скачать книгу бесплатно
Спустя несколько секунд картинка перед глазами исказилась и начал проявляться уже знакомый образ в белых одеждах. Моя собеседница явилась на зов.
– Да, я здесь, – спокойно ответила она, – что тебя беспокоит?
Я до конца не верил, что мне удастся войти с ней в контакт так легко и быстро, и позвал её больше для того, чтобы просто перепроверить подобную возможность. Потому удивился.
– Скажи, что происходит, и что мне делать дальше?
– Делать? Да ничего не делать. Живи, радуйся, верь. Остальное позже придёт. Всему своё время, – так же спокойно ответила она.
– А к чему меня готовят? И что в меня загружают каждый день и ночь? – спросил я.
– Тебя готовят к выполнению твоего предназначения. Процесс ускорился, потому как событийный ряд уже запущен во времени, и скоро тебе предстоит сделать то, что ты должен.
– А что я должен делать? В чём мое предназначение? – Я до сих пор не мог понять, что от меня хотят невидимые и неосязаемые кукловоды.
– Скоро узнаешь. Пока не время. Ты ещё не готов.
– А если я не хочу? И не буду делать то, что мне навязывают со стороны?
– Ну, тогда не будет смысла в твоём нахождении здесь, – ответила Мария, – и тебя выключат из игры. Я тебе уже говорила об этом. Что из этого получится – ты уже видел, сам был там.
– По всему выходит, что свобода воли – ложь? Мне дают только иллюзию выбора? – Моё удивление вмиг сменилось негодованием.
– Ну почему же? Выбор есть. Да, в твоём случае можно это воспринимать как иллюзию. Что бы ни произошло – ты же сам этого хотел. Твоя душа хотела. Выполнить глобальное предназначение, чтобы войти в вечность. Ты ещё не понимаешь, насколько много тебе предлагается. Бесконечно много.
– А мне не нужно много! – Возразил я, – мне достаточно малого, но пусть это малое будет только моим и больше ничьим.
– Ты уже видел полых. Фантомов. Людей без души. У них ничего нет там, за чертой. И ты ещё увидишь тех, кто падает – быстро ли, медленно – неважно. Итог один. И увидишь тех, кто барахтается бесцельно, проживая сотни и тысячи жизней в стоянии на месте без возможности уйти домой. Ты этого хочешь? Их участь незавидна. Ты просто не понял. Твоё сознание слишком узко. Чтобы прийти к истине, просто начни с принятия.
– Я хочу, чтобы от меня отстали. Мне всё равно, что будет потом. Но я не хочу попасть в Бездну, равно как я не хочу быть вовлечённым в ваши игры.
– Это невозможно, – отрезала Мария, – твоя душа заявила миру о том, что ты колдун, ещё задолго до твоего рождения. Я понимаю твои эмоциональные всплески и постоянные качели. Но и ты пойми: крепкое дерево с сильными корнями не прорастёт в парнике. Ему нужны ветры, камни и враги. Только так оно становится крепким. Пепел и алмаз созданы из одного и того же вещества. Сильные личности рождаются в наиболее суровых условиях. А будь у тебя всё хорошо – к каким осознаниям ты бы пришёл?
Я задумался. В том, что она говорила, была и логика и, наверное, даже истина. Вот только я не был готов к тому, чтобы принять свою жизнь такой какая она есть. Мария будто прочитала мои мысли и сказала тихим и спокойным голосом:
– Ты задаёшь себе вопросы – почему именно ты, почему у тебя так всё плохо, и ты начинаешь сравнивать себя с другими. Забывая о том, что в лесу есть и сосна, и крапива, и грибы, и клюква на болоте. Всему своё место. И твоя жизнь – она идеальна просто потому, что она твоя. Не нужно сравнивать себя с кем-либо. Просто принимай. Твоя душа слишком сильна, твоё предназначение огромно. Радуйся этому. Ты прорвёшь круг – то, что вы называете колесом Сансары – и уйдёшь наверх в тысячу раз быстрее, чем те, кто не наработал подобного опыта.
– Хорошо, – так же тихо ответил я, – когда я узнаю своё предназначение, что мне делать и зачем я здесь? Я хочу покончить с этим как можно быстрее.
– Не сейчас. Ты ещё не готов, – терпеливо пояснила Мария в очередной раз и исчезла, оставив меня наедине с самим собой и своими тяжёлыми и тревожными мыслями.
Я встал с кровати и наконец смог побродить по дому, в котором давно не был. Подошёл к настенным часам. Прокрутил вороток на задней стороне и стрелки вновь ожили и зашагали. Выставил время, сверившись с цифрами на экране телефона. Девятнадцать часов, девятнадцать минут. Хмыкнул, вспомнив, что зеркальные числа постоянно видят на циферблатах те, с кем, согласно учениям нумерологии ещё со времен Пифагора, таким образом разговаривает пространство. Но человек для того, чтобы неведомая сила заставляла каждый раз именно в определённое время смотреть на часы, отрывая взгляд и внимание от повседневных дел, должен быть достаточно чуток духовно. Я себя к просветлённым людям не причислял, по большому счёту, хотя по сути своей и был мистиком и верующим. Однако же в падении и духовной деградации последних лет рухнул вниз настолько глубоко, что решительно не верил, что со мной тонкие планы начнут хоть как-то разговаривать подобным образом.
Я отошёл от стены и заметил на книжном стеллаже нашу семейную фотографию. С неё на меня глядели улыбающиеся лица. Оттого ещё печальнее было смотреть на небольшой прямоугольник с изображением давно ушедших из моей жизни людей. Сердце защемила тоска, и я в этот момент едва сдерживал слёзы. Настроение было испорчено окончательно. Не хотелось ничего, кроме как напиться.
