скачать книгу бесплатно
Целый букет душистых полевых цветов набрал в поле отец Агапит, жадно, всей грудью вдыхая их девственный аромат. «Вот он, пир жизни! – думалось ему. – И все живущее принимает участие в этом празднике жизни. Вот пчелка гудит и летает с цветка на цветок, добывая оттуда капли меда. Вот целые рои разноцветных бабочек гоняются друг за другом…»
«Мир точно приласкать тебя хочет, – ласково говорит сам себе отец Агапит, разглядывая ярко-красную Божию коровку, которая села ему на руку. – Видишь, посидела секунду-другую, расправила крылышки и поднялась на высоту. Лови ее теперь…» Он снял шапку и подставил свое лицо под ласкающие лучи солнца.
Хорошо и радостно было ему на природе. Высоко-высоко в небе поет свою песню жаворонок. Целые стаи стрижей с неистовым криком носятся с места на место, словно о чем-то хлопочут. Мохнатый, полосатый червяк выгибается, взбираясь на гнущийся под ним стебелек травы, и вдруг, испуганный ветром, сгибается в колечко, да так и притих, словно замер. Чары природы повсюду, и, кажется, нет в мире существа, которое чаровница-природа лишила бы своих горячих объятий.
Да, везде ликование, и в первый раз в жизни пришло на ум отцу Агапиту, что нет греха в том, чтобы принимать участие в этом безудержном веселии природы. Это – радость жизни! Это – свободная от всего земного хвала Великому Творцу всей Вселенной!
«Благослови, душе моя, Господа! Вся премудростию сотворил еси!» – в радостном восторге произнес молодой инок, возвратившись домой с ароматным букетом полевых цветов.
«А я еще размышляю о смысле монашеской жизни… – думал отец Агапит. – Вот цветы… Все они радуют человеческий взор и издают тонкое благоухание, а ведь они выросли на различной почве: одни – на плотном месте, другие – на рыхлой земле, иные – на сухих пригорках, а незабудки – в трясине. Так и букет добродетелей в душе человека. Все добродетели доброхвальны и привлекательны – приобретены ли они в юности, в зрелом возрасте или в старости; в мире ли среди широкого простора, на шумном празднике природы или в монашестве, среди уединенных тяжких подвигов. Именно так надо стяжать букет добродетелей! Да приобрести-то их трудно. Надо сначала очистить сердце от всяких греховных влечений и помышлений, и тогда уже насаждать доброе. А бороться с грехом и очищать душу легче в уединении, где меньше всего соблазнов…»
«Ну, кажется, я начинаю фальшивить, отдавая преимущество приобретению добродетелей монашеской жизни, – сказал сам себе отец Агапит, возвратившись с прогулки и сбросив с себя волну тревоживших его дум, – ведь решительно везде любит Господь сокрушенных сердцем и “на всяком месте владычествия Его”».
– А вот тебе письмо, – сидя под вишнями в садике перед домом, сказал отец диакон, заметив вернувшегося Агапита. – Иди-ка, брат, поскорее!
«Наверно, что-то важное из канцелярии митрополита. Что же? – подумал отец Агапит. – Ведь прошла только половина каникул, и мне еще целый месяц можно быть в отпуске».
– Посмотрим, – сказал он, вскрывая конверт и просматривая бумагу.
Канцелярия митрополита извещала, что Его Высокопреосвященство просит отца инспектора семинарии иеромонаха Агапита немедленно возвратиться из отпуска, если ничего серьезного удержать его на месте не может.
– Вот тебе и раз! – развел руками отец Агапит. – Монаху везде послушание. Завтра надо в путь! Только было отдохнул на природе душой в разгаре ее праздника, а тут опять в келью. Нет, буду проситься куда-нибудь в захолустный монастырь. Среди природы лучше славить Бога! Ни ты никому не мешаешь, ни тебе никто. В пустыню, в пустыню, – решительно и возбужденно закончил речь отец Агапит.
***
– Вот спасибо, что на призыв скоро пожаловали, – говорит владыка митрополит, благословляя отца Агапита. – Садись-ка, да потолкуем о совершившемся уже факте! Вас назначили ректором семинарии в Н-ск, – продолжал владыка, усевшись в кресло и указав отцу Агапиту рукой на место против себя. – Это я отрекомендовал Вас туда для исправления семинарии.
