно жена» – «Immer Braut und ewig dein Weib».
И тогда едва ли не в первый и единственный раз за семестр магистр поставил Рэо «удовлетворительно», а мне «отлично».
Когда мой перевод показали Карлу, он восхитился:
– Юльхен, я не подозревал, что ты поэтесса!
– Это магистр – поэт, а я так, подмастерье.
– Я всего лишь опытный переводчик, – возразил магистр Джеджидд. – Не путайте искусство и технику.
– А звучит так красиииво, – мечтательно произнесла Иссоа. – Ульвен, ты не мог бы переложить эту песню на уйлоанский?..
– Может быть, если выберу время, – обещал он сестре.
– Я бы спееела… Я уже слышу мелоодию…
В тот день я даже вообразить не могла, что из этого выйдет.
Как обычно, мы встретились у магистра Джеджидда. Маиллы с Ассеном не было, госпожа Файолла, пообедав с нами, ушла по делам, обещав вернуться не поздно. Мы сидели в малой гостиной и впятером наслаждались непринужденной беседой. Я рискнула спросить у магистра Джеджидда, не слишком ли мы зачастили к нему в выходные, но он ответил: дескать, если он сам нас зовет, значит, это не просто вежливость. Ему нужен дружеский круг. При его положении завести друзей почти невозможно. В колледже все другие преподаватели общаются с ним чрезвычайно корректно, с большим уважением, но отстраненно. Госпожа Файолла порой принимает здесь близких и дальних родственников, но магистру не все они интересны. Маилла с Ассеном – да, остальные – не в равной степени. Как я поняла, со старшей сестрой, госпожой Ильоа, у него большой близости нет, хотя она, на мой взгляд, достойная и приятная дама. Но она занимается только домом, светской жизнью и благотворительностью. Им с братом не о чем разговаривать. Приглашать ее в нашу компанию тоже не стоит, она плохо владеет даже простой космолингвой. И она не сможет участвовать в наших разноязыких беседах на самые изощренные темы, вроде астрономии, поэтических переводов и искусства игры на скрипке.
Мне кажется, есть и другая причина, по которой Ульвен постепенно отдаляется от семьи. Я думаю, что, когда нас тут нет, госпожа Файола вновь и вновь заводит с ним речь о женитьбе. У нее, конечно же, есть основания беспокоиться.
В начале нашего с ним знакомства я вообще не могла понять возраст магистра Джеджидда. Напрямую спросить об этом я до сих пор стесняюсь, а на сайте Колледжа его биографии нет – только сведения о карьере. Но я логически рассудила и высчитала, что ему, наверное, около тридцати. Со сравнительной хронологией в космосе дело обстоит непросто, однако теперь мне ясно, что он, хоть не юноша, но далеко не старик. Поэтому в другие дни в гостиной дома семьи Киофар появляются уйлоанские знатные девушки, в надежде, что принц Ульвен какой-то из них увлечется. Или просто взвесит все за и против и сделает не связанный с чувствами выбор. Но он избегает встреч с претендентками, оставаясь до вечера в колледже. Говорит, работает над диссертацией. Там у него кабинет, оснащенный всей техникой и каналами связи, недоступными здесь. В выходные же он имеет право звать в свой дом тех, кого действительно хочет видеть. То есть нас. Меня и двух баронов, отца и сына. Это более чем прилично, мы – фактически уже семья, к тому же я – подруга Иссоа и ученица магистра Джеджидда. А Иссоа – ученица моего жениха. Карл теперь понимает, что я имела в виду, уверяя его, что он скоро совсем перестанет обращать внимания на наши различия. Думаю, назови сейчас кто-нибудь посторонний Иссоа «царевной-лягушкой», Карл бы первым испортил ему интерфейс (в прежней жизни я сказала бы просто «дал в морду», но будущей баронессе лучше избегать жаргонизмов).
Мы отнюдь не всегда развлекаемся дома. В гостиной проходят лишь наши трапезы и музыкальные занятия Карла с Иссоа. Но если погода хорошая, мы отправляемся кататься на лодке по озеру Ойо. У семьи Киофар, а точнее, у принца, есть своя небольшая яхта. Она называется «Илассиа» (это вид морских уйлоанских птиц) и может быть то парусной, то гребной, то моторной – в зависимости от желания и ситуации.
Иногда Ульвен вызывает наемного капитана, но чаще мы обходимся своими силами. Всё-таки среди нас трое мужчин. Карл сияет от счастья, когда у него получается самостоятельно править лодкой и ставить парус. А поскольку озеро Ойо в обычное время тихое и даже дремотное, мы обычно выруливаем подальше от берега, а потом дрейфуем, любуясь видами Тиастеллы, очертаниями Эттая, облаками и контурами гор Седжэхх и Маджэхх далеко на юге.
Во время последней прогулки по озеру, пользуясь тем, что никто посторонний нас не слышит, Иссоа запела. Она не нуждалась в сопровождении. Гармонию вместе с голосом создавал весь пейзаж – и вода, и воздух, и легкая дымка на горизонте.
