скачать книгу бесплатно
– Грохольский, дом три, квартира двенадцать.
Данилов вынул из ящика стола пистолет, сунул его в кобуру на ремне, поднял трубку телефона:
– Никитин, кто на месте?
– Самохин, Ковалев, Сергеев.
– Все в машину!
– Вышли, Ваня? – спросил Свиридов.
– В цвет, Леша, в цвет. Ты с нами?
– Конечно. Люди мои нужны?
– Да ты один целого взвода стоишь.
У входа стояли «газик» и «эмка». Оперативники теснились у машины.
– По коням, – скомандовал Данилов, – Грохольский, три.
Быков вел машину переулками и никому, кроме него, не ведомыми дворами. Данилов, хорошо знавший все городские закоулки, поражался тому, как Быков находит немыслимо короткие маршруты. Вот и сейчас машина, петляя, подпрыгивая на ухабах, распугивая кошек, оставляла за собой дворы, арки, проезды.
Удивительный город Москва. Его невозможно познать. Сколько ни ходи по нему, всегда найдешь прелестное неизвестное тебе место. В нем перепутались времена и стили. В заросших тополями и лопухом проходняках можно найти античные колонны, генуэзские арки, испанские балконы, повисшие над зеленью двора. Именно в этом смешении времен и стилей и есть великая московская красота. Она теплее, добрее построенного по ранжиру Петербурга.
Наконец машину перестало трясти, и они выехали на Мещанскую, переехали ее и влетели в Грохольский. Дом номер 3, шестиэтажный, старой постройки, с эркерами, с окнами, плотно закрытыми светомаскировкой, казался нежилым.
– Кто-нибудь, найдите дворника, – приказал Данилов.
Через несколько минут Никитин привел заспанную бабку в надетой поверх белья черной железнодорожной шинели.
– Вы дворник?
– Я буду, товарищ начальник.
– В вашем доме черный ход есть?
– В каждой квартире, только было указание домоуправа двери забить.
– Покажите нам подъезд черного хода.
Светя карманными фонарями, они обошли дом. Подъезд действительно был заколочен крест-накрест досками. Данилов потянул одну из них, и она легко поддалась.
– Наверное, пацаны, – забеспокоилась дворничиха.
– Возможно. Двенадцатая квартира на каком этаже?
– На четвертом.
– Трое к квартире. А мы с парадного хода.
Они подошли к парадному, и Данилов сказал Свиридову:
– Ты, Леша, постой здесь, а то, не дай бог, схлопочешь пулю. Наши клиенты народ горячий.
– Наши не лучше.
Данилов посмотрел на него и усмехнулся. Он вспомнил, как утром, в сороковом, возвращался домой после захвата налетчика Крюка, который два часа отстреливался из «нагана» и охотничьего ружья, и увидел во дворе, как шкафообразные ребята затаскивают в машину тщедушного учителя Левина, живущего в его подъезде.
– Леша, ты уж извини, но здесь я командую.
– Добро, побуду во втором эшелоне.
– Никитин, Самохин, за мной.
Они вошли в подъезд, в котором отчаянно пахло рыбьим жиром. Видимо, кто-то из жильцов совсем недавно жарил картошку на этом отвратительном лечебном препарате.
Как ни странно, этот продукт, с детства вызывающий у многих устойчивую ненависть, свободно, несмотря на военное время, продавался в аптеках.
И многие использовали его для готовки.
Оперативники поднимались медленно и тихо.
Горели на этажах синие маскировочные лампочки. Их свет не разгонял темноты, и она клубилась около дверей и стен, наползала на ступеньки и перила.
На третьем этаже они услышали странное позвякивание, словно кто-то подбирает нужный ключ в связке.
Они тихо поднялись на площадку и различили в синеватом мраке человека, пытавшегося открыть дверь двенадцатой квартиры.
– Стоять! – крикнул Данилов и зажег карманный фонарь.
Со звоном упала на пол связка ключей, и человек прыгнул в темноту.
– Стой! – крикнул Самохин.
Он, оттолкнув Данилова, прыгнул на площадку.
Резко грянул выстрел, и Самохин начал опускаться по стене. Данилов трижды выстрелил в сторону вспышки и повел лучом фонарика.
Сначала он увидел лежащий на площадке «наган», потом человека, скорчившегося у ступенек, ведущих на четвертый этаж.
