скачать книгу бесплатно
– Вот видишь, – перебил его Гребнев. – Кабы ты втихаря не прятал хлеб по тайникам, а отдал бы голодающему пролетариату, не было бы никакого разговору сейчас.
– Ничего я не успел спрятать, олух царя небесного, – тяжело вздохнув, корил себя Ефим, поднимаясь с табуретки. – Знал бы где упасть, так соломки бы постелил.
– Да ты не переживай, сейчас с тобой разберемся и к дружку твоему Копылову пойдем, – грозно бросил ему в лицо Чумаков.– Я думаю, у него тоже есть чем поживиться.
Иван Копылов спокойно встретил подъехавший продотряд. Он спустился с крыльца, открыл калитку.
Гребнев зачитал ему постановление на изъятие продовольствия в пользу голодающего населения. Рядом стояли Чумаков и Волынкин. За ними две подводы, одна наполовину груженая рогожными мешками с конфискованным зерном, которой управлял Петька Кобылкин, а на второй сидел с гордым видом Клим Тугушкин.
– Ишь чего удумали? – начал злиться Иван. – Вы его сеяли, убирали, может семь потов проливали, покамест в поле горбатились? Пришли на готовенькое. Сами вон чистые, холеные, в кожу одеты и плуга наверное сроду в руках не держали?
– Не твоего ума дело! – Обрезал уполномоченный. – Ты лучше хлеб вытаскивай из амбара.
– Вот чего я вам скажу. Мне потом и кровью достался этот хлеб, а вы меня грабить пришли?
–Я покажу тебе грабить! – Нервным голосом заклокотал Гребнев, блеснув злыми глазами. – Мы задание Совета народных комиссаров выполняем об изъятии хлеба у зажиточных крестьян в пользу голодающих.
– С чего это ты взял, что я зажиточный?
– Я же знаю, что у тебя полный амбар хлеба, – выпалил ему прямо в лицо Клим Тугушкин.
– А ты паршивец, чего хайло разинул? – Копылов от злости сжал кулаки и пошел на обидчика. – Я тебе скотина тупорылая сейчас всю харю разобью.
– Ну ты еще поговори! – Уполномоченный схватился за наган. – Озверели тут, без догляда.
Он косо оглядел Ивана с ног до головы, н брезгливо сказал:
Ты не думай, что тебе с рук все сойдет, имей ввиду, скоро советская власть и до тебя доберется кулацкая морда.
И только сейчас до Ивана дошло, что с голыми руками против них не попрешь, а только голову потеряешь. Он тяжело выдохнул воздух из груди, заскорузлой ладонью стер с лица соленый пот:
– Ну берите, раз пришли. Повернувшись, он опустил голову и понуро пошел во двор.
Клим Тугушкин сразу же направился к амбару и вместе с Петькой и Антоном стали затаривать мешки зерном.
Когда подвода была загружена, с огорода к амбару подошла не высокая женщина в сером холщевом платье и сапогах. Следом за ней, немного отстав шел высокий крепкого телосложения парень.
– Это кто такая? – недовольно спросил Чумаков, повернувшись к хозяину.
– Жинка моя – Аннушка, – равнодушно ответил Иван и присел на завалинку. – А то, мой старшой сынок Витька.
Увидев пустые засеки, женщина всплеснула руками и запричитала:
– Ах вы ироды окаянные! Пошто бога гневите! Все забрали, ничего не оставили.
– Там люди с голоду пухнут, – возразил ей Чумаков, а вы тут хлебом объедаетесь. Вот и поделились немножко с голодающими.
– Да пусть они передохнут! Нам-то што? Мы свою жизнь горбом своим заработали! – она протянула ладони к лицу председателя сельсовета. – Вот этими руками сами зробили, ни у кого помощи не просили.
– Да брось ты убиваться, – отрешенно сказал ей Иван. – Все равно они не отступятся.
– А кладовая у тебя где? – поинтересовался Гребнев.
– Там, – не поднимаясь с завалинки также равнодушно махнул рукой в сторону кладовки Иван.
– Пойдем, поглядим, чего у тебя там есть. Гребнев сделал несколько шагов, но на пути у него стоял высокий, здоровяк Витька. Их взгляды встретились. Сколько таких презрительных и ненавидящих глаз довелось видеть уполномоченному. К этому он уже привык. Тем более недоросль сделал шаг назад, освобождая путь представителю законной власти.
Уже по темноте возвращались активисты домой. Усталые, но счастливые. День не прошел зря, две подводы хлеба изъяли в Черемушке.
Остановились перекусить под раскидистой сосной. Антон достал реквизированную бутылку водки, Петька расстелил газету, порезал хлеб, сало.
