скачать книгу бесплатно
Я одарила глянцевое лицо Кеану самой обворожительной из своих улыбок и отправилась домой.
На протяжении всего пути он не сводил с меня глаз.
Какое счастье, что я обнаружила его между новостями в мире газонокосилок!
ХХХ
Удобно устроившись на диване, мы с Нельсоном ужинали вместе. И смотрели телевизор.
Рыжий, толстый пройдоха Нельсон, прикончив свои хрустящие подушечки, теперь сыто облизывался и мостился у меня в ногах. Рокот его мурлыканья заглушал выкрики рэпперов, которые размахивали длинными руками с телеэкрана, а толстые, крепкие лапки кота разминали диван вымеренными движениями профессионального массажиста.
– Нельсон! Ты наелся, котяра?
Кот глянул на меня, прищурив изумрудные, прозрачные глаза. Он вроде даже кивнул. Но тут же демонстративно отвернулся, свернулся в клубок и пару раз хлопнул хвостом, в знак полного нежелания общаться.
– Ну и ладно! Подумаешь, адмирал.
Мои руки устали держать пустую тарелку, но идти на кухню было откровенно лень. Я была вполне довольна собой: мой ужин полностью соответствовал растиражированным канонам здорового питания: куриное крыло, салат. Ни мало, ни много. Ничего лишнего. Я поставила тарелку на журнальный столик и уставилась в экран.
– Прекрасно! И что же произошло потом?
Прошло пятнадцать минут, перед тем, как я почувствовала привычный дискомфорт: я все еще была голодна. Очень голодна. Мне хотелось есть, пожалуй, даже сильнее, чем до ужина.
Ну что тут такого, говорила я сама себе. Съем еще кусочек и сразу, не теряя времени, все очень быстро решу. Если – сразу, не теряя времени, тогда легко и без проблем! Ну, почему бы нет? Я все равно уже много съела. На ночь. Какая теперь разница? Хочется же! А ведь есть еще пицца! Да, я совсем о ней забыла! И мороженое…
В животе моем что-то булькнуло, и цыплячье крыло в моем желудке вдруг так отяжелело, что мне даже сделалось трудно слезть с дивана. При этом голод становился невыносимым.
Без туалета мне уже не обойтись, в любом случае, – убеждала я себя. Но, одновременно, внутри себя я ощущала слабое сопротивление.
И заговорил голос.
Во мне в такие моменты всегда говорил голос.
«А как насчет гастрита, язвы, раковой опухоли, дорогая? А что ты чувствуешь, когда темнеет в глазах? Да и вообще! Не стоит этого делать! Хватит мучить себя!»
Я не страдаю шизофренией и раздвоением личности. Голос, который говорит со мной – мой собственный. Должно быть, это голос разума.
– Скорее, страха…
Пожалуй. Но было поздно сопротивляться. Я уже знала, что в моих разумных уговорах не было проку. Я чувствовала, как пища отягощала мой желудок, и это мешало мне. Очень сильно, невероятно сильно мешало. Я просто не смогла бы заснуть, если бы оставила все как есть.
Очиститься придется, – думала я. – но ведь я съела так мало! Какой смысл насиловать себя из-за одного куриного крыла? Надо же как-то оправдать свои муки. Так что же, теперь у меня возник повод набить себе брюхо? Да, этот повод возникает всегда, и всегда один и тот же: муки неизбежны, но должны быть оправданы. Ну, я не буду слишком переедать. Я чуть-чуть. Злоупотреблять не буду, только голод утолю. А то, правда, мучиться потом… Уже так поздно.
Я слезла с дивана. На столике, естественно обложкой вверх, лежал тот самый журнал. Я мгновение любовалась глазами Кеану, а потом быстро перевернула его лицом вниз. Я не любила, когда за мной наблюдали в такие моменты.
– На самом деле, тебе было просто стыдно.
Стыдно. Наверное, мне было стыдно. Стыдно перед лицом Кеану на обложке журнала, на моем столике. Как деревянному Пиноккио перед говорящим Сверчком. Глупо как-то сравнивать Кеану со Сверчком. Да и лгу я обычно только себе.
Мое «не злоупотребление» заключалось в следующем:
Две пиццы, еще половина курицы, огромная банка мороженого, четыре банана с ванильным кремом и сливками, четыре шоколадных пирожных со сливочным кремом.
Бог мой! Единственный вопрос, который всегда будоражил мое сознание в моменты поглощения, был следующим:
Куда все это влезает?!!!
– Ты хоть раз пыталась поставить себя на место своих внутренностей? Представить свой желудок изнутри?
