скачать книгу бесплатно
Проснулась она тогда, когда самолёт уже шёл на посадку далеко-далеко от дома, на другом краю земли. Всё пришло в движенье: слышались громкие команды, гул людских голосов, Люся и девушки сновали мимо коробки, не обращая на неё внимания. Муся ощутила толчок, на мгновение всё стихло, и раздались сухие хлопки. Люди хлопали в ладоши. Муся видела такое на экране телевизора в родном, далёком теперь домике.
Самолёт наполнился шарканьем ног, защёлкали крышки багажников, и потянуло свежестью.
«Прилетели», – поняла Муся. Она вскочила, засуетилась, стала биться о прозрачный потолок.
– Смотри-ка, она хочет на волю… – сказала Люся парню, который, видно, так и не расставался с теперь уже пустою тележкой.
– Да пусть полетает, поищет себе жениха… – засмеялся он.
Очень скоро Люся, нарядная и весёлая, взяла коробку и положила её в изящную сумку на колесиках. Минута – и колёсики зашуршали по ровному гладкому полу.
«А может, я найду свою бабушку и прилечу с нею домой… – мелькнуло в голове у Муси. – Только не надо терять из вида самолёт, а то как мы вернёмся обратно?..»
Наконец сумка остановилась, открылась, и Муся увидела над собою небо. Синее, глубокое, бескрайнее, оно было настолько прекрасно, что у Муси перехватило дыхание. Она рванулась, забыв про потолок, но он мягко спружинил и отбросил её.
– Ну что, мой талисман, лети и береги себя… – Люся взяла коробку, открыла крышку-потолок и легонько подтолкнула мушку. Муся, ошалевшая от ворвавшегося потока горячего воздуха, взлетела, сделала круг над Люсей и села ей на грудь.
– Мусенька, голубушка, – растрогалась Люся, – лети, гуляй и возвращайся. Завтра мы улетаем домой.
Муся, прощаясь, взмахнула крыльями, мягко оттолкнулась от ставшей ей такой родной девушки и полетела туда, где стоял уже пустой самолёт.
И тут невесть откуда взявшееся любопытство загородило ей дорогу: «Ты куда, ты зачем летишь к самолёту? Разве мало интересного в этой стране? Слетаем, посмотрим город…»
Однако теперь Муся твёрдо знала, что ей надо делать.
– Прочь с дороги! – закричала она и подлетела к самолёту. Мусе надо было найти что-то такое, что отличало бы его от других. Самолёт оказался огромным, и она с трудом облетела вокруг него. Муся нашла то, что искала. На носу, с правой стороны, облезла краска, и это было хорошо заметно. Довольная тем, что уж теперь-то она свой самолёт не потеряет, Муся полетела знакомиться с городом. Она решила далеко не улетать, а потолкаться где-то рядом. Странное дело: от любопытства не осталось и следа, даже намёка на его присутствие.
«Сначала бабушка, узнать про неё…»
Мусе повезло. Почти сразу же она увидела неторопливо летящую муху и поспешила к ней. Они вежливо раскланялись.
– Муся Дрозофила…
В ответ муха удивлённо повела крылом:
– Не понимаю… – и что-то сказала в ответ.
Теперь уже удивилась Муся – муха говорила на незнакомом языке.
Только сейчас до сознания Муси дошло: она в другой, чужой ей стране, и слова Люси «полетим через океан» означали «полетим в другую страну».
Муся огляделась. Солнце, небо, трава, редкие кусты и деревья – всё привычно, всё знакомо с рожденья, однако… Солнце палило с такою силой, что жар прижимал к земле. Глубь неба казалась белесой, будто в синь её подсыпали пепел. Зелень была не сочной и мягкой, как дома, а сухой и колючей. Чужое… чужое… чужое… Муся чуть было не крикнула: «Мама…», но что было делать: самолёт закрыт, Люси нет, и как-то надо дожить до утра и, главное, уцелеть.
