скачать книгу бесплатно
– В данном случае это пересадка кожи из…
– Не продолжайте.
Меня не тошнит. Но от холода по спине не по себе.
– Он сможет ходить?
– Да. Первое время, ну, не совсем первое, на костылях. Все зависит от того, как пройдет восстановление.
– Он хотя бы в сознании?
– Конечно, это ты у нас… – ловит ненависть в моем взгляде. – Прошу прощения. Перейдем к Кирану?
Киваю. Он копается в листах.
– Вот. Киран, так-так. Перелом обеих ног, перелом таза. В кости пришлось вставлять штифты. Это несколько месяцев в инвалидном кресле. И ампутация двух пальцев на одной из ног. Мелкие ушибы и ссадины в рассчет не беру.
Врач замолкает. Продолжает пялиться в листы, потом резко переводит взгляд на меня. Я смотрю в ответ, но не в глаза, а мимо него. Исходящий от него запах сигарет раздражает. Он не нравится мне. Наверняка он отличный профессионал, но человеческого в нем мало. Я терплю его по единственной причине: не хочу осознавать услышанное. Если хоть на мгновение задумаюсь, мне не сдобровать. Боюсь захлебнуться в собственном отчаянии.
– Мэтт, – дожидается, пока я обращу на него внимание. – Мэтт, у меня есть сводка по тебе. Если ты не хочешь или не готов…
– Читай.
Ничего не вижу от застилающих глаза слез. Кусаю щеку изнутри, чтобы не начать шмыгать и припадочно дергать губами.
– У тебя перелом позвоночника, ребер и бедра, многочисленные разрывы связок. Десять дней ты находился в коме. В результате необратимых повреждений нам пришлось ампутировать твою правую ногу выше колена. Поверь, иного варианта не было. Я лично сделал это, чтобы…
Не слышу его. От ненависти в ушах стоит гул. Я больше не могу сдерживаться, Слезы текут по вискам. Грудь с животом рвано дергаются. Он что-то говорит про сестру и уходит. Чуть ли не убегает. Мой плач похож на рев медведя. Все размыто, но я слышу, что кто-то пришел. Женский голос успокаивает меня, вытирает мне лицо. Становится легче.
Они что-то вкололи мне.
* * *
В палате мама и брат. Брэд. Мама не блистала оригинальностью: Мэтт и Брэд. Мы не близнецы, не двойняшки. Брэд старше меня и пошел совсем по иному пути. У него хорошая должность в строительной фирме, жена и двое детишек. Он реализовал все, что хотела мама. Можно сказать, что именно благодаря нему, я добился успеха. Брэд принял удар на себя в вопросах воспитания. Я же был предоставлен сам себе.
Он смотрит на меня. На губах легкая улыбка, но глаза красные. При других обстоятельствах я бы подколол его. За твердость характера и настоящего мужчину в нашей семье отвечает он.
– Отлично выглядишь, – выдавливает Брэд.
Машу головой из стороны в сторону. Или мне только кажется.
– Ты не умеешь врать. Я знаю, что все ужасно.
– Ты жив, и это главное.
Мне нечего сказать. Я жив-здоров, а дни сокращаются[7 - Строчка из песни The Ghost Inside – Dear Youth.] – меня это не устраивает. Если я всю жизнь проведу в инвалидном кресле или за мной придется ухаживать – нет, я так не смогу. Такое «жив» мне не нужно.
Кошусь на маму. На ней лица нет. Хотел бы, чтобы ее не было здесь сейчас. Знаю, Брэд рассказал бы, как все обстоит на самом деле. Но не в ее присутствии. Смотрю на Брэда, и он едва заметно кивает. Считывает мое состояние.
– Я рад, что ты пришел, – натужно. – Как Нора с детишками? – нужно создать видимость хорошей семьи. Так маме будет куда спокойней и, возможно, она оставит нас наедине.
– Все отлично. У нас все хорошо, – слова Брэда тянутся лучше любой жвачки. Наконец он соображает. – Мам, можешь принести нам, – осекается, – мне кофе? Четыре часа за рулем дают о себе знать.
– Конечно, дорогой.
Она выходит, не сводя с меня глаз, будто я могу куда-то сбежать. Дверь не успевает плотно закрыть, а я уже накидываюсь на брата.
– Что они говорят? Я смогу ходить? Только не ври мне, ладно?
Опять это учащенное пищание рядом с ухом – я завожусь.
– Пока сложно что-то сказать. Прогнозы не самые оптимистичные. Все зависит от того, как пройдет восстановление. Одно известно точно: тебе лучше подумать, чем будешь заниматься дальше.
– О чем ты? – я прекрасно понимаю, о чем он.
– Ты не сможешь продолжать играть с одной…
– С одной ногой. Называй вещи своими именами. Я теперь инвалид.
– Не кипятись, Мэтт, – он подходит ближе. – Нам всем сейчас не легко.
– Всем?