– Благодарю за внимание, владыка святый, – низко поклонился отец Агапит, крайне смущенный сообщенным известием, – но что же я могу там сделать? Человек я малоопытный и молодой. С самим собой еще не навык справляться и учусь жить у других. А тут не только одну сотню юношей, будущих пастырей, надо вести правильным путем, но должно исправлять всю семинарию, в которой, очевидно, много проблем. Боюсь я, владыка святый! Весь отдаюсь в волю Божию и всякое послушание готов исполнить, которое мне по силам, но будет ли по моему разумению наложенное на меня великое и трудное дело? Вот я инспектором семинарии старался исполнять устав и распоряжения начальства – и все было легко. А самому делать распоряжения и давать направление всей семинарской жизни – другое дело. Повиноваться неизмеримо легче, чем безошибочно других призывать и руководить!
– Об этом говорить поздно, – сказал владыка. – А вот давайте помолимся сначала.
Тут же, в приемной владыки, в большом углу перед иконами стоял аналой, и на нем лежали крест и иерейский молитвослов.
Владыка возложил на себя епитрахиль и начал читать ектении из молебного пения «На всякое прошение», а отец Агапит, стоя на коленях, горячо молился о благопоспешении ему в предстоящем трудном служении.
– Ну, отец ректор, – начал владыка по окончании молебна, садясь на диван, – садитесь-ка и слушайте!
– Слушаю, владыка святый! – поклонился низко отец Агапит и тоже сел.
– В Н-ской семинарии в прошедшем году не раз были довольно сильные волнения, так что ректора, несколько строптивого и не в меру сурового, пришлось перевести на другое место. Вот вам прежде всего и совет: не следует быть очень суровым по отношению к воспитанникам. А у Вас стремление к этому есть. Далее. Мало в этой семинарии церковности. А приучить к этому семинаристов у Вас тоже есть данные. Вот главное!
Владыка на некоторое время задумался.
А затем продолжил:
– Хорошо, что теперь каникулы. У Вас будет много времени для ознакомления со своими делами до начала учения. Сразу же заведите определенные порядки и следите за неуклонным их исполнением! Вот и все! – закончил владыка и поднялся.
Уходя, добавил, благословляя:
– Завтра побывайте у обер-прокурора Священного Синода и его товарищей. Не мешает также зайти к председателю Учебного комитета и еще к кому найдете нужным или нелишним.
***
«Господи, Боже мой! С новым назначением у меня как будто все переменилось, – думал, любуясь недорогою, но блестящей митрой, новопроизведенный архимандрит Агапит, ректор Н-ской семинарии. – И камни красивые, как будто настоящие», – трогал он пальцами разноцветные стеклышки, украшавшие митру.
Взяв в руки большой архимандритский крест, он почему-то потряс его на ладони, точно хотел узнать приблизительный вес. Затем не спеша перекрестился, поцеловал крест и позвонил в специальный колокольчик.
– Что прикажете, Ваше Высокопреподобие?
– Обед подавай! А потом укладываться надо, – однословно и официально отдал приказание отец Агапит.
Это вышло как-то само собой. «Да, все изменилось, – бросив еще раз взгляд на митру, стоявшую на письменном столе, подумал отец Агапит. – Последняя ступень к архиерейству… И Алексей это чувствует! Иначе как-то стал держать себя. Сразу, как только я возвратился из поездки, начал звать меня “Ваше Высокопреподобие”! Ох, эти горе-келейники!»
За обедом Алексей с салфеткой в руке стоял уже в столовой, а не как раньше: подаст блюда да и юркнет в свою комнату, продолжать прерванный было им обед.
Во все время обеденной трапезы отец Агапит вел с ним разговор:
– Ты, Алексей, купи себе приличную одежду, – наказывал он, – да и бельем запасись, чтобы не покупать сразу же по приезде все необходимое. По железной дороге поедем в отдельном купе. На целое купе и билет возьмешь. Сегодня же сходи на центральную станцию, завтра уже некогда будет, вечером поедем.
***
– «… Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!» – робко произнес отец Агапит в тот же день вечером, стучась в дверь лаврского духовника, архимандрита Исаии.
Отец Исаия, из крестьян Курской губернии, уже лет двадцать жил в лавре. Маленький, юркий, жизнерадостный, со всеми ласковый и приветливый, чуть ли не каждый день принимал он на исповедь кого-либо из братий, начиная с самых старших – наместника и других архимандритов – и кончая послушниками, приступающими к принятию монашеского пострига. Сам уже почти совершенно бесстрастный, с каким-то детским и даже наивным образом мышления, жизнерадостный отец Исаия и на все грехи смотрел как-то особенно, по-своему.