Она увидела снующих по траве и кустам, перелетающих с дерева на дерево птиц, похожих на галок, но более мелких, изящных и подвижных. Кричали они резко и сухо. Вот страсть-то. Подальше, подальше от них…
Прижимаясь к земле, Муся добралась до первых построек. Мушиного люда здесь было изрядно. Непривычного, другого: сытого, спокойного, вальяжного. Мусю здесь никто не понимал, и в шуме, гаме чужого города ей стало одиноко, как в пустыне. Внезапно в толпе мелькнула муха, чем-то неуловимо похожая на привычных, своих. Муся бросилась к ней:
– Муся Дрозофила…
– Землячка… – От неожиданности у мухи сложились крылья, и она села на пустую скамейку. – Вот так встреча…
Муха оказалась пожилой и, видно, много повидавшей в своей жизни.
– Какими судьбами, дорогая? Занесло самолётом?
– Да, – оробела Муся. – Я почти случайно, я ищу свою бабушку…
– Ну-ну, – почесала за ухом кончиком крыла «землячка». – Вы ищете иголку в стоге сена… Когда улетаете? Или остаётесь?»
– Нет-нет, я улетаю завтра, меня ждёт мама…
– Так и возвращайтесь к своей маме, а я постараюсь вам помочь. Я наведу о вашей бабушке справки и, если встречу, передам ей большой привет и просьбу поскорее вернуться домой. А теперь извините, у меня так много дел: дети, внуки… Удачи вам и мягкой посадки… – И «землячка» растворилась в круговерти мух, комаров, бабочек и прочей воздушной мелочи.
Муся решила не испытывать судьбу и вернулась к самолёту. Она проголодалась, устала и укрылась в тени стремительной формы крыла. Здесь она была в безопасности, а голод…
«Люся накормит», – подумала она. Машины с людьми в комбинезонах подъезжали к другим самолётам. Муся ждала. И вот – о счастье! – машина подкатила к родимому лайнеру.
Муся подлетела поближе к двери и, как только дверной проём приоткрылся, бочком проскользнула в салон. Ах, какое счастье вернуться в вожделенную обитель! Пусть временную, пусть на колёсах и с крыльями, но завтра это железное чудо взовьётся с оглушительным грохотом ввысь, растает в безбрежном воздушном океане и, рассекая его просторы, перенесёт пылинку по имени Муся из одного его предела в другой, так как каждой пылинке уготовано своё местечко в чудном строении по имени «мир». И окажется пылинка по имени Муся в том самом месте, где ей предназначено быть.
Теперь всё в самолёте восхищало Мусю: полумрак, круглые окна, низкий потолок, и даже ядовито-горький запах чистейшего пола был для неё приятен. Хорошо-то как. Она вольготно расположилась в хвосте салона рядом с кухней. Кухня слепила чистотой, и отыскать в ней хотя бы крошку было делом невозможным. «Люся накормит…» – снова подумала Муся.
Настал вечер, его накрыла скорая южная ночь – и вот он, робкий солнечный лучик, заглянувший в окошко самолёта.
Мусю зазнобило. Она вдруг испугалась, что Люся не придёт, что её прихлопнет какой-нибудь расторопный шалопай, и не сводила глаз с закрытой двери. И… о чудо! Дверь бесшумно открылась, и Люся с подругами шагнула через порог.
Муся, визжа от радости, бросилась ей навстречу и вцепилась в плечо.
– Ой, Муся… смотрите, Муся, Мусенька…
Подружки загалдели, затолкались, каждой хотелось потрогать мушку, намертво вросшую в лёгкую Люсину блузку.
– Коробка, где коробка?.. Я принесла её обратно…
И снова коробка водворилась на старое место, и снова блюдечко ломилось от яств, и снова счастливая Муся воцарилась на мягкой салфетке.
А потом самолёт взлетел, потом пошёл на посадку, лёгкий толчок, сухие хлопки, и нарядная Люся подошла к коробке:
– Ну, Муся, всё. Приехали. Давай прощаться… Будь счастлива, лети домой и не забывай меня…
С этими словами она вынесла коробку и открыла её.
Муся осторожно села Люсе на руку, быстро-быстро пробежала по ней до плеча, замерла… и, не оглядываясь, устремилась в город.
И вот показался маленький домик, вот настежь открытая форточка и вот за два нескончаемых дня постаревшая ненаглядная мама.
