скачать книгу бесплатно
Боже.
Одной шесть, другой пять, и они круглые сироты.
Боже.
– Ни о чем, – говорю я. Высвобождаюсь из дюжины маленьких ручек и встаю. – Правда. Меня всего два дня назад выписали из больницы.
Аврора показывает пальчиком на мою забинтованную кисть.
– Ты обожглась?
Я киваю.
– Тебе больно?
Я мужественно улыбаюсь и лгу:
– Терпимо. Но до вчерашнего дня я ни с кем не общалась из-за того, что лежала в больнице. А тебя о чем спрашивали?
– О жизни, – отвечает Аврора. – Чем мы каждый день занимались, что кушали, и все такое.
– С тобой разговаривает доктор Эрнандес?
Аврора качает головкой.
– Доктор Келли. Она хорошая, хоть и из Чужаков. Все просит, чтобы я рисовала.
– Рисовала что? – встревает Люк. Я оборачиваюсь и вижу его хмурое лицо.
– Она говорит, это неважно. Что в голову придет.
– И что же ты для нее нарисовала? – любопытствую я.
– Единорога.
Я улыбаюсь.
– А еще?
– А еще отца Джона, – сообщает Аврора. – Я нарисовала, как он сидит на золотом коне и сокрушает прислужников Змея.
На физиономии Люка расплывается широкая улыбка, тогда как моя – меркнет.
– И что на это сказала Чужачка? – спрашивает он.
– Ничего, – отвечает Аврора. – Она просто положила мой рисунок в папку и спросила про школу.
– Умница, – хвалит малышку Люк. – Ничего им не говори. Что бы там она тебе ни пела в уши, не сходи с Истинного пути. Господь благ.
– Господь благ, – с сияющими глазами произносит Аврора.
Остальные – многие, но не все – эхом повторяют за ней эти слова, а Люк сверлит меня взглядом, пока я не выдавливаю то же самое.
– Чужаки лгут, – говорит он, поворачиваясь обратно к детям. – Слушайте меня внимательно: Чужаки лгут. Их сердца поражены недугом, тьмой, которую туда запустил и вскормил сам Змей. На их глазах случилось чудо: Пророк, а также наши Братья и Сестры Вознеслись на небеса и по праву заняли места подле Всевышнего, но узрели ли это Чужаки? Упали ли они на колени, отреклись от ереси? Взмолились ли о прощении? Нет! Отрава в их душах помешала им уверовать в истинность чуда, свидетелями которого они стали. Можете пожалеть их, но помните, кто они такие и кому служат. Они будут стремиться разорвать нашу связь с Господом, сбить нас с пути, открытого лишь для нас, воистину преданных Богу, но мы этого не допустим. Не допустим, ибо нам есть вечное утешение, и всякий из нас знает, что это есть истина. Господь испытывает нашу веру, однако мы пройдем испытание, если сохраним стойкость и не отклонимся от пути. Наш час скоро пробьет!
Люк делает паузу. Я гляжу на него, и меня мутит от ужаса; я мысленно молю Хани, чье лицо искажено омерзением, которое она не может – или не желает – скрывать: молчи, только молчи. Доктор Эрнандес с коллегами видят происходящее, убеждаю себя я, они не позволят случиться беде, и все же в эту минуту КСВ вовсе не кажется мне такой безопасной затеей, как описывал доктор, и я даже думать не хочу, что вытворит Люк, если Хани скажет ему поперек еще хоть слово.
Люк обводит глазами восхищенные лица юных Братьев и Сестер, затем поворачивает голову и смотрит в верхний угол. Проследив за его взглядом, я замечаю направленную на нас камеру видеонаблюдения.
– А прислужникам Змея я скажу так, – продолжает Люк. – Можете пытаться развратить нас, подорвать нашу веру и втянуть нас в скверну. Мы лишь рады этому, ибо вера наша крепка, а страх нам неведом. Мы стоим перед вами, плечом к плечу. Мы выстоим, и, когда Господь сочтет нужным, мы Вознесемся к Нему, а вам суждено вечно ползать на брюхе в геенне огненной. – Несколько долгих секунд Люк смотрит на камеру в полной тишине, после отворачивается и опускается на колени. – Помолитесь вместе со мной, – обращается он к детям.
