banner banner banner
Безумный корабль
Безумный корабль
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Безумный корабль

скачать книгу бесплатно


Роника твердо решила не прибегать к вежливой лжи.

– Я уже сказала Даваду, что это полностью неприемлемо, и объяснила почему, – негромко, но твердо проговорила она. – Потом, когда ухаживание пойдет своим чередом – при условии, если он и она решат его продолжать, – мы как-нибудь устроим чай и пригласим близких друзей семьи. Вот это будет более подходящий момент, чтобы Давад мог познакомиться с Рэйном и его семьей.

– Я полагаю, – тяжело сказал Давад, – это и все, что ты можешь предложить своему самому старому и верному другу, Роника Вестрит… Что ж… Приду, стало быть, когда меня пригласят.

– Слишком поздно, – выдавила Кефрия еле слышно. – Я, мама, собственно, поэтому за тобой и пришла… Рэйн и его семья… Они уже прибыли!

Роника живо поднялась:

– Его семья!.. Уже здесь?

– Да, в комнате, где мы обычно завтракаем… Знаю, знаю, что ты хочешь сказать – я и сама не ждала их так рано. Я думала, Рэйн появится только под вечер, ведь плавание-то неблизкое… Но тем не менее он уже здесь, и с ним сама Янни… и старший брат… Бендир. А за воротами дожидается тьма-тьмущая слуг, нагруженных подарками и… Мама, мне нужна твоя помощь, не то пропаду! Как же мы справимся, когда у нас в доме совсем нет слуг…

– А очень просто, – вмешался Давад. Он оставил просительные интонации и принялся распоряжаться: – Вы ведь держите мальчишку, который смотрит за конюшней и садом? Отлично, пришлите его немедля ко мне. Я черкну записочку, он отнесет ее ко мне домой, и мои слуги прибегут сюда сей же момент. Естественно, незаметно, как будто они всегда тут и были… Я дам им на сей счет сугубые распоряжения: чтобы вели себя так, как будто все они ваши, просто так уж работают – по вызову. И…

– И когда по всему Удачному расползутся сплетни – как бывает всегда, если в деле замешаны слуги, – уж то-то Вестриты будут выставлены на посмешище… Нет, Давад. – Настал черед Роники тяжко вздыхать. – Что ж, мы воспользуемся твоим предложением… Поскольку другого выхода у нас просто нет. Но коли уж мы вынуждены занимать чужих слуг, я прямо и открыто признаю, что слуги эти – заемные, а не наши. И уж ни в коем случае не следует избегать упоминаний о твоей доброте, чтобы только потрафить нашей гордости! – Тут она с некоторым запозданием вспомнила, что у дочери может быть иное мнение, и повернулась к Кефрии, дабы спросить, что называется, в лоб: – Ты согласна со мной?

Кефрия беспомощно пожала плечами:

– Приходится согласиться… – И подумала вслух: – Ох, не понравится все это Малте…

– А ты просто не позволяй ей забивать такими вещами свою хорошенькую головку. – Давад просто лучился от удовольствия, и Ронике всерьез захотелось запустить в него ближайшим тяжелым предметом, когда он продолжил: – Я более чем уверен, что она будет слишком занята своим поклонником и вряд ли обратит внимание на старого друга семьи… Ладно, ближе к делу, дорогие мои! Роника, где бумага? Чтобы мне быстренько нацарапать записку и отправить мальчишку…

Скоро оказалось, что сомнения, одолевавшие Ронику, были беспочвенны: все удалось сделать быстро и без затруднений. Кефрия вернулась к гостям и заверила их, что ее мать вот-вот появится. Мальчик с запиской убежал со всех ног, а Давад решил напоследок заглянуть в зеркало. Роника не могла бы сказать, какого рода жалость двигала ею – к нему или к себе самой, – но все-таки заставила его промокнуть излишек масла со лба и с волос, а потом заново причесаться, явив хотя бы подобие вкуса. С его штанами, некрасиво пузырившимися на коленях, ничего поделать не удалось, и Давад заверил ее, что таково было свойство всех его штанов, причем свойство неискоренимое. Камзол же, по его словам, был новехонек, а покрой его отвечал самым новым веяниям моды. Роника хотела было доходчиво объяснить ему разницу между «модным» и «к лицу», но прикусила язык и воздержалась.

