скачать книгу бесплатно
Мой телефон 03
Мария Ким
Ковчег (ИД Городец)
Минуты, проведенные нами в скорой помощи, надолго остаются самым тяжелым воспоминанием в нашей жизни. Мы помним боль, страх и свою растерянность от того, что весь привычный нам мир остался за гулко хлопнувшей дверью машины с красным крестом. Но мы не помним врачей. Книга молодой писательницы Марии Ким детально, ярко и талантливо восполняет этот пробел. Медики смешные, грустные, добрые, злые, уставшие как собаки – все они здесь. И каждый прописан сильной рукой. Sine ira etstudio, если говорить на их языке.
Мария Ким
Мой телефон 03
Роман
© М. Ким, 2021
© ИД «Городец», 2021
В книге сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации
Вечность выходного дня
Если птица нахохлилась, то жить ей осталось от силы пару часов.
Разговор в больничной палате
У каждого горя свой запах. Старость пахнет мочой, нафталином и пылью. Болезнь – остывающей землей и гнилыми яблоками, нищета – фанерной трухой и дешевым стиральным порошком, безысходность – водочным перегаром и просроченной килькой. От меня пахнет мочой, нафталином, антисептиком, потом и разогретой обшивкой сидений «газели». Болезнью, старостью, безысходностью и километрами городских улиц. Я – фельдшер скорой помощи. Я знаю, что от жизни до смерти всего несколько шагов. Что покой бывает двух видов: приемный и вечный.
– Бригада Мироновой, 187 машина, Миронова, поехали!
На моем будильнике стандартная мелодия звонка, но порой спящий мозг по своей сонной прихоти переделывает ее в другие не менее знакомые и вызывающие раздражение сигналы. Например, голос диспетчера, объявляющего вызов. Миронова – это я. Доброе утро.
Год назад я выпустилась из медколледжа с дипломом фельдшера скорой помощи. Уже почти год работаю на скорой. На скорой при желании и хорошем здоровье можно заработать на квартиру, но пока я живу в общаге при областной больнице. Мои соседи – медики разной степени квалификации, местные и заезжие. Большая часть из нас работает в больницах и поликлиниках нашего небольшого города, часть понаехала из деревни на учебу, пройдет аккредитацию и вернется домой. До смены остается два часа.
Моя соседка по комнате работает медсестрой в детской поликлинике. У Саши смена начинается в девять, но она встает раньше меня, чтобы сделать укладку, навести макияж и выгладить все стрелочки на белоснежном халате. Мне красоту наводить бесполезно, к концу смены все помнется и смоется, а халаты фельдшера скорой не носят, примета плохая. Моя форма – это васильковые штаны со светоотражателями и жилетка, расписанная медицинскими символами и буквами «СКОРАЯ ПОМОЩЬ 03», напечатанными на спине той же светоотражающей краской. Васильковый мне нравится. На нем не так хорошо видна кровь, а в дневное время на дороге он довольно заметный. Я открываю холодильник, выгоняю оттуда стайку тараканов, сметаю с полки заготовленные бутерброды в рюкзак и ухожу. От общаги до станции 30 минут пути: 10 на трамвае и 20 пешком. Должна успеть.
Подстанция скорой помощи моего района занимает флигель трехэтажного жилого дома и парковку напротив через дорогу. Вход на станцию найти нелегко, он прячется во дворах, однако местные жители все равно приходят, когда кому-то поплохеет, поэтому угадать сложно, есть ли шанс с утра полежать на диванчике в фельдшерской или работа будет поджидать на пороге. Дворами я подбираюсь к серому флигелю с остатками розовой штукатурки и набираю на кодовом замке железной двери две цифры. Дверь открывается.
На первом этаже станции тепло, но сквозняк. Это заставляет диспетчера, дежурящего на селекторе, то одеваться в форменную жилетку и заматываться в шаль, то снимать с себя все теплые вещи. Пациентов пока не видно.
– Дверь! – истерично закричала диспетчер и поплотнее запахнула жилетку.
