скачать книгу бесплатно
Но об этом своем унизительном прозвище Бочажок, к счастью, так никогда и не узнал.
– Товарищ генерал, сказали, еще минут двадцать! – доложил подбежавший водитель генеральской «Волги», сержант Григоров, которого Василий Иваныч посылал узнать, когда ж, в конце-то концов, приземлится самолет, на борту которого летит из Москвы его доченька, красавица и умница, папина радость и гордость, единственный теперь уже свет его очей.
– Спасибо. Ты поди в машину погрейся. И ты тоже, а то стоишь, как этот… – генерал с привычным раздражением изобразил, как именно стоит его сын. Но в это утро даже Степка не мог испортить настроения, разве что подпортить – слегка и ненадолго. – И высморкайся ты, в конце-то концов, чо ты сопли-то гоняешь… Есть платок?
– Есть… – угрюмо отвечал Степка, продолжая шмыгать носом. – Только он в форме… в брюках.
– В брю-уках, – передразнил генерал. – На!
Степка взял протянутый отцовский платок и стал сморкаться, ожидая с покорным равнодушием дальнейших нареканий.
– Иди уж, грейся, горе луковое… Да оставь платок… Жуки!
Последнее слово, произнесенное с убийственной иронией, требует объяснения. Незадолго до начала нашей истории Степка на вопрос генерала, изумленно и гневно разглядывающего фотографию каких-то нечетких, но явственно и отвратительно волосатых прощелыг, пробурчал:
– Ансамбль… вокально-инструментальный… Битлы… Зэ Битлз…
– Чего-чего?
– Жуки…
Почему-то у многих тогда была странная уверенность, что именно так и переводится название достославной ливерпульской четверки.
– Именно что Жуки! – сказал генерал, но срывать со стены и запрещать это безобразие почему-то не стал, махнул рукой.
Видимо, пожалел своего нелепого и безнадежного недоросля. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, хуже уже вряд ли будет.
И потом – было бы просто несправедливо репрессировать каких-то дурацких Жуков, когда рядом, на той же стене, который год безнаказанно висели изображения настоящей генераловой врагини – любимой Анечкиной поэтессы Анны Андреевны Ахматовой.
А Василий Иванович был, как и положено, суров, но безукоризненно и щепетильно справедлив.
Теперь, наверное, нужно объяснить, почему это генерал вместо того, чтобы спокойно дожидаться в здании аэропорта, среди других встречающих, в нарушение всех правил и инструкций выехал на своей черной «Волге» чуть ли не на взлетно-посадочную полосу и стоит себе, заложив руки за спину, всматриваясь в бледно-голубое морозное небо?
А потому что генерал. Хотя и новоиспеченный.
Во всем районе выше его по званию никого нет, в смысле по воинскому званию. К нему и райкомовское, и райисполкомовское начальство относилось с должным почтением и всегда шло навстречу, а уж аэрофлотовские людишки и подавно были рады стараться.
И Василий Иванович тоже рад – и новому званию, и солнцу, и морозу, и предстоящей встрече.
Хотя и волнуется немного.
Дело в том, что в прошлый раз, ровно год назад (летом Анечка не приезжала – написала, что едет в стройотряд, а потом в какой-то лагерь, интернациональной дружбы, что ли), уже в последний вечер случился тяжелый, безобразный и не нужный никому разговор, они друг друга наобижали и вдрызг разругались, так что простились совсем нехорошо, как чужие.
А началось все с того, что Василий Иванович, глядя со снисходительной и счастливой улыбкой, как Анечка крутится перед зеркалом в только что подаренной им дубленке (спасибо Ларисе Сергеевне – донесла, что на складе в военторге появилось несколько штук этого вожделенного всеми советскими модницами и модниками дефицита), когда дочка в очередной раз подскочила к нему с визгом «Ой, папка! Спасибо!» и повисла у него на шее, зачем-то проворчал:
– А все вам советская власть не нравится!..
Ну пошутить он хотел! Просто пошутить!
А Анечка вдруг скорчила рожицу и нагло так:
– Да дубленка вроде югославская… – И сразу же: – А тебе-то самому нравится?
– Мне-то? – Он все пытался вернуть веселье, не обращать внимания на дочкину провокацию: – Мне-то самому-у… нравится!.. моя!.. – И заграбастал ее в свои ласковые лапы. – Анка-обезьянка! И Нюрка – хулиганка! И…
Но Анечка не поддержала их старинную игру, выскользнула и продолжила:
– И чем же она тебе так уж нравится?
Тут и генерал (тогда еще, впрочем, полковник) начал потихонечку закипать:
– А тем, что она меня вырастила и выкормила! И выучила, и в люди, в конце-то концов…
– Только сначала она тебя родителей лишила, если я не ошибаюсь?
