banner banner banner
Аише
Аише
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Аише

скачать книгу бесплатно


Аише приходила в себя медленно, с болью, разрывающей виски, лодыжку и спину. Голова ее лежала на чем-то мягком, вздымающемся и урчащем.

Открыв глаза, девушка уставилась на солнечный диск – клонился к закату. Сколько же времени она провела тут? Последнее, что помнила, как падала в овраг с вцепившейся в лицо рысью. Подняв руку, потрогала саднившую щеку – на ней запеклась кровь. Подняв гудящую голову, поняла, что лежит на большой кошке, которая дышала со свистом. Аише обернулась и увидела, что та окровавлена, с неестественно согнутой лапой, из раны в которой торчит белая кость в розовых ошметках.

Аише затошнило. Зажав ладонью рот, попыталась сдержать приступ, но не вышло – наружу полился желудочный сок с водой, желчью и корнями одуванчиков, оставляя после себя гадкий привкус во рту.

Рысь повернула голову и настороженно посмотрела на девушку. Та попыталась подняться, но нога подломилась. Аише рухнула на землю и выругалась, как, бывало, Добран ругался на строптивую лошадь, смачно и грубо. Рысь прижала уши к голове и зашипела.

– Что ворчишь? – пробормотала девушка. – Больно тебе? Мне тоже больно. Глупая ты, зачем нападала?

Рысь молчала, косясь в ее сторону большим глазом.

– Теперь вот и у меня нога, похоже, сломана, и у тебя лапа. Так и умрем тут, два одиночества.

Помассировав лодыжку, Аише услышала сквозь боль хруст. Так и есть. Всемил рассказывал, как одна овца как-то свалилась в яму, сломала себе ногу, так в месте перелома как раз хрустело. Значит и у нее, как у той овцы, нога не в порядке.

Злые и горячие слезы полились по лицу девушки. Слабость, боль в месте перелома, боль от ободранных участков кожи, пораненное лицо – все это доставляло ей мучительные страдания. И еще было жалко рысь. Та лежала на боку, тяжело дыша – пострадала от падения, видимо. Ее бока вздымались, рот был открыт.

– Пить хочешь? – догадалась девушка. – Подожди, я сейчас.

Поползла к реке, намочила там снятую с ноги тряпицу, выполоскав прежде как следует, потом вернулась также ползком к рыси и выжала ей в пасть воду.

– Хоть от жажды мы спасены, – грустно усмехнулась, увидев, как кошка с интересом смотрит на нее. – Еще воды?

Сползать пришлось трижды, только потом рысь откинула голову и снова легла. Аише устроилась рядом, глядя в голубое небо широко распахнутыми глазами.

– А вон облако, похожее на тебя, – показала она пальцем. – Такой же куцый хвост.

Рысь урчала в ответ, не доверяя человеку, но и не имея возможности уйти.

Они долго лежали так вместе, пока сон вновь не сморил девушку.

В этом сне она опять плыла по небу в виде огненной птицы. И вновь люди внизу приветствовали ее взмахами рук.

– Анастаише! – услышала она и повернула голову.

Рядом с ней летела огромная белая птица.

– Ты слышишь меня? – спросила она у девушки глубоким бархатным мужским голосом. – Я знаю, ты слышишь меня. Приди ко мне, призываю тебя.

Аише заворочалась во сне, застонала, почувствовав прострел в ноге. Рысь отозвалась глухим рычанием.

Выплывая из тягостного сновидения, девушка услышала чей-то голос.

– Как ты попала-то туда, девочка? – на краю оврага стоял старый мужчина в простой одежде, лаптях, подпоясанный кушаком.

Борода его и волосы, перехваченные лентой на лбу, были абсолютно седыми, руками он уперся в колени и, согнувшись, разглядывал пострадавших.

– Выбраться сможешь сама?

Аише села и покрутила головой.

– Не знаю, – отозвалась она. – Тут со мной рысь.

– Брось ее, не вытащить, – дед был суров. – Я тебе спущу веревку, ты хватайся за нее, я буду тащить, а ты помогай.

Вскоре конец старой лохматой на конце веревки был у ног девушки. Она оглянулась на рысь. Ты лежала все также на боку и с интересом наблюдала за своей недавней жертвой.

– Не рычи! – Аише подползла к ней и принялась обматывать худое пушистое тело портянками, а потом попыталась примотать к себе.

Рысь огрызалась вяло, берегла сломанную лапу, но шипела и ворчала громко.

– Не вытащу я вас двоих, – сокрушался дед. – Давай кошку тогда сначала.

Как же ее примотать к веревке? Ведь сорвется и погибнет!

Недолго думая, девушка стянула с себя юбку и сделала своеобразную люльку, в которую и спеленала строптивую лесную жительницу, а потом крепко-накрепко перемотала веревкой и отдышалась – кошка хоть и была худой, но весила немало, а обессилевшей без еды беглянке и вовсе показалась неподъемной.