Селектор при этом она зачем-то включила, усиленный динамиками возглас прокатился по подстанции, и я услышала, как на втором этаже что-то упало и проснулось. Когда низкорослая татарочка Сима кричит в микрофон, игнорировать ее приказы нет никакой возможности. Я развернулась и потянула дверную ручку на себя. Стальная громада неожиданно легко подалась и грохнула на весь первый этаж. Эхо динамиков разнесло весть о моем прибытии на всю подстанцию. Нечто, ранее упавшее, подскочило, матерно выругалось и побежало по лестнице вниз. На всякий случай я убралась с его траектории, ввалившись в диспетчерскую.
– Дверь! – Сима снова истерично завернулась в жилетку, на этот раз по поводу двери в диспетчерскую, и, наконец выдавив кнопку селектора в положение «выкл», добавила: – Вон отсюда!
Я вынырнула из диспетчерской, но заметила лишь неясную тень с широким шагом и взметнувшиеся полы белого халата. Халаты на станции носят только врачи. Сима никому вызов не объявляла, похоже, разбуженному доктору что-то привиделось, сейчас остынет на улице, перекурит и вернется сдавать смену.
Дверь снова грохнула и пропустила внутрь пышнотелую фигуру Анны Ивановны, разом занявшую все свободные промежутки в узком коридорном пространстве. Анна Ивановна влилась в помещение плавно и уверенно, на ее полных щеках расцветал утренний румянец, лицо светилось улыбкой.
– Всем доброе утро! Серафима, какая со мной сегодня девочка работает? – Анна Ивановна немного задыхалась после ходьбы, но выпевать каждое предложение у нее, тем не менее, получалось.
Орать на Анну Ивановну Сима категорически не могла, а потому, опустив глаза, прошипела: «У вас мальчик!» – и швырнула из окошка бригадный лист. Бригадник спланировал точно под светлый взгляд Анны Ивановны, она пробежалась по нему глазами и довольно кивнула. Я с напряженным вниманием ожидала, когда она озвучит, какая все-таки девочка с ней работает. Наконец Анна Ивановна что-то беззвучно обозначила для себя одними губами, и это что-то на мою фамилию даже близко не походило. Не то чтобы я расстроилась, но, когда Анна Ивановна из коридора перетекла на лестницу, я подхватила бригадник и обнаружила свою фамилию напротив фамилии Айны.
Согласно заведенному порядку, бригады скорой помощи формируются из двух фельдшеров или одного врача и одного фельдшера. Врач или более опытный в команде называется первым номером, а фельдшер помоложе – соответственно, вторым. Третьим и весьма важным лицом выступает водитель, четвертым – непосредственно автомобиль, который большая часть водителей привыкла считать за живое существо и полноценного члена команды. Все эти персонажи меняются друг с другом от смены к смене, кроме водителей, они всегда закреплены за своими машинами. Некоторые фельдшера пытались закрепиться друг с другом, однако спустя десяток совместных смен между собой не сживались и ссорились и снова уходили в свободное плавание. Не знаю, как в масштабе вселенной, а на нашей подстанции фельдшер – существо одинокое.
Я поднялась на второй этаж. Мысли об Айне продолжали меня беспокоить, но чем ближе я подходила к дозаправке, тем активнее мой мозг оккупировали мысли насущные и неотложные. Пришло время получать аптеку.
Я – второй номер, а второй номер несет ответственность за расходники и медикаменты. В дозаправке заспанная фельдшер Неля выдает мне оранжевый чемодан-аптечку, термоконтейнер с растворами, укладку с наркотическими. В моечной я беру чистое желтое ведро – желтый означает «биологические отходы». На длинном столе рядом с дозаправочной вторые номера проверяют комплектацию аптеки перед сменой. В аптеке должны быть ампулы, шприцы, перевязочный материал, системы, катетеры, два жгута и еще целый список значимых мелочей, в растворнике – флаконы, требующие температурного режима. В желтом ведре скоро будет мусор, оставшийся от жизнеспасающих процедур. Расписываюсь за наркотические, докидываю расходники в укладку, груженная чемоданами, выбираюсь в фельдшерскую и вижу Айну.