«Что бояться грехов, – постоянно говорил он, – эка невидаль! А Господь-то на что? Он, батюшка, всякие грехи простит, коли у тебя душа мягкая! Его только не забывай – и посрамишь диавола. Дьявол думает, ты согрешил, значит – ему послушник. Он тебя сейчас же в свой список: как бы, по-нашему, приуказить решил. А ты сейчас же вспомни Премилосердного Владыку и воздохни: “Господи! Согрешил, человек бо есмь, очисти и помилуй меня!”. Вот диаволу-то и конфуз – чужого записал в свой список! Да, брат кривохвостый, ничего не поделаешь, придется вычеркнуть раба Христова! Так-то! Значит, руки коротки. Только жестокой душе трудно очиститься, избавиться от диавола, – говорил отец Исаия. – Гордецу-самолюбцу нелегко смягчить душу, но и тех Господь вразумляет и приводит к покаянию. Вот хула на Духа Святого, упорство или противление истине не простятся, потому что противник раскаяться не может! Противиться истине – значит себя истинным считать. Старайся только душу сделать мягкою и ничего не бойся! Тогда Христос всегда придет к тебе и утешит твое сетование о грехе…»
И шла к отцу Исаие согрешившая братия, выплакивала свои прегрешения под его дырявой мантией и уходила радостная до новых беспокоящих душу грехов! А отец Исаия лишь махнет рукой вслед ушедшему только что раскаявшемуся грешнику и, посмотрев умиленным взором на икону Спасителя, как бы для своего собственного успокоения скажет: «Господи, человек бо есмь!».
– Ну, и что же, отец архимандрит, – весело встретил отца Агапита отец Исаия, – никак словом, делом, помышлением в дни и в нощи и на всякий час? Знаем Ваши грехи! Вздохнул бы к Богу, да и все тут!
– Нет уж, исповедайте, отец архимандрит, ради Бога, – умоляюще попросил отец Агапит. – Уезжаю завтра, так все-таки спокойнее с чистой совестью на новое место прибыть. Там, может, и не скоро удосужишься.
Отец Исаия молча облачился в мантию, поручи и епитрахиль, встал к аналою тут же в углу перед иконами, и весь сосредоточился на Лике Спасителя, как бы заранее указуя: «Человек бо есмь, Господи!».
Прошло минут двадцать. Наконец отец Агапит поднялся, разрешенный от грехов. Весь заплаканный, как прощенное матерью дитя, он целовал отца Исаию в обе щеки и только говорил:
– Вот не знаю только, как с искушением-то? Образ-то моей невесты все не отступает, точно вчера ее видел! Крест ведь это, батюшка, – и не знаешь, что с ним делать!
– А и пусть! – весело сказал отец Исаия. – Значит, так нужно. Господь попускает не без цели. Вот и надо радоваться, что Он наряду с архимандритским крестом и этот дал! Вспомни-ка, как апостол Павел говорит: «Дадеся ми пакостник плоти, да не превозношуся!» (Ср. 2 Кор. 12, 7 – ред.). Без нападения искушений не будешь хорошим воином Христовым, а тут что за искушение: образ невесты представляется! А вот и слава Богу! Радуйся этому! Значит, надо постоянно молиться за нее, чтобы ей жилось хорошо. Знать, она на тебя одного и надеется; за нее, верно, некому молиться. Это, выходит, и твоя прямая обязанность. А он: «Искушение!..» – с серьезным видом развел руками духовник. – Да я и не знаю, что бы дал, кабы у меня были сотни таких неотступных образов! Тогда было бы за кого молиться! А то что я? Встану вот на молитву и не знаю, кого поминать. Хорош молитвенник! Знать, никого не любил, коли всех забыл, а без любви разве возможно? Вот апостол-то и говорит: «Ежели имеешь веру, то и горы переставишь, а любви не имеешь – ничтоже есмь!»(Ср. 1 Кор. 13, 2 – ред.). Вот, брат, как!
– Ну, спасибо, отец архимандрит, за все, – сказал отец Агапит, прощаясь. – Не забудьте, пожалуйста, меня, грешного, в своих молитвах и благословите.