Они охотно окружают его и берутся за руки. Хани старается держаться от Люка подальше, но тоже встает в круг – вот и хорошо, ради нас обеих. Надеюсь, она поняла то, что я успела шепнуть. Ей необходимо кое-что знать, и рассказать об этом могу только я, но не сейчас, когда вокруг полно ушей.
Я встаю на колени, Аврора осторожно берет мою забинтованную ладонь в свою, Рейнбоу крепко стискивает другую руку. Перед тем как закрыть глаза и опустить голову, Люк пронзает меня ледяным взглядом, и я считываю его недвусмысленное послание. Я за тобой слежу.
Впрочем, я его не виню. Правда. Он относился ко мне с подозрением задолго до пожара и был прав. Он и сейчас прав. Потому что у меня есть тайна, которую я никогда не открою ни доктору Эрнандесу, ни кому-либо другому.
Это из-за меня Аврора, Уинтер и еще много их Братьев и Сестер остались сиротами, из-за меня столько людей погибло. Это все моя вина.
После
Мне снова приснился кошмар. Не такой жуткий, как в прошлый раз, но все равно страшный. Пламя и кровь.
Когда вчера после сеанса КСВ я вернулась к себе, то обнаружила на столе пакет. Я долго смотрела на него, прежде чем открыть. Пальцы у меня дрожали, ведь через прозрачный пластик я разглядела вещи, которые в последний раз видела в своей комнате на Базе. Ножей с гравировкой на рукоятках среди них не было, не нашлось и фотографии моих бабушки с дедушкой, и страницы из отцовского дневника. Видимо, это, как почти все остальное, превратилось в пепел. Не было в пакете и моего письма, чему я не удивилась. Морская раковина, однако, сохранилась, и часы с замершими стрелками тоже. Папины часы.
Проснувшись, я погладила их круглое стекло; в голове все еще теснились обрывки дурного сна. Я сложила все предметы обратно в пакет и принялась ждать сестру Харроу с завтраком.
Еда не лезла мне в горло. Сестра Харроу, пришедшая отвести меня на сеанс к доктору Эрнандесу, спросила, все ли у меня в порядке, и я соврала, ответив «да». Скорее всего, она мне не поверила, но с расспросами больше не приставала, а просто проводила в «Кабинет для интервью № 1». И на том спасибо.
– Мунбим, как ты себя сегодня чувствуешь? – интересуется доктор Эрнандес.
Я ерзаю на диване и пожимаю плечами.
– Ты хорошо спала?
Мотаю головой.
– Ты…
– Вы смотрели? – перебиваю я. – Ну то есть вчера, когда нас собрали вместе.
Он кивает.
– На сеансах КСВ всегда ведется наблюдение.
– Значит, так все и должно было происходить? По-вашему, это нормально?
– В этом виде терапии нет каких-то определенных правил, – поясняет доктор Эрнандес. – Это процесс естественного общения, его выстраивают сами участники.
– Но КСВ должно помогать, разве нет?
– Цель именно такова. Мунбим, могу я узнать, что тебя беспокоит? То, что сказал Люк?
Что же еще.
– Боюсь, я не очень представляю, в чем польза таких высказываний.
– Понимаю тебя, – говорит доктор. – Вполне понимаю. Видишь ли, психологическая реабилитация Люка проходит не так, как у тебя, Мунбим, и не так, как у Хани, Рейнбоу и всех прочих. Люди по-разному справляются с травмой.
– И вы не считаете, что разрешать ему вести эти речи опасно?
Доктор Эрнандес откидывается на стуле.
– Ты действительно полагаешь, что слова Люка несут опасность, или же тебе тяжело их слышать потому, что ты в это не веришь?
Я смотрю на него, а в голове ревет отец Джон: «ЛИШЬ ЕРЕТИЧКА МОГЛА НЕ ТО ЧТО ПОПАСТЬСЯ, А ДАЖЕ ПРИБЛИЗИТЬСЯ К СТОЛЬ ОЧЕВИДНОЙ ЛОВУШКЕ, ЛИШЬ БЕЗМОЗГЛАЯ, НИКЧЕМНАЯ ПРИТВОРЩИЦА!»