…А потом, внутренне трепеща от волнения, об руку с Давадом вступила в комнату для завтрака…

Ей доводилось слышать, что в Дождевых чащобах во время ухаживания вели себя несколько более раскованно, чем принято было в Удачном. Но когда Кефрия давала разрешение Рэйну посещать свою дочь, им было твердо обещано: никаких дорогостоящих подношений, способных вскружить неопытной девушке голову. Вот Роника и ждала, что молодой человек вручит Малте букетик цветов… ну там еще немного сладостей…

И вообще, она полагала, что ей представят застенчивого юношу, сопровождаемого, возможно, наставником или дядей.

Но что же предстало ее глазам?..

Комнату было попросту не узнать! Простое убранство, состоявшее из весенних цветов, принесенных ею и Кефрией из садика, почитай что исчезло! По всему помещению в бесчисленных корзинах, вазах и чашах благоухали самые немыслимые цветы, какие только порождали Чащобы. От их запаха голова буквально шла кругом! Корзинки и подносы фруктов, бутылки роскошных вин, блюда всевозможных лакомств и сладостей дополнили убранство стола, накрытого для скромного завтрака. Тут же стояло искусственное дерево, сработанное из бронзы и древесины вишни, а на нем в клетке из золотистой латуни заливались на разные голоса радужно окрашенные певчие птицы. Под клеткой, с надеждой поглядывая вверх, разгуливала крапчатая охотничья кошка – совсем юная, еще котенок. Слуги – и с открытыми лицами, и в вуалях – бесшумно и со знанием дела сновали по комнате, доканчивая ее волшебное преображение.

Роника вошла – и молодой человек, чье завешенное вуалью лицо выдавало в нем потомка торговой семьи из Чащоб, заиграл жалобную мелодию на небольшой арфе. И словно подхваченная музыкой, навстречу Ронике двинулась Янни Хупрус. Ее лицо скрывало белое кружево, расшитое жемчугами. Просторный капюшон, накинутый на волосы, украшали искусно подобранные шелковые кисточки всех возможных оттенков синего и голубого. На Янни была расшитая лентами рубашка и свободные панталоны, собранные у лодыжек опять-таки лентами. Белой льняной материи почти невозможно было разглядеть под сплошной вышивкой… Роника в жизни своей еще не видела женщины в подобном наряде, но безошибочное чутье тут же подсказало ей: очень скоро нечто в этом роде составит писк моды в Удачном.

Итак, Янни радостно приветствовала Ронику в ее собственном доме, но комната была до того не похожа на себя прежнюю, что Ронике поневоле казалось – все они чудесным образом перенеслись в Дождевые чащобы и это она, Роника, нынче гостила в доме у Янни.

Янни тепло улыбалась, и лишь один-единственный взгляд, полный недоумения, отразил ее любопытство в отношении Давада.

– Как славно, что ты так скоро спустилась, – сказала госпожа Хупрус. И взяла руки Роники в свои – движение, подразумевающее отношения если не родственные, то очень близкие к тому. И доверительно наклонилась к ее уху. – Ты, по-моему, должна гордиться своей дочерью, Кефрией! Она так тепло и достойно нас приняла! Ты воспитала очень хорошую дочь, Роника… А Малта!.. Кажется, я начинаю понимать, почему мой сын «погиб» буквально на месте!.. О, она совсем молода, как ты меня и предупреждала, но этот юный бутон вполне готов распуститься. И покажите мне того молодого человека, которого не сразили бы наповал такие глаза!.. То-то мой сын положил столько трудов, выбирая подходящие подарки… Честно признаться, когда цветов уже СТОЛЬКО, это вправду выглядит самую чуточку слишком, но вы с Кефрией уж простите моего мальчика, хорошо?

– Конечно простим, ведь что сделано – то уже сделано, и его всяко слишком поздно ругать! – Вместо Роники, пытавшейся подыскать какие-то слова, ответил Давад. Выступив вперед, он накрыл ладонью сомкнутые в пожатии руки Роники и Янни. – Добро пожаловать в дом Вестритов! – сказал он. – Я – Давад Рестар, давнишний друг этой семьи… Для нас большая удача и радость принимать вас под этим кровом, мы почитаем за честь решение Рэйна ухаживать за нашей Малтой… Вы только посмотрите на них – ну разве не прелестная пара?..

Эти речи так разительно отличались от всего, что могла бы произнести по данному поводу сама Роника, что пожилая женщина едва не утратила самообладание. Однако Янни провести было непросто. Она посмотрела на Давада, потом на Ронику и вежливо, но решительно высвободила руку из его хватки.

