скачать книгу бесплатно
– Я знал, что это удивит вас – сказал Тедди Гарланд. – Я и сам ничего не понял; он не посвящал меня в детали, но мне хватило одного только факта. А после этого я не мог доверить отцу свои трудности. Он выписал мне чек, чтобы покрыть то, в чем я уже сознался, но я понял, что для него я настоящая заноза, и поклялся никогда больше не заставлять его выплачивать ни фартинга. И я клятву сдержу!
Парень отхлебнул из бокала, ведь голос его срывался, и прервался, чтобы прикурить еще сигарету, поскольку предыдущая выпала из его пальцев. Таким чувствительным, и в то же время таким отчаявшимся было его обрамленное белесыми локонами молодое лицо с наморщенным лбом и нервно дергающимся ртом, что Раффлс, как я заметил, отвернулся, пока не погасла спичка.
– Но тогда я мог еще и ухудшить дело, – заметил Тедди, – в тысячу раз, и я так и поступил! Я пошел к евреям. Вот что самое худшее. У меня были другие долги, долги чести, и, чтобы с ними разобраться, я пошел к евреям. Для начала мне хватило бы и двух или трех сотен, но вы, наверное, знаете (а я тогда не знал), в какой снежный ком малейшая сумма превращается в руках у этих дьяволов. Я занял три сотни, а подписал долговое обязательство на сто пятьдесят шесть фунтов.
– Всего пятьдесят процентов! – заметил Раффлс. – Если это годовой процент, вы дешево отделались.
– Вы подождите! Я старался быть как можно предусмотрительнее. Эти сто пятьдесят шесть фунтов должны были выплачиваться ежемесячно по двадцать, и я свято соблюдал договоренность до срока шестой выплаты. Это было вскоре после рождества, когда у всех в карманах сквозняк, и я в первый раз задержал выплату на день или два – обратите внимание, не более! Но знаете, что приключилось потом? Мой чек вернули мне, и потребовали немедленно выплатить весь остаток!
Раффлс следил за рассказом внимательно, с тем полным сосредоточением, которое в его арсенале служило отправной точкой для действия. Его лицо не меняло выражения, что бы он ни услышал, оно было так же напряженно-внимательно, как лицо судьи в зале суда. Никогда я не мог точнее представить его таким, каким бы он мог стать, если бы не та прихоть природы, что сделала его тем, кем он был.
– Так значит, обязательство было на четыреста пятьдесят шесть фунтов, – сказал он – а досрочное требование касалось доли меньшей, чем та сотня, что вы уже выплатили?
– Именно.
– И как же вы поступили? – спросил я, только чтобы не показалось, что я отстаю от Раффлса в понимании дела.
– Велел им забрать мой взнос и проваливать к чертям со всеми требованиями!
– А они?
– Забросили дело до этой недели, а потом пришли ко мне за – не угадаете ли, за чем?
– За тысячей фунтов – сказал Раффлс, подумав немного.
– Невероятно! – воскликнул я. Гарланд как будто и сам был потрясен.
– Раффлс разбирается в таких вещах, – сообщил он. – Правда, точное число было – семь сотен. Надо ли говорить вам, что я держался от этих наглецов подальше с того самого дня, как раздобыл деньжат; но я пришел к ним и попытался разобрать с этим делом. И, кроме того, замечу вам, там набегали пени, еще семь с половиной сотен, с января до дня уведомления!
– Вы давали свое согласие на это?
– Не могу припомнить, чтобы делал это, но запись об этом черным по белому красовалась в моем долговом обязательстве. Полпенни за шиллинг в неделю просрочки, и сверх того – полная сумма оговоренного процента.
– Это было напечатано, или написано от руки?
– Напечатано, мелким шрифтом, но достаточно крупным, чтобы я мог прочесть это на чертовой бумажке. Вообще-то я припоминаю, что видел условие и раньше – но полпенни в неделю! Кто бы мог поверить, что скопится такая сумма? Но она скопилась, это очевидно, и, в общем, если я не заплачу до полудня завтра, обратятся к моему отцу, и ему придется сказать, заплатит ли он за меня, или позволит сделать меня банкротом прямо у него под носом. И это в двенадцать часов, точно, когда начинается матч! Конечно, они и об этом знают, и используют, чтобы торговаться. Как раз этим вечером я получил наглейший ультиматум, и он гласил, что это мой «последний шанс».
– И после этого вы пришли сюда?
– Я собирался к вам в любом случае. Жаль, что перед тем себе пулю в лоб не пустил!
– Мой дорогой друг, вы даете мне повод гордиться собой; но все же, Тедди, давайте не будем терять чувства меры.
