скачать книгу бесплатно
Само собой разумеется, что конечным пунктом по-прежнему остается Китай. Его богатства – золото, ткани, чай и фарфор – тревожат воображение европейцев с тех пор, как тремя веками ранее там побывал Марко Поло. Европейские купцы уверены, что там скрывается настоящая золотая жила – неисчерпаемый источник богатства. В труде Армения Хайтония-Гринеуса, переизданном в 1532 году, как и во многих других старинных сочинениях, где упоминались описания Китая Марко Поло, сообщается, что государство Китай – «самое большое в мире»: «в нем живут многие народы и скрываются баснословные богатства и сокровища. Его жители умнее и искуснее, чем в других странах, и превосходят всех в искусствах и науках».
Чтобы попасть в этот прекрасный мир, как пишет Роберт Торн, нужно открыть новый путь – обогнуть Америку или Азию с севера. Чтобы подкрепить свои аргументы, англичанин даже составил карту мира и издал ее за свой счет. Эта карта должна была показать преимущества нового видения мира, призванного опрокинуть существовавшие до того представления.
Однако идея не была совершенно новой. Через пять лет после первого путешествия Христофора Колумба, другой итальянец, венецианец Джованни Кабото[3 - Джованни Кабото был гражданином Венеции, когда он решил вступить в торговые отношения с Англией. Однако о его происхождении ничего доподлинно неизвестно: предполагают, что он родился либо в провинции Генуя, в Лигурии, либо в провинции Латина (область Лацио) – в Гаэте. Во время первого путешествия 1497 года он проплыл вдоль американского побережья, неподалеку от Лабрадора, Ньюфаундленда и острова Мэн, оставшись в уверенности, что побывал в Азии. По возвращении Кабото сообщил, что в тех водах плавают гигантские косяки рыбы. Не удивительно, что после этого сообщения в Северную Америку было отправлено множество рыболовных судов. В следующем (1498) году Кабо-то отплыл в экспедицию из пяти кораблей, но ни один из них не вернулся..], ставший с того момента, как он предложил свои услуги Англии, Джоном Каботом, занимался, правда, тщетно, поисками прохода в Тихий Океан через Северную Америку. План Роберта Торна был словно создан для Себастьяна, сына Джона Кабота[4 - Себастьян Кабот, или Себастьяно Кабото, (1477–1557) руководил несколькими экспедициями. Во время одной из них в поисках Северо-Западного прохода он пересек пролив и оказался в водах, которые принял за Тихий океан. Возможно, речь шла о Гудзоновом заливе.], тоже опытного мореплавателя. С ранней юности он рвался завершить дело отца, не вернувшегося из экспедиции. Себастьян возглавлял разные экспедиции по поручению сначала английского, а затем испанского короля. Уж не из-за плана ли Торна Себастьян переметнулся от испанцев к англичанам? Как бы там ни было, Карл V, король Испании и Нидерландов, с гневом обрушивается на гнусного изменника и требует, чтобы английский король выслал его из страны.
Наконец, в 1553 году Себастьяну удается собрать необходимые средства, чтобы воплотить мечту своей семьи: добраться до «Катая», как тогда называли Китай. Себастьяну исполнилось уже 76 лет, когда его поставили во главе нового плавания, на этот раз – на северо-восток, к Азии. План более чем смелый: только викинги да еще поморы, о существовании которых блистательная Европа и не подозревала, отваживались плавать по северным водам планеты. К услугам Себастьяна, конечно, новые способы навигации, благодаря которым стали возможны длительные переходы и, следовательно, новые открытия. Однако на севере, в условиях полярной ночи, накрывающей эту часть мира на долгие месяцы, таятся особые опасности: дрейфующие льды грозят взять корабль в оковы посреди моря, климат тяжел для экипажа и никаких укрытий на берегах. Ну и, естественно, не отменяются обычные трудности, связанные с длительными морскими путешествиями, например, цинга.
Но об этом почти ничего не знают 240 лондонцев, готовых поддержать Себастьяна и профинансировать его экспедицию. Среди них купцы, которых привлекло страстное желание добраться до Китая, а также некоторые высшие сановники королевства. Но инициатива, как и в Московской Руси, где в это время происходит масштабное движение на восток, идет не от государства. Наживкой служат будущие барыши, «слухи об огромных богатствах, которые португальцы и испанцы каждый год вывозят из Индии»,
а еще, правда, в куда меньшей степени, – любопытство. Купцы готовы рискнуть. Себастьян Кабот избран «предводителем» экспедиции и выбрал капитана – сэра Хью Уиллоби, а также главного штурмана – Ричарда Ченслера. Вместе они должны привести эскадру в Китай. Инвесторы снаряжают три корабля: «Эдуард Бонавентура», «Бона Эсперанца» и «Бона Конфиденция». На борт поднялись восемнадцать лондонских купцов, потом загрузили товары. Ричард Ченслер берет с собой выданное Эдуардом VI высочайшее королевское разрешение, а также подписанную им эпистолу ко «всем королям, князьям, владыкам, судьям и правителям Земли, как и всем тем, кто имеет подобное достоинство во всех землях под небесами».
В эпистоле король призывает всех правителей пропускать английские корабли и помогать экипажу. Этот документ, выдержанный вполне в духе своего времени, адресован неизвестным людям. В нем речь идет о благих целях английских купцов, а также о выгодах торгового обмена между народами. Свободная торговля, как говорится в эпистоле, есть лишь выражение божественной воли, поскольку «Небесный и Земной Бог, всем одаривший человечество, не позволил, чтобы все скопилось в одной части света, с тем, чтобы одни люди нуждались в других и чтобы благодаря этому дружество распространилось между ними».
Скромная позиция государства, воспевание торговли, приносящей доходы, – все это очень не похоже на другую существовавшую в те же времена концепцию власти – концепцию царя-защитника.
10 мая 1553 года три корабля, развернув британский флаг Его Величества, вышли из порта Рэдклифф, расположенного недалеко от Лондона, и взяли курс на север. Ченслер находится на борту «Эдуарда Бонавантуры», Уиллоби отплыл на корабле «Бона Эсперанца», а командование кораблем «Бона Конфидерация» поручили Корнелиусу Дарфорту. Через два месяца экспедиция достигла Норвегии, а 31 июля оказалась у Лофотенских островов. Оттуда корабли отправились в неизвестность.
* * *
Карты, которыми располагали капитаны кораблей, вряд ли были им большой подмогой. Одна из таких карт – работа немца Мартина Вальдземюл-лера. Эта карта мира была напечатана в Вогезах в 1507 году. На ней местоположение и контуры Скандинавии показаны очень приблизительно.
На еще более древней карте, составленной другим немцем, Николаусом Германусом Доннусом (1482), и отражающей воззрения Птолемея, Скандинавия развернута с запада на восток и соединена на севере с загадочным массивом, который выходит за рамки карты.
Географы того времени представляли Северный полюс именно так – огромный остров или часть континента. Более новая карта, Carta Marina, изданная в 1539 году католическим священником из Швеции Олафусом Магнусом, несомненно, была самой точной и больше других отражала реальность.
На ней Скандинавский полуостров развернут по оси север-юг, его контуры очень узнаваемы, они тянутся от современного мыса Нордкап до Оceanum Scythicum (Баренцево море). На карту нанесены изображения маленьких человечков в остроконечных шапочках и рядом с ними – соболей. Человечки воинственно потрясают луками, грозя чужакам. Carta Marina иллюстрирована, она не может не производить сильного впечатления. Автор потрудился, размещая на ней этнографические сведения.
Однако, даже если у английских путешественников и была эта карта, она должна была внушить им тревогу. Ведь на пути, который им предстояло пройти, изображены морские пучины с гигантскими провалами – водоворотами. На карте видно, как мощные воды гонят корабли, рискнувшие двинуться к северу от Норвегии, прямиком к пропасти, поглощающей их. Смельчаков поджидают морские чудовища, одно страшнее другого. Красная гигантская морская змея обвилась кольцами вокруг корабля, ломая его, мореплавателям грозят встречи с огромными усатыми рыбами и морскими коньками – у них длинные хвосты и клыки, острые, как лезвия бритвы. С этими странными земноводными тварями лучше не сталкиваться! Наконец, существовало убеждение, что на северном Полюсе находилась «магнитная гора», таившая еще одну страшную опасность: магнит, повелевающий компасами, мог притянуть к себе все гвозди, все металлические швартовные кнехты и захватить корабли в плен.