Снизу бежали оперативники. Данилов подошел, поднял «наган», осветил лучом стрелявшего. Все три пули Данилова попали в голову, превратив ее в кровавое месиво.
– Как Самохин?
– Его ребята унесли, – ответил Никитин.
– Плох?
– Трудно сказать.
– Вскрывайте дверь квартиры Терехова, зовите понятых.
Дверь поддалась не сразу. Уж больно хитроумными замками обеспечил себя гражданин Терехов. Трем здоровым оперативникам с трудом удалось справиться с ней.
Данилов со Свиридовым вошли в квартиру. В коридоре валялись старая обувь, пальто, побитое молью, с вытертым каракулевым воротником.
Одну комнату освещал добрый семейный абажур с кистями и нарисованными по розовому шелку синими корабликами. Свет его, уютный и тихий, никак не вязался с обстановкой. Ящики стола были вывернуты, шкаф распахнут. На полу валялся чемодан с оторванной ручкой.
– Видимо, гражданин Терехов сильно торопился свалить с квартиры, – усмехнулся Свиридов.
Дверь во вторую комнату была заперта.
Никитин навалился плечом, и она распахнулась.
В этой комнате была лаборатория. Стояли фотоувеличители, камера, закрепленная на шарнирной подставке, ванночки для химикатов, резак для фотобумаги.
– Вот оно, – обрадовался Свиридов.
В углу комнаты стояли пресс, маленькая наборная касса. Тускло блестели в ней свинцовые литеры. На столе лежали вырезанные из резины печати и штампы.
– Молодец, Данилов, – хлопнул его по плечу Свиридов, – целую подпольную типографию накрыл.
Данилов подошел к экспертам:
– Есть что-нибудь?
– Такое впечатление, что он, уходя, все тщательно вытер.
– Значит, наш клиент боялся, что отпечатки останутся. Ищите.
– Ищем, товарищ подполковник.
На площадке толпились испуганные соседи.
– Он сегодня вечером с чемоданом из дома вышел. Я в распределитель пошла, смотрю – он поднимается. Быстро так, почти бегом. А человек-то немолодой. Распределитель закрылся раньше, не успела я, возвращаюсь, а он с чемоданом к трамваю идет.
– А сколько времени прошло, гражданочка? – вкрадчиво спросил говорливую женщину Никитин.
– Минут десять, не больше.
– Вы что, время засекли?
– Я уходила – по радио концерт артистов оперетты передавали. Я еще пожалела, что ухожу, – больно я Савину люблю. А пришла, его еще минут пятнадцать передавали.
Женщина была в засаленном халате, на голове бумажные папильотки, на лице выражение сладкого любопытства.
– А Терехов жил тихо?
– Очень. На работу да с работы. Вежливый, тихий.
– А кто к нему приходил?
– Ходили к нему мало. Только раз я на лестнице встретила его с одним неприятным типом.
– Почему неприятным?
– Рот полон золотых зубов, шрам на щеке, нос кривой. И он почему-то Терехова Мишей называл. Он же Василий, а тот его Мишей.
«Молодец соседка, точно описала Сеню Разлуку. Молодец. Вот и есть кончик. Видимо, этот Миша-Вася очень боялся ребят Грека, поэтому и собрался, как боец по тревоге».
– Простите, граждане, – сказал Данилов, – у кого из вас в квартире телефон имеется?
– У меня, – солидно ответил человек в полосатой пижаме.
– Вы позволите позвонить?
– Прошу.
Данилов вошел в теплую от сна квартиру и подумал, что у ночи есть своя особая температура.
На тумбочке, рядом с телефоном, сидел маленький котенок и таращил на Данилова круглые глазки.
– Хорош, – засмеялся Данилов.
– Вот подобрал вчера на лестнице котенка. – Голос человека в пижаме стал внезапно мягким и добрым.
– Детям?
– Мои дети вместе с женой погибли в сорок первом. Поезд разбомбили.
– Простите.
– Ничего. Я за них посчитался.
И Данилов увидел висевший на стуле полковничий китель с орденами.
– После ранения я в тылу оказался. А три года я их… – Полковник замолчал, погладил котенка. – Теперь с ним жить будем. Дочка все просила котика.
Данилов поднял трубку, набрал номер:
– Это я. Как Самохин?
– Врач сказал, что все будет хорошо, – ответил дежурный.
Данилов поблагодарил полковника и вышел.
В квартире Терехова продолжался обыск.