Я каждый раз пыталась представить свой желудок изнутри, и единственной картинкой, которая появлялась в моем воображении в таких случаях, был мышонок Джерри из диснеевского мультфильма, где он проглатывал апельсин и делался совершенно круглым. Должно быть, я тоже внутри полностью состою из желудка!
Я ела, нет, прошу прощения, я пожирала все это с огромной скоростью. Забрасывая еду внутрь руками, словно лопатами и заливая литрами сладкой газировки. Чем больше жидкости, тем потом легче.
Если разобраться, то я не ощущала вкуса всей этой пищи. Мне было важно поскорее забить тот безграничный космос, который находился внизу пищевода.
Нельсон время от времени поднимал голову и бросал на меня презрительные взгляды. По его мнению, мне должно было быть стыдно за свои поступки. Но разве же я стала бы учитывать мнение какого-то кота!
Как правило, на последних кусках мне все-таки становилось стыдно и жаль себя. Я чувствовала себя залепленной жиром, скользким, вонючим и мерзким. Мне хотелось плакать оттого, что последующую, неотвратимую экзекуцию можно было только оттянуть, но никак не избежать. Пытаясь отсрочить поход в туалет, я замирала на диване, боясь пошевелиться, так как мне казалось, что одно неловкое движение, – и мой желудок лопнет, как воздушный шар.
Вот тогда я начинала раскаиваться.
Взирая на гору грязных тарелок, я ненавидела себя и спрашивала: Зачем? Зачем и сегодня опять?
Как беременная, поддерживая свой огромный, выпирающий живот, сгибаясь в три погибели от неимоверной тяжести и громко кряхтя, я медленно сползла с дивана.
Я как-то слышала, что в старину какой-то писатель или философ, который страдал обжорством, умер оттого, что у него лопнул желудок. По-моему, со мной сейчас случится то же самое! Интересно, сколько дней пройдет, пока в квартире обнаружат мою фаршированную тушку?
После того, как все закончилось в очередной раз, я в очередной раз давала себе клятву начать новую жизнь и не делать этого больше никогда!
2.
Звон будильника проник в мое сознание как обычно, ровно в шесть. Я сделала над собой нечеловеческое усилие и открыла глаза. Какое-то время я с ненавистью глядела на будильник, желая раздавить его мощью своего взгляда. Пожалуй, будильник – самая ненавидимая вещь на свете. Назовите мне хоть одного человека, который любил бы будильник! Незавидная участь. Тем хуже, ведь на деле будильники творят лишь добро, помогая нам быть более дисциплинированными и не опаздывать.
Еще не рассвело. Я долго сидела в постели, изо всех сил стараясь не поддаться соблазну вновь опрокинуться на подушку. У меня горели ладони и ступни. Не знаю почему, но так происходило всякий раз, когда я вставала рано. Что бы это значило? Да, медицина оставляет еще много вопросов!
Нельсон недовольно ворчал у меня за спиной. Он тоже ненавидел будильник.
Наконец, я нашла в себе силы оторвать зад от постели и, шаркая тапочками по полу, побрела в ванную.
В зеркале опять не было видно моих глаз. Ладони распухли. Я скинула ночную сорочку, и невольно отпрянула от зеркала: оно слишком безжалостно демонстрировало мне мое тощее тело с впалой обвислой грудью, дрябловатые бедра, проваленный живот. Я повернулась к зеркалу одним боком, потом другим, в надежде, что с какой-то стороны мое тело будет выглядеть неплохо – но журнальной картинки видно не было, хоть тресни.
Я с досадой отвернулась и полезла в душ.
– Так бывало всегда или только наутро после приступов?
Мои утра почти всегда наступали после приступов.
В восемь, я была уже на рабочем месте.
Джулиан еще не приехал, но подготовка к съемкам шла полным ходом. По нашей студии сновали визажисты, декораторы и осветители, в центре устанавливали подиум из фанеры, раскрашенной в золотой цвет, все галдели, пили кофе и перешучивались.
Минут через пятнадцать, словно бабочки, в студию начали слетаться модели. Джулиан, мой начальник, дизайнер и фотохудожник, сам делал сегодня фотосъемку собственноручно созданной одежды для рекламы фирмы, на которую мы оба работали. Вернее, он – на нее, а я – на него. Фирма, как вы понимаете, шила созданную Джулианом одежду. Очень, кстати, красивую одежду. И весьма дорогую. Я со своей зарплатой ассистента, смогла бы безболезненно потянуть только одно платье в полгода. Но этой проблемы для меня не существовало: раз увидев, как эти платья сидят на моделях, я ни за что не стала бы позориться и натягивать их на себя.