Но юный Гарланд закрыл лицо руками и вновь превратился в того сломленного несчастного, что начал излагать историю своего позора. Те безотчетные движения, которые породило простое облегчение его сердца, естественный мальчишеский жаргон, прихотливо украшавший его речь, все стерлось и с его лица и с его губ. Снова он стал той несчастной душой, раздираемой безнадежностью и унижением; но все же отсутствие низости в этом человеке и его манерах спасало его от самой глубины отчаяния. В такие моменты он становился достойным сожаления, но все же не был жалок и точно не был менее симпатичен. Определенно, теперь я мог видеть его качества, которые завоевали сердце Раффлса в том свете, в котором не видел их раньше. Встречается благородство слишком наивное, чтобы сломиться от единственного погружения в глубины постыдного, бывает прямодушие слишком светлое и откровенное, чтобы запятнаться случайным бесчестьем; все это было так очевидно присуще этому молодому человеку, что двое, слушавшие его рассказ, были полны решимости защитить в нем те благородные качества, которые сами утратили. Эта мысль пришла ко мне без малейшего принуждения. Но, возможно, я извлек ее из выражения того лица, которое читал некогда так легко, четко очерченного лица, которое никогда не казалось мне в профиль таким ясным или, насколько я мог судить, не выражало такой нежности.
– А что насчет тех евреев? – спросил Раффлс, чуть погодя.
– По правде сказать, он один.
– И об его имени нам нужно догадаться?
– Нет, я могу сказать вам его. Это Дэн Леви.
– Ну конечно, он! – воскликнул Раффлс, кивнув мне. – Наш Шейлок во всей красе!
Тедди поднял лицо от сложенных ладоней.
– Вы ведь знаете его, так?
– Я мог бы сказать, что знаю его по дому, – произнес Раффлс – Но замечу, кстати, что узнал его за границей.
Тедди подскочил с места.
– Но знаете ли вы его достаточно…
– Определенно. Увижусь с ним утром. Все же мне хорошо бы иметь расписки за уже сделанные вами платежи, и то письмо, намекающее на «последний шанс».
– Вот все бумаги, – выговорил Гарланд, протягивая толстый конверт. – Но я, разумеется, поеду с вами…
– Разумеется, вы ничего такого не сделаете, Тедди! Я не стану сталкивать вас с этим старым паршивцем и не собираюсь заставлять вас бдеть всю ночь. Где вы будете ночевать, друг мой?
– Не представляю. Я бросил снаряжение в клубе. Я бы пошел домой, если бы встретил вас пораньше.
– Сильный характер! Вы останетесь тут.
– Старина, дорогой мой, я и мечтать о таком не мог, – с благодарностью произнес Тедди.
– Милый мой, мне все равно, о чем вы там не могли мечтать, вы останетесь здесь, и, конечно, ляжете немедленно. Я прикажу подать вам все, что захотите, а Бэркло доставит вам снаряжение еще до подъема.
– Но ведь у вас нет лишней кровати, Раффлс?
– Займите мою. Я вообще не ложусь – а, Банни?
– Да, в кровати тебя редко застанешь, – подтвердил я.
– Но вы ведь были той ночью в пути?
– И до этого вечера, и всю дорогу в поезде я проспал, – сказал Раффлс. – Я днем еле глаза приоткрыл – если сейчас лягу, точно не засну.
– Ну и я тоже, – произнес тот с безнадежной тоской, – я вообще забыл, что такое сон!
– Погодите, сейчас я вам напомню! – сказал Раффлс, удаляясь в комнату, чтобы зажечь свет.
– Мне ужасно жаль, что так получилось, – прошептал мне Гарланд, будто мы уже были старыми друзьями.
– А мне жаль вас, – от сердца добавил я. – Я знаю, как это бывает.
Гарланд все еще глядел на меня, когда Раффлс вернулся с крохотной бутылочкой и, тряхнув ею, высыпал несколько черных мелких кругляшек в подставленную ладонь.
– Застеленная кровать ждет вас, Тедди, – промолвил он. – Примите две штучки, не больше глотка виски, и через десять минут будете видеть сны.
– Что это такое?
– Сомнол. Последняя новинка, лучший состав в своем роде.
– Разве от этого не будет похмелья?
– Ни в коем случае, будете свежи, как нарцисс, через десять минут после подъема. И не рассчитывайте, что уйдете завтра раньше одиннадцати – вы ведь не хотите потеть на разминке?
– Разминка обязательна, – серьезно сказал Тедди. Но Раффлс только посмеялся над ним.
– Они пустили вас в игру не для пробежек, друг мой, и я этими руками рисковать не собираюсь. Помните о всех пари, которые на вас заключены, и о всех пробежках, которые вы не должны дать сделать сопернику!