В начале августа «Бона Эсперанца» и «Бона Конфиденция» потеряли из виду третий корабль – «Эдуард Бонавентура». Он пропал без вести. Проглотило ли его морское чудовище? Два уцелевших корабля, держась рядом друг с другом, огибают Норвегию и выходят в Баренцево море, идут на восток – туда, где, как кажется капитанам, находится дорога в Китай. Вскоре показался западный берег Новой Земли – вытянутого острова, имеющего форму запятой. Но «Бона Конфиденция» дала течь. К тому же наступила северная осень, и мореплаватели решают вернуться в Лапландию и перезимовать там. 18 сентября 66 членов экипажа высаживаются на берег. Им было необходимо разбить лагерь.
«Мы вошли в бухту размером примерно в два лье, – пишет Уиллоби в судовом журнале. – Здесь много тюленей и других больших рыб, а на суше мы видели медведей, больших оленей, лисиц и еще каких-то странных животных, неизвестных нам, но прекрасных. Мы пробыли там неделю, становилось все холоднее, началась непогода с морозами, снегом, как будто уже наступила глубокая зима. Мы подумали, что будет лучше перезимовать там. Мы отрядили троих купцов по направлению к югу и юго-западу в поисках людей. Они вернулись через три дня, так никого и не повстречав. После этого трое других купцов пошли на запад и отсутствовали четыре дня, а после них еще трое три дня искали людей на юго-востоке. Все они не добились успеха. Никто не видел людей, никто не заметил ничего, что походило бы на жилье».
Спустя четыре месяца, в январе 1554 года, Уиллоби и большая часть его людей еще живы, о чем свидетельствует завещание, обнаруженное на корабле.
Но зиму 1553—1554-го никто из них не пережил. Они погибли, потому что им не хватило опыта: они разжигали импровизированные печи в вырытых укрытиях, – запишет позже один из последователей отважного капитана.
Холод, голод и, как предполагают исследователи конца XX века, отравление угарным газом в примитивных убежищах погубили команду и самого Уиллоби.
«Эдуарду Бонавентуре» с капитаном Ричардом Ченслером повезло больше. Потеряв из вида два других корабля, Ченслер направляется к норвежскому побережью в надежде разыскать их, затем, с согласия экипажа, решает продолжить путь к конечной цели экспедиции. Его пример воодушевил команду. Они сочли, что лучше пойти на смерть с капитаном ради блага своей родины, чем повернуть назад, спасая себя и покрывая бесчестьем,
– расскажет веком позже французский путешественник Ги Мьеж своим соотечественникам. Наступило лето с его долгими днями. «Эдуард Бонавентура» достиг неизвестного порта. Когда команда заприметила рыбачью лодку, перепуганные размером английского корабля рыбаки пали ниц перед незнакомцами. «Так мы узнали, что страна называется Русь, или Московия, – читаем мы в рапорте Ченслера, – и что правит этой страной государь Иван Васильевич».
Англичане оказались в устье Северной Двины, неподалеку от Никольского монастыря, основанного когда-то выходцами из Новгорода. Англичан тепло встретили. Так была открыта новая страница европейской истории. Рыбаки-поморы немедленно отправили гонца в Москву с вестью о прибывшем корабле. Путь в Москву был дальним – сначала по Двине, затем по ее притокам до Вологды, откуда в столицу вела уже сухопутная дорога. Но не прошло и нескольких недель, как пришел ответ: государь приветствовал путешественников и приглашал Ричарда Ченслера в Москву. Англичан ждет торжественный прием. Прежде чем предстать перед царем, они, как и полагалось, провели двенадцать дней у ворот Кремля – таков был срок ожидания высочайшей аудиенции. Оказавшись наконец перед государем, Ченслер и его команда были поражены величием увиденного: «Государь возвышался на сидении очень высокого великолепного трона, на его голове красовались золотая корона и диадема, одет он был в платье, расшитое золотом, и держал в руке скипетр, украшенный прекрасными драгоценными каменьями; однако помимо внешнего блеска, соответствующего его положению, было что-то величественное в самой манере держаться, гармонировавшее с окружающей роскошью. Рядом с ним стоял главный дьяк в одежде, шитой золотом, далее находились бояре числом сто пятьдесят, все одеты очень нарядно и богато <…>. Столь высокое собрание, величие государя и великолепие обстановки могли заставить наших людей растеряться от изумления, однако капитан Ченслер, нисколько не смутившись, приветствовал государя и выразил ему свое почтение так, как это принято в Англии, и передал ему письмо от нашего короля Эдуарда VI».
Англичане оказались не в Китае, как они мечтали, а в Московской Руси, у трона Ивана Грозного. Судьба привела Ченслера и его людей совсем не в те земли, куда они стремились, однако англичане постарались извлечь пользу из незапланированного путешествия, устроенного стихией. Что можно было купить в Московии в надежде разбогатеть после возвращения в Лондон? Лес, смолу, льняные ткани, масло, в которых нуждался стремительно развивавшийся флот Англии. Воск, который использовался при дворе, а также богатыми людьми для запечатывания писем и бумаг. Этот товар очень ценился, и его приходилось импортировать. И, разумеется, пушнина! Драгоценнейший товар, легкий, не портящийся, который вряд ли залежится. Товар, который конкуренты – Испания и Португалия – не смогут завезти на европейский рынок.
Однако англичане не забывают о цели своего путешествия. Они не прекращают расспросы о том, как добраться до «Катая» морем. Их интересуют и сухопутные торговые пути через русские и азиатские просторы, которые позволили бы добраться до Китая быстрее конкурентов. После аудиенции у государя купцы неустанно беседуют с новыми партнерами о маршрутах, ведущих на восток. Им необходима помощь русских, и они стараются убедить их в том, что сообща будет легче осуществить этот великий поход. Иван Грозный слушает гостей с интересом. Пути на северо-восток еще не разведаны. Рыбаки и купцы рассказывали о неприступных ледяных пространствах, поглотивших многих смельчаков. Никто не знает границ нового мира: открытый 60 лет назад Колумбом континент является отдельным или просто продолжением Азии. Иван Грозный также вполне мог держать в руках какие-то копии европейских карт, завезенные немецкими купцами. Осознавал ли он важность географического открытия, к которому подталкивали его английские гости? Как бы там ни было, он не мог не понимать, какую коммерческую выгоду может принести торговля с Востоком, особенно если он станет в ней посредником. Однако его смущает возбуждение англичан, выдающее их лихорадочное желание пробиться в новые земли и сорвать куш. Он не может допустить, чтобы чужаки вторгались в его земли, чтобы они вмешивались в торговлю русского государства и затрагивали его интересы. С годами это недоверие к иноземцам у царя будет только расти.
* * *
Но в ту осень 1553 года Иван Грозный решил, что прибытие англичан – большая удача. Это возможность проторить новый торговый путь, способный связать его государство с Англией и с Европой. Ченслер с товарищами прибыл вовремя, словно их вела сама судьба. Иван Грозный ведет войну против татарских ханов, ему наконец удается взять Казань. Он готовится завоевать Астрахань и взять под контроль передвижение по Волге. Поэтому-то он надеется, что сможет обеспечить кораблям безопасный проход до Каспийского моря. Каспийское море может привести к оазисам Центральной Азии и Китая, если следовать по древнему шелковому пути, заброшенному из-за монгольского нашествия.
Иван Грозный ведет также войну со Швецией и Польшей, которые перекрывают ему доступ к Балтике и, следовательно, к торговле напрямую с крупнейшими европейскими державами – Испанией, Португалией, Венецией, Нидерландами, Францией и Англией. Уже много десятилетий царь и его предшественники бились над разрушением блока, противостоявшего Руси на Балтике. Московская Русь боролась, чтобы заполучить какой-нибудь порт – в Нарве, Ревеле (Таллин) или Риге – и добиться права торговать с Европой напрямую. Государству необходимо окно в Европу. И вот неожиданно на северных окраинах появляются англичане, предлагающие выход из положения. Конечно, это не совсем то окно, о котором мечтал Иван Грозный. Это, скорее, форточка, распахнувшаяся в доме под названием Русь. Но русский царь мгновенно понял, как много она значит.
Иван Грозный осыпает гостей милостями, чтобы они не уклонились от намерений совместного освоения нового пути. Англичанам даруют право свободной торговли на территории Руси, их освобождают от всех таможенных выплат, от всех налогов – при экспорте и импорте, при закупках и продажах. На фоне обычной практики царской администрации эти привилегии выглядят ошеломляюще и свидетельствуют о стратегической важности для Московии контактов с новыми потенциальными союзниками.