Над озером плыл перевод того самого стихотворения на уйлоанский. Я не сразу узнала его. Ульвен кое-что изменил. Вместо принца там появился «владыка души». Золотые нивы стали золотистыми тростниками, но «повилика» осталась сама собой: слово звучит совершенно по-уйлоански, и пусть оно слегка загадочно, так даже лучше. Никаких церковных свеч в уйлоанском быть не могло, но возникли «светильники у очага». Лишь в конце всё совпало с оригиналом. «Всё невеста – и вечно жена»…
– А теперь по-немецки, – попросил Ульвен.
Она спела еще раз почти то же самое, но на немецком, немного с другими интонациями и измененными мелодическими оборотами.
– Lorelei… – восхищенно проговорил Карл.
– Loorelei? Waas ist daas? – спросила Иссоа на своем милом и мягком немецком с уйлоанским протяжным произношением.
Карл с отцом рассказали старинную сказку о рейнской русалке, губившей пением рыбаков. Мы с магистром переводили с немецкого на уйлоанский, поскольку Иссоа еще плохо знала немецкий язык.
– Неее, – запротестовала Иссоа. – Я же никого не гублю. Я вообще не пою при чужих.
Карл смутился и бросился объяснять, что Лорелея в немецкой поэзии – это образ недосягаемой красоты, сочетание тайны и музыки в женском обличии.
– А, так она алуэсса! – догадалась Иссоа. – Тогда ничего. Я согласна. Ты можешь, Каарол, звать меня Лоореллай.
– У тебя без того прекрасное имя, – ответил мой галантный жених. – Правда, Юльхен?
– Не имя, а песня, – согласилась я, вызвав одобрительный взгляд Ульвена. Он очень любит свою сестру, и теперь я знаю, как он умеет любить.
– Я должен вам кое-что рассказать, – вдруг с серьезным видом произнес Ульвен. – Мои родные, кроме Иссоа, уже осведомлены.
– Браат, не пугай! – встрепенулась Иссоа.
– Не бойся, моя дорогая. Ничего ужасного ты не услышишь. Но Юлии это тоже касается, поэтому лучше ей знать заранее.
Тут уж пришла моя очередь сильно насторожиться. Радости это вступление не предвещало. И конечно же, если бы речь зашла о его предстоящей женитьбе, меня она затронуть никак не могла. Ну, реже бы стали встречаться, и только.
– Я должен уехать, – признался магистр. – Семинар по поэтическому переводу нам придется прервать или закончить досрочно, остальные курсы я передам декану Темаре Ассур.
– Вас… долго не будет?
– Не знаю. Надеюсь, нет. Туда и обратно. Космолет аисянский, перемещение будет почти мгновенным. Но межпланетные путешествия не всегда предсказуемы.
– Вас снова вызвали разбираться с каким-нибудь неизведанным языком? – предположил барон Максимилиан Александр.
– Нет, мой друг. Я лечу защищать диссертацию.
– Далеко? – спросила я с упавшим сердцем.
– Виссевана. Межгалактический университет.
– Почему нельзя это сделать здесь? – удивился барон. – Разве колледж не имеет права присудить вам научную степень?
– Только степень магистра. Можно было бы пригласить рецензентов и оппонентов на Тиатару, но это выглядело бы как нарочитое исключение. К тому же я не уверен, что в Колледже кто-то осмелится слишком резко на меня нападать. Дискуссии не получится. А вдруг в моей работе действительно есть изъяны? Я совсем не хочу привилегий. Ни в здешнем обществе, ни в профессии.
– Но вы заслужили свое высокое положение, – возразил барон. – Если вас уважают и ценят, то не только ради почтенных предков.
– Моя нынешняя известность обременяет меня, – сознался Ульвен. – Я с тоской вспоминаю то время, когда мало кто знал меня в лицо и по имени за пределами определенных кругов в Тиастелле. Меня вполне устраивало быть «магистром Джеджиддом». Заниматься космолингвистикой, наводить легкий страх на студентов…
– Легкий страх на грани кошмара, – не преминула вставить я.
– Неужели?..
Он посмотрел на меня так, будто в первый раз осознал, насколько бывал порой крутоват в своих педагогических методах. Но сердились и обижались на него лишь бездари и глупцы. Магистр Джеджидд не был зол, он хотел от нас совершенства.
Я смутилась:
– Простите, дорогой магистр. Неудачная шутка. Рецидив запоздалого детства.
– Вероятно, вы не так уж неправы, – неожиданно согласился он. – Я сам за собой замечаю, что порой превращаюсь в тирана. Это плохо, и это необходимо исправить. Власть, лишенная внешних и внутренних рамок, опасна. И неважно, где она проявляется. Мне нужно почаще напоминать себе, что когда-то сам был примерно таким же, как вы. И тоже делал немало ошибок. Спасибо вам, моя Юлия, за откровенность.
– Вы самый лучший на свете учитель, – возразила я. – Оставайтесь таким, как вы есть! И… не знаю, что будет с Колледжем в ваше отсутствие.
