скачать книгу бесплатно
– Пообещай, что не натворишь глупостей, агапе му, – умоляла кирия Коралис.
Внук не отвечал.
Их разговор услышал Танасис.
– Что за дурацкая выходка! – выпалил он. – Немцы теперь всех нас накажут. Думаешь, они просто так забудут?
– Это был храбрый поступок! – возразил Панос.
– Храбрый? – презрительно фыркнул Танасис. – Эти болваны только ухудшили ситуацию.
Атмосфера между братьями накалялась, сестры тоже не ладили. Новое правительство распустило обожаемую Маргаритой организацию ЭОН, и Маргарита стала еще более вздорной, чем обычно, поэтому Темис приходилось все чаще сбегать к Фотини. В скромном жилище Каранидис она укрывалась от капризов сестры, делала уроки и размышляла о других вещах, нежели о вражеских солдатах на улицах. Гимназию для девочек то и дело закрывали, и Темис заимствовала книги из комнаты братьев, а также тратила отложенные деньги в книжном магазине. У них с Фотини всегда находилось, что почитать.
В начале долгих летних каникул город наводнили не только немецкие роты, но и итальянские. В конце июня прибыли батальоны Муссолини.
Жаркие месяцы девочки проводили дома у Фотини, увлеченно изучая математику и другие науки. Никто не мог опровергнуть истин Пифагора или периодической таблицы. Для богатых или бедных, монархистов или коммунистов ответы оставались одинаковыми. О научных формулах не спорили, и девочки на время забывали о том, как сильно изменился внешний мир.
Они проверяли друг друга на знание химических элементов, пролистывали задачники, заглядывая в ответы, и поставили себе целью учить по стихотворению в неделю. Однажды Фотини разыскала изящный памфлет. Он хранился в одной из маминых книг.
Девочки по очереди прочитали строфы «Эпитафии», поэмы, которую написал поэт Рицос под впечатлением от одной фотографии – на ней мать оплакивала сына, погибшего в ходе бунта[12 - В 1936 году во время бунта на табачной фабрике в Фессалониках (Салоники) погибло несколько человек, и поэт Яннис Рицос (1909–1990), увидев фотографию матери, оплакивающей погибшего сына, написал большую поэму «Эпитафия» о любви, скорби, социальной несправедливости. Через несколько месяцев ввели диктаторский режим, и копии поэмы публично сожгли. Рицос активно участвовал в Сопротивлении, а после гражданской войны его содержали на Макронисосе и других островах – в местах заключения. Поэма обрела новую известность двадцать лет спустя, когда ее части были положены на музыку Микиса Теодоракиса.]. Девочки были слишком юны, чтобы проникнуться такими эмоциями, и сочли стих сентиментальным.
Они хихикали, когда в комнату неожиданно вошла кирия Каранидис.
Мать заметила, что держит в руках ее дочь.
– Что вы тут делаете? – потребовала она ответа и яростно забрала листок.
Фотини понуро извинилась.
– Эти стихи под запретом, – строго сказала мама. – Я спрятала их здесь не просто так.
Мать вернула листок в тайник. Девочки не поняли, в чем провинились, но знали, что обсуждать это не стоит.
– Вам пора возвращаться в школу, – смягчилась кирия Каранидис. – Если она, конечно, открыта.
– Я скучаю по школе, – ответила Фотини.
– А мне кажется, ты скучаешь по Димитрису, – подшутила Темис.
Все три рассмеялись.
Сейчас девочки учились отдельно от мальчиков, но некоторые парни из соседней гимназии флиртовали с ними, поджидая у школьных ворот. Многих привлекала красота Фотини, но ее интересовал лишь один мальчик, при имени которого она краснела.
В жилище семьи Каранидис почти не проникали солнечные лучи, поэтому там сохранялась прохлада. Сидя в доме Фотини и повторяя древнегреческую грамматику перед новым учебным годом, Темис отгораживалась от всего прочего: жары, страха на улицах, мрачной атмосферы Патисии.
Девочки мечтали вернуться в школу, но с наступлением осени уравнения перестали иметь значение: оккупационные силы превосходили по численности население страны, и всех нужно было прокормить. Эту роль возложили на Грецию. Но, кроме того, продовольственные товары вывозили в Германию.
Решение союзников о блокаде Греции только ухудшило ситуацию. Как можно ограничить запасы немцев и итальянцев, не задев греков? Фотини и ее мать очень быстро ощутили последствия.
– Еды стало меньше, а людей больше, – объяснила кирия Каранидис, вернувшись как-то днем с работы. В ее корзине лежали еще более скудные припасы.
Темис смотрела, как женщина выкладывает на стол жалкие крохи, и вдруг поймала на себе взгляд Фотини. На лице подруги застыл стыд. Темис стало неловко, что она стесняет ее своим присутствием.
В Патисии они питались более-менее нормально, но даже семья Коралис ощутила перемены. Кирия Коралис все эти годы гордилась тем, что может прокормить семью: она готовила полноценные блюда, покупала свежий хлеб, почти каждый день были мясо, овощи с рынка, домашняя пахлава. Пожилая дама бережливо расходовала средства. Но все разом изменилось.