– Я припоминаю тебя по нашим прежним встречам, торговец Рестар.

В ее тоне звучала явственная прохладца. Уж верно, вышеупомянутые воспоминания были не из самых сердечных.

Но Давад, как с ним чаще всего и бывало, пропустил тонкости мимо ушей.

– Весьма, весьма польщен! – просиял он. – Как приятно, когда тебя помнят!

Он явно полагал, что благополучно «сводит шапочное знакомство», как собирался.

Умом Роника понимала, что должна непременно что-то сказать и некоторым образом спасти положение, но, хоть повесьте, никаких подходящих слов придумать не могла. Пришлось отделываться банальностями.

– Какие дивные цветы, – сказала она. – Поистине, только в Дождевых чащобах можно найти такие цвета и такое благоухание!

Янни переступила с ноги на ногу – совсем чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы она оказалась лицом только к Ронике, как бы тесня и отгораживая Давада выставленным плечом.

– Они правда понравились тебе? Как я рада! Я так боялась, что ты упрекнешь меня за попустительство Рэйну – он в самом деле меры не знает. Я ведь помню, мы договаривались, что подарки должны быть очень простыми…

Уж если на то пошло, Роника вправду считала – Хупрусы изрядно-таки вышли за рамки их первоначальной договоренности. Но прежде нежели она придумала какой-нибудь тактичный способ намекнуть об этом Янни, в разговор опять встрял Давад.

– Простые? – воскликнул он со смехом. – Да какая речь может идти о простоте, если парень от страсти с ума сходит? Прямо вам скажу: если бы я снова помолодел и взялся ухаживать за девушкой вроде Малты, я бы тоже все сделал, чтобы у нее от моих подарков голова кругом пошла!

Тут к Ронике наконец вернулся дар речи.

– Впрочем, – сказала она, – как бы то ни было, юношей, подобных Рэйну, ценят за их собственные качества, а вовсе не за подарки. Нынешнее изобилие и красота, вероятно, как нельзя лучше подходят для их первого представления друг другу, но я уверена, что в дальнейшем его ухаживание примет… чуть более сдержанную тональность.

Говоря так, она делала вид, будто обращается скорее к Даваду, нежели к Янни. Это, как она надеялась, давало ей возможность достаточно прямо высказать свою точку зрения и притом никого не обидеть.

– Вот чепуха! – расхохотался Давад. – Да ты посмотри на них хорошенько! По-твоему, она от него сдержанности ждет?

Малта в самом деле напоминала королеву цветов на троне, воздвигнутом в ее честь. Она сидела в высоком кресле с подлокотниками, держа на коленях большущий букет, а весь пол кругом был сплошь заставлен горшками и вазами с зеленью и цветами. Один ярко-красный цветок был приколот к плечику ее скромного белого платья, другой такой же красовался в высоко зачесанных волосах. Они оттеняли смугловатый тон ее кожи и придавали черным волосам еще больше блеска. Целомудренно потупившись, Малта что-то говорила молодому человеку, внимательно ее слушавшему. Внимательный наблюдатель, однако, мог заметить, что время от времени Малта зорко стреляла в него глазами из-под ресниц, и каждый раз при этом на ее губах возникала едва уловимая улыбка… улыбка довольной кошки.

Рэйн Хупрус был одет во все синее. Со спинки стула, стоявшего неподалеку, свисал снятый им небесно-голубой плащ. Его наряд, традиционный для жителя Чащоб, состоял из штанов свободного покроя и рубашки с длинными рукавами, что позволяло надежно скрывать от случайного взгляда телесные изменения. Рэйн был тонок в поясе, и на талии у него красовался широкий шелковый кушак чуть более темного тона, чем все остальное. Из-под шаровар выглядывали носки черных сапожек. А черные перчатки были с тыльной стороны кисти сплошь расшиты синими кристаллами огня… завораживающе-небрежная выставка несметных богатств, да и только! Голову Рэйна покрывал простой шелковый капюшон, сшитый из того же материала, что и его пояс. Черное кружево вуали полностью скрывало лицо… Впрочем, видеть его было и необязательно. Вся поза Рэйна, наклон головы – все говорило о завороженном внимании, с которым он слушал свою собеседницу.