И Раффлс выдал дозу своего опиата еще до того, как пациент задал следующий вопрос; в следующую минуту он пожимал мне руку, а еще через минуту Раффлс уже гасил свет. Он исчез ненадолго, и я помню, как прижался к окну, чтобы случайно не услышать разговор из соседней комнаты. Ночь была бесподобна. Звездчатый купол над Олбани стал лишь немногим менее блестяще-синим, чем в тот час, когда я и Раффлс вернулись. Звуки движения с Пикадилли доносились до меня звонко, как в мороз. Вечер словно был полон игристого вина, а Божий день обещал быть полон нектара. Я все раздумывал, играл ли кто-нибудь раньше за Университет с таким грузом на душе, какой наш Гарланд унес в свои вынужденные сны, а еще – были ли у отягощенной подобным грузом души такие по-братски расположенные исповедники, как Раффлс и я сам.
Глава III. Военный совет
Раффлс все мурлыкал какой-то мотивчик, слишком изысканный, чтобы я узнал его, когда я наконец отвлекся от великолепия ночи. Складные двери были закрыты, и старые часы по одну сторону от них показывали почти полночь. Раффлс не стал прерывать ради меня мелодию, но указал на сифон с графином, и я пополнил свой стакан. У моего друга был такой же, что казалось довольно необычным, но он не просто сидел со стаканом – он казался слишком дерганым для этого; его внимание даже привлекли две картины, которые поменялись местами в его отсутствие, повинуясь чьей-то рачительной руке, две прекрасные копии Уоттса и Берн-Джонса от герра Хольера, которых Раффлс, на моей памяти, раньше и не замечал. Но казалось, что они должны висеть там, где он их повесил, и я впервые видел, чтобы они висели ровно. Книги также пострадали от чьей-то благонамеренности, но он оставил их, пожав плечами. Он исследовал справочники и сверялся в записях, так что немало минут пролетели в молчании. Но когда он тихонько прокрался во внутренний покой, подождав немного у распашных дверей, у его губ все лежала напряженная складка, а едва вернулся, захлопнув двери безо всякой заботы о тишине, то начал говорить, имея притом самый мрачный вид.
– Парень увяз в болоте поглубже, чем он думает. Но мы должны вытащить его вместе до начала матча. Это определенно зов судьбы, Банни!
– А ты сам думал, что это болото настолько глубокое? – спросил я, прикидывая содержание того разговора, который так старался не подслушать.
– Я бы не сказал, Банни, хотя мне не стоило рассчитывать на то, чтобы впутать его отца. Признаю, я кое-чего не понимаю. Они оба живут в потрясающем деревенском доме в черте Лондона, причем только вдвоем… Но я обещал Тедди не обращаться к его отцу за деньгами, так что вся эта болтовня без толку.
Вот о чем, они, оказывается, переговаривались за закрытыми дверями, однако меня удивило, как близко к сердцу воспринял дело Раффлс.
– Так ты решил раздобыть деньги еще где-то?
– …Причем до того, как он откроет глаза поутру.
– Так он уже заснул?
– Как застреленный, – промолвил Раффлс, падая в кресло, и задумчиво опустошив бокал, – да так и будет спать, пока мы его не разбудим. Рискованное дело, Банни, но я скажу тебе, что даже раскалывающаяся голова в начале матча – лучше, чем бессонная ночь перед ним; поверь, я все это испытал. Не удивлюсь, если он завтра сможет на поле больше обычного; у него это бывает, если он чувствует себя недостойным. Это проходит вместе с острой способностью увлекаться, об которую молодежь так часто режет глотки.
– Но что ты думаешь обо всем этом, Эй Джей?
– Дело не особенно хуже, чем я внушил ему.
– Но, кажется, ты не удивлен?
– Я давно не удивляюсь тому, на что способны даже лучшие из нас, и наоборот, конечно же. Известный богач может оказаться нищим, а честнейший малый притворяться прощелыгой; каждый из нас способен на все, черт возьми. Давай поблагодарим звезды за то, что Тедди решился действовать, как раз когда мы вернулись.
– Но почему этот момент так важен?
Раффлс достал недописанный чек, взглянул на него, покачал головой и кинул мне через стол.
– Ты видел когда-либо подобное жалкое ребячество? Разумеется, его задержали бы в банке, послав за полицией. Если захочешь поиграть с подделками, Банни, позволь мне дать тебе сперва хоть пару уроков.
– Но, Эй Джей, это ведь совершенно не твое ремесло!
– И я этим был грешен, раз ли два; это дело мне никогда, впрочем, не нравилось, – заявил Раффлс, посылая кружочки дыма, чтобы увенчать девушек с репродукции «Золотой лестницы», которые наконец получили надежную опору в виде вертикальной башни. – Нет, Банни, один-другой случайный отпуск от школьных занятий – вот и все мои подвиги на ниве подделок, да и те, признаться, вышли мне боком. Ты ведь помнишь, перед тем, как это случилось, я оставлял чековую книжку без присмотра? Шанс стать жертвой преступления вместо того, чтобы самому преступить закон – вот что по всем законам может обелить человека до конца жизни. Я, прости мне Господи, думал бы на кого-нибудь вроде старины Бэркло или ему подобного. И надо же, это оказался «друг, которому я душу вверил»! Ничего, конечно, я ему не вверял, Банни, но этого парня я просто люблю.