– Если бы я увидел в действиях Люка угрозу, – наконец произносит доктор Эрнандес, – то прервал бы сеанс. Я обещал тебе безопасность, и это наш главный приоритет. КСВ часто включает в себя бурные споры, даже разногласия и ссоры, из-за чего обстановка порой накаляется, однако весь процесс от начала до конца находится под наблюдением и контролем. Тебе не стоит волноваться.
– Хорошо. – Я ни на секунду не верю ему, но какой смысл сообщать об этом? Остается надеяться, что я ошибаюсь, а он прав.
– Хочешь еще поговорить о КСВ? Это совершенно нормальное желание.
Качаю головой.
– Ладно, – кивает он. – Отлично. Тогда…
– У вас есть дети? – перебиваю я. Вопрос возник у меня вчера ночью, перед сном, и спросить нужно прямо сейчас, чтобы не забыть о нем, когда мы сменим тему.
Доктор Эрнандес хмурит лоб.
– Почему тебя это интересует?
– Вы сказали, что ваша работа – помогать детям. Просто хочу знать, есть ли у вас свои, – объясняю я.
– Справедливо, – заключает он. – Вполне логичный вопрос. Нет, у меня нет детей. Для тебя это имеет значение?
Ответ меня слегка разочаровывает: я-то думала, ему придется не по нраву, что я расспрашиваю его о личном, а не наоборот, но, кажется, доктора Эрнандеса это ничуть не задело.
– Мунбим?
Он задал вопрос, шепчет внутренний голос. Для тебя это имеет значение? Скажи правду.
– Да нет, – отвечаю я. Ничего особенного, просто мысли перед сном. – Думаю, можно быть хорошим ветеринаром и не имея домашних питомцев.
Доктор издает сдавленный смешок, на какую-то миллисекунду в его глазах мелькает ужас, а потом он сдается и долго хохочет в полный голос так, что краснеет лицо. Я улыбаюсь, потому что мне приятен этот смех, хоть и очевидно, что смеется он надо мной.
– Прошу прощения, – выдыхает доктор Эрнандес, кое-как успокоившись. – Только не подумай, что я смеялся над тобой. Просто я в жизни не слышал лучшего обоснования того, чем занимаюсь. Надо обязательно запомнить на будущее, чтобы при случае использовать.
– Рада быть полезной. – Я все еще улыбаюсь. – И как же вышло, что вы не обзавелись детьми?
– Моя жена в юности перенесла болезнь, – говорит он, и моя улыбка сползает. – Потом она выздоровела, но с тех пор не может иметь детей.
– Мне очень жаль.
– Ничего, все в порядке, – кивает доктор Эрнандес. – Но все равно спасибо.
– Вы давно женаты?
– А ты сегодня любопытна.
– Вы говорили, задавать вопросы – это хорошо.
– Точно, говорил. – Доктор улыбается. – Мы познакомились в колледже. Женаты уже шестнадцать лет.
– Как ее зовут?
– Марион.
– Она красивая?
– Прекраснее никого на свете нет.
– Ну это вряд ли, – прячу улыбку я. – Без обид.
– Без обид. – По лицу доктора Эрнандеса я вижу, что он искренен. – Любовь меняет твое зрительное восприятие. Ослепляет тебя – в хорошем смысле. Я смотрю на Марион, и разум может выдать мне объективную информацию о том, что, возможно, она не самая красивая женщина на планете, но это абсолютно неважно. Для меня она красавица.
Я улыбаюсь еще шире. Здорово, наверное, когда есть человек, который так о тебе думает, когда ты знаешь, что на всей Земле он выбрал тебя и только тебя. Но потом я вспоминаю, как отец Джон смотрел на Эсме, Беллу, Агаву и других девочек, и моя улыбка гаснет.
От моего собеседника это не укрывается.
– Мунбим, все хорошо?
– Да, все в порядке.
– Есть еще вопросы или начнем?
– Два вопроса, – киваю я.
– Полагаю, первый касается твоей мамы?
Снова киваю.
– Я отправил запрос руководителю рабочей группы, которая ведет расследование по делу Легиона Господня. Он подтвердил, что запрос получен, но пока ничего не прислал. Как только появится хоть какая-то информация, я тебе сообщу.
– Спасибо. – Что такое «рабочая группа», я не знаю, но благодарна доктору Эрнандесу. – Я вам признательна.
– Я ведь обещал, – отвечает он. – И еще обещал, что не стану тебе лгать.