Айна считается первым кошмаром подстанции, хотя и выглядит вполне безобидно. Ей на вид лет 70, ходит она неторопливо, но уверенно, всегда завернута в теплую пеструю шаль и темный платок. На ногах у нее адидасовские кеды, разношенные до фасона галош, под галошами – две пары шерстяных носков. Галоши на станции она сняла, расположила болезные ноги на диване как ей удобно и лузгает семечки.
Фельдшеру, попавшему в бригаду к старушке Айне, можно лишь посочувствовать. Айна работает на скорой не первый десяток лет, многое знает, много умеет и обладает невыносимым характером. Опыту Анны Ивановны тоже можно позавидовать, но Анна Ивановна совсем не имеет острых углов, текуча и спокойна, как широкая река. Айна будто состоит из одних крючков и зацепок, этими крючками она держится за все, что приносит в этой жизни доход. От дела к делу Айна не может перебраться, кроме как цепляя свободный крючок к новой прибыли, прежде чем отцепиться от прежнего источника дохода. Айну несложно понять, она тянет на себе всю свою многолюдную южную семью, но Анна Ивановна, к примеру, никогда чаевых на адресах не выпрашивает, и тем не менее не было адреса, где ей за доброту душевную не подарили бы полбатона колбасы. Айна много делает руками, не отпустит пациента, пока не посмотрит, не послушает, не пропальпирует. Анна Ивановна к больным и близко не подойдет, глядит на хворь как из-за ограждения в зоопарке и делает выводы. В диагностических способностях Айна и доктор считаются равными.
– Это ты? – спрашивает она скрипуче и внимательно смотрит черным дагестанским глазом.
– Я.
– В конце смены лишние шприцы останутся, мне отдашь. – Она отворачивается и сплевывает шелуху. Разговор окончен.
– 187-я машина, Миронова, Айна на вызов, вызов срочный!
Подхватываю сумки, бегу к выходу. Через четыре минуты после назначения вызова бригады на станции быть не должно. Перехожу дорогу на красный, машины тормозят резко, со скрипом, сигналят, но я не оборачиваюсь, мне можно. Я – скорая. На парковке с десяток автомобилей. Это пересменка, обычно их не больше двух. В пересменку все машины возвращаются на станцию, меняются бригады, заправляются сумки, заряжается аппаратура. Механики копаются в моторах и чинят то, что успела поломать ночная смена. В холодное время года на парковке всегда лед, по ночам шоферы моют машины.
Я скольжу по намерзшему за ночь, подбираюсь к машине, размышляя о том, что сентябрь выдался странным. Айна в машине, хотя, кажется, минуту назад спокойно лежала на своем любимом диване и никуда не собиралась уходить от горки налузганной подсолнечной шелухи и развешанных по батарее носков. Со старыми фельдшерами всегда так: не поймешь, в какой момент и куда они телепортируются. В машине Айна достает очередную горсть семечек, надевает очки для близи, озвучивает адрес вызова и требует «покрутить радио погромче». Водитель, тихий и сиплоголосый, из тех шоферов, которые предпочитают не отсвечивать. Я разглядываю тощую фигуру, выпирающие из-под кепочки уши, вспоминаю, что его зовут Красава-Толян, причем «красава» добавляют, когда под управлением Толи на дороге происходит нечто достойное восхищения или же доезд составляет рекордно короткий срок. Но такое происходит нечасто, стоит отвернуться от Толяна, и о его существовании мозг начисто забывает, едет машина, и ладно. Я отворачиваюсь.
Машина набирает скорость, и вслед за оборотами двигателя мои мысли становятся все обрывочней, а события разворачиваются и сменяют друг друга с частотой, недоступной адекватному восприятию. Идет смена.
94 года, сердце. 7 минут в пути. Старенькая пятиэтажка, деревянные лестницы. Хозяйка – сухая старуха на инвалидной коляске – сидит, завалившись на одну сторону, прикрыв глаза, как очень уставшая птица.
– Где болит, бабуль?