Чем сильней горячился злосчастный отец, тем холодней становилась непочтительная и злобная дочка.
– А вот это вот не твоего ума дело! Поняла? Много вы знаете! Наслушались… Время такое было!
И тут, как назло, из детской вышел Степка-балбес и тоже пошутил, ляпнул из «Неуловимых мстителей»:
– Но время у нас такое! Нельзя нам без сирот!
(Это, помните, Сидор Лютый Даньке говорит.)
Ну и получил от распалившегося папки подзатыльник.
Тут Анечка как заорет:
– Не смей его бить! Тут тебе не казарма!
Василий Иваныч остолбенел:
– Что? Да когда ж я в казарме?.. Ты что?!
– Ну не ты, так твои… твои… вся твоя армия, твоя… коммунистическая партия!
– Да ты ополоумела, что ли, в конце-то концов? При чем тут партия вообще?!
– Ну ты ведь у нас коммунист?!
– Степка, а ну марш в кровать!
– Да рано ж еще…
– Марш, я сказал!!
– Что, боишься, сын правду узнает?
Сын, надо сказать, уже смылся от греха подальше.
– Да какую правду?! Ты что, с цепи сорвалась?! Совсем у себя там охренели!
И эта засранка вдруг:
– В таком тоне я разговаривать с собой не позволю!
И – хлоп дверью.
Василий Иванович обиделся ужасно.
И не только и не столько за советскую власть и коммунистическую партию, сколько за себя, всю жизнь баловавшего и обожавшего эту сопливую антисоветчицу.
Главное – за что? Что он сделал-то?
А все она, Ахматова эта, все с нее, гадины, началось!
Но теперь все будет по-другому.
Генерал за этот год все хорошенько обдумал и вынес окончательное и мудрое решение.
Никаких споров ни о какой советской власти. Сама со временем перебесится и одумается. А так только хуже, из упрямства одного станет перечить и противоречить.
Вот уж характер у девки.
Ничего. Найдем, о чем говорить…
На лыжах пойдем по озеру, как тогда. До самых островов. Чаю в термос, коньяк во фляжку, бутерброды, конфеты – и айда на полдня!
Все хорошо будет. Как раньше.
Музыкальным аккомпанементом для своего радостного и тревожного ожидания генерал выбрал (он всегда что-нибудь про себя мурлыкал и мычал) арию Мельника из оперы Даргомыжского:
Ох, то-то все вы, девки молодые,
Посмотришь, мало толку в вас!
Упрямы вы, и все одно и то же
Твердить вам надобно сто раз!
Неудачный выбор, надо сказать, и предзнаменование недоброе.
Вспомнил бы, чем там у них все обернулось и что напоследок запел этот ворон здешних мест.
Но генерал ничего такого не думает и не боится:
Да нет, куда, упрямы вы,
И где вам слушать стариков!
Ведь вы своим умом богаты,
А мы так отжили свой век!
Ну, как же!
Мы ведь отжили свой век!
Вот то-то!
Упрямы вы, одно и то же
Надо вам твердить сто раз.
Да, надо вам твердить сто раз!..
Ну вот, практически все главные действующие лица, за исключением, наверное, одного, худо-бедно представлены, пора уже начаться и самому действию.
Ах да – время и место.
Живет и служит генерал-майор Бочажок в военном городке Шулешма-5, в часе езды от самого райцентра Шулешма, на берегу знаменитого некогда раскольничьими скитами и берестяными поделками озера Вуснеж, в заповедных и дремучих, как пел Высоцкий, лесах, на северо-востоке европейской части РСФСР.
Что же касается времени, обозначим его так – где-то между празднованиями столетнего юбилея Владимира Ильича Ленина и шестидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции.
А вот наконец и самолет.
Глава вторая
Шут. А ты как думал, дяденька?
Кукушка воробью пробила темя
За то, что он кормил ее все время.
Потухла свечка, вот мы и в потемках.
Лир. Моя ль ты дочь?
У. Шекспир в переводе Б. Пастернака
И вот уже среброкрылая птица (так в советских газетах для вящей красоты назывались воздушные лайнеры), а если быть точным – турбовинтовой пассажирский самолет Ан-24 идет на посадку, и вот уже сел, и вот уже выруливает к зданию аэропорта, и вот уже, все еще тарахтя, замирает (в конце-то концов!) в десятке метров от генеральской «Волги».
Счастливый папа приосанивается, поправляет папаху и воображает, как он сейчас лихо козырнет дочке и гаркнет:
– Разрешите представиться!..
Нет, лучше даже:
– Честь имею представиться! Генерал-майор Бочажок!
Анечка ведь его еще в генеральской форме не видела.
И вот уже мимо проходят первые торопливые пассажиры.
И вторые, и третьи.
И вот уже на трапе никого нет.
Совсем уже никого.
Нет и нет.
Да Господи же!