– Бог благословит, Бог благословит! – лобзая молодого человека, весело говорил отец Исаия. – Не забудь и меня! Смотри, не пройдет и десятка лет, как архиереем будешь. Дай Бог! Строгим не будь только, а милостивым будь! Помни: «Блаженны милостивии, яко тии помилованы будут!».
***
При выходе отца Агапита из вагона к нему приблизился желчного вида господин со щетинистыми усами, в длинном пальто и в фуражке с малиновыми кантами. Черные лихорадочные глаза его, казалось, готовы были пронзить насквозь того, в кого они вонзались. Все движения его отзывались нервозностью, а правую щеку немного подергивало.
– Имею честь видеть вновь назначенного в нашу семинарию отца ректора? – обратился он с вопросом к отцу Агапиту голосом, не уступающим в важности начальнику отделения какого-либо присутственного места. – Инспектор семинарии, Платон Степанович Рыкачев, – отрекомендовался он и немного приподнял фуражку.
Отец Агапит благословил его и сказал:
– Да, я ректор. Примите меня с миром.
– Со счастливым приездом! – ответил инспектор, но руку не поцеловал. – Здесь эконом ожидает Вас и коляска, – прибавил он. – Пожалуйте.
– Алексей, получи вещи и приезжай в семинарию на извозчике, – отдал приказание своему келейнику отец Агапит, направляясь через вокзал к выходу.
На крыльце вокзала его встретил низким поклоном отец эконом, диакон семинарской церкви. Небольшого роста, коренастый, с благодушным лицом, со спокойными манерами и голосом, свидетельствовавшим об искренности, отец диакон с первого раза так и располагал к себе. Приняв благословение и приложившись к руке отца Агапита, он отворил дверцу кареты и пригласил нового ректора садиться.
– Пожалуйста, и Вы со мной, отец эконом! Место свободное есть, а мне будет веселее, если хозяин дома сам введет меня в квартиру, – усаживаясь в угол кареты, сказал отец Агапит. – До свидания, – крикнул он инспектору, крайне смущенному тем, что ректор не пригласил его в карету.
Семинария была недалеко от вокзала, и карета скоро остановилась у подъезда ректорской квартиры.
– Ах, отец эконом, как мне благодарить Вас! – при входе в квартиру дрожащим от волнения голосом сказал отец Агапит. – Как все хорошо, сердцевед Вы! – говорил он, осеняя себя крестным знамением и со слезами на глазах взирая на икону Спасителя и ярко горящую перед ней лампаду. – Люблю, когда лампадочка горит перед иконой! Этой радости я уж, конечно, не ожидал. Спасибо, отец эконом! – и новый ректор, обняв правой рукой диакона, поцеловал его в щеку.
Диакон моментально смахнул рукой скатившуюся слезу и растроганный пошел показывать другие комнаты.
Обстановка везде была приличная: зеркала и даже комнатные цветы на полу в больших кадках. В уютной спальне опять оказалась горящая лампада перед образом Богородицы.
Помолившись перед иконой, отец Агапит снял клобук и положил его на угольничек.
– Вот и дома! – произнес он.
– Рядом вот столовая, Ваше Высокопреподобие, – пригласил отец эконом. – Пожалуйста.
Здесь был накрыт стол с холодными закусками и весело шипел небольшой самоварчик, а рядом с ним стоял начищенный кофейник. Было тепло и уютно.
– Ну, отец эконом, Вы решительно сказочник! – поблагодарил удивленный отец Агапит. – Жить рядом с Вами, очевидно, будет очень хорошо.
– Дай Бог благополучно и счастливо послужить с Вами, – поклонился эконом. – Что не досмотрим, уж извините нас и научите.
И эконом, благословившись, откланялся.
«Хороший, сердечный эконом, – оставшись один, думал отец Агапит, – а вот инспектор мне не понравился. Должно быть, он не последняя из причин бывших здесь волнений семинаристов».
***
– Нуте-ка, нуте-ка… Милости просим, новый устроитель семинаристов!
Такими словами встретил на другой день отца Агапита благодушный владыка Н-ской епархии, епископ Нифонт. – Благо, каникулы и укрощать-то теперь некого. Вы много выиграли, потому что раньше займете позицию и сами будете встречать семинаристов, а не семинаристы Вас, – шутил владыка. – Это много значит! Бунтуем, вот ведь что! – беспомощно развел руками владыка, кряхтя и усаживаясь в глубокое кресло. – Разберитесь Вы, пожалуйста, и направьте дух семинарский в тихое русло, а то так бывает тяжело от этих неурядиц, что и сказать не умею. Жаль юношества! Много хороших ребят гибнет ни за что. Я надеюсь на Ваше доброе сердце. Надо больше разумною ласкою действовать, а ее-то у нас и не было.