Если английские купцы хотят разбогатеть и обеспечить себе конкурентные преимущества в настоящем и будущем, то Иван Грозный заботится о политических интересах своего государства. Контакты с Англией обещали в перспективе контакты и с Европой, а следовательно, давали надежду получить то, в чем он больше всего нуждался: деньги и медь, чтобы чеканить монеты, а также оружие, снаряжение и новые технологии. Ивану Грозному были нужны и специалисты – военные, ученые и врачи. Всего этого отчаянно не хватало во время военных походов против татар, шведов и поляков. Путь, проделанный Ченслером, должен был, по меньшей мере, позволить пополнить арсеналы, а возможно, еще и помочь заключить союз с англичанами против заклятых врагов Московии.
Несмотря на то, что у каждой стороны свои интересы, дело слаживается. Ченслер отбывает в Англию, увозя с собой царскую грамоту и дарованные купцам привилегии. Его корабль нагружен ценными товарами, в частности, вверенными ему северными купцами, – шкурками соболя, куницы, лисы и белки. «Эдуард Бонавентура» везет в трюмах будущие модные аксессуары: меховые воротники и шапки, – мы находим их на картинах фламандских и английских художников того времени. Меховые муфты очень полюбились женщинам из зарождающегося класса буржуазии. В моде меховые накидки, вовсю использовавшиеся в начале XVII века, когда наступил так называемый «малый ледниковый период». Торговля мехами настолько доходна, что английские моряки, к глубокому неудовольствию своих нанимателей, напропалую занимаются контрабандой.
Ричард Ченслер приводит «Бонавентуру» в доки Лондона. Это настоящий триумф, заставивший на некоторое время забыть о двух других кораблях, о которых уже год как нет никаких вестей. Англия открыла новый морской путь, обещающий большие прибыли. Это преимущество в соперничестве с Испанией и ее правителем-католиком, преимущество тем более ценное, что король Испании, имеющий множество династических и семейных связей, сумел вытребовать очень выгодные условия для судоходства на Балтике[5 - Это соперничество выросло еще из конфликта в Нидерландах – развивающиеся провинции восстали против Испании при поддержке Англии. Несколькими годами позже конфликт найдет свое выражение в столкновениях на море и приведет к поражению непобедимой испанской Армады.]. Разгружая трюмы, купцы, принявшие участие в предприятии Ченслера, мечтают, что разбогатеют на торговле с Русью еще до того, как достигнут Китая. Лондонские судовладельцы и предприниматели, не теряя времени, организуют свою деятельность так, чтобы получать наибольшую прибыль из нового предприятия и как можно дольше не выпускать привилегии из рук. Однако все не так просто. Ведь чтобы попасть на только что открытый рынок, необходимо обогнуть Скандинавию, а на этом пути можно столкнуться с датскими кораблями. Дания, упустив торговлю на Балтике,
которая происходила при посредстве англичан, теряла ценнейшие таможенные права и доходы страны-посредника. Другой поджидавшей мореходов опасностью были дрейфующие льды и северная стужа. Как показал горький опыт Уиллоби, плавание в арктических водах может быть успешным только в короткий промежуток времени: моря освобождаются ото льда в конце июня, но уже в августе нужно возвращаться. А ведь сам путь требует нескольких недель. Это значит, что нужно снаряжать сразу несколько кораблей – ведь в год можно совершить только одно путешествие. И еще одно затруднение – инвестиции окупятся не скоро. Получалось, что риски предприятия огромны и что нужны большие кредиты. Однако коммерческий гений англичан нашел выход. Уже в феврале 1555 года 201 человек, среди которых две женщины, основали Компанию английских купцов-«первопроходцев», готовых «открывать неведомые страны, территории, острова, доминионы и владения, то есть земли, куда еще никто из вышеназванных первопроходцев не добирался по морю или навигацией». Эта компания вскоре получила название Московской, или Русской, компании (Russia Company). Новая компания получила королевскую грамоту, в которой признается ее право торговать с любой частью света, где еще не побывали английские купцы до 1553 года. И, что особенно важно, за компанией закрепляется «монополия на торговлю с Русью и другими территориями, лежащими на севере, северо-востоке и северо-западе». Можно сказать, что Русская компания получила монополию на Север. Механизм тонко рассчитан: в обмен на эту привилегию пайщики компании берут на себя все экспедиционные риски, причем затраты и доходы делятся в зависимости от начальных инвестиций каждого. Королевство обеспечивает им покровительство на море и защиту их прав в конфликтах с конкурентами-соотечественниками. Для расчета рисков использовалась формула, которая со временем будет изменена и взята на вооружение Ост-Индской компанией и другими подобными организациями.
Русская компания просуществовала до 1904 года.
Уже в мае того же 1555 года «Эдуард Бонавентура», по-прежнему с капитаном Ченслером, и «Филипп-энд-Мэри» снимаются с якоря и берут курс на русский север. Кроме торгового обмена, они хотят упрочить свои позиции, получить новые привилегии, завязать более тесные отношения с царем, а также попытаться отыскать корабли и людей Уиллоби, исчезнувших во время первого похода. Всем этим предстояло заниматься доблестному Ченслеру. В октябре 1555 года он получил аудиенцию у Ивана Грозного, который подтвердил ему полное свое доверие и право англичан торговать беспошлинно на территории его государства, юридические привилегии купцов, а также устройство представительства в Москве. Пока глава экспедиции пребывал в столице, английские корабли, груженные товарами, отправляются назад, в родные порты. По пути они обнаруживают «Бона Конфиденцию» и «Бона Эсперанцу», стоящими на якоре у побережья словно корабли-призраки. На борту останки тел членов экипажей. В 1557 году оба корабля попытались вернуть на родину, однако над ними словно нависло проклятье. «Бона Эсперанца» пропала в море, а «Бона Конфиденция» потерпела кораблекрушение у норвежских берегов. Через несколько месяцев и сам Ченслер утонул, когда «Бонавентура» потерпел кораблекрушение у берегов Шотландии.
Драматическое начало, обошедшееся, к тому же, в большую сумму – потери компании настолько велики, что ей пришлось немедленно прибегнуть к рекапитализации – нисколько не охладило пыл инвесторов. Русское государство и Англия обдумывают проект, рассчитанный на много лет. Этот проект трехсторонний: если русских представляет Иван Грозный, то со стороны Англии два участника – уже состарившийся Себастьян Кабот и Елизавета I, которую в 1558 году привела на трон череда удивительных событий. Конечно же, хорошие дипломатические и личные отношения между двумя правителями – основное условие успеха Московской компании. Почти тридцатилетнее противоборство Ивана Грозного и «королевы-девы», отраженное в письмах, которые доставляла сама компания, свидетельствует о том, насколько хрупкими были эти отношения. Купцы постоянно требуют новых привилегий и подтверждений предыдущих. Они пытаются устранить или принизить конкурентов, избавиться от соперников-англичан, пытающихся эксплуатировать их завоевания и представляющихся членами компании.
Английские купцы ждут от Елизаветы I компромиссов с Иваном Грозным, проявлений доброго отношения к нему. Королева хочет способствовать торговле и обмену товарами, она не против политики ответных уступок в Англии, тем более, что эта политика ни к чему ее не обязывает, пока русские не обзавелись торговым флотом и зависят от английских или европейских кораблей. Однако она не готова к заключению военного альянса, который столкнул бы ее с другими государями и «кузенами» из Швеции, Дании или Польши. Но Иван Грозный добивался именно военного союза, поскольку ему приходилось вести войны сразу на нескольких фронтах. К тому же некоторые военачальники перешли на сторону врага. Иван Грозный чувствовал шаткость своего режима, мысль о том, что Русь в осаде, что она отрезана от остального христианского мира, доводила его до исступления. Страшная эпоха татаро-монгольского ига не прошла бесследно.
Царь страшится изоляции страны и хочет ее модернизировать, не дать ей задохнуться. Он рассчитывает на помощь Московской компании. Начинается неразбериха, в обе стороны летят письма и гонцы, но если в этом кружении требований, уступок и недоразумений англичане заняты торговлей, то Иван Грозный – политикой. Русский царь добивается военного союза, он нуждается в оружии и в специалистах. Елизавета I вынуждена лавировать, сдерживая пыл как своего странного корреспондента, так и представителей Московской компании, которые ждут от нее шагов навстречу русскому царю. Нужны специалисты? Охотно. Военные, моряки, инженеры и врачи оседают в Москве и на северных берегах. Оружие? Хорошо, но неофициально. Судя по переписке, английские корабли везли в трюмах не только ликеры, ткани и пряности. Когда шведы высказывают Елизавете I свое недоумение в связи с тем, что их противник неожиданно оказался неплохо вооружен, она самым искренним образом отрицает, что причастна к этому. Военная коалиция? Вот этого Елизавета I не может себе позволить. Она предлагает оборонный союз, который налагает на обе стороны обязательства только в случае нападения «в нарушение всякого правосудия», и исключительно после того, как агрессор, призванный к ответу, не сумеет доказать легитимность своих действий и откажется образумиться. Распечатав письмо, Иван Грозный, который совсем не глупец, впал в бешенство. Для чего нужен союз, от которого Елизавета I может отказаться в любой момент? Как смеет она не принять его предложения? Ведь он даровал англичанам столько привилегий, он открыл для караванов Московской компании прямой путь на Восток! И, что особенно показательно, царь шокирован поведением английской королевы. Как может она отодвигать стратегические интересы ради низких меркантильных соображений? «Мы думали, что ты в своем государстве государыня, – и сама владеешь и заботишься о своей государевой чести и выгодах для государства, – пишет он Елизавете I 24 октября 1570 года, – поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли».
