скачать книгу бесплатно
Не то, что он был на свободе, сам по себе, что он мог купить себе чашку чая и пончик, подождать поезд – вовсе не это беспокоило его. А то, что никто не смотрел в его сторону, никто не обращал на него ни малейшего внимания. За ним постоянно следили четыре с половиной года, а сейчас он стал невидимым.
Ветер так сильно ударил в двери, что распахнул их настежь и опрокинул на пол несколько пустых стульев. Ребенок в красной куртке завизжал.
Он вспомнил свою мать. Она приходила навестить его всего полдюжины раз, прокрадываясь в комнату для свиданий с опущенной головой и глазами, прикованными к полу от стыда, а после этого она в основном лежала по больницам и была слишком больна, чтобы приходить. Он не воспринимал эту помятую женщину как свою мать, он думал о другой – той, к которой он прибежал, когда друзья Мо Томпсона прищемили ему пальцы дверью ради забавы, и той, которая как-то нашла его, когда они отвели его в Верри к одному из сараев и заперли его в темноте, не преминув предварительно сообщить ему, что скребущиеся звуки на крыше издают именно крысы. То была его мать – женщина с мощными руками и красными кулаками, готовыми выбить всю дурь из его обидчиков, и с голосом, который было слышно за несколько улиц, как сирену. С годами она будто усохла. На ее пальто были серые пятна, а в складках ее шеи собиралась грязь. Когда она нагибалась к нему через стол в комнате для посетителей, от нее пахло.
Женщина за стойкой буфета пыталась подоткнуть под дверь сложенную газету, но ветер вырывал ее у нее из рук, и вскоре вода начала хлестать из-под двери на коричневый линолеум.
Трое мужчин подошли, чтобы помочь ей. Она взяла швабру и ведро и попыталась загнать потоки дождевой воды обратно.
Ребенок одновременно орал и жевал шоколадку, пока ветер гремел оконными стеклами.
Энди хотел вернуться. Здесь было небезопасно, земля как будто бы уходила у него из-под ног, и тот факт, что никто здесь не знает его имени, пугал его.
Где-то снаружи ветер сорвал часть жестяной кровли, и она с грохотом упала на асфальт.
«Мам», – пробормотал про себя Энди, и именно с женщиной с мощными руками и красными кулаками он сейчас разговаривал. Мам.
Невнятное эхо зазвучало из динамиков, возможно, сообщая о прибытии его поезда, возможно, о конце света.
Сразу после этого погас свет, и на несколько секунд все замерли, замолчали, даже ребенок.
Погода застала их врасплох. Прогнозы сообщали о сильном дожде и порывистом ветре, но не о жутком урагане, способном вызвать такие разрушения и привнести столько хаоса в обычное утро понедельника. Электричество в буфете так и не заработало, а поезда начали ходить только после полудня.
– И что мне, черт побери, теперь делать?
У женщины с ребенком был еще младенец в коляске и два чемодана. Экстренный переход на другую платформу означал, что ей нужно пересечь стальной мост. Она была вся в слезах, ее дети устали, а дождь продолжал лить как из ведра.
– Пойдем, милая, – услышал Энди собственные слова. Он взял чемоданы и после того, как перенес их по мосту, вернулся за коляской. Дальняя платформа была забита настолько, что это казалось опасным. Потоки дождя выплескивались из водосточных труб и лились под ноги.
– Возьмите на руки свою малышку, а я открою дверь и закину вещи на ваше место, не суетитесь.
– За что мне это? – раз за разом вопрошала у него женщина. – Я не знаю, за что мне это.
– Кто-нибудь другой обязательно вам бы помог.
– Но сейчас же никому нельзя доверять, люди пошли странные. Но вам доверяю.
Энди посмотрел на нее. Она говорила искренне. Позже, как он тогда подумал, он еще осознает всю глубину иронии.
– Куда вы сами едете?
– Лаффертон. Ну, рядом с Бевхэмом.
– Да это же другой конец страны!
– Да.
– Едете домой?
Он не ответил. Он не знал.
– Чем вы занимаетесь?
Он открыл рот. Дождь стекал по его шее за ворот рубашки.
– Выращиваю овощи.
Но в поезд уже начали забиваться люди. Она хлопотала над своими детьми и не слышала его.
Энди боком остановил дверь, когда она уже закрывалась перед ним, и как только фиксаторы замков встали на место, он зашел внутрь вагона, протолкнулся к нужному сиденью, закинул на полку чемоданы и вернулся, чтобы взять детей.
– Вы святой, вы это знаете, что бы я без вас делала? Я бы никогда со всем этим не справилась, вы заслуживаете чертовой медали.
Прошел еще час, прежде чем он сел на поезд сам. К этому времени электричество уже вернули и ветер утих, хотя дождь продолжал накрапывать.
Свободных мест не было, как и вагона-ресторана. Он сидел на своей сумке в проходе, прижавшись к парню с дребезжащим плеером.
Он никак не мог предупредить Мишель о том, когда он приедет, и сейчас это уже вряд ли имело значение. Поезд постоянно останавливался, иногда на пару минут, иногда на полчаса. Через какое-то время он так, сидя, и заснул. Когда он проснулся, снаружи уже было темно.
Он задумался, где сейчас та женщина с детьми.
Парень толкнул его локтем и передал банку «Лагера».
– Твое здоровье. Это откуда?
– Завалялось несколько в сумке.
Энди сделал большой глоток теплого газированного пива.
