Солнечный ребенок

скачать книгу бесплатно

Солнечный ребенок
Насиба Кипке

Насиба Кипке – поэт, и эта книга – её дебют в прозе. Но поэт навсегда остаётся поэтом, и основные черты поэзии Н. Кипке перешли в прозу: поиск гармонии между человеком и миром, гедонистическое отношение к жизни, метафоризация реальности. Герои произведений Насибы – «маленькие» люди: учительница, мать, ребёнок с особенностями развития… Но каждый из них – личность, внутренний мир которой достоин внимания и уважения.

Насиба Кипке

Солнечный ребенок

Письма никуда.

Повесть

Глава первая

Привет, Ира!

Извини за молчание. Получив в "Одноклассниках" твой адрес электронной почты, сначала сомневалась, нужны ли тебе, человеку городскому и очень занятому, мои письма, а позже с головой ушла в работу, как в омут, чуть не утонув в обилии тетрадей, которые нужно было проверить, а затем выставить оценки в дневник. ру.

Ох, Иришка, как же скучно я начала! Но переписывать не буду: время дорого. Помнишь, Ирка, как мы жили-поживали в студенческой общаге? Сейчас представила себе твою ироничную усмешку (совершенно особую, одной стороной рта) и голос: "Вспомнила бабушка, как девушкой была!" Да, время не просто идёт – оно мчится, как лось по чащобе, аж сучья трещат! Подумать только: скоро стукнет пятьдесят! Искусственные зубы, морщинки у глаз, боль в пояснице – это чепуха. Меня больше тревожат такие лёгкие маразматические отклонения, как забывчивость и умиление жирным котом, мирно спящим в кресле. А раньше нравились собаки… Помнишь Зинку, щенка, который тайно жил в нашей комнате? Эта Зинка приучилась пить чай вместе с нами, потому что иногда, кроме чая, у студенток ничего не было. Потом, живя у моих родителей, она часто объедалась, лежала кверху животом и томно постанывала. Не знаю, как тебя, в городе с этим проблемно, а меня каждый период  жизни сопровождает какое-либо животное. Когда отдам богу душу, на том свете  встретит целая свита: собачья свора и кот.

Сегодня воскресенье – базарный день в нашей сельской местности. Заметила, что люди уже привыкли к разобщению. Если раньше, до пандемии, в очередях старались держаться ближе друг к другу, то сейчас вообще избегают становиться в очередь или стоят на расстоянии угрюмо, безмолвно. И всюду эти маски, маски… Даже мусор другой. Раньше валялись фантики от конфет, бумажки от мороженого, банки от пива, а теперь замызганные маски и пустые блистеры от таблеток. Археологи будущего отметят изменение культурного слоя нашей эпохи и назовут это явление каким-нибудь заумным термином, который мы никогда не узнаем. Мир меняется. Последнее время в голову постоянно лезут мягкие часы с картины Дали. Метафоризация действительности?

Ну, жду ответного письма. Можно не сразу. Пиши, когда вздумается. "Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!" Твоя Надя.

Глава вторая

Ты просишь рассказать, как я жила эти годы. Пожалуйста, читай, если не скучно. После окончания филфака вернулась домой, в станицу. Ты ведь знаешь, что со своим первым я не ужилась. Вернее, и пожить-то не успели. Были оба слишком заносчивыми, слишком полагались на себя, ставили друг другу в вину каждое слово, да и родители наши повздорили. А он без мамы никуда, я тоже. В результате – развод, и я с маленькой дочкой у родителей, потому что некуда больше пойти. А по Достоевскому, нужно, чтоб любому человеку было куда пойти… И пошла я в школу из декретного отпуска, чтоб сеять разумное, доброе, вечное, чем  занимаюсь до сих пор.

Взялась за дело рьяно: на второй неделе работы, помнится, уже организовала праздник – День славянской письменности. Хотелось показать себя, испробовать свои силы. Перезнакомилась со всем коллективом мгновенно и в жажде общения была, пожалуй, несносна и приставуча. До сих пор стыдно, как вспомню. Иду как-то после уроков с коллегой по дороге домой. Щебень хрустит под высокими каблуками, а она взглянула на них и тихо так говорит:

– Пожалейте свои ноги. Придёт время – узнаете, как могут они болеть.

Нет бы промолчать, а я принялась спорить, доказывать что-то… Щебень на дорогах как лежал, так и лежит, а вот ноги уже болят. Надо было слушать старших!