Сперва она старалась замаскировать проблему, но изо дня в день вносила правки в меню. Мясо стало жестче, потом уменьшилось и его количество. Одну курицу растягивали на всю неделю, пока в супе не оставались самые крохи. Кирия Коралис всегда держала в стеклянных банках у себя на кухне запасы круп, но и чечевица, и бобы, и нут постепенно закончились.
Темис вспоминала о скудном ужине кирии Каранидис, состоявшем из горстки фасоли, когда холодным осенним вечером они с сестрой, братьями и бабушкой сидели за столом. Маргарита, как всегда, стонала, но ее жалобы, нацеленные на сестру, казались нелепыми.
– Йайа, это нечестно, – сказала Маргарита, набив рот хлебом.
– Что нечестно? – терпеливо ответила кирия Коралис.
– Ты даешь Темис столько же еды, сколько и мальчикам.
Маргарита следила, как бабушка разливает всем одинаковые порции супа. Когда-то она готовила куриное рагу. Теперь сквозь неаппетитный коричневый бульон просвечивался узор тарелки. Не плавай на поверхности рубленая капуста, суп стал бы просто горячей водой.
– Маргарита, я всех кормлю одинаково.
– Но это нечестно, – ответила внучка, придвигая к себе тарелку.
Парни ничего не сказали, передавая миски по кругу.
– Можешь съесть мой хлеб, – сказала Темис, с вызовом посмотрев на Маргариту.
Кирия Коралис не оставила себе ни кусочка. От недоедания все стали вздорными. Ее внуки, за исключением Маргариты, имели худощавое телосложение, но за первые месяцы оккупации сбросили не один килограмм. Некогда пышная кирия Коралис лишилась половины своего веса, а парням приходилось потуже затягивать ремни.
Маргарита тоже похудела (правда, она набивала бюстгальтер старыми носками, чтобы скрыть худобу). Личико ее все еще оставалось достаточно круглым, к тому же она научилась придавать себе здоровый вид, пощипывая щеки и до красноты покусывая губы. Она презрительно фыркала, глядя на тощие ноги Темис.
– У тебя не ноги, а две редьки! – воскликнула она однажды, тыкая в них вилкой. – Такие же тощие.
Запасов катастрофически не хватало: после сбора урожая немцы забрали все оливковое масло, фиги и изюм. У фермеров увели весь скот.
Кирия Коралис сперва даже извинялась, подавая блюда без кусочка требушины.
– Это не твоя вина, йайа, – пытался приободрить ее Панос. – Мы справимся. Мерзавцы отобрали наших животных, чтобы откармливать своих фройляйн.
Кирия Коралис, не терпевшая ругательств за столом, недовольно посмотрела на внука.
– Следи за выражениями, – одернул брата Танасис.
– Но это так. У моего друга есть на севере дядя. Он фермер. Разводит коров. Для молока и мяса. Но всех забрали. Вывезли в фургонах. Они бы и нас увезли, будь мы съедобны.
– Панос, не преувеличивай, – хихикнула Маргарита.
– Я и не собирался, – резко сказал брат. – Как думаешь, почему у Хацопулоса закрыты ставни?
Вплоть до прошлого месяца местный мясник всегда находил им какой-нибудь товар: бычий хвост, почку ягненка или же немного требухи. Раньше кирия Коралис с презрением отнеслась бы к субпродуктам, сейчас же брала с благодарностью, чтобы придать супу хоть немного вкуса. Братья всегда возвращались домой с мягким свертком восковой бумаги, но не теперь. У мясника ничего не осталось даже для постоянных клиентов.
Ужинали в тишине. На вопрос Паноса ответа не последовало, ведь в Германию правда вывозили миллионы голов скота.
Однако нацисты расхищали не только продовольственные запасы. Мало-помалу Грецию лишили всего остального. Оккупанты забрали себе табак, шелк, хлопок, кожу и прочее сырье. Уничтожались леса, обеспечивая топливо для стран «оси», приостановили выработку энергии. Всего за несколько месяцев инфраструктура, промышленность и моральный дух страны оказались в упадке. Страх сменился отчаянием.
Последствия не заставили себя ждать: взлетел уровень безработицы, страну охватила гиперинфляция. Как-то утром кирия Коралис вернулась домой в слезах – цена на буханку хлеба поднялась до нескольких миллионов драхм и продолжала расти. По новой системе рационирования каждому полагалось в день не больше ста граммов хлеба. Танасис был крепче младшего брата, но оба голодали и крутились по ночам от ощущения пустоты в желудке.
Кирии Коралис все сложнее давалось кормить семью. С приближением зимы в ее душу закрадывалось чувство безнадежности.
– Здесь холодно, – ныла Маргарита, грея руки над миской супа.
Она толкнула под ребра младшую сестру, как всегда сидевшую на стуле поближе к плите. Темис как раз поднесла ко рту полную ложку, и все пролилось.
– Вот растяпа… – сказала Темис, когда суп попал на одежду.
– Подвинься! Почему все тепло должно доставаться тебе? Почему?