К ужасу английских купцов, он приостанавливает привилегии компании и требует доказательств того, что в нем видят серьезного партнера. Гарантий, что ему будет предоставлено политическое убежище, если дела пойдут совсем плохо. Почему бы не брак с какой-нибудь близкой родственницей Елизаветы I? Вот что по-настоящему скрепило бы союз между двумя правителями!
Королева оказалась в крайне затруднительном положении. Немало удивленная, вероятно, необычными требованиями русского царя, она передает ответ через его посланника. Елизавета I готова принять в Англии Ивана Грозного и его семью в случае, если несчастья, тайный заговор или нападение извне
заставят его покинуть страну. Что же касается женитьбы, то королева начинает переговоры, которые тянутся много лет, всячески увиливает, заверяет, что намерения у нее самые искренние, даже удостаивает Ивана Грозного трогательного признания («всемогущий Бог, держащий в дланях своих королевские сердца, не даровал нам того расположения духа и тех чувств, которые привели бы нас самих на этот путь»
). Но, когда Иван Грозный назвал имя ее родственницы леди Гастингс, она снова тянет с ответом. В конце концов Елизавета I сообщает царю, что его предполагаемая невеста изуродована оспой. Несмотря на все проволочки, посланник Ивана Грозного, дворянин Фёдор Писемский, является, чтобы лично взглянуть на избранницу. Осмотрев леди Гастингс со всех сторон, он произнес загадочную фразу «Довольно!»
и отбыл писать отчет своему государю, оставив англичан в тревожном недоумении. Только смерть Ивана Грозного положила конец этому сложному дипломатическому, торговому и сентиментальному казусу. Новость о ней, скорее всего, была воспринята Елизаветой I с облегчением.
* * *
Путь, по которому прошли англичане, недолго оставался исключительно их завоеванием. Не успел Ричард Ченслер вернуться из первого путешествия, как новость о новом прямом маршруте в Россию облетела все фактории Брюгге, Гента, Антверпена, Дьепа и Амстердама. Быстрее всех отреагировала Голландия. Обычно голландские торговые корабли, как и корабли других стран, шли за русскими товарами через Данию в порты Балтики. Завоевание эстонского порта Нарвы армией Ивана Грозного создало возможность прямых контактов с русскими поставщиками. Однако русский порт на Балтике, основания которого так отчаянно добивался Иван Грозный, продержался недолго. Уже в конце 1581 года он опять перешел к шведам. Осмотрительные голландцы, искавшие прямых контактов с Русью, сумели обойти это новое препятствие. Они снарядили лучших моряков, чтобы те обогнули Скандинавию, вошли в устье Двины и бросили якорь у пристаней первого русского города, Холмогор, примерно в шестидесяти километрах выше устья. В 1578 году два конкурировавших голландских корабля, один из которых был зафрахтован Жилем ван Ейхеленбергом из Антверпена, а другой – французским гугенотом, ставшим гражданином Голландии, Балтазаром де Мушероном, причалили там один за другим.
Очень быстро голландские купцы оттесняют английских конкурентов. Помимо безукоризненного владения самыми современными навигационными приборами, у Нидерландов есть еще один секрет успеха: скромный размер страны. Если Англия пробует себя в роли мощной державы, которую интересуют только собственные коммерческие интересы, Амстердам видит свое призвание в том, чтобы стать территорией международной торговли. В голландских факториях, открытых всему миру, продаются и обмениваются самые разные товары. Англичане экспортируют в Россию только свои традиционные изделия: шерсть, ткани, полезные ископаемые, оружие, продукты. Голландцы готовы предложить все, что угодно, лишь бы был спрос. Купцы из Голландии продают пряности и экзотические товары, например, китайский шелк, посуду c Востока, кофе и редкие товары из Америки и, главное, серебро из рудников Нового Света. Такой широкий набор предложений позволяет, конечно, расширить круг клиентов, но, главное, дает важное преимущество в контактах с Русью, поскольку из-за недостатка денежных резервов ее экономика основана главным образом на обмене. Расширение ассортимента увеличивает возможности обмена. Англия предлагает лишь шерсть и мушкеты, а Голландия привозит целый магазин! Пытаясь компенсировать свою политическую слабость, Голландия решается на предоставление кредитов с таким небольшим процентом, что русские купцы, действующие на внешнем рынке, как, например, Строгановы, охотно брали их, часто попадая в зависимость от кредиторов. В числе должников амстердамских торговых домов оказывается даже царский двор. И еще одно обстоятельство в копилку голландцев – прямое следствие обретенной ими независимости и религиозной терпимости, характерной для этой страны. Многие гугеноты – купцы и мореплаватели из европейских стран, которые пострадали от религиозных войн у себя дома, нашли убежище в Соединенных провинциях Нидерландов, где начали успешно торговать под флагом приютившей их новой родины.
Успех не заставил себя ждать. За несколько лет голландцы догнали, а затем и перегнали англичан, и это несмотря на то, что англичане торговали, не выплачивая налогов и пошлин. В первой половине XVII века три четверти торговых операций с Московской Русью,
доступ к внутреннему рынку которой находился далеко на севере, перешло в руки голландцев. В 1583 году, через год после утраты Нарвы – русской гавани-однодневки на Балтике, Иван Грозный решил вложить большие средства в северные районы страны, чтобы поддержать возникший источник доходов. Он основал новый город – Архангельск, самый европейский из русских городов, выбрав место рядом с Михайло-Архангельским монастырем.
Царь, в соответствии со своим характером, считает внешнюю торговлю собственным делом. Многие товары объявлены «запретными» – поташ, смола, необходимая для изготовления корпусов кораблей, пенька, из которой изготовляются тросы, то есть все, что используется в иностранных армиях и флотах. Их можно покупать только через царские торги. Зерно также не поступает в свободную продажу – оно экспортируется, как правило, когда из-за голода европейские цены на него взлетают. Зато на экспорт мехов и кож, особенно юфти, знаменитой мягкой кожи, из которой шьют высокую обувь, обтягивающую икры, не накладывается никаких ограничений. Все торговые операции между русскими купцами и иностранцами могут происходить только в Архангельске, на летней ярмарке, в июле и августе. Это правило позволяет контролировать все торговые контакты с иностранцами. Разгар ярмарки приходился на период между 20 и 30 августа, когда весь русский север стекается в Архангельск. В конце мая десятки торговых кораблей покидают Голландию и Фризские острова и берут курс на него. Корабли везут представителей процветающих торговых домов Фландрии или Голландии, которые постепенно оттесняют от самых выгодных дел своих конкурентов – сначала англичан, а затем еще и немцев и французов. Осенью русские купцы, среди которых, конечно, и Строгановы, отправляются вверх по реке и по ее притокам. Они доставляют купленные товары до волоков Вологды и Ярославля, а оттуда уже направляются в разные волжские города или в Москву.