Незадолго до миллениума (2000 года) познакомилась с парнем, приехавшим в станицу с севера. Как он очутился здесь, зачем, до сих пор точно не знаю. Тогда я играла в народном театре, где ставили спектакль по сказке Леонида Филатова про Федота-стрельца. Вот там я и познакомилась с Алексеем, который соглашался делать всё подряд: реквизит таскать, писать декорации, лишь бы уйти от страшного одиночества чужака, не причастного к общей жизни. Потом ему предложили роль Федота, а я играла Марусю, с этого и началось. Разговоры до полуночи, любовь, совместная жизнь, продолжавшаяся 11 месяцев. В день своего развода (мы хотели пожениться, а он в прежней, северной жизни был женат) Алёша попал в ДТП и погиб. Помнится, его жена доказала в суде, что её развели с покойником, и потому квартира осталась ей, а не матери Лёши, но мне всё это было не важно и не нужно. С ним умерла половина моей души и надежда найти человека, который любил бы меня, а я его. Кстати, и способность к стихотворчеству тогда пропала года на два.

Помню, одно воспоминание меня прямо добивало. Идём с Алёшкой по улице, и он ахает от восторга, видя на ветках спелые вишни: "Никуда отсюда не уеду!" Так и вышло… Немного легче стало, когда однажды увидела сон: сижу в пустой комнате, и вдруг входит Алексей в блестящей атласной рубашке (у него такой и не было никогда), машет мне рукой, смеётся и говорит: "Ну что ты ходишь на кладбище? Нет меня там. Успокойся, у меня всё нормально!". Я бросаюсь к нему, а он, махнув на прощание, уходит.

Через год я вышла замуж: "для  бедной Тани все были жребии равны…" Хотелось самостоятельной, взрослой жизни, хотелось поскорее уйти от прошлого. Я ошибалась: от себя уйти невозможно. Родив дочь, назвала её Алёной (хоть частичное созвучие с именем Алёша). Было девять лет жизни в чужом доме с человеком, не согревшим мою душу. Помнишь есенинское: "Кто сгорел, того не подожжёшь…"? Впрочем, сомневаюсь, что и ему было рядом со мной тепло. Но я не жалею об этих девяти годах – у меня появилась Алёнка, чудесный маленький человечек, кровиночка моя. С ней я живу и сейчас.

После второго развода я вновь вернулась к родителям (как тут не поверить, что наша жизнь проходит спиралевидно!), взяла кредит, собрала денег и купила дом неподалёку от школы, где работаю. Здесь уже девятый год проходит моя жизнь, здесь я принимала новых родственников – родителей и бабушку зятя, мужа моей старшей дочери Ксюши. Этот дом не просто стены, крыша, двери – он прибежище поэта, потому что именно здесь я написала лучшие стихи! Очень горжусь им, постоянно что-то в нём переделываю и скучаю, когда долго не вижу. Замужние подруги, сетуя, что я одна, предлагают познакомить с кем-нибудь, а одна из них, географичка, говорит: "Зачем ей мужик? У неё дом есть!" Так и живём: я, Алёна и дом.

Глава третья

Извини, что долго не писала: совсем замоталась за эту неделю дистанционного обучения. Вчера наконец растаяла эта лавина присланных по ватсаппу работ, которые нужно было срочно проверить: контрольный диктант, творческие работы по родной литературе и двоюродной – так я называю литературу традиционную, русскую, с лёгким налётом зарубежности (преподаю по учебнику В.Я.Коровиной). Впрочем, преподаю – слишком громко сказано про дистанционное обучение. Чему можно научить, не видя глаз ребёнка, его реакции на твоё слово!

Представь, Ира, если бы наши университетские преподаватели обучали нас дистанционно! Я думаю, мы много потеряли бы.  Ведь во многих из нас живёт частица их души, их искорка: какая-то родственная, семейная сердечность нашего незабвенного декана Любови Гаруновны,  солидность и основательность Розы Юсуфовны, добродушие Анатолия Семёновича, мрачная интеллектуальность Нелли Магомедовны. Недаром твоя умненькая дочка, услышав наш разговор по ватсаппу, сказала, что мы говорим "одинаково". Конечно, ведь говорить и писать  нас учили одни преподаватели! Я всё чаще в своей речи замечаю интонации Кутас Нуховны. Как она читала античную литературу! Не в силах оторвать от неё глаз, я видела в ней и Гомера, и Эсхила, и Софокла. Отсюда моя нежная любовь к древнегреческим мифам.