– Мамочка, я дома… Я дома-а-а!..
Декабрь 2007 г., Томилино
Прорубь
И чего так долго тянется урок? Может, тётя Фрося забыла про звонок? Может, ушла домой? А мама печёт пироги… Эх, везёт же Ритке, день рождения только начался, а ей уже пироги, и она вместе с Галькой уплетает их за обе щёки…
Эти отчаянные мысли терзали Вовкину голову, не давали сосредоточиться на скрипучем голосе древней учительницы Катерины Ивановны по прозвищу Черепаха.
Ах, пироги, пироги… Огромные, пузатые от распиравшей их начинки, любимые мамины пироги с капустой… А румяная хрустящая корочка, а булькающая кипящим маслом огромная кастрюля, из которой мама доставала и доставала уже готовое вожделенное лакомство и опускала его в кастрюлю поменьше…
Ну как тут не взволноваться, как не изловчиться и не схватить огнедышащий пирог и сразу сунуть в рот, обжигая всё его нутро… Проворонили, не уследили сёстры, и теперь уж пирог не отымешь… А что подзатыльник – это дело привычное, мелочь, пустяки…
Наконец колокольчик тёти Фроси прозвенел, и Вовка в три прыжка выскочил во двор, школьный двор, на противоположном конце которого стоял учительский дом, в котором жила Вовкина семья. Вскочив на каменное крыльцо и распахнув входную дверь, он чуть не врезался в Риту, старшую из сестёр. Она стояла у порога с мокрой тряпкой в руке.
– Ты куда? Ослеп? Не видишь, что мою полы?!
С досады Вовка бросил портфель:
– Дай сачок, рыбу пойду ловить…
– Иди, только недолго, полы высохнут скоро…
Взяв сачок, Вовка пересёк двор и по крутой горке скатился к застывшему в ледовом панцире пруду. И учительский дом, и школа стояли на высоком берегу большого пруда. Летом в нём купались, по утрам полоскали бельё, набирали воду для полива огородов. Зимой, пока его не засыпало снегом, катались на коньках. А ещё в нём… ловили рыбу.
Да-да, в проруби… Вообще-то проруби предназначались для полоскания белья, однако рыбье население пользовалось ими, чтобы подышать кислородом. Рыба поднималась к самой поверхности открытой воды, глотала воздух и… зачастую становилась добычей удачливых рыболовов.
Рыбаками были ребята близлежащей округи, в том числе и Вовка, сын заведующей начальной школой. Ловили сачками – универсальным орудием. В конце весны ловили майских жуков, летом – стрекоз да бабочек, ну а зимой – рыбу. В этом деле нужна была сноровка и осторожность. Прорубь – штука коварная, ошибок не прощает. От полоскания белья вокруг неё образовывалась наледь, бугристая и скользкая. Зазеваешься, наступишь на неё, поскользнёшься и угодишь под лёд. Вовка наловчился орудовать сачком, рыбачил не хуже других. Добычей в основном была рыбья мелочь: плотвички, карасики, вьюнки, и вся она отдавалась кошке Мурке. Однако случались и моменты везения, рыбацкой удачи.
Однажды Вовке удалось пристроиться на самом краю проруби. Сжимая сачок, он напряжённо всматривался в водную глубь. Вдруг что-то тёмное, большое стало быстро подниматься к поверхности. Вовка мгновенно сунул сачок под всплывающую рыбу, потянул к себе и… обомлел. Огромная усатая голова немигающими глазами уставилась на него, сачок прогнулся под толстым длинным телом. Вовка застыл от ужаса, а чудовище дёрнулось и, отбросив сачок, стремительно ушло в глубину. Это был вьюн, огромный речной угорь. Ах, если бы Вовка не испугался, если бы вытащил этого монстра, слава о нём разнеслась бы тогда по всей округе, а так… Вовка подобрал сачок и поплёлся в горку, домой.
