скачать книгу бесплатно
И тогда, набрав в грудь побольше соленого утреннего бриза Пассаро закричала что есть мочи:
– Волшебство!!! Хочу стать волшебницей!....
Люди вокруг начала оборачиваться, с удивлением глядя друг другу в глаза. За последние семьдесят лет, а возможно и сто, в Университете островов Крылья ангела не появился не один новый волшебник. Почему? Потому, что современные люди перестали верить в волшебство…. Ректор Федерико Сарагоса (что значит – в переводе с мертвой латыни – Мироносец) каждый год собирался сократить факультет волшебства, возглавляемый единственным Хранителем сих тайных знаний. Но каждый раз жалел этого, кажется давно перешагнувшего свое или чужое столетие старика. А еще, ему не хотелось, чтобы волшебство навсегда исчезло из нашего мира.
*
– Дочь, ты уверена, что делаешь правильный выбор? – старший Диаш положил свою правую длань на хрупкое плечико Пассаро.
– Да, отец – ответила девочка, растопив хмурость его сомнений своей искренней улыбкой – солнцем. Улыбкой – сияющей искренней верой и убеждением, данными от рождения всем женщинам рода Диаш, чей век так краток, но яр…
Братья склонились к Пассаро, молча вручая ей принятые церемониалом подарки «выбравшей путь». Это было – зеркальце, в котором в любое время дня и ночи можно увидеть отраженные звезды (последнее достижение науки далекой страны Шу). И кулон – свисток на серебряной цепочке в форме парящей ласточки. Если поднести его к губам и подуть, каждый Диаш будет знать, что маленькой Пассаро нужна их помощь. И бросится к ней, где бы, он не был.
*
Пока окружающая их толпа горожан, простых зевак, «кричащих» детей и их родителей волновалась, шумела, бурлила как штормовое море, Гваделупе Диаш думал, глядя сквозь дочь, не замечая белого шума: «Может быть в этом спасение…». Сама же Пассаро с замиранием сердца и дрожью в ногах наблюдала за приближающимся к ней самым старым человеком на Крыльях.
Лысый, как коленка младенца, крючконосый и одноглазый, не расстающийся с черным говорящим вороном Корво, сидящим на его левом плече, в синей мантии Хранителя тайных знаний, усыпанной злотыми звездами, он был овеян самыми противоречивыми легендами и мифами, которые ходили на сих островах, скрытых от Большого мира южными морями и океаном.
*
Хранитель волшебства, мессир черной, белой и серой стихийной магии сеньор де Еспирансо Луминосо свое прозвище – Светоч Надежды получил при восстании Мануфахи в битве при Диле, тогда когда возглавляемые последними истинными королями местные племена огнем и сталью решили отстоять свою независимость. Тогда же сеньор де Еспирансо потерял левый глаз и веру в свою правоту. Но сохранил тайное мастерство, которое решил сберечь в ожидании того, что найдет новый Путь или настоящего Ученика.
Ученик оказался худосочной темноволосой девчонкой, упрямо вскинувшей свой подбородок навстречу ему – старому магу. В ее светлых глазах он читал надежду, отчаянное любопытство и чуточку страха, который впрочем, среди людей принято именовать необходимым умному человеку – благоразумием.
– Как тебя зовут, дитя? – в его словах сомнения боролись с надеждой или он подхватил ее словно насморк от дерзкого взгляда этой ми?нина.
Она ответила: Птица, Пассаро на языке португалов.
Де Еспирансо улыбнулся, вздохнул и взял ее горячую маленькую ладошку в свою правую длань. Он кивнул отцу и братьям Диаш. Согласие родителей или других близких для девочки людей было теперь не важно, она закричала, он услышал и дал ей свою руку. «Договор обучения» был заключен, теперь расторгнуть его мог лишь только сам Учитель, ответно прокричав на площади «Ста ветров» в особый день недели свое «отречение Ученика».