– Будет всё то же самое. Лекции, семинары, зачеты, контрольные, практика. Я надеюсь, что вы меня не подведете и не съедете на сплошные «посредственно» и «удовлетворительно». Держите себя в руках, моя Юлия. Это не ради меня. Ради вас. И вашего будущего.
– Обещаю, – кивнула я.
– Что ж, приятного вам путешествия, драгоценный друг! – сказал барон Максимилиан Александр. – Пусть оно окажется легким, защита блестящей, а встречи с коллегами на Виссеване приятными!
– Да, мне нужно развеяться, – признался Ульвен. – Я устал.
Песни Лорелеи
В этот раз ничего фатального не случилось. Впрочем, что понимать под словом «фатальный»? Если вдуматься в корень (fatum – «рок», точней, «предреченное»), то события повлекли за собой перемены во всех наших судьбах.
Первым, весьма неожиданным, событием стало распространение взявшихся словно бы ниоткуда дивных записей новой певицы, которая мигом превратилась в звезду и приобрела высокую репутацию среди искушенных ценителей.
На Тиатаре есть три музыкальных канала – один с тагманской ритмичной музыкой, другой с уйлоанской, мелодичной и меланхоличной, а третий с инопланетной, самой разной и нередко совсем непривычной для слуха землян. Именно на третьем канале появилась новинка, альбом «Песни Теллус» в исполнении некоей Лорелеи. Сначала подумали на меня, однако быстро выяснилось, что мой голос другого тембра, и вообще я не в курсе происходящего. Я и вправду не интересовалась новинками современной инопланетной музыки, погрузившись вместе с Карлом и бароном Максимилианом Александром в музыку совершенно земную, причем старинную, далекого восемнадцатого столетия. Бах, Гендель, Моцарт, Бетховен – бароны держали меня на диете из классиков. Я не противилась, в моем музыкальном образовании в самом деле зияли лакуны.
А в колледже Фаррануихх вдруг спросил, не знаю ли я случайно, кто такая эта знаменитая Лорелея. Я, ничего не подозревая, рассказала о рейнской русалке и процитировала посвященное ей немецкое стихотворение, заверив, что на Земле это текст до сих пор хорошо известен, хотя он звучит старомодно и несколько выспренно: «Ich wei? nicht, was soll es bedeuten»… – или, как говорится в русском переводе, – «Не знаю, что сталось со мною, душа моя грустью полна»…
Про Иссоа у меня хватило ума промолчать. И когда я услышала ее голос под аккомпанемент скрипки Карла и стеклянного органчика (разумеется, всё содержимое пропустили через новейшую звукотехнику, так что казалось, будто ей аккомпанирует целый оркестр, а поет она иногда дуэтом и хором) – я сразу сообразила, что раскрывать эту тайну нельзя. По крайней мере сейчас.
Я быстро связалась с Карлом и объяснила ему ситуацию.
Никогда за пределами дома магистра Джеджидда не называть его сестру Лорелеей. И никогда не хвастаться тем, что он близко с нею знаком и учил ее петь по-немецки и играть на скрипке. Потому что принцессе нельзя выступать публично и получать гонораров за свои альбомы и диски (мы по привычке зовем музыкальные записи альбомами или дисками, хотя они зачастую совсем не выходят на материальных носителях).
Карл признался, что весь авантюрный проект «Лорелея» – их общий секрет с магистром Джеджиддом. Это Ульвен поощрял сестру и позволил ей пренебречь обычаями, он сам делал записи, сам, хотя не без помощи Карла, аранжировал и микшировал их в нашем колледже, в студии фонологии, сам составил альбом и сам запустил в эфир, оговорив условие: пусть «Песни Теллус» выйдут в свет, когда он окажется на Виссеване. Находясь в Тиастелле, Ульвен не мог нарушить запрет своей матери и открыто попрать традиции. Однако, видя, что барон Максимилиан Александр и Карл не стесняются музицировать, принц решил, что может позволить Иссоа осуществить ее мечту – стать певицей, но только примерно так же, как он сам стал космолингвистом – инкогнито, под псевдонимом. Про Лорелею в этой части Вселенной не знают. Это имя звучит таинственно и привлекательно. В своей школе Иссоа пела лишь в хоре, разучивая простые общедоступные песенки. За стенами дома никто, кроме родных и ближайших друзей, не слышал ее настоящего голоса и не имел понятия о ее редкостном даровании. Теперь не имело значения, что со временем тайна Иссоа раскроется. Но лучше бы не сейчас, когда это может вызвать скандал. После первого диска, названного «Песни Теллус», намечается выпуск второго, «Песни Океанид». Когда он выйдет, любому здесь станет ясно, что певица – знатная уйлоанка, потому что «Уйлоаа алуэссиэй инниа» – текст, доступный в оригинале лишь посвященным. Госпожа Файолла не сможет ни воспрепятствовать распространению записей, ни порвать отношения с сыном: он глава семейства и принц. Как Ульвен решил, так и будет. Разве что его мать немного попилит Иссоа и не будет приглашать нас с Карлом в дом, пока Ульвен где-то странствует. А потом всё пойдёт как обычно.
