скачать книгу бесплатно
– Летать на этажерке?! На этой фанере?! Да кто же согласится на это?! Он что, сдурел совсем?! – послышались обиженные голоса лётчиков-истребителей.
– Зря вы так, – расстроился командир. – Задание опасное. Летать придётся без прикрытия в Донбасс и далее, до самого Днепра.
– Я согласен! – выскочил вперёд, к удивлению сослуживцев, Александр Качкин, нутром почувствовавший, что это как-то поможет ему в поисках земли предков – эта идея крепко засела у него в голове после последней встречи с отцом, рассказавшим ему не то правдивую, но уже изрядно подзабытую легенду, не то откровенно красивый вымысел, сложившийся в поколениях за долгие годы пересказов, про основателей рода Матвея и Софию.
* * *
По-2 легонько, сухим листиком взлетел со степного аэродрома в верховьях Дона, набрал высоту и взял курс на запад. У истоков речушки Ольховой он круто завалился на левое крыло и низко пошёл по течению на юг.
Над родным домом Александр Качкин покачал крыльями, и самолёт опять круто завалился на крыло, теперь на правое, и, набирая высоту над древним хуторским кладбищем, расположенным на высоком песчаном холме, пошёл на запад, отдав честь погостам предков.
* * *
Настал 1943 год. Коварный и сильный враг был отброшен от берегов матушки Волги и батюшки Дона на территорию Украины.
Получив очередное задание, Александр взял курс на запад – к Днепру. Пролетая Запорожье, мимо красивого озёрного края, он решил сверить свой курс – открыл планшетку, и по его спине пробежал горячий луч.
– Вот она, разгадка! Вот! – прошептал он пересохшими от волнения губами, когда его взгляд случайно упал на маленькую, едва различимую, находившуюся в стороне от его маршрута надпись на военной карте, только что полученной им, – хутор Качкин.
Александр резко повернул и решительно бросил вниз лёгкий самолётик. Под крыльями замелькали рощи и озёра, ниточкой потянулась хорошо утоптанная степная дорога, по которой старик с вязанкой дров на спине вёл на привязи корову. Александр направил маленький некапризный По-2 на дорогу как на посадочную полосу. Самолёт плавно коснулся земли и с торможением пошёл навстречу старику с коровой, остановившись перед самым его носом. Александр мгновенно выскочил из кабины, не заглушив двигатель, и пустился за стариком, попытавшимся скрыться в чаще, но благо его отступление тормозила корова на налыгаче.
– Стой! Стой! – отчаянно закричал Александр. – Я свой!
Услышав русскую речь, старик остановился и обернулся к незнакомцу.
– Я Качкин! Понимаешь, Качкин!
– Подумаешь, – пожал плечами старик. – У нас тут много Качкиных. И хутор наш Качкин.
– А почему он так называется?
– А ты глянь на озёра, – ухмыльнулся старик. – Что там?
– Утки! – воскликнул Александр. – Сплошь утки качаются на волнах!
– Вот-вот! Качаются. Утка по-нашему – качка. Поэтому так и называется хутор.
– По легенде, больше ста лет назад мои предки Матвей и София убежали из этих мест на Верхний Дон. Там осели и основали свой род. Каких только уличных дразнилок у них нет – Софешки, Ромашки, Карпушки, Кролики, Сашкины, Васюнины!.. А все они одного рода, хоть многие из них уже и не знают этого. От Матвея и Софии пошли все Качкины на Верхнем Дону. Может, слышали что-нибудь про них?
– Как же, слыхал, – подтвердил старик. – До сих пор это будоражит местных влюблённых. Такого сроду в нашем хуторе не было, чтобы молодые воспротивились воле родителей. Да ещё чтобы убежали в чужие края.
– Спасибо тебе, дедушка! Спасибо огромное! Ты помог мне подтвердить легенду о моих предках! – вскричал от радости Александр. – А теперь мне пора! Военное время не терпит!..