– Сердце… В левое ребро… – Голос – скрипящие половицы.
Оставляю сумки на изрезанном щелями деревянном полу, с опасением присаживаюсь в готовое трухой рассыпаться плетеное кресло. Паспорт, страховой. Пока первый номер проводит опрос, надо успеть записать данные.
– На вдохе усиливается?
– Да.
Айна выбрала себе место поближе к батарее и дневному свету, сняла свои кеды-галоши, закинула ноги на мой чемодан, думает. Снимает и снова надевает очки. Диагноз ясен.
– Это не сердце, продуло тебя. Кеторол ей, Маш. В больницу поедем?
– Это куда?
– На Мирную.
– Далеко. Я обратно не доберусь.
– А родственники?
– Внучка год назад замуж вышла и съехала. За укольчик спасибо.
– Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
Выходим на улицу. Недомогание бабушке обезболили, кеторола хватит на полчаса, потом надо выпить еще таблетку или сходить уже в поликлинику, где терапевт пропишет подходящее лечение. До аптеки она не дойдет, до поликлиники тоже. Я больше не увижу ее, скорее всего, а мне порой не хватает знаний о том, что происходит с пациентами после того, как мы их покидаем.
За год их объезжено столько, что мой мозг думает – после они просто перестают существовать.
* * *
15 минут в пути. Задержка вызова – два часа. Частный дом, не достроен. Встречает дочь. Женщина в возрасте, значит, мама совсем уже в годах. Пахнет выпечкой, чем-то неуловимо детским. Одиночеством и потерянностью не пахнет, здесь каждый кому-то нужен. Боль есть, тревога, беспокойство. И дети. Да, здесь живут дети.
«Плохо, температура, сердце, болит нога». Глюкоза 7,7, фибрилляция предсердий, бледность, изъязвление левой конечности. Минуту Айна задумчиво смотрит на больную, как будто не видит, а затем внезапно находит ответ:
– В ноге тромб, в сосудистый.
И мы летим по встречке под завывание сирены, легковушки шарахаются в сторону, кто-то гневно сигналит. Я в салоне с пациенткой, Айна на переднем сиденье, это она распорядилась ускориться, вот Толян и едет со светомузыкой. Машину трясет на разбитом асфальте, мимо проносятся многоэтажки, на переходе – красный, носилки скрипят, бледные потные пальцы вцепились в брезент. Спит или без сознания? Считаю пульс, сбиваюсь, трясу за плечо. Нам не подчиняются ни жизнь, ни смерть, а мы вынуждены принимать решения, которые могут спасти, могут убить, но чаще оставляют все как есть.
Хирург в сосудистом интеллигентно опрятен и никуда не спешит. Меняет перчатки после каждого больного, очередь быстро подбирается к нашей. Ему времени для диагностики надо еще меньше, чем фельдшеру Айне.
– Нет тут никакого тромба. Диабетическая стопа.
Отписывает, направляет в гнойную хирургию, это на другом конце города, исключить рожистое воспаление, потом еще куда пошлют. Больше сирену не используем, это когда Айна думала на тромб, намертво перекрывший кровоток в сосуде. От рожи нога в ближайшие два часа не отвалится. Катать пациента из больницы в больницу при нашей работе одно удовольствие, если он, конечно, стабилен, главное – к обеду успеть.
В планшете обновляю статус бригады: «Вернуться на подстанцию».
– Айна, я поесть-то успею?
– Попробуй.
Айна достает свои банки и контейнеры из холодильника, накрывает поляну. На обед у нее каша в одной банке, в другой – фаршированный перец, к чаю варенье и осетинский пирог. Я Айне понравилась. Она меня приглашает угоститься и разрывает пирог на кусочки заскорузлыми пальцами, ножа на станции нет и никогда не было.
– Тебе сколько лет? – Айна резко вскидывает на меня колючий черный глаз с белым пятном на радужке.
– Д-двадцать четыре, – растерявшись, я даже пересчитываю годы, чтобы не соврать.
– Старовата, – бормочет старуха, проворачивая в уме какую-то внутреннюю бухгалтерию. – Гуляешь?