– Посмотри на маму!
Мне не стыдно. Но его слова сбивают мою спесь.
– Можешь забрать ее?
– Забрать? Насовсем?
– Хотя бы на пару дней. Мне нужно многое обдумать, а когда она сидит рядом, да еще и смотрит, как за преступником…
Брэд коротко кивает. Кладет свою руку поверх моей. Хочет что-то сказать, а я хочу ему что-то ответить. Мы так и остаемся в молчании.
– Несмотря ни на что, – начинает он.
– Не начинай. Я услышу это еще тысячу раз.
– Скажу маме, что пришла медсестра, и тебе нужен покой.
Брэд уже у двери.
«Спасибо», – хочу сказать я. Вместо слов только шепот и дрожащие губы.
* * *
Итак, если оставить все диагнозы и медицинские сводки, что мы имеем.
Я чуть не умер. Или правильнее сказать – я все-таки выжил. Хуже моих карты выпали только у Эрни. И водителя грузовика, с которым мы столкнулись. Остальные выжили. И, честно, не хочу разбираться, кто стал виновником. Это уже ничего не исправит. Увы.
Я выжил. Я пробыл десять дней в коме. Хотел бы рассказать истории про загробную жизнь, свет в конце тоннеля, и что теперь я не боюсь смерти и знаю: она есть новое начало. Но ничего такого не было. Я просто был в небытии. Не помню, воспроизводило ли мое сознание какие-то картинки, обрывки из памяти, или все было сном без сновидений. Ничего не помню. Есть только последствия. И смерть по-прежнему не вызывает во мне ничего, кроме холода внизу живота. Потому что я все еще молод. Наверняка позже придет осознание, благодарность за эту жизнь. Я стану просыпаться с благоговением и каждый день начну проживать на полную. Когда-нибудь.
Перелом позвоночника. Доктор Бонэм говорит, на мне все быстро заживает. Не как на кошке, как на молодом мужчине, хотя брат говорил об обратном. Я еще молод. Черт возьми, я молод. Это не сильно меня беспокоит. В отличии от вот чего.
У меня осталось полторы ноги. Сраный пират. Не хватает разве что треуголки, да повязки на глаз. Оголтелый попугай будет орать над моим ухом…
Шутки шутками, но мне предстоит учиться заново ходить. Больше всего пугает не боль, не тысячи провальных попыток. Не то, что я стану менее привлекателен для женщин, а парням придется таскать мое барахло на себе. Самое страшное, что некоторые обыденные вещи я не смогу делать сам. В лучшем случае, буду делать слишком долго. Еще этот уродский протез.
Удивляюсь смелости своих мыслей. До сих пор я действительно считаю, что смогу продолжить игру на барабанах. Да я и сидеть то толком на стуле сейчас не смогу. Вижу, как тело постоянно будет клонить вправо, а целая нога едва ли сможет выдавать хотя бы половину того, что выдавала до аварии.
Я смел, потому что не до конца осознаю произошедшее. Нужно время. Надеюсь, я не смогу принять реальность и продолжу пытаться, барахтаться, пробиваться. Это все, что остается.
И я смел, потому что не знаю, насколько плохо пришлось парням.
* * *
Раньше у меня не было столько времени, но сейчас…
Я поддаюсь на уловку разума. Спокойно, без эмоций рассуждаю, чтобы могла значить авария. Конкретно для меня. Мать всегда твердила: в мире все имеет причину. Я же считал, что все случается потому, что случается. Невозможно предугадать каждую малость.
Но сейчас мне хочется, чтобы она оказалась права, и у всего этого действительно есть цель.
Как добропорядочный христианин пытаюсь вспомнить плохие поступки. Свои поступки. Ничего не лезет в голову, кроме как моего стукачества на одноклассников, когда они прогуляли школу, а я видел их довольные физиономии из окна своей комнаты. Настучал, да и то по глупости. Решил козырнуть перед другими, но учитель тоже услышал.
Мелочь.
Как уехал в другой город с друзьями на три дня и никого не предупредил. Хотя думал иначе. Вычислили меня только по отсутствующей зубной щетке в стаканчике в ванной. Взбучка по возвращении меня ждала основательная.
Черт возьми, что за бред? Я не оставлял женщин с детьми, не воровал, не убивал. Никого не бил и старался, по возможности, помогать родным и близким. Ничего такого, за что можно оказаться на волосок от смерти.
Что еще? Песни.
Этот вариант вяжется куда больше. Каждый в группе фанат нашего собственного творчества. Несмотря на то, что тексты пишет Джейк, не совру, если скажу, что и я, и Крис с Даймондом, и погруженный в себя Киран разделяют их. Согласны с ними. Вторят им. А наши тексты про преодоление. Не общества. Себя.
Ладони потеют, словно я решил загадку, над которой долго бился. Выходит, правду говорят, что мысли материальны. Что подобное притягивает подобное. Выходит, мы только и делали, что программировали себя на это? На аварию, на крах. Для чего? Чтобы после восстать, как феникс из пепла? Совсем как в одной из наших песен?