Отложив фотографию, про которую даже успел забыть в последнее время, я окинул взглядом свой дом. Тишина и темнота, спустившиеся на вечерний осенний город, погрузили во мрак то место, в котором я жил уже много лет. Лишь только взведённые настенные часы, как немое напоминание о том, что я по-прежнему жив, едва слышно отбивали секунды. Точно и беспристрастно. И этот тусклый ночник возле кровати, едва освещавший угол в котором он стоит.
Остановился в полумраке комнаты напротив книжного шкафа. Мне не хотелось зажигать свет, я чувствовал, что он моментально вернёт меня в повседневность и обыденность. А в тишине залитого полумраком помещения сохранялось какое-то уединение и личное пространство.
Провёл пальцами по корешкам книг, едва различая названия. Моя личная библиотека – моя гордость. Книг было немало, и подбирались они особо тщательно и с большим трудом в течение многих лет. Дошёл до полки с философской и эзотерической литературой. Интересовался я в своё время оккультными науками, было дело. Парацельс, Штайнер, Клизовский – всё на месте. Множество последователей антропософии. Ну и «Роза мира», куда же без неё! Интересно, мои мистические искания в итоге привели меня к той точке, в которую я пришёл, проживая повседневную жизнь в поисках, восходящих к эсхатологическим и космогоническим мифам? Или, наоборот, из-за того, что я должен был прийти в эту точку по предначертанной заранее дороге, я и интересовался подобными вещами? Хорошие интересы у служащего прокуратуры, ничего не скажешь, нетипичные. А самое интересное то, что, побывав за чертой, я обнаружил, что половина написанного – совершенно невозможный бред. Но другая – будто голос незамутнённого сознания, несущего истину. Одной из опаснейших ловушек духовного поиска является именно следование по ложной дороге, уводящей в сторону – это я точно уяснил для себя в определённый момент своей жизни. И отсечь истину от лжи – дело максимально трудное. Поэтому лучшим, как мне казалось до некоторого момента, сценарием было следование к Богу в вере и принятии, и не более того, без излишних размышлений. Просто прожить жизнь, пройти её уроки, и не ломать голову над писаниной всевозможных оккультистов и учителей, которые заблуждаются не меньше нашего, но только гораздо страшнее. Хотя головой я это всё понимал, но душой – нет. Слишком сильна у меня была обида на жизнь и на судьбу с её подлым и жестоким сценарием.
Справа на полке стояла стопка виниловых пластинок. Я был большим фанатом старых проигрывателей. Звук от проигрываемых пластинок казался более живым и ясным, что ли. Хотя я и не игнорировал наушники в телефоне, но классику предпочитал слушать именно в виниле. Перебрал вертикально стоящую стопку пальцами. Клод Дебюсси, Морис Равель, Франсуа Куперен… «Да уж, даже государственные служащие иногда не чужды романтизму», – подумал я, горько усмехнувшись. Затем окинул взглядом комнату в каком-то машинальном, бессознательном поиске артефактов прошлой жизни, отстоящей от нынешней до того злополучного вечера, будто две абсолютно отличные друг от друга судьбы, которые не пересекаются между собой и проходят в совершенно разных плоскостях. Зацепился за висящие на стене в ряд три репродукции Клода Лоррена – одного из мастеров классического пейзажа и моего любимого художника, блестяще передававшего в своих произведениях игру света и тени. Раньше я не понимал, чем он меня так восхитил до самых глубин, хотя его полотна были, безусловно, потрясающими. А сейчас, глядя на падающий на них тусклый свет и даже с трудом различая небольшие детали, я вдруг понял: мастер просто оживлял мою жизнь своими удивительными цветами и красками, внося какое-то контрастное разнообразие в молчаливо серую обыденность каждого дня, похожего на предыдущий и последующий. Любого человека, хотя бы мало-мальски чуткого, иногда одолевает ощущение, будто душу уносит куда-то очень далеко, прочь от каменных стен и унылой повседневности вокруг. Куда-то в те далёкие дали, где можно просто выдохнуть, лечь и закрыть глаза под безупречно синим и бездонным небом. Видимо, именно этим меня и привлекла подобного рода живопись, помогавшая чувствовать себя живым в особенно тёмные часы моего тяжёлого существования в тяжёлом городе.
Наконец я взял в руки телефон, который достаточно зарядился и в беззвучном режиме, тем не менее, активно подавал признаки жизни десятками различных оповещений о звонках и сообщениях, пришедших на номер в те дни, когда я был прикован к больничной койке. Много людей мне писали и звонили… и среди них – практически нет своих. Только пара старых друзей упорно пыталась пробиться, не понимая, видимо, почему я им не отвечаю. Звонки и сообщения с работы я проигнорировал. У меня не было ни малейшего желания объясняться с кем-либо. А то, что информацию обо мне и моём состоянии уже передали на службу, это почти наверняка. И что самое интересное, ни один из коллег и сослуживцев так и не пришёл ко мне в больницу, навестить и узнать, как я. А вот своим друзьям я написал, что сегодня нанесу визит в наше излюбленное место – бар неподалёку от Владимирского собора в районе, где круглосуточно звучит музыка и в воздухе витает дух кутежа и радости. Там мы собирались каждую пятницу, после недельного отбывания трудовой повинности современного раба – офисного служащего. А сегодня была как раз пятница.