Владыка печально наклонил голову и тяжело вздохнул, а затем, многозначительно посмотрев на отца Агапита, снова продолжил:
– Своих взглядов на семинарских деятелей высказывать Вам не буду. Как Вам там действовать, советы давать тоже не буду – не нахожу полезным, чтобы готовыми мнениями не испортить Ваши начинания и действия. Свежий ведь человек всегда вернее видит положение дела. А мы тут изнервничались и, конечно, вполне естественно заблуждаемся. Будем жить ближе друг к другу и будем, не скрывая ничего, делиться мнениями. Ко мне во всякое время милости прошу, – говорил в заключение владыка. – Приходите запросто, не стесняясь. Думаю, что от Вашего назначения надо ждать успеха. Господь да благословит Ваше вхождение к нам!
Прощаясь с отцом Агапитом, владыка ласково предупредил:
– Для Вас на первых порах страда будет, но не бойтесь, будем помогать друг другу.
Как и предсказал владыка, для нового ректора, действительно, началась «страда»…
***
– Знаете, для чего Господь избрал святых апостолов и держал их при Себе до Своих страданий? – обратился отец Агапит к воспитанникам семинарии после молебна перед началом учения. – А для того, чтобы научиться у Него и получить силу возвещать людям путь спасения. И мы все пришли сюда учиться и приобретать силы, чтобы продолжать апостольское дело. Будущая наша задача – задача всей нашей жизни – возвещать людям учение Господа нашего Иисуса Христа, а Он прежде всего говорил: «Мир вам!». И еще: «Мир Мой даю вам!». Итак, мир или спокойствие во всех случаях жизни, начиная от сего времени, когда вы знаете, какое великое и святое дело предстоит вам в жизни, – должен преобладать в нашей душе. Что бы ни случилось, прежде всего подумайте: «Я должен сохранить спокойствие духа!». И вы увидите сами, что только при душевном спокойствии всякое дело и может идти разумно. Но не иначе. Ваш возраст таков, что душа еще не приобрела никаких дурных навыков. А приобретая хорошие навыки, в них легко и утвердитесь. Да поможет вам Бог во всем добром и да сохранит от всякого зла!
В заключение проповеди отец Агапит сказал:
– У вас, естественно, бывают различные житейские нужды, и неудовлетворение их производит в душе беспокойство. А вам, как раз наоборот, надо заботиться о мире душевном. Поэтому я прошу дежурных всех классов ежедневно высказывать эти нужды. Я, что могу, сделаю или дам совет, как, что сделать, а чего делать нельзя, объясню, почему нельзя. При полном доверии друг к другу гораздо легче будет идти по пути к апостольству, а если доверия нет, то истинному апостольству не научиться. Вспомните, что среди апостолов Христовых был ученик и с лукавым сердцем! Юношеские сердца – хорошие сердца! Пусть ваши сердца навсегда останутся хорошими, милые юноши!
– Повеяло, братцы, теплом! – говорил басом здоровенный шестиклассник товарищам в перемену между уроками. – Сегодня хотел было я отчитать живодера-инспектора, совсем уж рот было раскрыл, да как-то язык не повернулся, когда вспомнил речь отца ректора. Махнул рукой, думаю, а ну его в болото! Пристал из-за пустяка. «Зачем, – говорит, – каблуками стучите? Чтоб этого у меня не было!» Вспылил, по обычаю, и застучал двумя пальцами правой руки по ладони левой. Трудно было удержаться, но удержался! Вот что значит влияние человека с любящим сердцем, – имея в виду ректора, закончил шестиклассник.