– Малта очень молода, – сказала Роника. Она решила быстро высказать то, что хотела, прежде чем раздадутся еще какие-то высказывания о положении дел. – Ей недостает мудрости: она не понимает, когда следует отказаться от спешки. Значит, вместо нее соблюдать осторожность следует ее матери и мне. Поэтому мы с Янни и договорились с самого начала, что постараемся оградить наших молодых от каких-либо необдуманных деяний, которые они могут совершить под влиянием сиюминутного чувства…

– Убей меня, чтобы я понимал – почему? – весело перебил Давад. – Что может проистечь из сегодняшней встречи, кроме хорошего? Ведь надо же Малте когда-то выходить замуж? Надо! Ну и чего ради ложиться костьми на пути двух юных сердец? Сама подумай, Роника! Ну плохо ли: у Янни будут внуки, у тебя – правнуки. А какие выгодные торговые сделки будут заключены… всеми заинтересованными сторонами!..

Роника испытывала настоящую боль, наблюдая, как Давад правдами и неправдами заворачивает разговор к торговле и выгодным сделкам. Она слишком давно и слишком хорошо знала этого человека. И отлично понимала, чего ради он в действительности явился сюда. Да, он в самом деле был старинным другом семьи. Да, он искренне заботился о Малте, и ему было совсем не все равно, как сложится у нее жизнь… Но самое главное место в его сердце давно и бесповоротно заняла купеческая деятельность и, соответственно, получение барыша. Хорошо это или плохо, просто так уж Давад был устроен, и все тут. Воспользоваться чьей-то дружбой ради того, чтобы снять сливки с какого-нибудь дельца, – это да, это он мигом. А вот рискнуть ради дружбы и потерять хороший навар – такое за ним наблюдалось гораздо реже…

…Все эти мысли успели пронестись в сознании Роники за какую-то долю мгновения. Она видела Давада без всяких прикрас – таким, каким он всегда был. Она никогда не пыталась взвешивать, насколько хорошо это или плохо – иметь подобного друга. Разница в общественных пристрастиях не побудила ее прекратить с ним отношения, в то время как многие старинные семьи не желали больше с ним знаться. Нет, он ни в коем случае не был злодеем. Он просто не слишком задумывался над тем, что творил. Выгоды манили его, и он шел к ним, вляпываясь по дороге в работорговлю, в очень сомнительные делишки с «новыми купчиками»… пытался даже что-то извлечь для себя из ухаживания Рэйна за Малтой. Он вовсе не желал тем самым причинить кому-либо зло. Он просто не рассматривал свои поступки в свете нравственных категорий…

…Что, однако же, отнюдь не делало его безобидным. Например, прямо сейчас он мог, совсем того не желая, оскорбить Янни Хупрус… и, спрашивается, что тогда будет с Вестритами? Ведь у Хупрусов, между прочим, лежала долговая расписка Вестритов за живой корабль «Проказница»… Роника нехотя приняла ухаживание Рэйна за Малтой, будучи твердо уверена: очень скоро юноша сам увидит, насколько она еще молода и не подготовлена к взрослой жизни и отношениям. А еще – если Рэйн начнет ухаживание, а потом прервет его, это даст Вестритам в глазах общества пускай и двусмысленное, но преимущество. Их будут рассматривать как обиженную сторону; после чего Хупрусам в их деловых мероприятиях придется быть более чем корректными… Но если Хупрусы оборвут ухаживание из-за того, что Вестриты поддерживают ненадлежащие связи… О-о, после этого Вестриты будут выглядеть в глазах других старинных семейств в совершенно ином свете. Роника и без того уже ощущала определенное давление, побуждавшее ее прекратить знакомство с Давадом Рестаром. И если это давление перерастет стадию разговоров и нанесет ущерб кое-каким сделкам – вот тут-то ее денежные дела и окажутся в болоте еще поглубже теперешнего…

Самым разумным в данной ситуации было бы «раззнакомиться» с Давадом. Перестать с ним общаться.

Но… Ронику удерживало нечто, именуемое верностью дружбе. Равно как и гордость. Если Вестриты начнут руководствоваться чужими соображениями о том, что хорошо, а что плохо, будущего у них не станет.

Правду сказать, не то чтобы они и сейчас были такими уж хозяевами своей будущности…

Молчание между тем сделалось уже неловким. Однако Роника ощущала лишь ужас пополам с неким болезненным любопытством: «Ну и какую еще нелепицу сейчас отмочит Давад?..»