Кое-как одевшись, ведь всё тело по-прежнему болело, я вышел из квартиры и запер за собой дверь. Спустившись по плохо освещённой лестнице из серого гранита, затёртого за долгие годы множеством ног, я вышел на улицу. Было сыро и стоял туман, но с неба хотя бы не лило. Я прошёл по неосвещённому двору, перешагивая через лужи, образовавшиеся в многочисленных ямах в асфальте, и краем глаза увидел тёмный силуэт незнакомого мне мужчины. От неожиданности я чуть не подпрыгнул. Он меня изрядно напугал. Мельком взглянув на мужчину, который стоял под козырьком и также смотрел на меня, я вдруг понял, что его черты лица кажутся мне смутно знакомыми, однако понять или вспомнить, кто это, я не смог. Да и часть лица скрывалась под высоким воротом тёмного плаща, а лоб был закрыт чёрной шляпой. Мужчина смотрел на меня не отрываясь, и его тяжёлый, мутный и недоброжелательный взгляд мне очень не понравился. Подозрительный, крайне неприятный тип. Хотя ввиду того, что я был уверен, что уже видел этого неприятного господина, каких-то особых опасений этот человек у меня не вызвал. Наверное, очередной сосед из числа тихих затворников-социофобов, выходящих из своей квартиры только в магазин, и то – в самое неудобное время суток. Я взглянул на него в последний раз и вышел в арку, свернув на относительно оживлённую для этого времени суток улицу.
***
Дверь в заведение открылась, и над головой зазвенели колокольчики, оповещавшие персонал, что у них очередной посетитель. Я вошёл внутрь, отряхивая одежду от мелких капель – туман, висевший в воздухе, будто был сделан из молока, а влага тут же оседала на теле едва заметными крупицами. На входе меня поприветствовал очередной безликий официант, имени которого я не знал – молодой паренёк из числа студентов на подработке, здесь такие менялись каждые две недели. Уходили прежние, приходили новые. Прошёл в зал, в котором сидело достаточно приличное количество людей – народ после работы приходил снимать стресс. Огляделся, увидел, что из дальнего угла мне машет рукой мой старый товарищ, и устремился к нему, протискиваясь между стульев, на которых сидели уже подвыпившие сограждане. Было немного душно, и даже открытые форточки под потолком слабо помогали. Где-то возле бара голосила колонка, из которой разливался классический хард-рок, всегда поднимавший настроение и приносивший ощущение праздника, и слышались сдавленные вопли Брайана Джонсона, неизменного вокалиста легендарной AC/DC.
– Здорово, дружище! – Мой старый приятель Лёха протянул мне руку, – ты куда пропал? Мы уже обзвонились, даже на работу тебе пытались пробиться. Уже даже не знали, что думать!
– Прости, друг, – виновато ответил я, – в больничке валялся. Телефон дома был.
Мой собеседник удивлённо воззрился на меня и покачал головой.
– То-то ты так хреново выглядишь, ещё с порога заметил. Опухший какой-то, болезненный, – Алексей немного наклонился и посмотрел на меня очень внимательно. – И знаешь… что-то изменилось у тебя в глазах. Сильно.
– Отёки, – коротко пояснил я, – на койке несколько недель провалялся под капельницами. Химией напичкан по самую макушку, месяц выходить будет ещё, наверное. Где Андрей?
– Да вон, тебе несёт горло промочить, – Лёха кивнул мне за плечо. Я обернулся.
– Взвейтесь соколы орлами, полно горе горевать! – Продекламировал второй мой друг, неся в руках два бокала, – пока официантов дождёшься, проще самому… блин, что у тебя с башкой? – спросил он удивлённо, разглядев, наконец, исполосованный затылок. – Тебя как будто через блендер пропустили на скорую руку…
– А это, мой дорогой Андрюха, та причина, по которой я не был на связи столько времени.
Я рассказал историю своего попадания в больницу, умолчав, правда, о секундном полёте с крыши на асфальт. Сказал, что вышел из дома, дальше ничего не помню. Что пролежал в коме некоторое время, потом в палате, практически недвижим в течение многих дней, и еле выжил. Когда я говорил, оба молчали, очень внимательно глядя на меня и сочувственно качая головами. Я продолжал рассказывать, глядя на своих друзей. Высокий и худощавый Алексей с умным лицом и грустным взглядом сидел, опершись на стол локтями. Я пригляделся, увидел дымчатый ореол вокруг него, область вокруг головы подёрнута едва заметной рябью – но это ничего, всего лишь внутреннее волнение. Парень за меня действительно переживает. Зрелая, опытная душа. Высокая эмпатия, столь же высокий интеллект. Я уже по внешнему виду каким-то неведомым для меня образом начал понимать, с кем имею дело, просто взглянув мельком на человека. И тут же поймал себя на мысли, что того незнакомого мужчину во дворе моего дома рассмотреть не смог. По крайней мере, подобного ореола вокруг него не увидел, будто незнакомец маскировался неведомым мне образом или был совершенно пустым фантомом. Впрочем, даже фантомы оставляют пусть и слабые, но всё же заметные следы вокруг себя. Интересно. Очень интересно.
Андрей, крупный парень с рыхловатой фигурой и простецким лицом, был человеком определённо добрым и весёлым, за что я его очень любил. Он будто стирал из пространства любую тревогу и тоску, и заряжал окружающих хорошим настроением, одним своим появлением принося праздник в то место, куда он приходил. Мне почему-то на ум пришли различного рода растения в этот момент. Есть сорняки, подумал я, есть обычная трава, а есть цветок – люпин, растение-сидерат, который обогащает почву вокруг себя полезными веществами. Не столь опытная и зрелая, но тоже душа. Цвет ореола был чуть более светлым, чем у Алексея, да и носитель сам был чуть более светлым, не так сильно отягощённым думами и тревогами. Лёгкий и лучистый, хотя и поверхностный в плане восприятия информации и выводов из пережитого опыта.
Мои старые, закадычные друзья. Близкие мне люди. Оставшиеся близкие люди, если сказать точнее. Я очень скучал по ним, и был неимоверно рад этой встрече. И видел, как сопереживали моим бедам мои единственные родные, и как они радовались, видя, что я жив, и даже подаю некоторые надежды на выздоровление в ближайшее время.