Антон, откупоривая сургуч с горлышка с удовлетворением в голосе сказал:
– Все подчистили у Барсука, и хлеб и соль и мыло, а у Копылова даже салом разжились. Они и рыпнуться не посмели.
– Так что ты хочешь, – возразил Петька. – Люди напуганы, с самой мировой, как начали изымать все съестное, так и до сих пор продолжается. Ты видел, с какой злостью они на нас глядели.
– Известное дело, кому хочется отдавать свое кровное. Ну да ладно Петруха бери, давай чокнемся.
– Да мы и так уже чокнулись. У своих хлеб отбираем.
– Свои да не свои. Они богатеи, а мы с тобой пролетарии. Как бы там не было, а жизнь идет своим чередом. Хоть немного продовольствия для голодающих рабочих – добыли. Теперь вот с чувством исполненного долга, сидим, выпиваем. – Рассуждал Антон, прожевывая тугое сало.
– А этот Клим, толковый парень. – Тряхнул кудрями Петька и прищурив глаза, посмотрел на собеседника.. – Отчаянный, не боится, что прирезать могут свои деревенские.
– Я так думаю, что он выслужиться хочет перед Гребневым. Вот и старается.
Перекусив, поехали дальше. Всю дорогу они шутили. Антон рассказывал разные байки, а Петька слушал его и весело смеялся
– Тятя надо излишки хлеба сдать, – наполовину в шутку, наполовину всерьез, сказал захмелевший Антон отцу, придя домой.
– Чего-о-о? Ты что перепил или белены объелся? – вскипел тот. – Все лето и осень на поле не появлялся, все политикой занимался, откуда у нас излишки.
– Надо тятя сдать, люди на Урале и в Поволжье голодают, а я ведь актив партийного бюро с меня пример крестьяне должны брать. Я ведь за идею борюсь с богачами. – невозмутимо ответил сын.
– Кому она нужна твоя идея?
– Нам молодым нужна. Мы воспитаем новое поколение, они будут работать и в труде поймут нашу идею.
– Я хоть и не силен в грамоте, но сейчас-то акромя идеи, еще и пить и жрать всем надо, – распылялся отец.
Он смотрел на своего сына, которого любил, на которого возлагал свои надежды и который сейчас был далеко от забот родного дома. Он подошел к окну, ткнул кулаком в оконную раму и кивнул на амбар:
– Бери!
У Антона ушло внутреннее напряжение и лицо его расплылось в улыбке:
– Ы-х, получилось!
Он встал, подошел к отцу, чтобы пожать руку, но наткнулся на колючий взгляд. Отец заскрипел зубами:
– Ты что в небесах летаешь, опустись на землю нашу грешную. Посмотри, как стали жить крестьяне в наших деревнях? Одна нищета вокруг. Вы что творите?
– Ничего ты в нашем деле не понимаешь, – отмахнулся от него сын и пошел спать.
На следующий день Антон с Петькой и еще двумя комсомольцами, набрали несколько мешков зерна и сгрузили их на подводу.
– Ты зачем все выгребаешь? – заворчал на него Кобылкин. – Тяте и себе на жизнь оставь.
– Не горюй! Хватит нам, не пропадем. Хотя не сомневаюсь, может, где еще и припрятал.
Петька от растерянности разинул рот:
– Так это ж батька твой.
Отец даже не вышел из дома. Проходя мимо окна, Антон увидел его бледное лицо, и сердце отчего-то защемило в груди.
3
Выполняя решения Совета Народных комиссаров, стали Гребнев с Чумаковым организовывать в Черемушке коммуну. Когда Василий поделился с женой «своими размышлениями: «А не вступить ли нам в коммуну». Ирина запротестовала. Против коммуны она высказалась однозначно, сжав сухие губы: «Сегодня у них куры общие, завтра – ложки, послезавтра – жены… Нет уж! Будем жить единолично»
Председателем коммуны выбрали Ивана Грибкова. В семье у него было трое детей – сын и две дочери. Хозяйство свое он вел аккуратно. Имел две лошади, две коровы, пашня у него была удобрена навозом. Хлеб и картошка всегда были в закромах.
Первое время коммунары жили единой дружной семьёй. Сообща обрабатывали поля. Во всём был достаток. Урожай собрали хороший. Коммуна жила по принципу «работать по способности – получать по потребности».
Зерно, мука, молоко и мясо, расходовались не только на питание коммунаров, но и на покупку лошадей, одежды и обуви, так как НЭП отменили, а государственной торговли еще не создали. Поэтому все товары покупались в обмен на продукты.
Как-то придя на ферму, председатель в недоумении посмотрел на пустые подойники.
– А где молоко? – спросил Иван доярок.