Обыкновенная любовь
Киноповесть
Предисловие[12 - В данной книге предисловие публикуется в сокращении.]
Родился и вырос я в большом казачьем хуторе[13 - Хутора на Дону – это большие поселения, обычно вытянувшиеся по обоим берегам речек на несколько километров (три-пять, иногда и более). Бытует мнение, что это небольшие поселения в два-три дома, как в других регионах. Это не так.] на Верхнем Дону. В этих местах на памяти моих дедов и прадедов произошло много неоднозначных исторических событий. Я любил в детстве и юношестве слушать рассказы стариков о прошлом нашего края и зачастую сам подталкивал их к беседе простыми вопросами.
Наслушавшись долгими зимними вечерами былей и баек, я пытался на другой день заводить об этом разговоры со сверстниками, но им это было неинтересно. И тогда, уже повзрослев, я поставил себе цель: написать для земляков литературное произведение о бурных и весьма трагичных событиях, происходивших на нашей исторической родине, у истоков двух издавна казачьих рек – Чира и Ольховой. Что это будет за произведение – очерк, рассказ, повесть – я тогда ещё не знал. Вышел большой фольклорно-исторический роман в пяти частях, который получил несколько литературных и казачьих наград. Черновой вариант романа так и назывался: «В верховьях Чира и Ольховой». Но серьёзный материал я начал собирать поздновато, когда оказался вдали от родины – в Литве. Жил я в то время в Каунасе, учился заочно в Вильнюсе, а работал в городке Кибартай. Такое положение дел заставляло меня по несколько часов в день проводить в пути.
Осенью 1988 года я приступил к первым литературным пробам в электричке, на дипломате, служившем мне столиком. Первые строки романа получились не совсем убедительными – это и неудивительно, я тогда ещё не имел писательского опыта. И я решил пробовать силы в фантастике, а попутно продолжал собирать материал для романа и с этой целью в октябре побывал с коротким визитом в родных краях.
На родину я летел самолётом – экономя время, а обратно добирался поездом – экономя деньги.
На железнодорожной станции Миллерово я сел в плацкартный вагон скорого поезда «Тихий Дон». Людей по какой-то непонятной и удивительной для тех времён причине почти не было в вагоне. Это меня обрадовало, я поспешно открыл общую тетрадь и мгновенно ушёл мыслями в события только что начатой фантастической повести «Контакт с параллельным миром».
Когда поезд тронулся, рядом со мной неожиданно появилась скромная женщина неопределённых лет. Она присела на нижнюю полку напротив и тайком наблюдала за мной. Я спешил записать новую, только что прорезавшуюся мысль и никак не отреагировал на её внимание. Попутчица улыбнулась краешками губ, достала из сумки какой-то журнал и стала внимательно рассматривать его. А когда рассмотрела, вкрадчиво спросила:
– Письмо невесте, небось, строчишь?
Я сбился с мысли и с неохотой, не поднимая головы, коротко бросил:
– Нет.
– А что же тогда?
– Повесть, – сказал я правду, надеясь, что это избавит меня от дальнейших расспросов.
Я ошибся. Глаза моей попутчицы вспыхнули неподдельным интересом, и из её уст вырвался извечный женский вопрос:
– Про любовь?
– Фантастика, – уныло буркнул я.
– А-а-а… – сразу исчез из её выразительных васильковых глаз всякий интерес к моей писанине. – Несерьёзное это дело. Надо писать про жизнь.
– Я хочу написать и про жизнь, и про любовь, и про войну… Да только опыта ещё не имею, учусь вот на фантастике, – честно признался я и отложил тетрадь в сторону.
Попутчица моя оказалась вопреки первому впечатлению удивительно обаятельной и с необычной судьбой. Она так умело и ненавязчиво рассказывала весь вечер о себе, что даже заставила меня воскликнуть:
– Да про это можно написать книгу!
– Вот и напиши, я буду ждать, – повелительно сказала она, как будто речь шла про обыкновенное дружеское письмо.
В этот момент поезд остановился на станции Воронеж-2.