– Всё с тобой ясно, – констатировал Андрей, когда я закончил говорить, – мы так и почуяли неладное. Отцу твоему пытались прозвониться, думали может он ответит. Как он, кстати? Как идёт лечение? Получше, надеюсь?
– Умер мой отец, – ответил я, чувствуя, как ледяной комок поднимается вверх по горлу. – Отмучился. Так что да, получше, – слабо отшутился я, грустно улыбнувшись.
– Мда-а-а… – протянул Андрей, а Лёха ткнул его локтем в бок, пытаясь сделать это максимально незаметно, но я всё равно увидел.
– Ладно, жизнь есть жизнь. Все там будем, все под Богом ходим, – сказал серьёзный Алексей и подвинул ко мне бокал густого стаута, – давайте, за встречу!
– …но мы в морях не раз встречали зори, и пили спирт, болтаясь между льдин, – продекламировал Андрей, большой любитель поэзии, от древнекитайской или песен Калевалы и Старшей и Младшей Эдды, до современной, но непременно в качественном рок исполнении.
– Мы всё пропьём, но флот не опозорим! Мы всё пропьём, но флот не посрамим! – Ответили ему мы с Лёхой дружным хором и подняли свои бокалы. Настроение как-то улучшилось. Я отпил из бокала, и душистый и терпкий чёрный эль верхового брожения, в народе – стаут, скатился холодным потоком вниз по горлу, приводя меня в чувства. Поставил на стол бокал, с удовольствием наблюдая, как по помутневшей поверхности стекла вниз бегут редкие слезинки и оседают лужицей на плотном квадратике из пивного картона.
– Ну так что у тебя в итоге с головой-то было? – Спросил Андрей, также поставив бокал.
– Череп был пробит, – ответил я, – выжил только чудом. После такого обычно не живут, должен доложить. Божье провидение, не иначе, – ответил я, не вдаваясь в подробности.
– Да уж… – задумчиво ответил Алексей, – не повезло тебе, дружище. Но хоть так. Хоть так… могло кончиться намного хуже. Даже представлять не хочу.
– Вы тут про Божье провидение частенько в один голос говорите, – возразил Андрей, – но не ваш ли Бог поставил тебя в подобные условия? И голову тебе собирали и шили вроде бы не ангелочки, а врачи реанимации. И выхаживали тебя в интенсивной терапии те, кто перед этим учился в меде лет так шесть… или восемь, сколько там? Я в эту ерунду не верю, если честно. В этом мире всё гораздо прозаичнее. И происходящий вокруг звиздец тоже можно списать на высшие силы. Только почему-то они попустительствуют подобному. Где я не прав?
– Вопрос, почему так произошло – сложен и многогранен, – возразил я, – и ты не знаешь всех подробностей. Я не хочу всё рассказывать. А ты, неужели прожив половину жизни, не чувствуешь Его касания за своей спиной? Ты же умный и образованный человек.
– Я не верю в Бога. В научные объяснения о происхождении Вселенной – да. В то, что какие-то там высшие силы чем-то управляют – решительно нет, – Алексей пренебрежительно махнул рукой. Я почувствовал в его голосе какую-то скрытую обиду на само мироздание. Как мне показалось, мой дорогой друг разочаровался в общей идее божественного происхождения мира в первую очередь из-за того, что его жизнь развивалась не так, как он ожидал. В его энергополе считывались подобного рода вибрации. Мне было трудно объяснить, почему я это вижу и понимаю, но я точно знал, что это так. Видимо, именно подобного рода понимание – когда ты чётко улавливаешь мотивы и причины, и называется яснознанием.
– Неужели ты считаешь, что всё, что есть вокруг тебя, – я окинул рукой окружающее пространство, при этом мой голос был максимально спокойным и полным уверенности, – образовалось в результате большого взрыва? Микромир с упорядоченными частицами или микроорганизмами, обладающими необъяснимым учёными коллективным разумом, а также макромир с его галактиками и Вселенной. Которая, просто вдумайся, имеет видимый и просчитываемый диаметр в сто миллиардов световых лет, просто вот так вот взяли и образовались из ничего? И что там было, за пределами этого ничего? А если Вселенная – это яйцо, двигаясь сквозь которое, ты в конечном счёте выйдешь из противоположного «конца» и продолжишь бесконечное движение, то что находится за её пределами?
– Кажется, физика и астрономия уже большую часть из этого объяснили, – буркнул в ответ Андрей и уставился в бокал. В его голосе слышалась неуверенность.
– Да, объяснили, – согласился я, – но ведь пятьсот лет назад… да что там пятьсот – даже сто лет назад учёные сделали кучу открытий, соответствующих их уровню сознания и уровню развития точных и естественных наук, и как эти открытия воспринимаются теперь? Мы даже иной раз смеёмся над той чушью, которую самые учёные мужи своего времени провозглашали истиной. Не думаешь ли ты, что лет через сто или пятьсот все наши изыскания и открытия будут растоптаны как хлам и опровергнуты более совершенными знаниями? Рене Декарт, известный и уважаемый учёный, математик и философ, утверждал, что Земля – полая. А это даже не пятый или десятый, а семнадцатый век. По меркам развития человечества – ну, позавчера. А Карл Линней, удивительно образованный для своего времени человек, в принципе не знал об эволюционных механизмах развития живых существ, и более того – ему это даже в голову не приходило. Впрочем, можем несколько углубиться во времени. Вспомни, сколько учёных мужей считали, что Земля – плоская? Пока Николай Коперник не доказал обратное. Но это же шестнадцатый век! А сколько столетий до этого считалось, что Земля плоская, а солнце вращается вокруг неё? А уж про трёх китов и черепах – пришедших, кстати, из буддизма и древних гадательных практик народов Востока, и говорить нечего. И ведь образованные слои своего времени подхватили эти верования и частично отразили их в ветхозаветных учениях! Человечество ошибалось на каждом шагу, впоследствии опровергая свои же верования и убеждения, в процессе развития науки. Более того, даже нынешние астрономы и физики – тут более атеистически настроенной публики и придумать сложно – приходят к единому мнению, что Бог существует, просто наблюдая за предметом своего изучения. Стивен Хокинг в своей книге «Краткая история времени», написанной в конце восьмидесятых, склоняется к идее божественного происхождения мира. А чуть позже, в процессе своих изысканий, всё больше и больше приходит к подобному выводу, уже прямым текстом говоря о божественной идее всего сущего в очередном своём труде – «Высший замысел. Взгляд астрофизика на сотворение мира». И представь, что это астрофизик, то есть человек, привыкший оперировать исключительно числами.