А ещё был у меня учитель, общение с которым предопределило мою судьбу. Ты знаешь, что мама моя тоже была учительницей в начальной школе. В раннем детстве, наотрез отказавшись ходить в детсад, я предпочла ежедневно таскаться за матерью в школу, высиживать долгие уроки, не шаля и не капризничая. Мама была скорой на расправу: бывало, я и книжкой по темени получала, и указкой по ушам. Зато в четыре года научилась читать, сама не знаю как. Недавно где-то прочла, что книжная полка в детстве приобретает размер и вес Вселенной, а герои из первых, прочитанных нами книг – непререкаемые авторитеты, учители жизни. Воистину так! Первой моей книгой была сказка Андерсена о стойком оловянном солдатике, который и теперь для меня кумир. Так вот, посидев на маминых уроках, я довольно скоро нахваталась разных азбучных истин и с удовольствием демонстрировала свои знания – было бы кому слушать! Однажды, когда мы с мамой обедали в школьной столовой, она похвастала мною:

– Надюш, расскажи, что такое подлежащее, сказуемое!

Я вскочила и радостно зачастила:

– Подлежащее – это главный член предложения, который…

Когда я замолчала, высокая солидная черноволосая женщина торжественно сказала низким густым голосом:

– Моё дитё! Быть тебе учительницей русского языка и литературы!

Это пророчество сбылось, а с "великаншей" я встретилась, когда училась в 5 классе. Это была Нина Фоминична – наша филологиня. Ученики боялись её как огня, а я ещё и любила. Всё в ней было величественно, монументально: высокий рост, зрелая полнота, звучный низкий голос. Черты лица крупные и выразительные: живые чёрные глаза, легко загорающиеся и смехом, и гневом, строгие губы, большой мясистый нос с горбинкой. Из-за этого носа и важной солидности школьники прозвали её Вороной. Нина Фоминична о прозвище знала и не обижалась, даже посмеивалась: ну надо же, прямо в точку!  Предметы свои знала она досконально (особенно русский язык), новый материал объясняла с божественной ясностью, так что после объяснения никому и в голову не приходило задавать вопросы: зачем, если всё понятно?  Нина Фоминична читала вслух и говорила так, что даже самых бесчувственных отморозков прошибало слезой. В любом её монологе слышались торжественные одические ноты. Это были оды жизни, героизму, добру…

А в быту она поражала своей простотой. Жила после смерти мужа одна: взрослая дочь тогда уже переехала в город, преподавала в университете. Поэтому Нина Фоминична не заморачивалась с готовкой, внезапно нагрянувших гостей угощала варёной картошкой, расхваливая её так, что гости ели за милую душу, находя, что картошечка, действительно, "необыкновенная"! Одевалась тоже просто, без вычурности. Помню её коричневое платье с кружевным воротником: образец элегантной простоты. Летом по интернету заказала кружевной воротник у рукодельницы на ярмарке мастеров, нашла подходящее платье. Когда пришла в нём на урок, в классе повисла изумлённая тишина, но по глазам я видела: понравилось! Нина Фоминична и в этом была точнисткой.

Я знала её уже немолодой, и с годами в характере моей любимой учительницы  прибавлялась стариковская чудаковатость – так мох нарастает на стволе старого могучего дерева, но это привлекало меня ещё больше: приятно осознавать, что твой кумир тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Бывало, она ярко юморила и сама смеялась до слёз. В выпускном классе я уже твёрдо знала, что пойду на филфак, поэтому ходила к ней заниматься дополнительно. Эти занятия сделали нас друзьями: о чём только мы ни говорили, над чем только ни смеялись!

Однажды я пришла к Нине Фоминичне, когда она заканчивала заниматься с отстающей первоклассницей. Увидев меня, Нина Фоминична пригласительно махнула рукой:

– Пройди в другую комнату, полежи пока на диванчике!

Я прилегла на диван с книжкой. Дверей между комнатами не было, и я слышала, как девочка громко и размеренно читает слоги:

– Са, сы, со, су!

На слоге су она споткнулась, помолчала и вдруг отчётливо протарабанила, явно рассчитывая на похвалу:

– Су! Ссу в горшок!