И только сам он определенно не понимал, куда его занесло. Он лучезарно улыбнулся и начал:

– Так вот, что касается торговых союзов…

Спасение явилось в самый последний момент и, как водится, с весьма неожиданной стороны. К ним торопливо подошла Кефрия. Лишь тончайшая испарина на лбу выдавала ее волнение от того, что Давад успел провести столько времени рядом с Янни. Она тихонько тронула его за рукав и спросила вполголоса, не мог бы он помочь ей на кухне:

– Это займет всего минутку… Слуги засомневались, как правильно открывать некоторые старые вина, которые я избрала для стола… Не присмотришь ли ты, чтобы они все правильно сделали?

Из всех возможных шагов Кефрия предприняла самый верный. Вина и их правильная подача на стол составляли одно из страстных увлечений Давада. И он не просто дал себя увести, а сам поспешил вперед Кефрии; она только успевала кивать – он на ходу уже с самым ученым видом рассуждал о том, как правильно раскупорить бутылку, чтобы ее содержимое оказалось наименьшим образом потревожено.

Роника с большим облегчением перевела дух…

– Удивляюсь, как ты вообще его здесь терпишь, – негромко заметила Янни. Теперь, когда Давад благополучно скрылся из виду, она стояла рядом с Роникой. Она говорила доверительным тоном, так что за музыкой и разговорами в комнате этого не мог услышать никто посторонний. – Я как-то слышала прозвище, которым его наградили: Предатель. Все знают, что он оказывал посреднические услуги «новым купчикам» в их самых противозаконных деяниях… сам он, правда, это яростно отрицает… И все равно ходят упорные слухи, будто именно он стоит за спиной «новых», которые знай подъезжают к Ладлакам с самыми несусветными предложениями, надеясь купить у них «Совершенного»!

– «Несусветными» – это еще мягко сказано, – так же вполголоса согласилась Роника. – Причем главный скандал состоит в том, что семейство Ладлаков эти предложения еще и рассматривает! – И Роника даже позволила себе слегка улыбнуться. И дабы увериться, что та ее вполне правильно поняла, добавила старую поговорку торговцев: – Как ни крути, а чтобы заключить сделку, нужны двое…

– Святые слова, – спокойно кивнула Янни. – Но разве не жестоко со стороны Давада искушать Ладлаков столь щедрыми денежными посулами? Он ведь наверняка знает, в каких стесненных обстоятельствах они сейчас пребывают!

– Большинство старинных семей последнее время чувствуют себя ущемленными. В том числе и Вестриты… Вот мы и цепляемся друг за дружку, какими бы странными ни казались порой наши союзы. К примеру, Давад сегодня зашел предложить мне заимообразно своих слуг, ибо знал, что в нашем доме не прислуга, а слезы, оставшиеся от прежнего штата.

«Вот так, – сказала она себе. – Все прямо и без утайки. Если Рэйн в своем ухаживании рассчитывает на сокровища, которыми Вестриты более не располагают, пусть он скорее все поймет да и отправляется восвояси…»

Но когда Янни ответила, Ронике пришлось убедиться, насколько она недооценила благородство своей собеседницы.

– Мне известно, что вы испытываете определенные денежные затруднения, – сказала жительница Чащоб. – И я довольна, что мой Рэйн взялся ухаживать за девушкой, для которой необходимость жить по средствам – не пустой звук. Бережливость и скромность всегда были и останутся добродетелями… И конечно, слуги, которых мы с собой привезли, предназначены вовсе не для того, чтобы поставить тебя в неловкое положение. Просто затем, чтобы все мы могли провести некоторое время вполне беззаботно, не мучаясь мыслями о делах.

Насколько понимала Роника, сказано это было вполне искренне.

И она ответила откровенностью на откровенность.

– С Давадом очень непросто дружить, – сказала она. – Иногда я и сама думаю, насколько без него было бы проще. Но все-таки я его не гоню, ибо нахожу такой поступок неправедным. Я, например, никогда не уважала людей, способных отречься от детей или иных родственников, чем-либо не угодивших семье. Мне-то всегда казалось, долг семейства – вновь и вновь пытаться подсказать и поправить… как бы больно это порою ни было. Так почему надо с иными мерками подходить к старинным друзьям? Тем более что мы во многих отношениях сами стали Даваду вроде родной семьи… Он ведь, как тебе, вероятно, известно, потерял жену и сыновей во время Кровавого мора…

Ответ Янни застал Ронику абсолютно врасплох.