– Так коровы сегодня какие-то беспокойные, только и брыкают ногами, все молоко расплескали, – не моргнув глазом, ответила Зинаида Корбан.
– А вчерашний надой где и сливки с него? – грозно спросил председатель. – Получается сливочки себе забрали, а остальным снятое молоко достанется – так что ли?
Доярки понимая, что председателя на мякине не проведешь, молча опустили головы.
– Виноватых накажу, – разнервничался Грибков и вышел на улицу.
Приобретение одежды и обуви было поручено Митьке Корбану. Ему отпускали определённое количество муки, гороха и других продуктов и он ездил по деревням, меняя продукты на одежду.
Предчувствуя неладное, в таком «развитии» коммуны, председатель решил собрать коллектив.
– Хозяйство коммуны не развивается, а с каждым месяцем уменьшается, – разочарованно доложил Иван. – Старые запасы заканчиваются, а новых не прибывает.
Зашумели, загалдели собравшиеся.
– А откуда же им взяться? – возмутилась Зинаида Богомолова, тыкая пальцем в Корбана. – Сколько ему хлеба и масла отдали, – А он три холстины привез в коммуну и все. Это разве по-хозяйски?
– Так он все наши продукты на самогонку променял, – вспылил Григорий Лосев, его жидкая бороденка затряслась от негодования. – Как доверили ему это дело, так он каждый день не просыхает.
Чем дальше разгорались страсти на собрании, тем краснее становилось лицо Митьки.
– Вот сволочи, никакого доверия человеку нет, – нервно стал оправдываться Митька. – Вить кто как не я о коммуне печется.
– Знаю я твои заботы! – не унимался Григорий. – Сало со склада – себе тащишь, дрова – себе. Все себе! Вся твоя забота – чтобы тебе больше перепадало. Сам воруешь и других к этому подстрекаешь.
Митька, словно оглушенный, молча слушал кричащего перед ним коммунара.
Дождавшись, когда Григорий выплеснул свои эмоции и замолчал, Митька тихо спросил:
– Кого это я к воровству подговаривал?
– Так меня, – ответил ему Степан. – Небось, едрена вошь забыл, как по мешку муки уговаривал взять, пока с мельницы ее везли. Мол, все равно никто не узнает.
– Нет, ты у меня однако сегодня выпросишь, – вспылил Григорий и хотел ударить Корбана кулаком в лицо, но Грибков схватил его за рукав и оттянул в сторону.
– Глупые вы люди, – тихо сказала Зинаида Корбан. – Да разве ж он себе? Детей надо растить, а для детей все можно. Вся моя жизнь для них.
Она встала и вышла из помещения.
– Во как! – опешил Григорий.
– Я тута тебя не понял, – поднялся Степан Богомолов, обращаясь к Грибкову. – Когда мы согласие давали жить одним человеческим коллективом, думали все по справедливости будет, а оно вон как, едрена вошь вышло. Мы со своим семейством выходим из коммуны.
– Я тоже, – поддержал его Лосев.
Начался такой гомон, что успокоить всех уже не было возможности. Со всех сторон только и слышалось:
– Тогда и мы выходим и мы, и мы.
Расстроенный произошедшим на собрании и осознавая, что коммуне пришел крах, Иван с горя запил. Он ни как не мог понять: «Ну как же так вышло, вроде бы старался, сил не жалел! Из своего хозяйства тянул на коммуну. Семена ржи отдал последние, лошадь работала в коммуне без передыху. Что произошло с людьми, с крестьянами? Вроде бы хорошая задумка – сообща работать, но не могут люди забыть о себе и тянут в свой дом все что можно и нельзя. Работают сообща, а мысли у каждого о себе, о своей семье».
Вскорости, в деревню приехал уполномоченный Гребнев и арестовал Ивана.
Василий, стоял в толпе односельчан и в душе у него, как и у остальных было ощущение безнадежности и непоправимости случившегося.
– Спутала, связала его по рукам и ногам жизнь, – жалеюще, проговорил Василий и повернувшись к Степану продолжил, – Попал, как кур во щип.
– А неча было браться ему за эту работу, – махнул рукой Богомолов, глядя на бывшего председателя.– Что-то не правильное было в этой коммуне, а что не могу понять.
Посадил Гребнев Ивана Грибкова на телегу и повез в райцентр. А возле осиротевшего дома, провожая заплаканными глазами удаляющуюся подводу, стояли, жена Лидия, старшая дочь Полина, сын Сергей и маленькая Светлана.
– Ни за что пострадал сердешный? – говорили меж собой крестьяне.
Вскоре стало известно, что Ивана объявили «Врагом народа» и осудили за развал коммуны. Дали ему, даже не десять, а аж одиннадцать лет лагерей. С тех пор его след затерялся в Колымских просторах.
4