Андрей молчал. Кажется, он колебался, но при этом упорно гнал от себя любые новые идеи, не вписывающиеся в самостоятельно построенную систему мировосприятия.
– Пусть так, – согласился он, – но это ничего не доказывает. Существование Бога так и вовсе бездоказательно. Просто примите на веру, а доказательств мы вам не дадим – сотню раз слышал нечто подобное из уст служителей культа.
– Друг мой, ты религию и веру не смешивай в общую кучу, – вмешался в разговор Алексей. Он был предельно доброжелателен в этот момент, – разные вещи, в повседневной жизни нечасто встречающиеся друг с другом, чего греха таить.
– Ну хорошо, – я кивнул, – но тогда неужели ты думаешь, что всё это, – тут я опять неопределённо описал рукой круг, указывая то на людей в зале, то на каменные строения на противоположной улице, – это всё вот просто так возникло?
– Наука объяснила это. Теорией происхождения Вселенной, теорией эволюции, и ещё много чем. Да, у меня, как у скептика, есть сомнения относительно того, что мы одни в этом мире, и именно на Земле всё вот так идеально возникло, а в других местах – то жарко, то холодно, то ещё что-то, и в результате чего жизнь невозможна. Но при всём при том, научные теории кажутся вполне разумными. Пусть и с некими поправками на положение современной науки.
– И из мёртвого и холодного небесного тела под влиянием ряда факторов вдруг возникла жизнь и всё завертелось? И тут вот мы такие сидим, и пьём пиво. А вся человеческая культура, искусство, музыка, сознание, а также осознание себя людьми – это всё результат процессов, возникших в результате большого взрыва? Мы единственные существа на планете, которые осознают себя людьми. Тигр или медведь не понимают, что они тигр или медведь. А мы понимаем, что мы люди. У нас есть эмпатия, желание творить, социальные институты. Это всё просто так? Просто электрохимические процессы в мозгу? В нашем межушном суфле?
– А ты всерьёз думаешь, что Бог взял и создал мир и Землю за неделю и вдохнул в неё жизнь? По-моему, это какая-то чушь, уже давно опровергнутая сотней различных анализов и изысканий, – ответил Андрей.
– Ты опять опираешься на Библию. Книгу с глубочайшим подтекстом и двойным дном, но при этом в своей изначальной форме поданную для неграмотных крестьян в чёрт знает какие тёмные и дремучие времена, – возразил я. – Я же не предлагаю воспринимать буквально то, что написано в книгах, к тому же переведённых с языка на язык и наоборот множество раз.
– Ну а больше опираться не на что, – ехидно ухмыльнулся Андрей, – других-то доказательств нет. И не будет, я так чую. Ну, по крайней мере, на нашем веку наука ничего подобного нам не даст – в этом я уверен абсолютно.
– Согласен, – кивнул я, – но истинно великому Богу не нужно что-то доказывать нам, мелким букашкам. Это необходимо почувствовать. И тогда всё окружающее пространство будет говорить с тобой на понятном тебе языке.
– Ну хорошо, – согласился мой собеседник, – но тогда почему разные религии говорят о разном? Как это трактовать? Буддисты верят в реинкарнацию, последователи монотеистических религий – христианства, ислама, иудаизма – в то, что жизнь даётся нам один раз, а после, в зависимости от твоих заслуг, ты попадёшь либо в рай, где вечное блаженство, либо в ад, где вечные муки. Мне чужда и та, и та идея, но всё же.
– Буддизм старше авраамических религий. И опять ты сводишь всё именно к религиозным толкованиям. Объяснение у меня одно: если ты поймешь, как устроен мир, и уяснишь для себя, что нет рая и ада в их привычном для неграмотного землепашца понимании, а есть кармический опыт и колесо Сансары, то тебе не нужны будут ни христианство, ни ислам, ни иудаизм. В этих школах, в этих социальных институтах отпадёт надобность, когда твой разум устремится из понятия «здесь и сейчас» в понятие «вечность до и вечность после». При этом же монотеистические учения – лишь катехизис для людей, их исповедующих. И если с человеком можно разрешить спорные вопросы, то религия предоставляет тебе супердоминанту – Бога, которому не предъявишь претензий. Бога, длань которого размажет тебя, словно червя, если ты уйдёшь от следования слову Его. Вспомни, сколько за последние две тысячи лет убито правителей. И сколько убито… ну тех же римских пап хотя бы, представителей Бога на Земле? То-то и оно. Религиозный страх – страх необъяснимый и подсознательный, страх перед трансцендентным и неукротимым, перед чем-то, с чем невозможно договориться, является и путеводной звездой, и карающим мечом одновременно. Проще говоря, любая церковь – инструмент контроля людей. Инструмент управления. И в то же время инструмент сдерживания, а также – первейший мотиватор для соблюдения предписаний и правил.