– Потому что летом здесь никто не хочет сидеть! – Панос встал на защиту сестры. – Слишком жарко.
– Сейчас повсюду слишком холодно, – ответила Маргарита. – Слишком холодно.
Она бросила ложку на стол и вылетела из комнаты.
– У меня есть одна мысль, – сказал Панос, когда все вернулись к еде. – На прошлых выходных мои друзья ходили за город. Они собрали дров и принесли домой. Почему бы и нам так не сделать? Станет получше. Мы сможем нагреть квартиру.
В следующее воскресенье, отбросив в сторону разногласия, четверо молодых людей вышли из квартиры и направились к остановке. Несколько автобусов проехали мимо, набитые до отказа, но даже Маргарита не жаловалась, так худо было в те дни. Нехватка чувствовалась во всем, а винить оставалось только оккупантов. Теперь ни Маргарита, ни Танасис не поддерживали немцев так рьяно.
Втиснувшись наконец в автобус, они за полчаса добрались до пригорода. Потом прошли метров сто следом за Паносом, который увидел уходящую в лес тропу.
– Похоже на то место, которое описывал Яннис.
Листья окрасились в каштановые и золотистые оттенки, кое-где на деревьях висели красные ягоды. Братья и сестры молча шли по тропинке. Они давно не были на природе.
Подростки не привыкли ходить по мягкой почве, и Маргарита первой пожаловалась, что испачкала туфли, а в кардигане застряли колючки.
– Мы здесь по делу, – фыркнул Танасис. – Прекрати жаловаться.
Он редко ругал сестру.
– Мы соберем дров и вернемся домой.
– Это не только для нас, но и для тебя! – добавила Темис. – Ты же все время жалуешься, что замерзла.
– И еще нужно поискать орешник, – сказал Панос. – Яннис сказал, что набрал целое ведро грецких орехов.
– А как насчет желудей? – спросила Темис, подобрав несколько с земли.
– Их не едят, глупая, – сказала Маргарита.
– Мама Фотини считает наоборот.
– Значит, твои друзья-коммунисты питаются желудями? – усмехнулся Танасис.
– Кирия Каранидис толчет их в муку. Я видела, как она это делает. А потом она готовит печенье.
– Тогда возьмем немного, – сказал Панос. – Почему бы и нет?
– Вы не заставите меня есть желуди, – возмутилась Маргарита. – Это пища для свиней.
Панос толкнул сестру в бок.
– Но ты же любишь поесть! – подшутил он. – Всегда любила!
Маргарита замахнулась на него, но он уклонился. Некоторое время они бегали среди деревьев со смехом и веселым визгом. Танасис и Темис присоединились к ним, пытаясь поймать Паноса, загнав его в угол и повалив на землю.
Этим морозным осенним днем они снова стали розовощекими беззаботными детьми.
Однако их нужда была очень реальной. Ближе к вечеру девочки наполнили корзины орехами и желудями, а парни набрали хвороста и дров. Идти глубже в лес не имело смысла, и с наступлением темноты они направились домой, чтобы преподнести трофеи кирии Коралис.
Этот день на короткий срок отвлек братьев и сестер от мрачной суровости города и гнетущей атмосферы, которая расползалась по улицам Афин. Дети насладились яркими красками, вдохнули свежий аромат земли и услышали щебетание птиц, не загнанных в клетку.
– Мы ведь еще пойдем, так?
Темис первой за ужином выразила такое желание. Братья и сестра кивнули. В квартире потеплело, а из духовки долетал сладкий аромат печенья из грецкого ореха, напоминая о лучших временах.
Школу все чаще закрывали. Иногда в классе стоял такой холод, что продрогшие дети делались неспособными к учению. Освещения тоже не хватало. Как-то Темис шла с Фотини к ней домой и вдруг заметила, как осунулась подруга. Кожа ее стала бледной, почти прозрачной.
– Я будто вижу ее кости, – позже сказала Темис бабушке.
– Бедняга, – отозвалась кирия Коралис. – Жаль, что нам нечем поделиться…
– Я не могу позвать ее сюда, йайа. Не после того, что наговорил Танасис.
– Это было так давно, агапе му.
– Знаю. Но он до сих пор так считает.
На следующий день кирия Коралис завернула печенье в бумагу и отдала Темис.
– Это для твоей подруги, – сказала она. – Только не съешь по дороге.
Позже Темис смотрела, как Фотини неторопливо пережевывает каждый кусочек и даже слизывает крошки с бумаги. Но самый трогательный момент наступил, когда она доела печенье и обняла Темис.
– Спасибо, – прошептала она.
Темис с потрясением поняла, как же исхудала подруга под своим красным пальто.
Через месяц братья и сестры собирались повторить вылазку, и Темис предложила Фотини пойти с ними, зная, что они с матерью борются за каждую кроху.
За несколько дней до этого Фотини упала в обморок прямо в классе. В качестве оправдания она упомянула месячные, но настоящая причина крылась в другом. Многие фабрики закрывались из-за нехватки сырья, и кирия Каранидис потеряла работу. Фотини уже два дня ничего не ела. Из школы она ушла рано, а на следующий день не вернулась.