Они были такие молоденькие. Их заспанные лица были свежи, словно ландыши, бархатные щечки алели, как лепестки роз, огромные глаза влажной росою поблескивали из-под полуопущенных ресниц. Настоящие цветы, а не женщины. Я с трудом подавила завистливый вздох, украдкой наблюдая за их грациозными походками, плавными, жеманными жестами, еще не напомаженными улыбками.
Такие физически совершенные. Если бы я была одной из них, мои шансы на благосклонность Кеану, наверняка, автоматически увеличились бы. А так…
Я уже была готова впасть в утреннее уныние, как вдруг мне вспомнилась одна обнадеживающая мысль, найденная мною в каком-то дамском журнале: не всегда можно привлечь человека с помощью прекрасных ног!
Лично для меня эта мысль означала, что наверняка, звезде Кеану Ривзу, который перевидал на своем веку всяких красавиц, давно уже было мало только лишь физической привлекательности. Чтобы заинтриговать его, надо быть еще и привлекательной духовно. Многогранной, необычной. Может быть, просто сердечной и искренней.
Я утешилась этой мыслью. Наверняка, так оно и есть!
Красивых людей на свете невероятно много, но далеко не каждый из них так же прекрасен и внутри. И часто можно встретить ничем не примечательного внешне человека, энергетике и обаянию которого просто невозможно противостоять. И с этим сложно спорить.
– Чао!
Я вздрогнула: Джулиан тряхнул меня за плечо.
– Чао, синьорина. Ты уснула, дитя мое?!
– Нет, нет! – Мне стало неловко перед собой за свои мысли. И перед ним, не знаю, за что.
– Привет, как дела? – Джулиан начал деловито устанавливать фотокамеру перед подиумом, скользя придирчивым взглядом по лицам моделей, которых в этот момент гримировали.
– Как всегда. Хорошо.
– Что нового слышно про принца Сиддхартху? – Он обернулся и подмигнул.
Джулиан Руффи был посвящен в мои душевные терзанья.
Загорелый и роскошный, гей – эстет, чей стиль я считала эталоном, этот северный итальянец, идеально подтянутый в свои сорок шесть лет, был всегда спокоен и имел прищуренный взгляд зеленоглазого кота.
Он никогда не подтрунивал надо мной. По крайней мере, в лицо.
Он, будучи снобом высшей квалификации, хорошо понимал, как губительно для простых смертных может быть созерцание чужого совершенства.
Джулиан: «Она славная. Она хороший помощник. Она какая-то хрупкая, по-своему, даже красивая, хотя в ней совершенно нет шика. С ней хочется обращаться бережно. Ах, Карина, безнадежно влюбленная Карина…
Мне было жаль ее, ибо страстно поклоняясь актеру, она уже ставила себя на ступень ниже своего кумира, немо провозглашая его патрицием, а себя – плебейкой. Она благоговела перед ним, словно перед божеством! Что ж, возможно, такое отношение он вполне заслужил: он же сыграл бога, как минимум, дважды. Его принц Сиддхартха, впоследствии – Будда Проснувшийся, обладал красотой не человеческого создания, но истинного божества. Такую красоту нельзя возжелать, перед такой красотой следует возвышенно трепетать, и ей следует поклоняться. Об этом не грех помечтать. Иногда Карина забредала так далеко в свои мечты, что совершенно забывала и об окружающем мире, и о своих обязанностях. Но я старался быть к ней снисходительным, так как считаю, что любовь к звездам закономерна. Человечество не может обходиться без богов от искусства. А боги должны оставаться богами для своих идолопоклонников, но при этом не забывать о том, что на самом деле они все равно остаются простыми смертными. Рабами единого бога, чье имя «Искусство»! Но для того, чтобы культ искусства оставался вечным, всегда должны существовать те, кому поклоняются и те, кто поклоняется. Иначе, искусство теряет свой смысл. А ведь искусство так прекрасно! Я тоже всегда служил искусству и считаю себя его добровольным и счастливым рабом».
Джулиан, в свою очередь, сам не отказывал себе в удовольствии созерцать все прекрасное и, кстати, временами с наслаждением созерцал того же Кеану в кино. И в своем компьютере, где среди фотографий прочих звезд и персонажей, имелись снимки как возвышенно прекрасного принца Сиддхартхи, так и юного, вполне земного, голого и чертовски соблазнительного Ривза, которые он скачал с Интернета как-то, бессонной ночью.
Об этом он, правда, мало кому рассказывал.
Съемки начались еще через полчаса.