– Да, но буддизм в значительно более долгой истории своего присутствия и развития почему-то не прибегал к подобного рода инструментам. И самое главное – в них не нуждался.
– Другая ментальность, другие географические и климатические условия, другое всё. Где он прижился – там не прижился бы, например, ислам. Или началась повсеместная резня. А церковь… церковь имеет больше власти, чем корона. Особенно в средние века.
– Хорошо. Но в части происхождения мира – ведь наука…
– Наука притянула за уши всё то, о чём судит, исходя из уровня своего развития на день сегодняшний! – отрезал я, и мы замолчали. Где-то в углу по-прежнему играла музыка, галдели люди, каждый со своей судьбой, уникальной индивидуальностью, личной драмой и всеобщим счастьем. Несмотря на запреты и таблички на каждом столе, люди курили, и к потолку поднималось сизое марево табачного дыма. Растворённые человеческие эмоции – счастья, тоски, удовлетворения – витали в воздухе. Я изредка украдкой поглядывал на сидящих за соседними столиками людьми, и меня наполняло чувство любви и сострадания к каждому из них. Невозможно понять личные трагедии, не пережив их на своей шкуре. Невозможно понять состояние счастья, также не пережив его в полной мере. Впрочем, моя жизнь распорядилась мною таким образом, что я успел пройти и огонь, и воду, и медные трубы. Жаль только, что радость и торжество были столь недолгими, а печаль и скорбь – затянулись на годы. Как человек, находящийся в длительном заточении тюрьмы или больницы, просовывает руку сквозь решётки, чтобы просто пощупать волю, пощупать пространство вовне – свободы, разлитой в воздухе, так и я сейчас пытался всеми силами прочувствовать окружавшее меня спокойствие и положительные эмоции во внешнем мире, который съёжился до границ этой пропахшей пивом и табаком комнаты довольно среднего типично питерского хардрок-бара с претензией.
– Знаете, – я всё же решил впустить двоих близких друзей в самую потаённую комнату, – я пережил смерть. Понимаю, Андрей, что всё, что я тебе скажу – будет бездоказательным, но ты послушай. Я видел там кое-что, пусть и немногое, что заставило бы любого из ныне живущих пересмотреть свои взгляды на жизнь. И самое главное в этом, что очень многое там, за чертой, зависит от наших ожиданий и наших деяний в том числе. Я бы сказал сейчас про следование предназначению, слышанье голоса своей души… но это лишнее, это избыточно. Достаточно того, что я извлёк из пережитого опыта, хоть моё мнение и субъективно. Очень важную роль в посмертии играет то, что принесло туда наше сознание. Мы вхожи в вечность ценой расставания с нашим собственным «я», с нашей личностью – это понятно, я полагаю. Но то, что мы увидим за гранью, очень сильно зависит от наших воззрений в течение жизни. И знаете, я всё больше склоняюсь к мысли о том, что именно ожидания и визуализация играют решающую роль. Ты получаешь ровно тот рай или ад, ровно ту картинку, которую ждёшь, и которую мысленно представляешь себе в течение всей своей жизни. Или на смертном одре. В этом плане судьба атеиста незавидна.
– Атеист просто уйдёт во тьму? – спросил Алексей задумчиво.
– Могу ошибаться, – ответил я, – но скорее всего да. В некое подобие… бездны, где он будет ждать дальнейшего распоряжения своей судьбой со стороны небесных иерархов.
– В таком случае получается, что вера в Бога – величайший дар, преподнесённый человеку самой жизнью? – Алексей был печален, Андрей спокоен.
– Получается, что так, – согласился я. – Сознание атеиста – как пустоцвет, опадёт на землю, не дав потомства. И ляжет камнем возле ног скорбящей души, которой придётся воплощаться снова и проходить основные духовные уроки жизни.
Меня вновь начала одолевать грусть, присущая обычно людям думающим. Не меланхолическая грусть физически зрелого мужчины, прожившего половину своей жизни – и то, если повезёт, а скорее грусть от понимания недостижимости всего того, о чём так упорно думаешь, иной раз отрываясь от земли. Я отогнал от себя эти тяжёлые мысли, поймав себя на том, что мозг проводит избыточную работу. Я ведь здесь, живой, в компании друзей. В зале раздаётся громкий смех, играет хард-рок и хэви-метал, и в воздухе витает атмосфера праздника. Нет резона грустить, право.
– Вмажем? – с накатывающим весёлым задором спросил я, щёлкнув себя по шее. Жест международный, всем знакомый и встречаемый обычно с беззаботной юношеской радостью.
– Вмажем, чего ж не вмазать то? – весело согласился Андрей. – А то на какой-то минорной ноте мы встретили твой второй день рождения. Официант!
Через несколько минут нам принесли бутылку неплохого бурбона из штата Теннеси и три бокала. А также – пачку солёных орешков и вяленое мясо. Достаточный набор для троих взрослых мужчин, чтобы подкрепить дружескую беседу, словно шаманский ритуал, который в обязательном порядке необходимо завершить именно каким-либо проявлением на физическом плане, иначе колдовство не сработает.
Спустя некоторое время моё сознание начало плыть, а перед глазами картинки ходили ходуном, хотя я по-прежнему соображал, кто я, что и где. Я смотрел на своих друзей, находившихся в столь же беззаботном и радостном состоянии, и радовался вместе с ними. В какой-то момент перед глазами резкой сменой картинки возник знакомый светлый образ, тут же исчез, а над головой поплыли какие-то пятна. Это была моя новая знакомая. Мария.
– Ты пьёшь? – С укором спросила она, хотя и сама всё прекрасно знала.
– Пью. И собираюсь сегодня хорошенько так напиться, – мысленно ответил я с некоторым вызовом. Мне было наплевать на то, что она мне скажет в ответ.