*
Над ними было синее – синее небо, и бескрайнее южное море обнимало Крылья со всех четырех сторон света. Старик и девочка шли по мощенным серым булыжником узким улочкам. Минуя тенистые аллеи с мраморными, в стиле Ампир фонтанами. Минуя центральные шумные улицы. Они продолжили свой спуск к одному из мостов, ведущих в университетский городок. Всю дорогу меж ними не было слов, но и старик, и девочка Птица чувствовали, как их там, где-то внутри коснулась истинная Белизна, и оба сделали правильный выбор, фатума – так предначертано было случиться. А еще, этот день и ночь Пассаро должна была провести в стенах Университета. Такова еще одна из многих традиций островов Крылья ангела.
*
Университет располагался в третьем – городе, созданном вечными путешественниками – торговцами, уже давно не имеющими родины и собственной нации – сообществом свободных шаури, в городе, названном ими Лайонес, в честь того, что они когда-то лишились.
Здесь царил теплый юго-западный бриз – наполненный морской влагой и терпким ароматом роз, цветущих в подвешенных на фонарных столбах вазонах.
Под ногами бугрилась брусчатка особого золотого оттенка с искрами кварца, играющими от солнечных лучей, она служила основанием многочисленных широких, и узких, улочек. Местные здания рвались ввысь, похожие на каменные небоскребы, затянутые в кружева. Из ажурных каменных кружев стен, росли деревья с оранжевыми и бежевыми кронами и изумрудной листвой, над ними порхали сотни бабочек с оттенком крыльев всех расцветок Господа Бога. Неудивительно, что по этим улицам шагали сплошь улыбающиеся люди, они не спешили, наверное, потому что верили, что их счастье никогда не кончится. Они до сих пор живут там в своем Лайонес в ритме прибоя. Они встречаются и прощаются, не назначая новых встреч, отдаваясь правде случая, в который верят как в Бога.
Большие медные часы на здании ратуши, пробили полдень мелодией старой морской песни, о юнге Гло и его подружке Сью. По дороге старику и девочке встретилась процессия из десятка одетых во все белое монахинь ведущих на занятия в церковную школу целую сотню детей лет пяти, все мальчики в одинаковых костюмчиках – матросках, а девочки в сине-полосатых платьях с цветочными шляпками на уложенных в аккуратные косы волосах. Они прошли мимо трехъярусной клумбы с колумбийскими хризантемами, обложенной по окружностям кусками хризолита, имеющей в центре небольшой фонтан в виде танцующей русалки. Местные кафешантаны и бары, расположившиеся вдоль припортовой улочки, традиционно имели созвучные сердцу морского братства названья: «Курящий дракон», «Кот и пират», «Кракен» и «Боцман Рой», обещающие не только вкусную и недорогую еду, но и массу замечательных историй, которые можно услышать от бывалых моряков и путешественников, прибываюших, в находящийся по близости порт на своих кораблях. Самого порта не было видно, но было слышно, как гремят где-то недалеко механизмы башенных кранов, ругаются грузчики и перекупщики опта специй, слоновой кости, отличных китайских шелков и другого имеющего спрос в портовом городе товара.
В одежде здесь царствовал полный хаос, так бывает, там, где постоянно приносят заморскую моду и каждый раз из-за нового моря, тысячи совершенно разных кораблей, из тысячи совершенно разных стран. Белые бурнусы соседствуют с твидовыми сюртуками, шелковыми блузонами и совершенно уж непонятно откуда здесь взявшимися короткими шортами и зеркальными солнечными очками.
Машин нет, но мимо, то и дело проносятся пролетки, дилижансы, и деловито спешащие по каким-то своим неотложным делам велосипедисты в пробковых шлемах и ботинках на толстой каучуковой подошве, в такую жару. Ветер с моря остужает, освежает, и легко смиряет с солнечным изобилием.
С островом Марки, Лайонес соединялся мостом Дракона. Это был настоящий новомодный монстр, созданный ярыми поклонниками прогресса и Эйфелевой башни – лучшими инженерами Марки. Мост Дракона строили из кованных стальных дуг и титановых клепок. Свое имя он унаследовал от семейного герба главного инженера Альберта Драго.