Я беспрерывно кляла себя за рассеянность: каждый раз, когда Джулиан отдавал мне распоряжение, я не могла расслышать его с первого раза.
Как ассистент, сегодня я была просто ноль без палочки! Я винила во всем громкую музыку и слепящие вспышки фотокамеры, но причина заключалась в другом: я никак не могла отвлечься от мыслей о Нем, своем недосягаемом возлюбленном.
В конце концов, Джулиан не выдержал. Он оторвал лицо от фотокамеры, резко выпрямился и, метнув из глаз молнии прямо в меня, прошипел, сопровождая свое шипение размашистой жестикуляцией:
– Принчепесса! А ну-ка, быстро соберись! Немедленно, черт подери! Почему ты постоянно думаешь только о нем?! Прекрати думать только о нем! Оставь своего Кеану хоть на минуту в покое! Займись работой, наконец! Мама миа! Мама миа! Ну почему именно он?! – Он всплеснул руками и снова уткнулся лицом в камеру, все еще бормоча под нос: «Мама миа! Мама миа!»
– А ты когда-нибудь спрашивала себя, почему именно он?
Почему именно он…на первых порах я только и делала, что задавала себе именно этот, по сути, риторический вопрос: Почему именно он?
Я часами пристально вглядывалась в его лицо, и все пыталась разобраться, что в нем было такого особенного?
Да, спору нет, он бесподобно красив, но дело ведь не только в этом: на свете миллионы красивых мужчин. Гораздо красивее его, в том числе. Здесь я лукавлю, так как считаю его самым красивым мужчиной на Земле.
Да, он обладает мощной харизмой, щедро сдобренной колдовскими чарами его мистических персонажей. Но харизма не такое уж уникальное явление, она встречается и у далеких от голливудского Олимпа личностей. Я же не влюбляюсь в каждого встречного поперечного красавца с харизмой!
Что же было в нем такого уникального, что вызвало во мне тот самый роковой импульс, который привел в движение все химические реакции и физические процессы, в комплексе именуемые «любовь»?
Некоторые говорят, что люди выбирают себе зазнобу по запаху: якобы, если чей-то истинный запах, что скрыт под многими слоями духов, крема для бритья, дезодоранта и всего прочего, понравится моим потайным рецепторам, то я немедленно получаю сигнал: «Внимание! Внимание! ОН!» И тут же влюбляюсь.
Но, позвольте, у меня никогда не было шанса понюхать Кеану Ривза и сомневаюсь, что таковой представится когда-нибудь!
– Ты можешь быть совершенно уверена, что если бы увидела его, понюхала его, и даже поговорила с ним, то непременно получила бы такой сигнал?
Вообще, интересно, по какому принципу наше сердце выбирает себе
тот самый, единственный в своем роде осколок, который затем с мазохистским удовольствием вонзает глубоко внутрь себя, и тормошит его там, и загоняет все глубже, и стонет от беспрестанных уколов, и долгое время даже не пытается хоть как-то залечить кровавые раны.
Почему одна женщина млеет лишь от вида какого-нибудь инженера или ветеринара, а другой подавай кинозвезду или музыканта, или известного политика?
Я уверена, что на месте Ривза мог быть кто-то еще, и вместо того чтобы мучительно бормотать себе под нос «Кеа-а-ану, Кеа-а-ану», я могла бы в полной мере наслаждаться распеванием какого-нибудь «Джо-о-он», «Дэ-э-эвид» или «Га-а-ар-ри-и-и»…
– Я задал тебе вопрос…
Но случилось именно так, что в качестве стрелы Купидона мое сердце избрало себе застывшую в пяти буквах песнь гавайского бриза, загадочное и похожее на цветок имя человека с множеством примерянных лиц и стремительно прожитых судеб…
– Ты избегаешь ответа?
Я могла бы дать руку на отсечение, что совершенно уверена в том, что получила бы не просто сигнал! Заголосил бы весь микро и макрокосмос!
Почему именно он…сейчас это уже не имеет никакого значения.
– Тогда скажи мне, что обычно происходило с твоей болезнью, когда ты была на работе?
На работе о голоде некогда было думать. Об обжорстве уж тем более. Я была слишком занята. На работе я не ела ничего, только пила кофе. Не было времени.
Но, несмотря на свою загруженность, я все равно умудрялась не концентрироваться на работе полностью, а хранить доминирующей мысль о Кеану в моем мозгу.
Это так странно – просматривать эскизы, а думать о нем, писать отчеты – и тоже думать о нем. Бегать из цеха в студию и обратно, с ворохом дорогой экспериментальной одежды в руках, но при этом, все равно продолжать думать о нем.