– Видимо, ты не боишься смерти? – Неожиданно спросила она. Я не совсем понял, что Мария имела в виду, но это было и не столь важно.
– А смысл? В час, когда она за мной придёт, она всё равно приберёт меня к рукам, что бы я ни делал.
Мария ничего не ответила. Она исчезла и больше не проявляла себя ни образом, ни мыслью. Однако через затуманенный алкоголем разум я всё же силился понять, почему она пришла именно в этот момент, что ей было нужно, и о чём она хотела предупредить меня. «Ну и ладно, – подумал я, – обойдусь».
Мы разошлись ближе к полуночи. Я пошёл домой пешком, потому как понимал, что если сейчас же не протрезвею на холодном осеннем ветру, что приносил влагу с Финского залива, то мне будет очень плохо и ночью, и завтра днём. Прогулка обещала быть не особо долгой, я жил буквально в двадцати пяти минутах ходьбы от нашего излюбленного бара, но этого должно было хватить для того, чтобы хоть как-то вывести алкоголь из организма и протрезветь.
Я шёл по ночному городу, уже притихшему после вечернего часа пик. Знакомые улицы, знакомые старые дома, ощерившиеся беззубыми улыбками почерневших провалов окон, выстроившихся в ряд и сливавшихся с обшарпанными стенами. Узловатые руки корней немногочисленных деревьев, растущих проплешинами на каменистой поверхности северной столицы, торчали из неплодородной пересушенной земли. Далеко впереди – горбатый хребет моста, раскинувшегося через Фонтанку, а слева и справа – серые монолиты домов, пахнущих вековой пылью и плесенью.
Когда-то Пётр Великий построил этот город на месте болот Приневской низменности. Здесь уже были порядка четырёх десятков деревень, дремучих финно-угорских поселений в столь же дремучих землях, покрытых многочисленными венами рек и каналов. Эти места уже тогда, и я знал это точно, несли тяжёлый отпечаток тёмных энергий древних шаманов и капищ, посвящённых Чернобогу. Когда сюда пришли многочисленные обозы, гружёные известью, сосновыми брёвнами и камнем из Голландии, чтобы застраивать острова строениями, стоящими на тысячах свай, капища были уничтожены, а местные языческие жрецы – изгнаны со своих мест. Говорят, проклятие чухонских волхвов убило двести тысяч человек, строивших город. Правда это или нет – оставалось только гадать, но Санкт-Питер-Бурх, город Святого Петра, обустроенный на местах силы, нёс в себе очень тяжёлые отпечатки со дня своего основания. Видимо, низшие злые духи – кереметы, ву-мурты, лунги, пупыги – как бы их ни называли финно-угры в общей мифологии от Угорщины – Венгрии, до Угоры – Югры в Тюменской области, до сих пор чинили различные козни, травили воду и землю и всеми силами пытались изгнать непрошенных гостей со своих земель.
Непроглядная ночь в городе, извечно погружённом во мрак подворотен и полумрак улиц, мелко семенила за мной по пятам, обдавая своим леденящим дыханием и подгоняя меня быстрее покинуть казавшееся враждебным пространство. Наконец, я свернул во двор своего дома и, пройдя через сгустившуюся темноту, оказался возле старой скрипучей двери, ведущей в парадную. Тонким истерическим завыванием отозвались несмазанные петли, когда я открывал перекошенную дверь, и в ту же секунду я оступился, поскользнувшись на мокрой плитке. Готов поклясться, я бы не был столь неуклюж и нелеп в своих движениях, будь я трезвым. Но сегодня я изрядно принял на грудь, что было особенно тяжело после такого длительного воздержания, причём во время приёма таблеток. Нога поехала, и я упал. Но не плашмя, как обычно падают заправские старые алкоголики – всё же мой мозжечок ещё работал как надо, а на колено. В последнюю секунду я умудрился удержать равновесие. В тот же миг в то место, где я стоял, ударило что-то тяжёлое и явно металлическое, со звоном отскочив от открываемой двери. Я сперва не понял, что это было, но тотчас резко обернулся и увидел чёрную тень, метнувшуюся в сторону. Неизвестный мне человек, по очертаниям очень похожий на таинственного незнакомца, встреченного мною ещё вечером, в несколько стремительных прыжков преодолел расстояние до арки и скрылся из моего поля зрения. Я удивлённо уставился сначала на арку, затем на то место, где мгновение назад стоял тот человек в чёрном, не понимая, что происходит. Потом прикрыл дверь, чтобы понять, что же это звякнуло прямо возле моего уха, хотя по всему судя, выходило, что это что-то летело мне или в голову, или верхнюю часть тела – туда, где находятся лёгкие. Каково же было моё удивление, когда я поднял с асфальта короткий и тяжёлый металлический предмет, очень похожий на арбалетный болт. Металл был испещрён какими-то надписями, которые я почувствовал кончиками пальцев, но не смог разглядеть. А чуть поодаль, в метре от первого болта, лежал второй, точно такой же. Его я тоже быстро поднял с земли, опасливо озираясь, и тут же юркнул в проход и закрыл за собой дверь. Когда раздался щелчок электромагнитного замка, я перевёл дух. И в ту же секунду пришло понимание очевидного: меня пытались убить.