От самого Лайонеса в Университет вел мост Скорпиона. Это был самый обычный каменный арочный мост, большие сглаженные миллионами ног гранитные плиты возлежали на сложенных из того же гранита быках. А имя свое он обрел благодаря легенде, в которой фигурировал некий юноша, бывший студент, который заключил Договор с Царем скорпионов, суть договора потерялась где-то три-четыре столетия назад. Возможно, тайна сия сохранилась в одном из архивов главной библиотеки островов Крылья ангела – Инкунабулу Кончименто, но ее никто не искал.
*
В Университетском городке, похожем на средневековый замок, с десятком каменных башен – Донжонов, тройкой дворцов – викторианском, мавританском и новоготическом, как на территории независимого государства царил свой архитектурный стиль. Здесь царили свои законы, уклад, здесь властвовали свои суды и мода.
Пробуждение начиналось с колокольным звоном в семь – час «Утренней звезды». Колокольня располагалась в бывшем маяке и среди студентов романтически именовалась «Обителью альбатросов». Лекции начинались с 8 утра и шли с небольшими перерывами до 12 дня, ровно в 13 начинался обед, с 14 до 15 вольные диспуты с обсуждением пройденного, и последних сплетен, собранных безусыми юнцами со всех трех островных городов. Диспуты являлись любимым спортом старших студентов. Хороший диспут собирал толпу досужих зевак, болельщиков и признанных за былые заслуги и умение острослова – арбитров, часто дело доходило до драки, стенка на стенку. Обычно дрались до первой крови.
После 15 часов по полудню студентам полагалась сиеста, но конечно в сиесту никто не спал, разве только ректор Федерико Сарагоса и ночной сторож – старик Больт, который последние пятьдесят лет страдал бессонницей, от чего даже выл на луну по ночам, пугая столь неподобающими для пожилого сеньора звуками университетских новичков.
С 15 до 17 снова лекции. Затем – домой или в университетскую столовую, ужинать с 18 до 19, после в Замковую библиотеку или заниматься с репетиторами до 20, но это для тех, у кого в карманах водилось золото или звонкое серебро. Остаток дня – свободное время – музицирование, фехтование, прогулки и игры.
Большинство студентусов с удовольствием жили в Университетском городке, покидая стены обители знаний лишь в особые «выходные дни» или отправляясь на каникулы, навестить родных, или в дальние страны. Тем самым они демонстрировали родителям, обществу и своим учителям, степень собственной взрослости и готовность служения строгой Урании – музе науки.
Помещения, в которых проживали студенты, были по спартански – скромны. Комнатки больше всего похожие на кельи монахов находились в башнях – Донжонах и располагались по их окружности, выходя узкими окнами – бойницами на Университетский парк и близкое море. На каждом ярусе башни был устроен свой душ с туалетной комнатой, а в комнате студента: пара кроватей, прикроватные тумбы, они же столы, сундуки для одежды и полки для книг.
В Дворцах знаний, где проходили занятия, помимо учебных классов и жилых комнат, в которых обитали некоторые из учителей, для студентов была открыта часовня «Всех святых», богато украшенная витражами, фресками и деталями из резного дерева, и золоченой слоновьей кости.
Также на территории Университетского городка располагался театр – точная копия древнегреческого Колизея и музеум с лучшей на островах коллекцией изобразительного искусства, которую начал собирать основатель Университета – венецианский купец – бежавший на острова Крылья ангела спасаясь от черной смерти – Габриэле Конти (что значит помощник Бога).
*
Сказка, – скажешь ты. Здесь все сказки – правда…
*
4. Сны. Новый друг
Пассаро так крепко вцепилась в сухую ладонь старика, что боялась, она не сможет разжать свои пальцы, когда придет время это сделать. Конечно, она боялась больших перемен. Но еще больше, Пассаро волновалась, потому что, ждала их – эти перемены, желала всем сердцем. Они уже бурлили в ее крови, рисуя по ту сторону длинных пушистых ресниц картины великих свершений, что венчали книгу Хроник рода Диаш, подшитую в алый кожаный переплет, окованную черненым серебром.