– Так, значит, – спросила жительница Чащоб, – это неправда, что ты будто бы выгнала Альтию из дому за неподобающее поведение?..

Вот это и называется – сразить наповал! «Неужели именно так считают в городе?.. – ошарашенно подумала Роника. – И слухи успели распространиться до самых Чащоб?..» Какое счастье, что именно в этот момент служанка поднесла им блюдо нежнейшего печенья – неужели того самого, что напекли вчера они с Кефрией?.. Роника рассеянно взяла кусочек печенья, и другая служанка немедленно предложила ей фигурный бокал с каким-то вином из Чащоб. Роника, поблагодарив, взяла бокал и пригубила.

– Прелесть какая! – совершенно искренне похвалила она вино, обращаясь к Янни.

– Как и печенье, – ответила та. И отвела глаза, задержав взгляд на Рэйне и Малте; девушка как раз что-то сказала ему, отчего он рассмеялся. Янни наклонила голову, и Роника поняла, что она улыбается.

Она хотела было воспользоваться случаем и не поднимать более тему, от которой их так счастливо отвлекли. Но потом решила проявить душевную твердость, ибо знала: слухи надлежит душить в зародыше, сразу, как только о них узнаешь. А сколь долго циркулировала в Удачном нелепица об Альтии – знала только Са, Великая Мать Сущего. Быть может, с самого прошлого лета…

И Роника решительно произнесла:

– Я отнюдь не выдворяла Альтию из дому. Скорее, даже наоборот, она ушла отсюда наперекор моей воле. Она была очень угнетена тем, как распределилось наследство. Она ведь полагала, что непременно унаследует «Проказницу», но этого не случилось, и к тому же ей не нравилось, как Кайл управляется с кораблем. Произошла жестокая ссора, и она ушла… – Говорить было очень трудно, но Роника заставила себя прямо смотреть в непроницаемое кружево, скрывавшее лицо Янни, и добавила: – Я не знаю, где она теперь и чем занимается. Но если бы прямо сейчас она постучала в эту дверь, я от всего сердца раскрыла бы ей объятия…

Ей показалось, будто она ощутила ответный взгляд Янни, полный сочувствия.

– Кажется, я задала неуместный вопрос… Не обижайся, прошу тебя. Я всегда так: предпочитаю говорить без обиняков… Я совсем не хотела задеть тебя. Просто мне всегда казалось, что честные речи не должны оставлять места для недопониманий!

– Вполне разделяю твои чувства… – Роника посмотрела туда же, куда и ее гостья, – на Рэйна с Малтой. Малта, опустив головку, отвела глаза; на щеках у нее цвели розы, но глаза были веселые. Рэйн явно разделял ее веселье. Он все пытался рассмотреть выражение ее опущенного лица…

– Тем более, – добавила Янни, – внутри семьи никаких секретов быть не должно, так ведь?

…Все было замечательно и чудесно. Гораздо замечательней и чудесней, чем Малта когда-либо отваживалась воображать! «Вот, значит, как оно, когда с тобой по-человечески обращаются!..» Именно такого жаждала ее душа, сколько она себя помнила. И теперь сполна упивалась сладостью каждого мгновения. Воздух кругом был пропитан ароматами цветов. Ее угощали всеми видами дивных лакомств, какие только она была способна вообразить. А уж Рэйн!.. Само внимание и утонченность. Малта пыталась придумать хоть что-нибудь, что могло бы еще более украсить этот счастливый день… и не могла. Ну разве только присутствие двух-трех подружек, которые тихо помирали бы от зависти, наблюдая ее торжество… Оставалось воспользоваться воображением. Они могли бы сидеть во-он там – Дейла, Киттен, Карисса и Полья, – и Малте предлагали бы все новые подносы с едой и питьем, а она, выбрав питье или лакомство по вкусу, отсылала бы остальное своим подружкам. Потом, попозже, она тепло извинилась бы перед ними за то, что у нее совсем не нашлось для них времени, – ах, ей так стыдно, но что поделаешь, если она была так занята, так занята… с Рэйном! Но, ах, ведь они понимают, что за существа эти мужчины!.. И тут она этак по-свойски им улыбнется: мы-то, мол, знаем! И вскользь упомянет некоторые комплименты из тех, что он ей расточал, повторит одну-две остроты…

– Позволено ли мне будет спросить, чему ты так мило сейчас улыбаешься? – вежливо осведомился Рэйн. Он стоял на таком расстоянии от ее кресла, которое можно было назвать вполне почтительным, но которое в то же время не мешало оказывать ей всяческое внимание. Малта предлагала ему сесть, но он ее предложением не воспользовался.