***
Когда я оказался в квартире, я был уже трезв как стёклышко. Каким-то неведомым образом мозг, вогнавший меня в страх и стресс, будто расщепил оставшийся алкоголь и тут же взбодрил и мобилизовал тело и психику. В этот момент я был возбуждён, от избытка адреналина начали трястись руки. Я запер дверь в квартиру на все замки, посмотрел в дверной глазок. Никого. Скинув ботинки, я стал ходить взад-вперёд по короткому коридору и небольшой комнате, и лишь через несколько минут поймал себя на этом занятии, потому как был погружён в мысли и догадки о том, кто же хочет мне зла настолько, что готов убить. При этом в голову, конечно же, ничего путного не приходило. Хотя бы лишь потому, что тех, кто мог бы хотеть меня убить, было огромное количество. Я всё же выступал государственным обвинителем на судебных процессах не один год. Однако, как показывает практика, в тех редких случаях, когда преступник возвращается из мест лишения свободы и пытается кому-то отомстить, гнев чаще всего падает всё же на судей, реже на следователей, ведущих дело. Тем не менее, отрицать старые связи я не стал. Хотя каким-то непонятным образом чувствовал, что это вовсе не связано с моей работой. Здесь было что-то другое. Я начал лихорадочно перебирать варианты и в итоге понял, что в остальном-то и нет людей, которые желали бы мне зла до такой степени. Так вышло, что я был практически одинок со всех сторон. Нет родных, единицы друзей и знакомых, но также и нет врагов. Личных, по крайней мере. Хотя на своей службе гособвинителем я мог приобрести тайных недоброжелателей, допускаю. И этот факт не давал мне покоя. Навряд ли кто-то стал бы так шутить или развлекаться. Впрочем, мне почему-то пришла в голову мысль, что на меня напал тот же человек, которого я встретил вечером, выходя из дома на дружескую попойку.
Ещё до того, как попасть в больницу, я тяжело переживал события, произошедшие в моей жизни, и воспоминания о роковых днях, последовательно втаптывавших меня в пучину тоски и депрессии. Весь мир стал для меня тягостным и мрачным. Когда я побывал за чертой и в процессе познавания истины стал постепенно отпускать из жизни память о случившемся, малыми шажками возвращаясь в относительно ровное состояние, моё и без того обострившееся чувствование начало сигнализировать мне о том, что что-то не в порядке. Те вещи, которых я ранее не замечал, постепенно стали всплывать на поверхность. Самое интересное, думал я, что на «воле» после больницы я пробыл самую малость, но уже успел почувствовать на себе, как какие-то тяжёлые энергии давят на психику, как некомфортно находиться в этом городе. Ощущение тревожности и страха, а также ожидания какой-то большой беды, надвигавшейся на людей, буквально витало в воздухе, и я это чувствовал практически кожей. Пространство будто сгустилось вокруг до состояния киселя. Тем не менее, я не мог объяснить самому себе своих опасений, и больше как-то списывал всё на погоду, возможно магнитные бури, осеннюю хандру и растущий у населения кортизол вкупе с постоянной нехваткой витамина Д у жителей северной столицы. Мне и в голову не могло прийти, что какой-то негативный сценарий может коснуться меня лично, настолько произошедшее нынешним вечером было неожиданным и непредсказуемым.
Наконец я включил настольную лампу, уселся на стул в жилой комнате и начал изучать два металлических предмета, похожих на арбалетные болты. Впрочем, я быстро убедился, что это они и были. Достаточно оригинальный способ покончить с врагом, да и эффективный к тому же – бесшумно и почти гарантированно. Тем арбалет и хорош, что его можно купить, использовать и выбросить – контроля за оборотом подобного оружия у нас в стране не ведётся, если соблюдён ряд условий по характеристикам оружия – которые, впрочем, никто особо и перепроверять не станет. Смущали только два момента в этой истории: во-первых, болтов было два. Получается, нападавший вёл огонь из двух арбалетов сразу? И второе – судя по тому, что я видел, болты были очень старыми, и представляли собой скорее антикварную ценность. Более того, каждый был покрыт какими-то надписями на языке, которого я не знал. И я решил показать их одному знакомому антиквару, а по совместительству также известному знатоку холодного и метательного оружия, с которым несколько раз встречался ранее, а познакомился через одного следователя пару лет назад. Я надеялся, что если он и не определит происхождение предметов, то хотя бы скажет, на каком языке нанесены надписи и каков примерный возраст металла.
«Ничего не понимаю… бессмыслица какая-то», – думал я, разглядывая боеприпасы к орудию несостоявшегося убийства, – «стрелять такими вещами… это ведь додуматься надо!». Я отложил болты в сторону и встал из-за стола. Голова начала болеть от пережитого стресса и подскочившего давления. Пройдя на кухню, я выпил таблетку анальгина и, быстро раздевшись, лёг спать. Сегодня был очень тяжёлый день.
***
Антикварный салон с достаточно неоригинальным названием «Реликвия» спрятался во дворе жилого дома в Столярном переулке, скрытый от любопытных глаз за чёрными металлическими воротами, преграждавшими проход и проезд в арку старого дома, ведущую во внутренний двор. На воротах висел домофон с небольшой табличкой, на которой были написаны названия организаций и напротив – цифровой код для вызова. Я нажал заветные цифры и стал ждать, пока мне откроют.
Чувствовал я себя неважно, поэтому мне вполне комфортно было находиться даже на прохладном ноябрьском ветру. Мне нужно было продышаться после вчерашнего. Помимо этого, спал я очень плохо, ворочался в кровати часов до четырёх утра, не в силах даже задремать. В голове роились хаотичные мысли, плыли какие-то картинки, а обезболивающее не помогало. Тем не менее, проснувшись, я взял себя в руки, кое-как умылся холодной водой и даже принял контрастный душ. Собравшись, я вышел из дома, максимально собранный и осторожный. Ещё несколько лет назад я купил на всякий случай травматический пистолет, и сунул его в кобуру скрытого ношения под одежду. Также прихватил до кучи перцовый баллончик – кто знает, как всё обернётся, и не встретится ли мне мой вчерашний незваный гость с арбалетом или кто-либо из его подельников. Честно говоря, мне было довольно страшно и некомфортно.