Невзирая на бескомпромиссность последнего утверждения, это был все тот же Раффлс, старина Раффлс, которого я знал лучше всех, откровенно-циничный, любитель дерзких цитат и развязных jeux d'esprit[1 - Колких комментариев.]. Этот Раффлс всегда был откровенен лишь наполовину, но поступал так, как предусматривалось другой половиной! Я парировал его сантименты, указав, что, согласно его собственному календарю, солнце взойдет в 3:51 – а ведь он собирался решить дело этой ночью. Раффлс только улыбнулся в мою сторону.
– Я помню об этом, Банни – заметил он. – Но ради этих денег только лишь один ларец достоин взлома, а наш мистер Шейлок – не та крепость, которую сам Цезарь мог бы взять ex itinere[2 - С марша, нахрапом.]. Здесь придется строить войско testudo[3 - Черепахой.] и тому подобное. Ты ведь помнишь, что я знаком с клиентом, Банни; я хотя бы заглядывал в его «походную палатку», если позволишь перейти от древних к современным аналогиям. И если уж его временный лагерь был настолько неприступен, как мне стало очевидно, то его постоянная резиденция – настоящий замок, вознесенный на высоком утесе!
– Расскажи мне поподробней об этом, Раффлс – попросил я, уставая от этого калейдоскопа метафор. Пусть упражняется в красноречивых намеках сколько угодно, пока на носу нет рискованной работы, и тогда я буду его счастливой и преданной аудиторией хоть бы и до самого утра. Но ради темного дела я хотел бы избегать словесных фейерверков и прибегнуть к надежному свету его интеллектуальной лампады. Увы, именно подобные моменты запускали эти пиротехнические представления у моего друга.
– О, я, безусловно, все тебе расскажу, – ответил Раффлс. – Но сейчас несколько грядущих часов важнее нескольких прошедших недель. Конечно, Шейлок для нас – очевидный источник денег; но зная обычаи наших единоплеменников, я думаю, что будет лучше для начала деньги занять, как добрым христианам и подобает.
– Но нам придется их выплачивать.
– Вот тогда и настанет психологически верный момент, чтобы опустошить «темнейшие ларцы нашего скряги» – если таковые у него есть. Но так мы выиграем время, чтобы найти их.
– Ведь он не держит контору открытой ночью, – возразил я.
– Однако он открывает ее в девять утра, – заметил Раффлс, – чтобы перехватить биржевого брокера, ту раннюю пташку, которая предпочитает кровопускание отсечению головы.
– Откуда эти сведения?
– От жены мистера Шейлока.
– Вероятно, вы успели очень подружиться?
– Я скорее жалел ее, нежели старался выведать секреты.
– Но и в секретах не упустил случая порыться?
– О, секретам она устроила настоящую распродажу.
– Еще бы, – заметил я, – ты настойчив.
– Она рассказала мне о грядущем процессе по делу о клевете.
– Шейлок против Факта?
– Да, дело началось еще до отпуска.
– Я читал что-то такое в газетах.
– Но известно ли тебе, в чем суть вопроса, Банни?
– Нет, абсолютно ничего.
– Другой старый мерзавец, Махараджа Хатипура, и его прославленная куча долгов… Кажется, он уже несколько лет, как он захвачен когтями нашего мистера Шейлока, но вместо того чтобы наконец отдать свой фунт плоти, занимал все больше. Безусловно, такова судьба должника, но сейчас, говорят, сумма дошла до шестизначной отметки. Никому не жалко этого престарелого варвара; поговаривают, он был приятелем Наны Сагиба до восстания сипаев, еще говорят, что завязнув в мятеже по брови, он спасся, только пойдя против своих; в общем, в моральной перспективе этого черного кобеля не отмыть. Мне известно, что уже формировался синдикат по выкупу долгов этого субъекта, конечно, с разумной скидкой, и только мерзейший из цивилизованных людей стал бы на пути у такого начинания. Дело шло к завершению, когда старый Леви затянул черномазого в новое сумасбродство на Востоке. «Факт» обнаружил эту махинацию и опубликовал компрометирующие письма, которые, как клянется Шейлок, – фальшивки. Вот, вкратце, все обстоятельства! Должники нашептали еврею, что нужно убраться в Карлсбад, пока дело не вскрылось; а невероятная сумма, в которую все это может обойтись, должно быть, является причиной его давления на старых клиентов по возвращении.
– Но тогда зачем ему одалживать деньги тебе?