Или Джейк все это предвидел? Вдруг у него есть способности? Дар. И он молчал. Верил, что сможет избежать исхода. Или…
Пищание над ухом оглушает. Сейчас примчится медсестра. Я здорово разнервничался, пока размышлял. Придумывал.
Глубоко дышу и жду ее. Стараюсь ни о чем не думать.
5
У меня не выходит связаться с кем-то из парней. То мне нужен покой, то им. Что может произойти от одного простого звонка? У меня подскочит давление и я снова впаду в кому? Или на радостях Джейк или Крис свалятся с койки? Мне достаточно понять, что с ними все хорошо. Ладно, не хорошо, но хотя бы окей. Не могу избавиться от мысли, что от меня скрывают правду.
С кем бы я хотел увидеться больше всего? Со всеми сразу. Да, именно так. Вместе мы и образуем тот самый баланс, в котором каждому хорошо.
С Кираном здорово помолчать. Он наполняет воздух вокруг странной обволакивающей густотой. В ней спокойно и приятно. Джейк близок к нему. Он не такой молчун. Если говорит, то старается по делу. В глубине души ему лет пятьдесят. Мудрость его в тех текстах, что изливаются на бумагу или на экран смартфона.
Крис с Дастином другие. В них больше от детей: раскованные, с дебильными шуточками, но непоколебимо добрые. Они любят эту жизнь, любят людей, особенно фанатов. Если на фото запечатлен парнишка со взмокшим волосами, красным лицом и горящими глазами, а рядом кто-то из участников группы, на девяносто процентов это Крис. Он лучше всех ладит с фанами. Он ближе всех к ним. Он сам такой же фан.
Кто же я? Долго размышлял об этом. Давно все решил, но возвращаюсь к думам вновь. Повторяю про себя, горжусь своей ролью. Потому что я – прослойка, связующее звено. И мне нравится моя роль. Между спокойными и взбалмошными я – нечто бесформенное, способное принимать любое обличье. Хамелеон, вот кто я. Мне нравится думать, что без меня группа не смогла бы оставаться в таком составе. Это что-то нарциссическое. И в то же время, об этом знаю только я. Из моего рта никогда не вырвется подобное.
Так с кем бы я хотел увидеться больше всего? С Крисом. Сейчас мне очень нужна его энергия.
* * *
– Только не говори, что ждал меня.
Это Крис. Костылем толкает дверь и орет еще не войдя в палату.
– Где мой пухляш?
Вот же засранец!
Он смотрит на меня и не может подавить улыбку. Пожалуй, она слишком натянутая.
Конечно, он знает о моих увечьях. Поэтому силится не смотреть ниже моей груди. Будто периферийное зрение не выхватывает пустоту на месте правой ноги. Он ковыляет к койке. Выходит ловко, словно у него было предостаточно времени на тренировки. Склоняется, балансирует на одном костыле, отставляя второй в сторону, и целует меня в лоб.
Я хмурюсь. Кошусь на него.
– Мне захотелось это сделать. Извини. Знаю, ты у нас строгий, – оглядывается по сторонам. Примечает стул, на котором обычно сидит мама. – Присяду?
Ему не нужно мое разрешение. Он просто ставит меня перед фактом в вопросительной форме. Перемещается к стулу и двигает его коленом здоровой ноги, чтобы мне не приходилось косить глаза. Шея по-прежнему зафиксирована.
Его нога в гипсе. Руки в бинтах и пластыре. На лбу свежий рубец, уже затянувшийся.
Крис кладет костыли рядом со стулом. Придвигается вплотную, так, что может коснуться меня. Но не делает этого. Головой он падает в боковину кровати, аккурат рядом с моей кистью, и ревет. Кончиками пальцев я ощущаю его стоящие колом волосы. Модник, даже сейчас пользуется бриолином.
Он бубнит в простыню. Ничего не могу разобрать.
– Мне так жаль, – наконец-то доносится его приглушенный голос. – Так жаль, Мэтти. Ты меньше всех заслуживал этого.
Руке горячо. Крис уткнулся в нее как в подушку.
Мне неловко от его слез. Чувствую себя виноватым, наверное, как и он сейчас. Глупое чувство вины гложет нас еще несколько минут. Крис выплакивает его, я проглатываю.
Он смотрит на меня потрескавшимися белками глаз. Чего-то ждет. Прощения? Не знаю. Мне нечего на это сказать.
– Как ты? – вырывается само. И это лучшее, что я мог сейчас спросить.
Крис откидывается на стул. Показывает на гипс, тут же резко одергивает себя.
– Все в порядке, – говорю я. – Я потихоньку начинаю привыкать, хотя до конца еще не осознал. Когда встану, тогда станет понятней.
Крис кивает, словно китайский болванчик.