– Что?
– Не, глаз скромный. Вот если нервы… У тебя дистония?
– Откуда вы.
– Переживаешь, сгоришь. Мужика пора заводить.
– Да я на квартиру все никак не. – понимаю, что старуха шутит, пытаюсь улыбнуться, Айна серьезна, сосредоточенна, а на слове «квартира» заметно оживилась.
– Успеешь, – обрывает она, – у меня внук твой однолеток, свести бы вас.
И молча впивается в меня глазами. Взгляд скользит по моей фигуре, я следую за ним, углубляясь в извилистый ход ее мыслей, и вдруг обнаруживаю свой облик, описанный цепкими крючками-мыслями старухи. Упряма. На квартиру, может, и заработает, а пока руки не знает куда девать, еще и худоба, вегето-сосудистая дистония, намучается внучок с ней. Да и характер! Вон как зыркает! А таз широкий, детей хорошо родит… Да и не горских кровей. Айна еще раз взвешивает, решительно ставит на мне крест и закрывает глаза.
Кухня пахнет хлоркой и клопами (примерно так производители чайных пакетиков представляют себе аромат клубники). Торопливо пью чай, телепатически ощущая, как на центральной без перерыва звонят телефоны. Диспетчер снимает трубку, передает вызов на подстанцию. Селектор шипит, как обостренный астматик: «Миронова, поехали!». Не успела.
– Вызов уличный, остановка в сторону аэропорта. Что у нас с укладкой?
– Катетеров нет.
– Совсем?
– Да.
На остановке пустой троллейбус, кондукторша поддерживает за локоть старушку, божий одуванчик.
– Я в троллейбус, а они. вытолкнули, и в ребре хрустнуло.
Загружаю бабку в салон, от души хлопая дверью. Потом, когда мне выпадет счастье ехать на иномарке, испуганный водитель перекрестится и выдаст неизменное «это вам не жигули».
– И завезли куда, непонятно, и как отсюда добираться, денег-то на такси нет. – жалуется нараспев, кивая головой на каждом слове. – А чего стоим-то, дочка?
– Пробка.
– У вас же сирена?
– Только на экстренный. Будет кто умирать – включим.
Склоняет голову набок, пару минут раздумывает, подгребает к себе сумку и уверенно дергает ручку двери.
– Пойду я, моя остановочка.
С переднего сиденья разухабистое фельдшерское: «Скатертью дорожка».
– Стойте, вы куда?! – чувствую себя одиноким адекватом в этом дурдоме на колесах. – Нельзя так! Я что потом скажу, когда спросят, куда пациентку дели? «Вышла на перекрестке?»
И вправду вышла. Айна заглядывает в салон, смеется золотыми зубами:
– Сбежала? Бывает, у нас код на случай «09-ушел из машины».
Убираемся с перекрестка, находим дорогу поспокойнее, тормозим на обочине на аварийках, берем следующий вызов. Надо, кстати, коды повторить, я достаю из кармана блокнот со шпаргалками: «01-оставлен на месте, 02-отказ от госпитализации, 03-отозван диспетчером, 05-дверь не открыли» и еще 11 штук на все ситуации.
Статус – «Бригада свободна. Решение. Возвращение». На полдороге вызов. «Задыхается. Пневмония? Бронх. астма?»
Дед худой до восковой желтизны над выпирающими костями, серые глаза-блюдца на истощенном лице. Верхушки легких заливаются свистом, в нижних отделах – тишина. «У него вроде онкология, а может, и нет, ждем очереди на МРТ». Электроды кардиографа не держатся на остро выступающих ребрах, с трудом записываю кардиограмму – норма. Дыхание в нижних отделах легких не прослушивается. Гемоторакс? Ателектаз? Когда фельдшер сомневается в диагнозе, он набирает старшего врача. Айна знает, что ей скажут, за годы работы она впитала в себя все их знания и опыт, старшие врачи ей не нужны.
– Гидроторакс и в дежурную терапию.
– У них даже пульмонологии нет!
– Кислород.