Находясь по ту сторону своих ресниц, Пассаро не заметила как сеньор де Еспирансо Луминосо, ее Учитель, привел свою единственную Ученицу в одну из башен – Донжонов Университетского городка. Пассаро очнулась от своих грез, только когда Учитель распахнул перед ней приземистые деревянные двери с бронзовой защелкой – ящеркой – геконом, достал из кармана синей мантии, усыпанной золотыми звездами большой медный ключ на веревочном шнуре. Кажется, хотел ей что сказать, наверняка возвышенно-пламенное и бесконечно мудрое. Но только улыбнулся, перед тем как выйти и произнес: До завтра, девочка Птица. Я приготовлю «Список важных вещей», ты покажешь его ама или отцу. У вас будут сутки, чтобы проститься. Добро пожаловать в сию обитель знаний мой Ученик и ничего не бойся в эту ночь, что бы с тобой не случилось.
Девочка Птица кивнула, опустив свой подбородок вниз, а когда он взлетел вверх на встречу Еспирансо, того уже не было, только послышались удаляющиеся шаги, где то там, за дверью.
Пассаро вздохнула, она так устала от этих волнений и хотела лишь только присесть на одну из кроватей застеленных одинаковыми шотландскими пледами в сине красную клетку, но присев, тут – же решила прилечь, и сама не заметила, как уснула. Пассаро снились ее тайные прогулки посреди ночи в бухте «Не вернувшихся кораблей». Впервые это случилось спустя пять лет после смерти матери, тогда, когда Пассаро решила убежать из дома, сама не зная куда.
*
Там в бухте «Не вернувшихся кораблей» на каменистой окраине острова Айрин высокие безлюдные холмы, на них стелются от ночного ветра, вздымаясь волнами полынные травы, а внизу серые скалы и пенится белый прибой, ночной ветер рвет ее волосы и закладывает уши, пронзительным свистом. А она, раскинув руки как крылья, кричит этому такому большому и непонятному миру: Ты свободна!!! Навсегда – Да!!! Думая про маму, оказавшуюся на небесах. Норд-ост коверкает эти слова и превращает их в крик чайки, и Пассаро сама словно большая птица в своем светлом платье, с копной черных волос и криком: Навсегда – Да!!!! – рвущемся из детских уст, кажется, хочет броситься вниз на скалы. Но вспомнив отца и братьев, возвращается в отчий дом, пряча слезы в подушку.
*
В комнате наполненной всевозможными диковинами из самых странных уголков белого света спит старик. В своем огненно-алом сне он снова оказался там, где бушует война.
*
Это было смутное время, в стране португалов свергли своего короля, и как бывает всегда – юная республика рождалась в предательстве и крови. Пользуясь ослаблением колониального гнета, забурлили колонии Африки, затем Индонезии. Боавентура, правитель Тимора, названный Мануфахи подписав договор с общиной «ассимиладуш» в Дили и с последними королями острова, заручившись поддержкой наемников «мордареш», начал бунт.
Еспирансо, по сути, тогда еще мальчишка 17 лет, бежал на эту войну, приписав себе лишний год. Он, представитель древнего рода Мигеле де Паш, его предки четыре столетия служили верой и правдой своему королю, вынужден был скрываться от новых властей или заслужить себе право на жизнь. По новым законам Республики, каждый из добровольцев подписавших Контракт на три года служить или умереть за заморские колонии Теплого порта, имел все права на индульгенцию матери церкви и амнистию от светских властей.
*
В жарком мае 1912 г. по исчислению от рождения бога белых под Дили готовилась главная битва. Темнокожих повстанцев Мануфахи было в пять раз больше, но за белых людей, представляющих власти колоний встал прогресс. Португалы шли четырьмя колоннами с полевой артиллерией и пулеметами. К берегам Тимора прибыла из Макао канонерская лодка «Патрия», что значит Отчизна. Де Еспирансо Луминосо тогда еще не обретший новое имя думал, что умрет за Отчизну, и все его благородные предки будут довольны там на небесах, куда и он отправится вскоре. Он был молод и глуп, но не умер.