– Сейчас мешочников[14 - В 80-е годы XX века в стране был повальный дефицит любых товаров, включая продукты. Но Москва снабжалась, для показухи иностранным туристам, которых и пускали-то чаще всего только в столицу, относительно прилично. Вот и ехали со всей страны свободные от работы люди, называемые в народе мешочниками, за маслом, колбасой и другими продуктами и товарами первой необходимости в Москву. Ехали одиночками, мелкими группками и даже целыми бригадами, отряжая с каждого дома, подъезда, предприятия одного-двух, а то и больше человек.] налезет полный вагон, – с сожалением вздохнула попутчица.
– Каких мешочников? – удивился я.
– Которые едут в Москву за сливочным маслом и колбасой.
– С какой стати? – удивился я ещё больше. – Разве нельзя купить в своём городе?
– Да ты будто с луны свалился! – осуждающе покачала головой женщина. – Никогда в магазин не ходил, что ли?
– В детстве я жил в деревне. Потом армия, загранфлот. А теперь вот женился, жена любит ходить по магазинам, – виновато пробурчал я.
– И что?.. Она всегда приносит свежие продукты?
– Всегда.
– А живёшь ты где?
– В Литве. Вот уже несколько лет.
– Конечно! – осуждающе воскликнула она. – В Прибалтике всё есть, лишь бы не рыпались против советской власти! И мясцо, и колбаска, и сливочное маслице. И всякие вещи. Это у нас шаром покати. Люди с вечера очередь занимают у магазинов и всю ночь дежурят, сменяя друг друга, чтобы косточек купить на суп, а на них и мяса, считай, нет. В Москве только и выбрасывают ещё что-то на прилавки, чтобы запылить глаза иностранцам.
– Да этого не может быть! – воскликнул теперь уже я.
– А вот увидишь сейчас.
И я увидел. По вагону спешили люди с огромными сумками и чемоданами. Двое из них бесцеремонно бросили нам под ноги свои вещи и полезли на верхние полки.
– Василь, ты на этот раз сграбастал торбы поздоровее от себя! На весь подъезд будешь закупаться, что ли?.. – засмеялся мешочник, который взгромоздился на полку выше меня.
– На весь, а ты как думал! А вообще-то мы по двое ездим, да напарник мой, Аркашка, прихворал малость, – весело ответил Василь, шумно умащиваясь над головой моей попутчицы.
Возвратиться к прерванному разговору мы с ней больше не смогли, но утром, когда пассажиры дружно вывалили из вагонов поезда на платформу Казанского вокзала и, гомоня на разные голоса, разъединили нас, унесли потоками движения в разные стороны, она успела крикнуть:
– Напиши про обыкновенную любовь!..
А я успел расслышать, теряясь в массе кричавшего и толкавшегося со всех сторон народа, и, когда вернулся в Литву, написал на чемоданчике-дипломате под монотонный стук колёс пригородных поездов повесть «Обыкновенная любовь».