* * *
Преемники Ивана Грозного построили на восточном берегу Двины, в новом порту, открытом для мира, крупный торговый центр – Гостиный двор. Его силуэт и сейчас – сердце архитектурного центра Архангельска. Гостиный двор состоит из трех внутренних дворов. Его главный фасад – толстая стена средневекового типа – тянется вдоль реки больше, чем на четыреста метров. По углам этого внушительного северного торжища – башни. Ворота открываются на пристани и на главные улицы города. Первый этаж Гостиного двора занимают склады, а второй образуют галереи с изящными арками. Крупные русские и европейские купцы принимают там гостей, каждый в своем помещении, среди стен, украшенных коврами или шкурами. Там ведутся переговоры о ценах на пушнину, которая в те времена составляла половину всего русского экспорта, или на импортные товары – металлы, порох, бумагу, материи, разную экзотику. Первый двор отводился для русских купцов, третий – для «немцев», то есть иностранцев, в частности, голландцев, а в центральном, похожем на крепость, сидели представители власти. Постепенно иностранцы обживают торговый квартал. Хотя существует формальное правило, согласно которому торговые операции могут происходить только во время ярмарки, самые предприимчивые купцы остаются на более долгий срок. Так как довольно часто случаются пожары, товары приходится закапывать – до следующего года. Некоторые голландские и английские семейства селятся неподалеку от Гостиного двора, в новом квартале – Немецкой слободе[6 - Прилагательное «немецкий» связано этимологически с прилагательным «немой» и указывает на то, как трудно было русским понимать речь иностранцев. Немцами могли называться любые иностранцы, просто среди них чаще всего встречались носители германских языков, в частности, говорившие по-голландски. В эту же эпоху в Москве также строится Немецкая слобода, где селятся иностранцы – временно или на постоянной основе.], улицы которой устроены на европейский манер. Царь, опасаясь европейского прозелитизма и возможной слишком бурной реакции православной церкви или местного населения, ограничивает поселения иностранцев несколькими кварталами. Архитектура расположенных здесь домов и сейчас напоминает о том, что в XVI и XVII веках это был европейский квартал[7 - Именно в этом квартале возник первый кинотеатр. Последние его жители покинули квартал и город в 1919 году после высадки европейских войск интервентов, прибывших на помощь белым, и последовавшей затем победы Красной Армии (Юрий Барашков, Вы сказали: Архангельск? Архангельск, 2011, с. 140 и след.).]. В нем строят мельницы, лесопилки, кожевни, и, наконец, появляется англиканская церковь с остроконечной колокольней, которая и завершает формирование экзотического облика этой части центра города. Жители Архангельска окрестили новые пристани, символ голландского влияния, бруген («мост» по-голландски).
Торговля процветает, и во второй половине XVII века доходы от торговых операций, которые осуществляются в стенах архангельского Гостиного двора, могут составлять до двух третей бюджета Руси. Голландцы получали львиную долю. Около 1650 года, например, 90 % русских товаров, отправляющихся в Европу, проходят через Амстердам.
Голландский язык настолько распространен в отношениях с заграницей, что в XVII веке, когда русское посольство было послано ко двору Людовика XIV, оказалось, что ни глава миссии, ни его переводчик не говорят по-французски. Так что русских переводили на голландский, а потом – с голландского на французский.
А французы? Они долго не обращают внимания на суету, возникшую в Северной Европе, и не спешат отхватить себе кусок русского пирога. Франция, намного более населенное королевство, чем Англия и, уж тем более, чем Нидерланды, ведет очень скромную торговлю с русским государством. Обычно французы продают товары, предназначенные для северных и восточных рынков, голландским купцам, которые заносят их в свои каталоги. Речь идет, конечно, о винах, красных и белых, о «галантерее»,
о бесконечном количестве аксессуаров для одежды и для украшения интерьеров, и особенно о соли – ценном товаре, который по-прежнему в дефиците на русском рынке. Но почему французы не продают свои товары сами, напрямую? Французский дипломат-резидент, находившийся при дворе датского короля, задается этим вопросом. Посла приводит в бешенство то, что его соплеменники упускают возможность влиться в поток, устремившийся в Московскую Русь, который он сравнивает со всеобщим рывком в Америку за несколько десятилетий до этого. Шарль де Данзей в посланиях, адресованных королеве-матери, регентше Екатерине Медичи, королю Карлу IX и кардиналу Ришелье, сожалеет о необъяснимом бездействии Франции. Он сообщает, что торговцы во французских портах вместо того, чтобы, разделив между собой риски, как это сделали англичане, а затем голландцы, торговать с выгодой, только и делают, что вставляют друг другу палки в колеса. Он умоляет призвать их к порядку – ради их же собственной выгоды. «Да соблаговолит Ваше Величество, – пишет он Екатерине Медичи в 1571 году, – призвать купцов Ваших подданных к исполнению своего долга. Нормандцы завидуют тому, чем торгуют бретонцы и их соседи, и все ненавидят парижан и средиземноморские города. Когда им предлагаются разумные вещи, к которым прибегают немцы, англичане, голландцы и граждане других стран, чтобы обеспечить безопасность и удобство торговли, они отзываются о них с похвалой и признают их необходимость и пользу. Но нет никакой надежды заставить их действовать так же, разве что они покорятся Вашему приказу и власти».
Кроме того, как продолжает дипломат, письма которого доказывают, что это был человек столь же прозорливый, сколь и упрямый, следует срочно направить посольство ко двору русского царя, чтобы выторговать такие же привилегии, которые заполучили конкуренты. Он начинает действовать без промедления и получает от датского короля, с которым у него установились особые отношения, право на беспошлинный проход для французских кораблей, направляющихся на север. Английские первопроходцы не имели такого права и держались вместе, чтобы уйти от датских военных кораблей, которые охотились за ними для взимания пошлины. Но ничего не меняется. Только купцы из Дьепа, частые гости на Балтике, видевшие, как Нарва перешла в руки русских, время от времени подумывают о том, чтобы последовать примеру англичан, и пытаются выяснить ситуацию. Данзей в Копенгагене раздражается: необходимо заручиться поддержкой русского царя, получить от него привилегии, и только от самих французских купцов зависит, сумеют ли они сравняться в этом с соседями. Так, в 1581 году, то есть через десять лет после письма королеве-матери, в котором впервые поднял эту проблему, он пишет: «Французские купцы настолько пристрастны друг к другу и завистливы, что ничего не станут делать вместе».
Год спустя Данзей снова обращается к королю: «Я докладывал Вашему Величеству, что французские купцы смогут свободно и безопасно идти в сторону севера, как в Данию, так и в Москву <…> Вы единственный, Сир, кому позволено такое свободное плавание!»
Наконец, 26 июня 1586 года, капитан из Дьепа Жан Соваж бросил якорь в Архангельске. Он привез первые грузы из Франции. Его принимает глава города – с радушием и… выпивкой. «Наши купцы, – пишет Соваж в записке, адресованной королю, – сошли на берег говорить с губернатором и отдать ему рапорт, как это принято во всех странах. Поприветствовав нас, губернатор спросил, кто они, и когда узнал, что мы французы, то весьма обрадовался и передал через переводчика, который представил нас, что мы желанные гости, а потом взял большую серебряную чашу и наполнил ее. Надобно было выпить все до дна, а потом еще одну, а потом третью также до дна. Выпив три такие полные чаши, начинаешь думать, что с этим покончено, но нет, самое худшее идет в конце: надобно осушить еще чашу водки, столь крепкой, что от нее живот и горло горят огнем. Но и тут еще не все: поговоривши немного, надобно пить за здоровье государя, и вы не смеете отказаться. Таков обычай здешней земли – много пить».
Через тридцать три года после Уиллоби французы наконец-то добрались до Архангельска. Но дипломат Данзей пока не может вздохнуть с облегчением. Выяснилось, что по пути в Московскую Русь французский экипаж попытался обмануть датчан, предъявив фальшивые паспорта! И Данзей вынужден снова все улаживать…
Однако французы никогда не смогут догнать своих конкурентов. В 1615 году русский царь отправил Людовику XIII письмо с предложением дружбы, которое четырнадцать лет оставалось без ответа. И только в 1669 году, более чем через сто лет после англичан и три четверти века спустя после голландцев, Кольбер попытался решить эту проблему, вложив немалые государственные средства в Северную Компанию, призванную составить конкуренцию другим иностранным компаниям. В то время французский флот процветал. За двадцать лет торговый флот вырос в два раза, военный – в десять. Министру необходимы мачты из высоких деревьев, смола, ему нужны паруса из льна, канаты, все то, что в огромном количестве продается на ярмарке в Архангельске. Он хочет подрезать крылья Голландии, с которой Франция готовится вступить в войну[8 - Так называемая Голландская война шла с 1672 по 1678 год.]. Несмотря на все усилия и огромные денежные вложения, Северная Компания, затеянная министром Людовика XIV, продержалась не больше 15 лет. В 1683 году Кольбер умер, а два года спустя, отменив Нантский эдикт, король полностью перечеркнул надежды своего усопшего слуги, по сути выкосив французскую элиту. Гугеноты массово бегут в Голландию, которой и будут служить верно и преданно. И даже в Московскую Русь, которая их примет – к ярости «короля-солнца».