Тиморцы тоже не желали умирать, они жаждали свободы и уши своих врагов. Битва при Дили, начавшись в конце мая, по мнению португальцев должна была закончиться через день или два, но продолжалась два месяца, насытив эти некогда свободные плодородные земли кровью сражавшихся с обеих сторон.
В пределах священной горы Каблак, куда отступили повстанцы, надеясь на помощь старых богов, португалам удалось замкнуть кольцо окружения.
Под треск боевых барабанов, с копьями и булавами наперевес в набедренных повязках из кожи и шлемах из перьев птиц, войны Мануфахи шли на пушечную шрапнель и пулеметы, умирая, молча и гордо, успевая, иногда, перед тем как упасть под ноги товарищей, поразить одного из врагов. Из – за их спин летели камни, пращники с острова Уме не хуже бывалых снайперов выкашивали белых хозяев. У восставших практически не было ружей, и в воздухе, словно дикие осы то там, то тут жужжали боевые бумеранги. Прогресс против традиции предков…, ответ очевиден… Вот-вот португальцы должны были победить, но юный де Еспирансо об этом не знал. Вместе с отрядом разведки он попал в тыл к повстанцам. Их обнаружили и тоже взяли в кольцо. Нападающих было четыре десятка, разведчиков после быстротечного боя вместе с де Еспирансо осталось трое. Простодушный увалень – Хорхе Лопас из семьи разорившихся фермеров, Хитроумный бывалый боец Диего Гонсалес, сын мелкого дворянина, оказавшийся на этой войне по тем же причинам, что и сам Луминосо. И пулемет. Если бы не пулемет их давно бы уже отправили к праотцам, сделав из их ушей шейное украшение. Но пулемет – это сила. Не зря его тащил на своих могучих плечах Хорхе Лопес, всю дорогу терпя насмешки товарищей по оружию. Однако в пулемете осталась последняя лента, а двое товарищей де Еспирансо во время этого боя получили серьезные ранения от длинных ножей нападавших. Пока их не трогали, боясь пулеметных очередей. Однако, cпасти их могло только чудо, тогда Луминосо получил свое прозвище взявшись скрытно проползти до своих и привести необходимую помощь. И он полз, полз по жидкой болотной грязи, полз меж мертвых тел, по камням, прячась в густой траве. Конечно, его неопытного салабона, обнаружили достаточно быстро. Заметили издалека, воинственно закричали на незнакомом ему языке, он встал из травы, готовый принять бой. А туземец пращник метнул свой камень, и попал де Еспирансо в левый глаз. Он упал и потерял сознание, повстанцы решили, что он мертв. Очнувшись без левого глаза наш герой – Есперенсо снова пополз, вскоре наткнувшись на своих. Они все же успели спасти его боевых товарищей, повстанцы бежали, поняв, что эта битва проиграна, и им не было дела еще до двух белых. И товарищи стали именовать Еспирансо (тогда его звали иначе) Светоч Надежды, а он был не против. Он только был против войны, слишком много крови и несправедливости в ней, а убивать людей которые бьются за свою землю и свободу, худший грех. Иногда он кричал по ночам, путаясь в своих огненно-алых снах, вспоминая или проживая раз за разом, как ползет по грязи среди мертвецов, и как в лицо летит к нему смерть, и боль, там, куда попал камень туземца, выбивший ему левый глаз.
*
Предводителю восставшего Тимора – Боавентуре, тогда удалось вырваться из окружения. Мануфаха поднялся на священную гору Каблак, и там встретил своего Бога – Великого духа Ка. Бог вышел из покрывающих вершину горы облаков. Он был похож на заросшую пламенной шерстью обезьяну огромного роста.
– Мануфаха должен умереть, – сказал Бог. – Через пятьдесят лет твой народ будет свободен наполовину. А через сто лет обретет независимость. Память о герое, погибшем за свой Тимор, будет источником их силы и воли. Ты победишь и сидя рядом со мной на каменном троне узришь счастье своих потомков.