Она подняла глаза к его закрытому вуалью лицу… Вот это было нечто, определенно портившее ее сбывшуюся мечту. Ибо кто знал, что за кошмарная рожа могла обнаружиться под этой вуалью?.. Может, и не зря ворочался у нее глубоко в животе маленький червячок страха и беспокойства?.. Конечно, она не позволила ничему подобному проявиться в выражении своего лица. И ее голос остался выверенно-веселым.

– Я просто подумала, как было бы славно, если бы нескольким моим подругам разрешено было разделить со мной нынешний праздник!

И Малта грациозным жестом обвела замечательно разукрашенную комнату.

– А я, признаться, думал о прямо противоположном… – ответствовал он. Голос у него, кстати, был очень приятный. Очень культурный и… до невозможности мужественный. И когда он говорил, дыхание слегка шевелило вуаль на лице.

– О противоположном? Как это? – спросила она. И даже подняла бровь, чтобы подчеркнуть свое изумление.

Он ни на йоту не сдвинулся с места, где стоял, лишь понизил голос, как будто они с нею остались с глазу на глаз:

– Я думал о том, как будет славно, когда я заслужу твое полное доверие и нам позволено будет видеться наедине.

Увы, Малте приходилось руководствоваться лишь его голосом и осанкой. Ни тебе движения бровей, ни застенчивой улыбки, сопровождающей эти слова. Ей и прежде доводилось разговаривать с мужчинами… даже слегка флиртовать, если поблизости не было ни бабки, ни матери… но никогда прежде мужчина не бывал с нею так откровенен. Это и пугало, и пьянило, словно игристое вино! И вот она сомневалась и медлила с ответом, сознавая в то же время, как пристально он изучает ее ничем не прикрытое лицо. Как бы она ни старалась совсем стереть с него всякое выражение – увы, невозможно. Но как прикажете улыбаться и заигрывать, если не знаешь, какого рода лицо светится ответной улыбкой – обычная физиономия… или покрытая бородавками звериная морда?!

Может быть, именно поэтому в ее голосе прозвучал едва ощутимый холодок.

– Мне думается, прежде всего нам надо решить, следует ли вовсе начинать это ухаживание… Разве не этому должна быть посвящена наша первая встреча? Ведь мы, кажется, должны понять, подходим ли мы друг дружке?..

Он негромко фыркнул: ее слова рассмешили его.

– Госпожа моя Малта, – сказал он, – давай оставим это развлечение нашим матерям, твоей и моей! Это их игра; смотри, как они кружатся, ну прямо борцы на ринге! Они ждут, чтобы другая хоть как-то открылась, чтобы продемонстрировала слабость… Ведь это им заключать сделку, которая нас с тобой свяжет. И право же, она будет очень выгодной для обеих семей…

И он кивнул ей – еле заметно, впрочем, – туда, где стояли Янни Хупрус и Роника Вестрит. И правда – выражения лиц (по крайней мере, у Роники, не носившей вуали) были заученно-радушные, но в позах обеих чувствовалась некая внимательная напряженность. Здесь явно происходило какое-то словесное состязание.

– Это моя бабушка, а вовсе не мать, – заметила Малта. – И я не понимаю, почему ты говоришь о нынешней встрече как о какой-то игре? Я-то думала, происходит нечто серьезное… По крайней мере, для меня это именно так! А для тебя, значит, это все пустяки?

– Я никогда не сочту за пустяк ни одно мгновение, проведенное в твоем обществе. В этом ты можешь не сомневаться… – Он помолчал, но потом решил говорить прямо: – С того мгновения, как ты открыла сновидческую шкатулку и мы вместе погрузились в мир твоего воображения, я знал: никто и ничто не удержит меня от нынешнего сватовства. Твоя семья пыталась приглушить мои надежды, заявив, что ты еще ребенок, а не взрослая женщина… Смешно, право же! Но в этом и заключается игра, о которой я говорил, – игра, которую затевают все семьи, чьи дети выказывают намерение пожениться. Придумываются всевозможные препятствия, нагромождаются отговорки… Которые затем благополучно исчезают, будучи уравновешены достаточным количеством подарков и деловых преимуществ… Впрочем, к лицу ли нам обсуждать проблемы столь меркантильного свойства? Эти дела касаются кошелька, но ни в коей мере не сердца. Они ничего общего не имеют с моим влечением к тебе, Малта… – Он говорил быстро, уже не заботясь ни о каких правилах светского обхождения. – Я жажду быть с тобой, Малта. Обладать тобой… разделять с тобой каждую тайну своего сердца… И чем скорее моя мать согласится со всеми требованиями, выдвигаемыми твоей семьей, тем и лучше. Так и передай своей бабушке… Скажи ей: пусть требует все, что захочет, а уж я прослежу, чтобы Вестриты все получили… Только чтобы мне довелось как можно скорее прижать тебя к сердцу!