* * *
Коммерческая притягательность Руси и большие доходы, которые европейские державы надеются получить в ближайшей перспективе, не утолили жажду новых открытий и не остановили гонку в сторону Китая и Индии – через север. Свидетельства мореплавателей, столкнувшихся с дрейфующими льдами и утверждавшими, что дальше по морю продвинуться невозможно, не убедили географов и картографов. То был век Великих географических открытий, и многие умы испытывали оптимизм, граничивший с фантазиями. Всегда находились отчаянно храбрые предприниматели, на свой страх и риск финансировавшие походы в далекие страны, где якобы текли золотые реки. Мешают льды? Нужно обогнуть их с севера, ведь где-то там, на самой макушке Земли, есть более теплое судоходное море. Или же пройти по континенту, который еще не открыт. На карте Меркатора, опубликованной в 1596 году, у Северного полюса изображены четыре большие острова и море между ними.
Наблюдения на озерах показали, что они начинают замерзать с берегов. Не следует ли из этого, что и океаны ведут себя так же? Даже Михаил Ломоносов, родившийся в Архангельске и потому знакомый с детства с севером, великий ум, пытливый, на редкость прозорливый человек, заложивший в России основы современной науки, защищал эту теорию. Некоторые географы полагали также, что ледовые поля – скопления льдов, вынесенных реками. Они считали, что соленое море не замерзает.
Английские и голландские моряки, твердо уверовавшие в данную гипотезу, мечтали первыми обнаружить мифический северно-восточный проход и предпринимали одну попытку за другой. Уже в 1556 году, почти сразу же после триумфального возвращения Ричарда Ченслера, почтенный Себастьян Кабот (которому в тот момент было уже более восьмидесяти лет) собирает экспедицию для поиска прохода на Восток под командованием Стивена Барроу, участника плавания Ченслера. Небольшой парусно-гребной корабль (пинас) «Зерхетрифт» (Serchethrift – дословно с немецкого «ищи выгоды») дошел до устья Печоры, встретив лодки рыбаков-поморов. Немного восточнее английские моряки вступили в беседу с другими русскими рыбаками, которые сообщили им, что едва виднеющаяся на горизонте суша называется Новая Земля. «Затем этот русский нам объяснил, что на Новой Земле есть гора, как он считал, самая высокая в мире», – рассказывает Барроу. «Я не видел той горы. Он также дал нам несколько указаний, как найти дорогу к реке Обь. Его звали Лошак», – завершает капитан с истинно английской решительностью. Барроу первым добрался до входа в Карское море. Пролив был перегорожен льдами, и пинас повернул назад.
Вслед за Барроу отправляются другие английские экспедиции. Всех манит величественная река Обь, впадающая в Карское море. Как рассказывал в 1549 году Сигизмунд фон Герберштейн, эта загадочная река. Говорили, что она берет начало в самом сердце Азии, в озере Катай, и, следовательно, по ней можно проникнуть прямо внутрь Китая. Однако ее сторожит идол Золотая Баба, видный издалека. В утробе Золотой Бабы ребенок, а внутри него – другой ребенок. Герберштейн даже нарисовал Золотую Бабу на карте, которая была у экипажа Барроу. Как бы ни пролегал путь – по земле или по морю – Обь должна была стать ключом к столь желанному Китаю. «За Обью находится теплое море»,
– пишет в 1578 году в Москве английский торговый представитель Черри в заметках, предназначенных для его лондонских сотрудников. В 1580 году Московская компания снаряжает в путь капитанов Артура Пэта и Чарльза Джекмена с заданием «попасть в страну и земли великого правителя китайского и в города Камбала [Хан-Балык, «город хана», Пекин] и Квинсей».
За этим путешествием пристально наблюдают из Европы. Находившийся в Дуйсбурге картограф Герард Кремер, более известный под латинизированным именем Герарда Меркатора[9 - Автор знаменитых карт, составленных в цилиндрической проекции Меркатора, особенно распространенной в 1570 по 1590-е годы и часто используемой и в наше время.], приходит в бешенство от того, как легко моряки поворачивают назад. Ведь до Китая, как он полагал, было уже рукой подать! «Месье, – пишет он в 1580 году английскому арматору Ричарду Хаклюйту, организатору экспедиции, – я крайне недоволен тем, что, несмотря на потраченное время, не все необходимые инструкции были даны; надеюсь, что перед отплытием Артур Пэт был проинформирован относительно некоторых деталей. До Катая, несомненно, можно добраться легко и быстро, и меня немало поразило то, что после удачного начала и после того, как было пройдено более половины пути, путешествие было прервано и взят курс на Запад. Ведь прямо за Новой Землей находится огромный залив, в середине которого берут начало большие реки, по моему мнению, вполне судоходные.
Эти реки ведут в глубь континента, они могли бы использоваться для торговли разными товарами и для их доставки из Катая в Англию».
Пэт и Джекмен, доплыв до Новой Земли, несмотря на все старания, не смогли продвинуться дальше Югорского Шара, соединяющего Карское и Баренцево моря и полностью забитого льдами. «Непреодолимо», – решает Пэт. И все равно, что там думает Меркатор, дающий советы из своего кабинета.
И опять новый этап открывают голландцы. Эмигрировавший уроженец Нормандии гугенот Балтазар де Мушерон (его брата звали Мельхиор!), ставший частым гостем Московии, на протяжении десяти лет собирал разные сведения о таинственном морском пути. В 1593 году он отправляет составленные им отчет и рекомендации голландскому правительству, и, несколькими месяцами позже, четыре корабля покинули порты Амстердама, Энкхёйзена и Зеландии. Это первая крупная нидерландская экспедиция. Всего их будет три. И командует первой экспедицией Виллем Баренц.
Экспедиция 1594 года следует известным уже указаниям. Два корабля берут курс на север Атлантики в надежде обойти паковый лед через полюс. Баренц же, со своей стороны, впервые пытается обойти длинный остров Новая Земля с северной стороны, где еще никто, кроме русских, не бывал. Экспедиция привозит самую разнообразную информацию, она открывает «новые» острова, немедленно получившие голландские названия, а также гигантские – в несколько сотен – колонии моржей, «огромных морских чудищ, во много раз превосходящих размеры быков»,
которые произвели большое впечатление на матросов. Экспедиция обнаружила также православные кресты, могилы и избушки русских рыбаков, находившиеся очень далеко на севере. Одно из этих мест, известное сейчас как бухта Строганова, возможно, было охотничьей базой знаменитых купцов. Однако Баренц не смог преодолеть «Ледовое море». Он хотел перезимовать, чтобы продолжить плавание на следующий год, но, несмотря на его протесты, было решено отправиться обратно. Моряки составили общее заявление: «Мы, нижеподписавшиеся, заявляем перед Богом и людьми, что сделали все, что зависело от нас, чтобы пройти через Северное море и достичь Китая и Японии в соответствии с данными нам инструкциями».
Вторая попытка, состоявшаяся годом позже, не принесла ничего нового. Лед полностью перегородил проходы в Карское море. Но Баренц не отказывается от своего плана. Он упрям, и он хочет вернуться туда, где прервалась его последняя экспедиция. К тому же город Амстердам пообещал выплатить двадцать пять тысяч флоринов тому, кто сможет пробиться через северо-восток в сторону Китая. Купцы соглашаются снарядить третью экспедицию из двух кораблей, но, опасаясь, вероятно, слишком авантюрного склада характера Баренца, настаивают, чтобы он шел только в качестве главного штурмана. Экспедиция покидает Голландию 10 мая 1596 года. Ни один из кораблей не вернется. 17 июля корабль, на котором находился Баренц, оказался у Новой Земли. 19 августа голландцы проходят мимо ее самого северного мыса, который называют мысом Желания. 21-го они остановлены льдами в небольшой бухте на мелководье. 26-го корабль окончательно сжат льдами, льдины напирают с такой силой, что его корпус не выдерживает.
«Корабль был совершенно окружен и сжат льдом; все около него стало трещать, и казалось, что он разламывается на сто частей; это было ужасно и видеть, и слышать; волосы становились дыбом при столь страшном зрелище»,
– записывает Геррит де Веер (де Фер, в отечественной традиции), который вел дневник экспедиции. Однако самое страшное ждало впереди. Европейцы были плохо знакомы с арктическим климатом, у экипажа не оказалось ни подходящей одежды, ни многих предметов, необходимых для ставшей неизбежной зимовки на этой широте. Из досок палубы и корпуса моряки построили жилище – дом с очагом в самом центре. Но безжалостный холод проникал и туда. Запись от 6 декабря: «Скверная погода, при восточном ветре, принесла нам тягости и такой сильный холод, что он был почти невыносим. Мы с жалостью смотрели друг на друга, опасаясь, что если мороз будет еще усиливаться, то мы погибнем от холода, так как хотя мы и развели сильный огонь, но все же не могли согреться; даже благородное испанское вино, которое очень горячо, совершенно замерзало от холода».