Спустя месяц молитв и раздумий Мануфаха сдался властям, он был помещен португалами в тюрьму на острове Атауру, лишен священного чина король-полковник и умер при невыясненных обстоятельствах в середине 1913 г.
*
Пассаро проснулась от плача – посреди ночи. Сначала она решила, что это плачет она сама. Но оказалось, что плач доносится со стороны окна, распахнутого навстречу прохладе и цвирку цикад, прямо в Университетский парк. Там внизу – как будто царила первобытная тьма, шуршала листва, и как сотня всполошенных котов шипело море у подножия маяка – колокольни, именуемой местными обитателями «Обителью альбатросов».
Решив отправиться на поиски этой плаксы, Пассаро успела запоздало подумать, что: «в таких замковых городках, наверное, должны водиться самые настоящие приведения, которых не корми хлебом, а только дай постенать под окнами у хорошего человека». Когда девочка Птица спустилась в парк, воспользовавшись незакрытым окном на коридорной площадке первого этажа башни Донжона, то задрожала, жалея, что не прихватила с собой одно из одеял, убеждая себя, что дрожит она от ночной прохлады, а вовсе не от постыдного чувства страха. Она уже почти успела себя в этом убедить, когда над студенческим городком разнесся пронзительный вой.
– Мама!!! – вскрикнула Пассаро и, запнувшись о невидимую в темноте ветку, рухнула прямо в кусты. Из кустов раздалось ответное:
– Кто здесь? – и визг, вдвойне отвратительный от того что, кажется, визжал и похоже до этого плакал, мальчишка. Так решила Пассаро, потому что находилась, точно под окнами своей студенческой кельи, и она, наконец, стала, что-то различать в этой тьме южной ночи, просто глаза привыкли, и звезды стали светить сквозь летящие к северу облака….
*
– Я, – отвечала девочка Птица, гордо вскинув свой подбородок, – Пассаро. Я новичок… В последнее мгновение она решила не называть имя своего рода, широко известного и глубоко уважаемого на острове Крыльев…– Ты не знаешь кто сейчас так страшно выл?
Неизвестный и невидимый мальчик долго молчал, видимо решая, не относится ли этот вопрос к его постыдному плачу. И рассудив здраво, просто сделал вид, что ничего не случилось. И наконец, проворчал:
– Это ночной сторож – старик Больт, он последние пятьдесят лет страдает бессонницей, и от этого так громко кричит…
– Ты испугался? – Пассаро шагнула в сторону невидимого пока собеседника. – Как я могу тебя называть?
– Вилфред, – ответил мальчик и кажется, застеснялся своего имени.
Миролюбивый, – прошептала Пассаро, разглядывая своего незнакомца. По имени она сразу поняла, что он из города Марки. Мальчишка оказался совершенно рыжим, невысоким, даже ниже ее, но коренастым. Ей показалось, что глаза у него зеленые. Вилфред был одет как представитель дворянского сословия островов в короткие кожаные шорты, в белоснежную шелковую рубашку с воротником жабо и легкие эспадрильи на тонких дочерна загорелых ногах.
– Я не испугался, – вздохнул рыжий мальчик. – Просто меня не взяли с собой играть в Уппвакнингура.
«Ничего себе..», – подумала девочка Птица. А спросила лишь:
– Почему?…
– Потому, что я боюсь…
– А зачем ты тогда хотел играть в этих ваших Уппвакзнаетчто..?! – рассердилась Пассаро.
– Чтобы победить свои страхи, – широко улыбнулся Вилфред. Как будто бабочка распахнула свои крылья на его лице. И девочка Птица решила, «что могла бы влюбиться в такого мальчишку…». Эти глупые мысли «про влюбиться..» стали посещать ее не так давно, и она сама еще не успела к ним привыкнуть, и от этого страшно смущалась и еще отчаянно краснела, хорошо, что в темноте это было не разглядеть.