Услышав такое, Малта даже ахнула и чуть отшатнулась. Это не было наигранным жестом, но Рэйн неверно рассудил о причине. Он отступил прочь и с величайшей серьезностью наклонил голову, покрытую капюшоном:

– Прости меня, умоляю. – Его голос прозвучал хрипловато. – Мое проклятие – слишком длинный язык, который выбалтывает все, что у меня на сердце, прежде чем разум успевает вмешаться… Я, наверное, показался тебе грубияном… пыхтящим самцом, идущим по твоему следу… Уверяю тебя – это не так! С того мгновения, как я увидел тебя возле Зала Торговцев, я понял: во мне обитает не только рассудок… но и душа! Ведь прежде того я был всего лишь умным орудием, служившим по мере сил процветанию и выгодам моего семейства. Когда мои братья и сестры принимались рассуждать о страстной привязанности, я не мог взять в толк, о чем это они говорят… – Он помолчал, переводя дух, потом негромко рассмеялся. – Если ты хоть что-нибудь знаешь о нас, жителях Чащоб, тебе, должно быть, известно: мы выказываем сердечную склонность в весьма раннем возрасте и не медлим со свадьбами. Так вот, с точки зрения обычаев моего народа я всегда был паршивой овцой. Кое-кто даже говорит, будто меня слишком околдовала моя работа, что я вовсе не способен испытать любовь к человеческому существу… – В голосе Рэйна прозвучало презрительное отвращение. Он тряхнул головой и продолжал: – Некоторые шепчутся, что я будто бы евнух, не знающий мужской страсти. Я слышал эти слова, но они меня не беспокоили… Я-то знал: у меня есть сердце, способное гореть и пылать, но оно пока спит, и что толку без дела будить его?.. Я читал и разгадывал древние письмена, я разбирал и постигал непонятные механизмы, и это в достаточной мере занимало все мои помыслы… Как я был недоволен, когда моя мать потребовала, чтобы я сопровождал ее на собрание в Удачный! И куда только подевалось все мое раздражение в тот самый миг, когда я набрался решимости заговорить с тобой!.. Прикосновение пробуждает джидзин, и он начинает светиться… Точно так и твой голос пробудил мое сердце, и во мне проснулось желание. Неуправляемая мальчишеская надежда побудила меня подсунуть тебе сновидческую шкатулку… Я был уверен, ты не откроешь ее. Я был уверен, такая, как ты, развеет мою мечту еще прежде, чем я успею ее с тобой разделить… Но ты поступила совсем не так! Ты открыла послание моей души… И поделилась видением такой колдовской силы… ты прошла со мной по моему городу, и твое присутствие оживило его! Ибо я всегда представлял свое сердце городом – холодным, молчаливым, туманным… Теперь ты понимаешь, что все это значило для меня?

…Малта слушала его страстные речи едва ли вполуха. Ее разум и чувства были заняты тем, что? он произнес перед этим. Все, чего она пожелает!!! Он проследит, чтобы его семья согласилась!!! Все, что угодно!!! Было от чего прийти в замешательство и сладостный, но испуг!.. «Я не должна просить слишком многого: он решит, что я жадная, и это может охладить его страсть. Но нельзя и претендовать на слишком малое: он решит, будто я дурочка или что моя семья совсем не ценит меня. Нет… Тут надо хорошенько подумать, за которую ниточку дергать…»

И такая ниточка подвернулась немедля. Малта вспомнила об отце: был бы он дома, уж он дал бы ей верный совет, как не проторговаться в пух и прах, но и не продешевить!.. И само собой явилось решение: ей следовало просто тянуть переговоры до тех пор, пока не вернется отец.

– Молчишь… – заметил Рэйн удрученно. – Я обидел тебя.