Запись от 27 декабря: «В доме же стояла такая сильная стужа, что даже когда мы сидели перед большим огнем, почти обжигая ноги, то спины у нас зябли, и они были покрыты инеем». И в довершение, словно всего этого было мало, начинается цинга. 14 июня следующего 1597 года голландцы, полуживые и измученные жестокой зимой, покидают свое жилище, чтобы попытаться спастись на лодках. Баренц и многие другие тяжело больны. 16 июня они снова проплывают мимо мыса Желания. Баренц просит, чтобы его подняли: «Я хочу еще раз посмотреть на него». 20 июня он говорит: «Мне кажется, что я протяну недолго, – а потом просит, – Геррит, дай мне напиться». Де Веер свидетельствует: «Он закатил глаза и неожиданно скончался».
Встретившиеся рыбаки-поморы помогли остальным членам экипажа добраться до русских берегов. Это произошло 2 сентября 1597 года. С тех пор северное море носит имя главного штурмана Баренца. Люди Баренца узнали от подобравших их рыбаков, что те каждый год проходят в Карское море. Рыбаки поведали также, что дальше находятся большие реки: легендарная Обь, а также Енисей и еще одна – третья – река, которую голландцы записали под именем «Молконзей». Мангазея, богатейшая Мангазея! Эта страна, по словам поморов, настоящий рай для искателей пушнины. Сказано достаточно, чтобы надежды и страсти вспыхнули с новой силой.
В конце XVI века надежды пройти наконец по северо-восточному пути стали таять. Московская компания профинансировала еще две экспедиции – 1607 и 1608 года, которые возглавлял знаменитый мореплаватель Генри Гудзон (Hudson), но потом решила отказаться от дальнейших попыток. Голландцы Ван Керкховен (1609), Джан Мэй и Корнелиус Босман (1625) также потерпели поражение. Несмотря на собранные сведения и очень точные указания русских промышленников, которые умело лавировали между льдинами, европейским путешественникам не удается добиться цели. Иностранцы, которые остались в России и поселились в «немецких» слободах Москвы и Астрахани, полагали, что этот вопрос закрыт. В 1608 году голландский купец Исаак Масса писал: ««Я прекрасно знаю и могу это доказать, что этот северный путь закрыт и что все желающие его открыть претерпят неудачу в своих попытках».
Исаак Масса жил в Москве и говорил по-русски. Его информативные записки о принявшей его стране позволяют видеть в нем главного иностранного эксперта по русским делам. Он действительно был первым из вереницы ярких граждан Нидерландов в России. Достаточно назвать, например, Николаса Витсена, будущего бургомистра Амстердама и активного сторонника сотрудничества обеих стран, или Андриеса Виниуса[10 - Андрей (Андриес) Виниус (1641–1716), сын купца-эмигранта, стал одним из виднейших деятелей при царском дворе. Он возглавлял Почтовое ведомство, Аптекарский и даже Сибирский приказы. Переводчик и сподвижник Петра I с его молодых лет, Виниус немало способствовал упрочению позиций Голландии, служившей для русского царя образцом. Петр I подолгу жил в Нидерландах, где вербовал специалистов. Свою новую столицу Санкт-Петербург Петр I строил по модели Амстердама и даже использовал национальные цвета Голландии (хоть и в обратном порядке) для нового бело-сине-красного флага России.], видную фигуру при русском царе. Эмигранты, прочно осевшие на новой родине, советуют европейцам сконцентрировать усилия на контактах с Русью и на покупке пушнины. Они рассказывали, что жители Оби и Мангазеи добывают множество соболей, чернобурых лисиц и песцов самых невероятных раскрасок.
У торговых держав Европы есть и другие причины отказаться от поисков северо-восточного пути. Голландия, сильная и процветающая, укрепилась на мысе Доброй Надежды, и ее корабли плывут к Ост-Индии (современная Индонезия), чему Португалия уже никак не может помешать. Кроме того, англичане активны у африканских берегов и в Северной Америке, они ищут проход к Китаю, но уже северо-западный, в обход Канады. После неудачи в Московии Генри Гудзон целиком отдается этим поискам, унесшим в конце концов его жизнь. Однако, несмотря на падение интереса к мифическому пути в Китай, Мангазея и Обь, загадочная Сибирь с ее недоступными богатствами по-прежнему тревожат воображение. Спрос на меха только растет, и купцам не терпится заполучить побольше этого товара непосредственно на родине «мягкой рухляди», о существовании которой они узнали от европейских мореплавателей и их русских информаторов. Русские, не имевшие в своем распоряжении торгового флота, полностью зависели от западных партнеров, которые и продавали лучшие товары Московии на самых крупных ярмарках. Когда крупные русские торговые дома доставили сухопутным путем через Хойештрассе в Голландию меха, чтобы самостоятельно их продать, то местные торговые корпорации не позволили им этого сделать. В 1567 году корабль, принадлежавший Московской компании, привез русских купцов в Англию. Их представили королеве Елизавете I, но в беспошлинной торговле отказали, а они очень надеялись на эту привилегию, ведь русский царь дал ее англичанам.
Но без собственных кораблей русские купцы бессильны. Они связаны по рукам и ногам и никак не могут быть конкурентами. Европейцы же, пользуясь своим преимуществом на море, стараются еще больше усилить свои позиции. Осенью 1583 года сэр Джером Боус (Еремей Баус), посланник королевы Елизаветы I, получил аудиенцию у Ивана Грозного. Видя успех голландцев, он просит царя, чтобы тот предоставил англичанам монополию на вход в порты северной Руси. Английский посланник известен своим вспыльчивым нравом. Он считает себя вправе требовать для англичан возможности торговать на востоке, в устьях Печоры и Мезени, где промышляют охотники, а также на Оби – в том случае, если мореплавателям удастся туда попасть. Иван Грозный болен, ему осталось жить несколько месяцев, однако наглое требование гостя ему очень не понравилось и наделало переполоха в Сибирском приказе. Царь заметил, что «Печора, да Изленди, да река Обь… те места в нашей отчине очень далеки от тех мест, которых могут достичь английские купцы. И, как сообщают свидетели, добавил с разоружающей откровенностью: «в тех местах ведутца соболя да кречеты; и только такие дорогие товары, соболя и кречеты, пойдут в Английскую же землю, и нашему государству как бес того быти?»
Посланнику Боусу решительно отказано в просьбе. Одно из последних распоряжений Ивана Грозного перед смертью – запрет всем иностранцам приставать к берегам Печоры и других рек восточнее Белого моря и Архангельска. Строгановы лично просили об этом тяжело больного государя.
Тем временем стало известно, что некоторые английские, а также, вероятно, голландские мореплаватели, пренебрегая запретами русской администрации, решили, что смогут безнаказанно пройти вглубь континента и рискнули присоединиться к поморам. Англичанин Антоний Мерш, поверив их заверениям, что «до устья Оби не очень трудно проехать», снарядил два морских судна, построенных по поморской модели, с командой по десять человек на каждом.
Экспедиция оказалась очень удачной и вернулась с богатой добычей. Однако на обратном пути ее участников задержали и бросили в темницу, а пушнину отняли. Эта попытка, скорее всего, была не единственной. Возможно, и другие смельчаки добирались за Урал. Англичанин Джером Годсей, разговаривавший в Москве с захваченным в плен сыном одного татарского вельможи, сообщил своим лондонским нанимателям из Московской компании, что тот упомянул какой-то корабль, на борту которого находились «некие англичане» или, по крайней мере, похожие на него люди. Этот корабль потерпел крушение в устье Оби, что позволило татарам завладеть «пушками, порохом и другими богатствами».
* * *
Европейцы продвигались к востоку, будь то с согласия царя или самовольно. Напряжение нарастает. Осознавая уязвимость режима Ивана Грозного, некоторые европейские стратеги строят планы завоевания северной Руси с моря. Почему бы не завладеть всем, что есть в этой стране? Почему бы не завладеть и Москвой? Немец Генрих фон Штаден, досконально изучивший суть русской власти, поскольку состоял в царской опричнине, вернувшись, вступает в сговор с одним из немецких пфальцграфов (Георгом Гансом Вельденцским). Они хотят предложить Рудольфу II, императору Священной Римской империи, план завоевания северной Руси. Как пишет фон Штаден, нужно отправить флот на север, поскольку «русские не ходят в море; у них нет кораблей и морем они не пользуются».
Дания, города Ганзы, Испания, конечно же, предоставят несколько сотен военных кораблей. Наверняка «шкипера и лоцманы найдутся в Голландии, Зеландии, в Гамбурге и в Антверпе-не».