Написал и положил, от греха, «в стол», а точнее – в дипломат. И прошло несколько лет, прежде чем я решил вернуться к этой повести. Я открыл дипломат, в котором хранил всякие ценные бумаги, взял местами затёртый черновик, напрягая зрение, прочитал и опять положил на прежнее место. Но тут в дело вмешалась мистика. Хотите – верьте, хотите – нет, дорогие читатели, мне приснился сон: скорый поезд «Тихий Дон», я что-то быстро и самозабвенно записываю в общую тетрадь, напротив сидит та самая женщина и критически смотрит на меня. Наконец опять не выдерживает, спрашивает: «Ну и где же “Обыкновенная любовь?” Я ведь семнадцать лет жду её!..» И так несколько ночей подряд. Я перекрестился, достал рукопись из дипломата, занёс текст в компьютер и принялся за работу. И повесть снова получилась, по моему мнению, слегка шероховатой. Тем не менее я намереваюсь выставить её, как принято говорить, на строгий суд читателей. Только выражение это не совсем верное: читатели – добрые люди. Вот критики – это да-а! Серьёзные товарищи! Сами никогда ничего толкового не напишут, а другого растерзают в два счёта. Но тут как раз всё верно, как бы то ни было обидно литераторам – не будь критиков, всякий писал бы невесть что. С «Обыкновенной любовью» ситуация несколько иная: боюсь я критиков или нет, но повесть опубликовать должен. А как иначе? Мистика! Да и слово дал женщине. Она ведь ждёт именно такое произведение – про обыкновенную жизнь и про обыкновенную любовь. Была бы моя воля, честно признаюсь, натворил бы я тут!.. Да не могу. Обещал писать так, как было. Пусть последующие поколения достоверно узнают, без прикрас, – хочется верить, что захотят узнать, – как жили их сельские предки в третьей четверти двадцатого века: чему радовались, от чего страдали, как любили, на каком наречии говорили[15 - Автор старался передать разговорный деревенский язык полувековой давности в диалогах литературных героев как можно ближе к оригинальному. Современная деревенская речь и прошлая – не одно и то же. Для современных и будущих читателей она может показаться несколько корявой и наивной, но это наша речь, и она должна сохраниться хотя бы частично, пусть даже только в литературных источниках. Желая её сохранить, автор, возможно, несколько злоупотребил ею на каких-то отдельных страницах, но в целом старался придерживаться литературного языка.].
Глава 1
– Ульяна, ты нынче зорюешь, как городская. Вставай скорее, твоя очередь растапливать печку, – шутливо напустился на жену Фёдор Ткачёв, едва только забрезжил за окном поздний сырой и туманный ноябрьский рассвет.
– Уймись, Федя, – перебила его Ульяна. – Я, кажется, помираю…
– Да будет тебе притворяться, – недоверчиво фыркнул Фёдор и соскочил с кровати.
– Мне правда плохо… – застонала Ульяна и скрутилась калачиком.
– А ты встань, походи. Глядишь, пройдёт, – посоветовал Фёдор, ловко запихивая в печку дрова.
– Не пройдёт, как ножом режет в правом боку.
– Если как ножом, то помрёшь – это точно. По себе знаю, – продолжал подшучивать Фёдор, помня об отменном здоровье жены, ни разу за годы их совместной жизни не подводившем её.
– Эх, Федя, Федя, – ласково улыбнулась Ульяна, превозмогая боль. – Ты и шутить-то иначе как грубо не умеешь.
Фёдор сконфузился и замолчал: он действительно не умел шутить по-другому. Жизнь так научила – с малолетства не знал он ни материнской ласки, ни отцовской заботы. И в его сознании тотчас скоротечно пролетело его невесёлое, холодное и голодное детство…
Отца, мелкопоместного нэпмана[16 - НЭП – новая экономическая политика. Во времена НЭПа, в 20-е годы ХХ века, в Советском государстве разрешалась частная предпринимательская деятельность и лиц, занимавшихся ею, называли нэпманами.] из небольшого провинциального городка, убили конкуренты – убили зверски, на глазах у жены и сына, когда тому едва минул второй годок. А мать, не пережив горя, запила и, потеряв достаток, связалась с каким-то случайным, заезжим пройдохой. И когда Федя подрос и стал помехой в её непотребных утехах, она прогнала его в пьяном угаре со двора по требованию очередного собутыльника, продала дом и укатила в неизвестном направлении. Да так и сгинула где-то.
Босоногого, оборванного семилетнего мальчугана приютила у себя в деревне отцова тётка – немолодая уже, скупая, нервозно-грубая, но всё ещё привлекательная и любвеобильная женщина, прикормившая в своём доме моложавого любовника-дармоеда. Содержала она до чрезмерности худенького Федю в строгости: ходил в обносках, спал на полу, ел, как собачонка, что останется со стола после её бесталанного дармоеда – и если ещё останется. Единственное, чем не был обделён Федя в ту пору, так это тяжёлой сельской работой. Чудом уцелел он в дико голодном тридцать третьем году. Оттого и огрубел душой: говорил скупо, шутил угрюмо, смеялся редко, песен не пел, близкой дружбы ни с кем не водил. И только благодаря Ульяне не очерствел окончательно.