Я зажала рот и нос, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся наружу смех. Повисла эффектная трагическая пауза. Осторожно выглянув, я увидела скорбный профиль Нины Фоминичны, наивную девчачью мордашку и в изнеможении снова повалилась на диван: боже, хоть бы не заржать!

Наконец Нина Фоминична веско произнесла:

– Дитё! Это не то су! То ссу пишется с двумя буквами с! И такое слово в букваре не напечатают!

Больше сдерживаться я не могла.

– Надь, ты слышала? – спросила она, смеясь.

Глядя на нас, девчонка тоже заливисто расхохоталась.

Когда я сдавала экзамены в вуз, Нина Фоминична не могла усидеть дома и тоже поехала с нами в университет, который в 90-х был ещё институтом. Разгоралось утро, и мы, стоя в сторонке, наблюдали, как народ входит в здание.

– Смотри, Наденька, вот и преподаватели идут, и чем обезьяноподобнее, тем умнее! – сказала Нина Фоминична, указывая на группу старичков, беседующих у порога.

Мои родители не подали виду, но в машине чуть со смеху не умерли.

Перед смертью Нина Фоминична говорила единственной дочери:

– Как же я там буду скучать по тебе!

Хоронила её вся станица, но я смутно помню этот день. Помню, что шли на кладбище пешком, я несла портрет своей учительницы, и от горя у меня как-то странно немела половина лица. С тех пор прошло уже много лет. Каждый год в пасхальные дни я прихожу на её могилу, кладу поминанье, сажусь на скамеечку  и спрашиваю, довольна ли она мной, правильно ли я живу. Моего друга и учителя нет на этом свете, но её улыбка и слова, строгость и нежность, величие и простота всегда со мной, всегда во мне, пока я жива. Не это ли называется бессмертием?

Глава четвёртая

Недели две назад, когда жесткий пронизывающий ветер своей проволочной щёткой драл лица прохожим и напрочь выдувал тепло из дома, в станичную группу "Куплю-продам" на ватсапп кто-то прислал сообщение: "Бессовестные люди! Не вывозите в такую стужу кошек и собак к магазину "Магнит"! Сил нет смотреть на мучения домашних животных, брошенных своими хозяевами на произвол судьбы!" А потом появились фотографии: котята в коробке, дряхлая немецкая овчарка с совершенно потухшими глазами, лежащая в траве и напрочь забытая своим собачьим богом. Я рассказала  об этом семиклашкам, и вдруг одна из них со слезами, нескладно, но с душевным жаром и болью стала говорить о них, бездомных, сирых, голодных братьях наших меньших:

– У меня есть мечта: я вырасту и построю приют для животных, которых оставляют жестокие хозяева. Ведь они не хотят понять, что звери – это тоже человеки, но только в меху!

– Настя, – говорю, – у тебя  благородная мечта! Я верю, что у тебя всё получится!

Кто-то из них, детей, даже бегал к "Магниту", чтобы покормить старую овчарку, но её нигде не оказалось, а вот котят разобрали. И тоска моя по Феньке, лучшей собаке на свете, после этого усилилась, перейдя в фазу душевной зубной боли: так бывает, когда в душе что-то ноет, словно больной зуб…

Лет восемь назад, когда мы с Алёной возвращались из школы, к нам пристала небольшая, но симпатичная собачка. Она семенила рядом, заглядывала нам в лица, пока я не обратила на неё внимание:

– Алён, посмотри, какие забавные у неё усы – белые, а нос чёрный!

Мы засмеялись, а у собачонки тоже задралась губа и показались острые кривые зубки.

– Да она улыбается! Вот умора!

Дошли домой весело, и я пригласительным жестом распахнула калитку:

– Заходи, если хочешь!

Собачка деликатно зашла, огляделась. Я вынесла в миске немудрёное угощение – суп с хлебом. Вылизав миску дочиста, собачка благодарно вильнула пушистым хвостом и, подбежав к воротам, залаяла по-хозяйски звонко на прохожих. А утром она первый раз сопровождала меня в школу. В течение шести лет, куда бы я ни шла, передо мной или позади бежала пушистая черно-белая дворняжка с круглыми пуговками умных карих глаз. Глядя на изящные маленькие лапки, деловито семенящие впереди меня, я  вспоминала зачин старинной народной сказки: "На куриных лапках, на собачьих пятках стояла в лесу избушка, жила в ней Баба-Яга…" и думала, что, видимо, вот эти  розовые подушечки, отмытые первым снегом, и есть собачьи пятки.