Несколько тысяч вооруженных людей могли бы затем захватить порты, куда «голландцы и антверпенские [торговые люди] привезли бы несколько сот колоколов, взятых из монастырей и церквей»,
и установить контроль над реками и городами. Фон Штаден подробно описывает, как должны развиваться события. Плененного Ивана Грозного, его сыновей и казну доставят к границе Римской империи, затем царскую семью отправят в горы, откуда они смогут видеть Рейн и Эльбу.
Победители приведут туда также и захваченную в плен русскую армию и перебьют всех. Затем, согласно плану, следует у трупов перевязать «ноги около щиколоток и, взяв длинное бревно, насадить на него мертвецов так, чтобы на каждом бревне висело по 30, по 40, а то и по 50 трупов, <…> бревна с трупами надо сбросить затем в реку и пустить вниз по течению» для того, чтобы Иван Грозный убедился, «что истинно наше [писание], хотя он и думает, что он служит богу праведно».
Этот проект, долгое время хранившийся в тайне, остался лишь на бумаге. Однако возникали и другие планы завоевания севера, тем более, что после смерти Ивана Грозного и регентства Бориса Годунова наступает эпоха нестабильности, интриг и иностранной интервенции, в частности, со стороны Польши. Иностранные наемники наводняют Русь, чтобы воспользоваться в полной мере тем периодом, что останется в русской истории как «Смутное время», и урвать свой куш. Летом 1613[11 - Российские историки датируют этот документ, недавно ставший предметом подробного исследования, периодом между маем и октябрем 1613 года.] года король Англии Яков I, занявший престол после Елизаветы I, получил от бургундского капитана Маржерета, участвовавшего в качестве наемника в гражданской войне, которая бушевала на Руси, предложение начать наступательную кампанию и «захватить землю в Архангельске». Маржерет считал Архангельск «весьма подходящим и удобным» местом для того, «чтобы продвинуть дело <…> тем более, Сир, что Ваше Величество завладеет портом Архангельска, на который у них вся надежда, тем самым они не только будут разорены во всей своей торговле, но также лишатся надежды на получение помощи из военного снаряжения и прочего необходимого, по большей части идущего из этих краев».
Маржерет убежден, что русские взбунтуются, как только представится случай, и что они «мечтают единственно о том, чтобы иметь какого-нибудь иноземного государя, под которым они могли бы наслаждаться надежным миром». Если Его Величество, которое, по мнению французского офицера, является «ужасом антихриста, грозой турок, страхом татар и всех врагов» соблаговолит ввязаться в эту авантюру, сулящую большую выгоду, то, скорее всего, подданные Его Величества, «торговцы торгующей там компании, охотно примут участие, чтобы затем единственными вести там торговлю».
Король Яков I предпочел не ввязываться в предложенную авантюру. В тот момент, когда Маржерет заканчивал писать свою записку, Московская Русь только-только начала выбираться из смуты, произвола, войн и казней. У нее появились новый царь и новая династия – династия Романовых. Потребовалось еще несколько лет, чтобы все успокоилось окончательно. Но в 1620 году царь пришел к тому же выводу, что и его предшественники. Нужно было остановить продвижение европейцев на северо-восток по морю. В 1620 году этот путь оказался под замком – нарушившему запрет грозила смертная казнь. Северный путь останется запретным до XIX века. В сибирской летописи, известной как Ремезовская, устье Оби описывается как абсолютно непроходимое для человека, скованное с незапамятных времен льдами, никогда не тающими под солнцем.
Неизвестно, является ли это суждение плодом воображения летописца или специальным приемом, призванным охлаждать пыл иностранцев. Царь распорядился поставить вдоль побережья охрану, вынуждая купцов выбирать дорогу через Урал. Сухопутный путь к этому времени уже был проторен. Сибирь стала доступна.
Урал позади
Строгановы были первыми всюду – на ярмарках, на реках, на северных факториях. Конечно, они не могли остаться в стороне от завязавшейся торговли с иностранцами по Ледовитому океану. Устье Двины и Архангельск находятся не так далеко от их «столицы» – Сольвычегодска, при хорошей погоде всего несколько дней по реке. Купцы Строгановы, как это им свойственно, мгновенно понимают, насколько выгоден обмен с гостями издалека. К какому времени относится первый подписанный ими контракт с англичанами? Точно неизвестно, но в великокняжеских архивах, начиная с 1552 года, то есть еще до создания Московской компании, содержатся упоминания о переданных Строгановым царских заказах «товаров английских и неанглийских». Строгановы к этому времени уже уважаемые поставщики русского царя. Как полагают российские историки, Аника, скорее всего, разместил своих представителей и перекупщиков повсюду, вплоть до Мурманского побережья. Строгановы, как обычно, отстроили там несколько сараев и церковь, создав русский аванпост для европейских мореходов, еще не осмеливавшихся двинуться дальше на север. По всей видимости, высочайший клиент остался удовлетворен товарами и услугами Строгановых, поскольку в последующие годы он возобновляет заказы. Строгановы расширяют торговую сеть, открывают магазины в Холмогорах, а потом в Архангельске. Иван Грозный настолько доволен, что в 1570 году появляется его указ, согласно которому Анике и его сыновьям поручается контролировать от имени государства торговую деятельность «английских немцев» (sic) и других иностранцев. В частности, царь приказывает следить, чтобы гости занимались оптовой торговлей, а не розничной, чтобы они не покупали коноплю, из которой могли бы потом изготавливать корабельные снасти, и, наконец, чтобы к ним не попало запрещенное к продаже железо.
Царь сделал Строгановых, ставших уже его личными поставщиками и могущественными посредниками в делах, настоящими государственными управленцами. Любой, кто хотел иметь солидный товарооборот, вынужден становиться их партнером. Конечно же, Строгановы не могли не пользоваться столь выгодным для них положением.
Они приглашали англичан добывать железо на своей земле в Сольвычегодске и, благодаря заграничным технологиям, через несколько лет на их предприятиях техника извлечения и плавки достигла нового уровня. Амбиции Строгановых растут. Стечение обстоятельств или следствие усвоенной ими новой роли? В тот же год, когда царь своим указом превратил их в полномочных инспекторов внешней торговли, Строгановы выкупают в Ярославле пленного фламандца по имени Оливье Брюнель. Этот человек уже много лет гнил в царской темнице. Поступок очень мудрый: Оливье Брюнель – человек выдающийся, наделенный редкими качествами. Он родился около 1540 года в Брюсселе или в Лувене и очень рано начал интересоваться спорами о северном пути и таинственном проходе в Китай, бушевавшими в кругу фламандских и брабантских торговцев, а также в мастерских картографов. Встречался ли Брюнель в юности со знаменитым Меркатором, в то время еще не покинувшим католический университет и не обвиненным в ереси? Или самостоятельно решил пуститься в авантюру, когда поднялся на борт одного из антверпенских кораблей? Мы знаем лишь то, что этот фламандец находился на одном из первых голландских кораблей, пробивавшихся в Московскую Русь по северному пути. Он намеревался «спекулировать» и для этого учил русский язык. Однако в порт он попал в сопровождении караульных. Корабль, на котором он плыл, был досмотрен по доносу одного английского торговца, стоявшего на страже монополии своей страны. Брюнеля обвинили в шпионаже. Но это происшествие имело и положительную сторону: Брюнель, в отличие от своих соотечественников, получил возможность остаться в Московской Руси. Еще ни один из нидерландских капитанов не ступал на русскую землю. Брюнель же за долгие проведенные в тюрьме годы выучил язык, в том числе и простонародный. Когда Строгановы вытащили его, оказалось, что желание Брюнеля свести счеты с англичанами и их компанией вполне на руку русским «олигархам». Они отправляют своего нового брабантского агента вниз по Волге – в Казань и Астрахань.
Брюнель развивает активную деятельность, налаживая торговые связи, в том числе с Центральной Азией и Китаем. Он плавает по северным морям и, конечно, совершает торговые операции со своими соотечественниками, представляя отделение торгового дома «Строганов и сыновья». Он знает всех – от старьевщиков Брюсселя до скорняков Архангельска, от арматоров Антверпена до аборигенных охотников Урала. Его неустанные труды прославили имя Строгановых, так что и полвека спустя нидерландские хроникеры Исаак Масса и Николаас Витсен будут расхваливать эту династию купцов.
К сожалению, об этом удивительном пленнике и его путешествиях известно немного. Из переписки одного прибалтийского торговца, у которого Брюнель гостил, мы знаем лишь, что он очень много ездил по делам своих хозяев. Некоторые историки