– Я никогда не видела, как играют в Уппва….
– …кнингура, – подсказал рыжий мальчик, чуть не сломавшей свой язык Пассаро. – Хочешь, увидеть?… Только давай красться, тихо, как мыши… Я думаю, сын хлебопеков Глен Тук – дежурный смотритель башни Рока, будет недоволен, когда увидит, что мы за ними следим. А когда он недоволен, то сразу хочет подраться, – снова вздохнул Вилфред.
После этих слов девочка Птица решила, что «наверное, я не смогу его полюбить… Он рыжий и постоянно чего-то боится…». Но тут – же передумала, как это бывает с девочками двенадцати лет и с теми, что лет на десять постарше. Она вспомнила про слова отца: «людям, что рядом с тобой нужно давать второй шанс моя детка, если вдруг они сумели тебя огорчить, если они им воспользуются как должно, ты можешь им доверять. Не суди и не будешь судима…». Поэтому Пассаро только кивнула, вложив свою узкую ладошку в протянутую к ней на встречу ладошку мальчишки.
*
5. Игра в мертвеца. Дети вражды
У старого дуба – настоящего исполина 30 метров высотой, коряжистого и раскидистого, с кроной образующей десятиметровый шатер изумрудной листвы, со стволом, который смогли бы обхватить лишь четыре взрослых человека став в круг и сомкнув свои пальцы, помнящего еще век Васко да Гама и конкисту, замерли девять мальчишек. Девять одетых в одинаковые серые тройки: шорты, жилет и короткий пиджак, излюбленную одежду торговых сословий и детей фермеров, которым повезло попасть в Университет, на их крик вышел свой Учитель, видимо распознав в очередном крикуне зерна для роста и становления мастера дела. Семеро из них стояли на расстоянии нескольких метров от дерева – исполина, двое совсем рядом с массивным стволом. У мальчишки, что стоял прямо лицом к древнему дубу на голове был одет пеньковый мешок, второй – коротко стриженный здоровячек, держал в руке красную свечу, таинственно мерцающую на ветру. Он вел себя, словно монах и громогласно шептал слова похожие и так непохожие на молитву:
Раз, два, три, четыре, пять –
Я иду тебя искать.
Этой ночью берегись,
Раз последний помолись.
Как найду тебя – беги.
Мама, мама, помоги!
Не волнуйся: я спешу,
Я не вижу, не дышу,
Съесть хочу тебя, постой,
я узнаю голос твой….
*
Пассаро и Вилфред, смотрят, притаившись в кустах шиповника, как мальчик с красной свечой похожий на монаха наклоняется, закончив свою «немолитву», и поднимает с земли обычную палку. С ней он медленно обходит вокруг дуба, прочерчивая на земле замкнутую линию, внутри которой оказываются дуб и замершие рядом с деревом мальчики.
Неожиданно дико завыв, разворачивается тот, кто стоял лицом к дереву. На мешковине, что надета на его голову, красным сочится оскаленный рот и светятся в темноте пустые щели вместо глаз. И тут стоявшие в отдалении мальчишки закричав, начинают разбегаться в стороны, кто – куда, впрочем, не пересекая прочерченной вокруг дуба черты, а затем замирают, стараясь не шуметь. Как будто играя в «морские фигуры».
– Кто этот страшный с мешком на голове, – шепчет Пассаро в правое ухо своего рыжего друга.
– Мертвец, – тихо, так что она просто читает по его губам это слово, а не слышит, отвечает ей Вилфред.
Маленькое чудовище с мешком вместо головы, шаркающей походкой движется по спирали вокруг дуба, распахнув руки, как будто хочет кого-то обнять, или – схватить, чтобы уже никогда не отпускать свою добычу. Оно мычит, хрипит, клацает зубами и кажется, нюхает воздух. Мальчишки молчат, Пассаро чувствует, что им всем очень страшно, также как и ей: холодно и темно. И вот принюхавшись в очередной раз к запахам ночи, странное существо с мешком на голове хватает одного из мальчишек – полного, краснощекого брюнета.