Ульяна в юности была статной и необычайно резвой девушкой. Везде первая – и в работе, и в веселье. Во всём колхозе не было лучше невесты. Кто только не сватался к ней! А она, поди ж ты, его выбрала – угрюмого и бездомного. Кто же их поймёт, этих чудных, загадочных женщин?.. Кто до конца разузнает, что им нужно в этой нелёгкой земной жизни?..
Фёдор с Ульяной оказались хорошей, практичной парой. Работали много и тяжко и добились чего хотели: построили просторный дом в четыре комнаты, родили четверых детей, завели большое хозяйство. И ничего другого не желали. «Им теперь жить да на детей радоваться», – так говорили о них в народе.
Но жизнь распорядилась иначе. К вечеру Ульяне стало совсем плохо. Она закрыла глаза и попросила икону. И только тогда меланхоличный Фёдор не на шутку встревожился и опрометью помчался за фельдшером.
– Эй, Федя, погоди! – окликнула его соседка Раиса, судачившая у плетня[17 - Плетень – забор, сплетённый из тала, краснотала, чернотала. Но могут также применяться молодая верба (ветла), ива, ракита и другие молодые деревья. Тал и краснотал часто используются в южных регионах России, так как эти кустарники растут повсеместно: тал – около рек, в левадах, а краснотал – на песчаных почвах, которые он скрепляет своими корнями. Плетение может быть как вертикальным, так и горизонтальным.] с кумой своей Марусей. – Куда это ты летишь как угорелый?
– За фельдшером! – нервно выкрикнул Фёдор, пробегая мимо.
– А что стряслось-то? – не отставала любопытная соседка.
– Отстань! – отмахнулся от неё Фёдор. – Потом расскажу.
– Вредный какой, сроду не дождёшься от него нормального ответа! – искренне возмутилась Раиса и обратилась к куме: – Маруся, вот скажи, чем только этот обормот завлёк Ульяну?
– Взглядом своим жутким! Бывало, как глянет исподлобья, так аж спина вся похолодеет. И не поймёшь толком, отчего, то ли от страха, то ли от услады.
– Да ты что?! Он и на тебя заглядывался?
– Заглядывался иной раз на игрищах[18 - Игрища (или игрище, игришша, игришши) – в тёплое время года – гулянье молодёжи на улице с песнями, танцами, народными играми, в холодное время – вече ринки (посиделки) в помещении (в хате) с теми же песнями, плясками и играми.]. Да больше таращился на Ульяну.
– А ты, небось, с него не сводила глаз! – озорно засмеялась Раиса.
– Больно нужен был, – смутилась Маруся, – кобель хмурый!
– Знать, не хмурый, раз две самые лучшие девки колхоза хотели за него замуж.
– Так он же красивый был, – всхлипнула Маруся, – и работящий как вол.
– Что работящий, то работящий, – охотно согласилась Раиса. – Вон какой дом отгрохал! И двор полон всякой живности. И огород ухожен как ни у кого. Тебе такой был бы в самый раз.
– Ничё, – стёрла Маруся с глаз слёзы рукавом и успокоилась, – рано или поздно всё равно приберу его к своим рукам. Или даже к ногам!.. – с ехидцей засмеялась она.
– Вряд ли получится, – засомневалась Раиса.
– Получится. Я уж погрелась с ним разок в копне сена.
– Да не может быть, брешешь!
– Не брешу. В пух и прах растоптали копну. Сенокосы-то наши по соседству.
– Это же что случилось, что он решился на такое? – с недоверием посмотрела на Марусю подруга. – Он же ни на шаг не отходит от юбки жены!
– Да кто там решился? – хихикнула Маруся. – Сама залезла к нему в штаны.