– А представьте, какой случай с Юрьевым из второго класса произошел! – сказал другой семинарист. – Он из дома письмо получил. Пишут, что и так бедно живут, а тут еще по какому-то делу нужно неотложно пятнадцать рублей заплатить. Взять негде, надо из двух коров одну продавать, и бедная мать, как пишет отец-псаломщик, горько плачет: с малыми ребятишками, мол, молока не хватит от одной коровы. Понятно, прочитал письмо мальчишка, разрюмился, а отец ректор мимоходом как-то и увидел. «О чем плачешь?» – спрашивает. Тот еще сильнее начал плакать. «Да скажи, перестань, – добивался отец ректор, – все равно ведь слезами ничего не выплачешь». Мальчишка и рассказал все подробно. Отец ректор погладил его по голове и сказал: «Хорошие твои слезы, а потому до Бога дойдут! Успокойся же!». И что же вы думали? – с загадочным видом посмотрел на товарищей семинарист. – Мальчишка вчера получил письмо, что кто-то неизвестный послал отцу 25 рублей и все обошлось благополучно, да еще и про запас осталось. Понимаете, что это значит?!
***
– Ах, как хорошо поют в семинарской церкви, ведь целая семинария поет, – делятся впечатлениями два каких-то господина. – Семьсот человек – и вдруг «Свете Тихий!». То тихо, чуть слышно, то торжественно и громко несется хвала Богу многосотенного хора юношей. А «Хвалите имя Господне»! А «Великое славословие»! О, как чудно все это и глубоко трогательно! Говорят, раза по три в неделю спевки бывают! Ректор завел. И сам всегда на спевках!
***
– Ну что, отец ректор? Второй год идет, а бунтов у Вас нет! – с шуткой обратился один раз владыка к отцу Агапиту. – Верно, зачаровали семинаристов-то. Тишь да гладь да Божия благодать!
– Да некогда бунтовать, владыка, – тоже с шуткой ответил отец Агапит, – а будет свободное время, и побунтуем. Но теперь пока некогда, учимся жить и Бога хвалить, а там, может быть, и совсем отвыкнем бунтовать.
«Хороший отец ректор, очень хороший!» – подумал владыка. А по уходе отца Агапита обратился к пришедшему с докладом иеромонаху архиерейского дома:
– Вот отец ректор-то в семинарии! Поискать таких-то.
– Чего лучше! – согласился эконом.
– Семинаристы при нем совсем другие стали. Даже шапку при встрече снимают, а прежде, поди-ка! Стоящий архимандрит.
– Что и говорить, только что-то особенное в нем есть, – прибавил эконом. – К духовнику часто ходит. Иной день не один раз прибежит.
– Гм… С чего бы это? – раздумчиво, как бы про себя, сказал владыка. – Человек он благодушный, не прочь и шутку сказать, никогда мрачного лица не показывал, напротив, всегда лицо веселое. А такому зачем бы на исповедь?
– Ходят слухи, владыка, – таинственно заговорил эконом, – что по ночам отец ректор на молитве долго стоит, подвиги разные на себя накладывает и чуть ли не вериги носит на теле. Тайно благотворит будто бы. О доброте его и святости семинаристы твердят всюду. Правда, он на вид-то не подходит для святого: всегда такой веселый, радостный. Но кто его знает!
– Разве и святому нельзя быть веселым? Вот какой он! – неопределенно протянул владыка. – А к духовнику часто ходит, знать, для очищения совести. Верно, чувствителен очень.
То, на что намекал эконом владыке, было известно уже всему городу. Об отце Агапите говорили как о человеке необыкновенно праведной жизни и даже как о святом. Толки эти, расширяясь все шире и шире, скоро перешли на более реальную почву.
В один из воскресных дней, возвратясь домой после вечерни в семинарской церкви, где он, по своему обыкновению, вел духовные собеседования и давал многочисленные объяснения вопрошающим, отец Агапит с удовольствием растянулся на кушетке, чтобы расправить уставшие члены. Но тяжелые думы наполнили его уставшую голову. Сколько сомнений, сколько борьбы, сколько неописуемого горя пришлось узнать ему в соприкосновении с людьми, обращавшимися к нему за разъяснениями по поводу различных религиозных вопросов и за советами в тех или иных жизненных затруднениях!
«Сколько всевозможных страданий – больших и малых крестов – несут люди, изнемогая под их тяжестью. Они падают, готовые предаться отчаянию, но несут все до конца, спасая свои души! – думал отец Агапит. – Я же все вожусь со своим крестом. А что мой крест? Правду говорил отец Исаия: “Радоваться надо, когда есть за кого молиться. Помолишься, и отступит образ невесты. Вот и молись!”. Теперь я знаю это! Да и за всех требующих от Бога помощи надо молиться! А таких и не перечтешь!»
– О, Господи! Спаси всех! Помоги всем! – взглянув в угол на иконы и перекрестившись, произнес воодушевляясь отец Агапит.