Оказавшись на льду, Вовка поспешил к большой проруби над самым глубоким местом пруда – «ямой». Вокруг неё уже стояло несколько его одноклассников-первоклассников, любителей поглазеть на всплывающую рыбу. Вовка обошёл прорубь и встал у её дальней от берега кромки. Зима в том году выдалась суровой, лёд был толст и надёжен, наледь вокруг проруби ограждала её опасным скользким барьером. Чтобы подобраться к самой воде, надо было обязательно встать и опереться одной ногой на этот барьер. В другое время Вовка не решился бы на это, но сегодня, сейчас, на глазах у друзей… И… он шагнул вперёд.
Рыбалка началась удачно, и вскоре несколько рыбёшек уже лежали на припорошенном снегом льду. Азарт, кураж овладели Вовкой. Смотрите, глядите, ребята, как надо ловить… И тут у дальней от него кромки всплыла очередная малявка. Резко подавшись вперёд за сачком, он вдруг ощутил ускользающую из-под ноги опору. Мгновение – и Вовка оказался в воде. Но он не ушёл в неё с головой – шубка, старенькая рыженькая шубка с искусственным воротником колоколом встала вокруг него и воздух, скопившийся внутри шубки, стал для Вовки спасательным кругом.
К тому времени он уже умел плавать и отчаянно замолотил ногами, обутыми в валенки, помогая шубке держать его на плаву. Хватаясь за край проруби, он попытался зацепиться за него, но тщетно. Пальцы скользили, ногти срывались с голого скользкого льда. Животный страх, ужас вытеснили из его маленького тела все мысли, все чувства, оставив лишь инстинкт самосохранения и жажду жизни. Снова и снова хватался он за предательскую наледь и снова и снова она ускользала из-под него. А кругом не было ни души. Ребята, что стояли с ним рядом, с криками «Вовка утонул!» ринулись в горку, к нему домой, к маме… Он чувствовал, как ноги всё сильнее затягивает под лёд и что силы уже на исходе, однако жажда жизни его не слабела, а родная шубка не хотела сдуваться, и он раз за разом продолжал и продолжал цепляться за край проруби. Сколько времени продолжалась эта борьба: минуту, две… пять?
Но, видно сам Господь Бог хранил Вовку. Юрка Лякишев из параллельного 1 «Б» класса, как ангел-хранитель, из ниоткуда возник возле проруби. Он распластался на льду, подполз к краю воды, протянул Вовке руку, и Вовка мёртвой хваткой вцепился в неё. Крепка оказалась Юркина рука, крепок и силён оказался Юрка. Вовка приподнялся над краем проруби, опёрся свободным локтем на лёд, навалился на него грудью и выполз из проруби.
Маленький спаситель подхватил его, помог подняться, и оба они – и Юрка, и истекающий водой Вовка – начали карабкаться в крутую, покрытую снегом горку. А из дома уже бежали сёстры и бросившая печь пироги мама.
Вот такая история второго Вовкина рождения, вот таким выдался этот первый день весны, день, лишивший кошку Мурку вкусного обеда.
__________
Ледяная купель
Учились ли вы в мужской школе? Не учились? Значит, в воспоминаниях о школьном времени не хватает вам озорного легкомыслия, бесшабашного веселия и крепкой сплочённости в шалостях и забавах.
Конечно, психологи и учёные разных званий и степеней найдут уйму дурного в раздельном обучении и будут, возможно, правы, но с отказом от этой школьной системы что-то безвозвратно ушло, улетучился дух братства маленьких мужчин, живущий и сохраняющийся в них долгие годы.
Но, главное, исчезло возвышенное поклонение женщине. Да-да, девочки соседней женской школы были окутаны облаком таинственной привлекательности, чистоты и романтизма. Для нас они были неземными существами, живущими в своём, особом мире. И мы, вероятно, в их глазах казались такими же манящими незнакомцами.
По дороге в школу навстречу нам спешили стайки принцесс – непьющие, некурящие и, конечно же, не щебечущие матом…
Но это так, к слову. Я просто немного отвлёкся от главного: от весёлой, разудалой жизни мужской школы.
Шестой класс «А». Урок истории. В класс неторопливо входит мужчина лет сорока, среднего роста, широкоплечий, с лохматыми чёрными бровями и прищуренными острыми глазками. Этот добрейшей души человек – учитель истории Григорий Иванович по прозвищу Фараон. Его никто не боится.