Четыре часа спустя он шел по бетонной дороге к дому своей сестры. Все еще шел дождь. На всей улице, с самого ее начала и до конца, стоял шум: шум телевизора, шум музыки, шум от детских криков и шум от ора взрослых. Оранжевый уличный фонарь осветил пластиковый трактор у него под ногами.
– Черт возьми, а ты припозднился.
Его сестра Мишель выглядела скорее на сорок, чем на тридцать, и в коридоре за ее спиной пахло жареной едой. Она навестила его в тюрьме дважды. Оба раза в самом начале, до того, как вышла замуж за Пета Тейта после развода со своим первым горемычным мужем и обзавелась еще парочкой детей.
– Что ты так долго?
Энди прошел за ней через весь дом на маленькую кухню, где запах жареного был еще сильнее. Горячее масло брызгало из сковороды с картошкой на обои под плитку. Он кинул на пол свою сумку.
– Ну, там была гроза. Буря, потоп – если ты вдруг не выглядывала сегодня из окна.
– Ага, ха-ха-ха, мне пришлось продираться сквозь нее, чтобы вот их отвести в школу, так-то. А что, из-за нее и поезда отменили?
– Типа того.
– Ты чаю хоть попил?
– Нет.
Его сестра вздохнула и подставила горлышко чайника под кран. В комнате по соседству из телевизора раздался оглушительный звук визжащих шин.
Энди сел за стол. У него болела голова, он был голоден, и ему хотелось пить. Чувствовал себя разбитым. Ему не хотелось находиться здесь. Он хотел быть дома. Но где дом? Его нет. Это место было ближе всего к этому понятию.
– Тебе придется спать на диване или наверху с Мэттом в его комнате.
– Мне все равно. Пусть будет диван.
– Ну, Пит захочет смотреть телевизор до ночи, у нас подключен «Скай», он смотрит спорт.
– О’кей, тогда комната Мэтта. Я уже сказал, мне все равно.
Он поднял глаза. Его сестра внимательно смотрела на него, поджигая сигарету. Ему она не предложила.
– Узнаешь меня заново.
– Выглядишь ты, как раньше, – наконец сказала она, скрывшись за облаком дыма. – Только, может быть, старше.
– Я и стал старше. Мне было девятнадцать. Сейчас мне почти двадцать пять.
– Черт возьми…
Она поставила перед ним кружку с чаем.
– Пит сказал, что ты можешь оставаться до тех пор, пока не найдешь чего-нибудь. Они куда-нибудь тебя пристроят, пока ты на испытательном сроке?
– Слушай, если ты хочешь, чтобы я допил свой чай и ушел, просто скажи, Мишель.
– Мне совершенно без разницы. Что ты собираешься делать целыми днями?
– Работать.
– Но ты никогда не работал.
– Буду работать.
– Кем? Что ты будешь делать?
– Я проходил обучение.
Жир от картошки с яростным шипением брызнул на стену. Она сняла сковородку с огня.
– Чему научился, вышиванию мешков для почты?
– Ты ничего не знаешь. Ты не навещала меня, чтобы узнать подробности.
– Я писала тебе, разве нет? Отправляла тебе всякие вещи, фотографии детей. Ты был, черт побери, через полстраны, да и у Пита не было особого желания.
Пит Тейт. Он был рядовым в армии, когда Мишель вышла за него, но его уволили со службы, когда он упал со стены во время прохождения полосы препятствий и повредил спину. Теперь он сидел в подсобке и пялился в экраны камер наблюдения в местном торговом центре с двух часов дня до полуночи. Энди знал только это из коротких записок, которые Мишель удосуживалась написать ему несколько раз в год.
– Они предоставят мне жилье. Квартиру или что-то в этом духе.
– Ты хочешь фасоль или томаты?
Мишель начала раскрывать пачку солонины.
– Неважно.
Печеная фасоль. Солонина. Жареная картошка. Консервированные томаты. Тюремная еда. Он поднялся и налил себе еще чая. Ему вспомнилась женщина с кучей детей и багажом. Забавно. Ты встречаешь людей. Говоришь с ними. Они уходят. Ты никогда их больше не встретишь. Все эти мужчины в тюрьмах. Ты никогда их больше не встретишь.
– Дети смотрят телевизор?
– Они уже давно в постели. Сейчас половина десятого. Я не из тех, кто позволяет им шататься допоздна.
Она поставила перед ним тарелку с едой.
Значит, телевизор показывал автомобильную погоню самому себе.
– Я не ел с половины седьмого.
– Тогда хочешь еще хлеба с маслом?
Энди кивнул, набив полный рот фасоли и картошки.
Мишель села напротив него.
– Я не хочу, чтобы мои дети выросли такими же, как все остальные тут, и я не хочу, чтобы они наслушались всякой ерунды от тебя.
Ерунда. Ерунда осталась где-то далеко позади, в другой жизни. Он даже и не думал ни о чем таком. Он не был девятнадцатилетним оболтусом вот уже почти шесть лет, причем ни в каком смысле.
– Не наслушаются.
– Всегда можешь пойти работать охранником. Пит мог бы замолвить словечко, только я не знаю, что они будут спрашивать.
– А они будут спрашивать.
– Ты должен чем-то заниматься.
– Я об этом и говорил.
– Но чем именно? Ты так и не сказал.
В телевизоре выли полицейские сирены.
– Ты никогда его не выключаешь?
– Что?
– Ты даже не замечаешь, что он включен, да?