Дед же тем временем вытянул люльку, отвязал ее и сбросил веревку назад вместе с юбкой. Аише надела ее, а потом себя обвязала за талию и полезла, обдирая в кровь руки и ноги, наверх. Казавшиеся снизу удобными, уступы не выдерживали ее веса и обрывались, земля летела комьями, а сама Аише, не имея возможности пользоваться одной ногой в полную силу, трижды срывалась, плакала от бессилия, пыхтела, кряхтела, но с четвертого раза наконец-то выбралась и упала навзничь на землю, не в силах сдержать слез.

Старик подошел ближе, разглядывая ее.

– Давненько я ни одной живой души тут не встречал, – сказал он, пожевав губами. – Откель ты взялась-то? Ну да, не хочешь говорить, не надо. Давай ногу-то сюда, вижу, опухшая. Надо лубок сделать, да поковыляем. Тута недалече мой дом. Ты рысь-то с собой потащишь? Я-то окромя веревки ничего не брал, за хворостом пошел, слышу, стонет кто-то. Думал сперва, показалось. Ан нет. Смотрю – там ты лежишь.

Дед быстро соорудил вокруг лодыжки повязку, помог спеленать рысь и привязать к спине Аише, встал со стороны больной ноги, и поковыляли они вперед, медленно переступая ногами. Аише упорно тащилась, стараясь не наступать на больную ногу, рысь глухо рычала при каждом ее движении, дед едва слышно покрякивал. Так и добрались до поляны, на которой стоял маленький крепкий бревенчатый домик.

– Вот и пришли, – дед будто ускорился даже. – Сейчас накормлю вас обеих, да мазью целебной смажу раны. Шрамы останутся, девонька, лицо-то эта когтистая тебе сильно подрала.

7

Шрамы? В сердце девушки всколыхнулись горечь и обида. Она, конечно, особенной красавицей себя и не считала, однако, иметь уродующие рубцы не хотела. С другой стороны, может, это оттолкнет от нее ищеек императора, коли те смогут добраться в такую глушь.

Верила Аише, что дед Лукьян, как представился седобородый, не выдаст ее. Едва доковыляв со своей тяжелой ношей до лесного домика, она рухнула на топчан, покрытый тонким соломенным матрасом и старой овечьей шкурой и вновь уснула, слыша на краю сознания, как дед кряхтит, гремит какими-то плошками, бурчит что-то себе под нос, а потом и вовсе провалилась в черноту. В себя пришла на рассвете от истошного петушиного крика.

Подняв голову, долго не могла сообразить, где она и что случилось, потом вспомнила и села, спустив ноги. Правая ужасно распухла и болела, хоть и была перевязана накрепко тряпицей, саднили пальцы на руках, ободранные вчера, когда забиралась вверх по оврагу, ныл локоть и копчик, но все это было ерундой – невероятное облегчение, что спаслась, что смогла убежать – вот что довлело над нею.

Что было бы, не найди ее Лукьян, она не знала и даже думать о том не хотела.

Ощутив естественные потребности, поковыляла на улицу, стараясь не наступать на ногу. Получалось плохо, приходилось подпрыгивать и придерживаться за печку, доски на полу прогибались при этом и скрипели.

Когда Аише уже было добралась до двери, та отворилась, впуская спасителя.

– Проснулась? – улыбнулся он сквозь бороду, отчего лучики морщинок поползли от уголков глаз к вискам. – А я уже козу подоил, молока вот несу. Рысь там твоя ворчит, не подпускает меня. Я ее вчера в сарае пристроил, пущай там полеживает, неча ей в дому-то делать. Как звать-то тебя, дева?

– Аише! – отозвалась девушка, улыбнувшись в ответ. – Спасибо, что вытащил нас!

– Ну, не зверь же я, – смутился дед. – А ты давай, умывайся там на улице, да будем завтракать.

Выйдя наружу, девушка с удовольствием втянула в себя стылый утренний воздух, влажный и напоенный ароматами сосновой хвои, прелой листвы, поздних ягод и грибов. Забывшись, шагнула со ступенек вниз и зашипела, когда ногу прострелило болью. Кое-как, придерживаясь за крепкие перила из потемневшего от времени дерева, она сползла на землю и увидела палку, стоявшую будто специально для нее. Так передвигаться стало значительно легче.

Отхожее место стояло за сараем, там все было сделано для удобства – и ступенька всего одна, и сиденье, а не просто дыра в полу, как в их деревне. Молодец, дед Лукьян, хорошо придумал. В таком деле ведь тоже комфорт важен, а для старых, для больных – самое то.

Облегчившись, Аише улыбнулась, вспомнив их старую с мамой шутку – где находится душа – под мочевым пузырем, ведь когда долго терпишь, а потом сходишь до ветру, говорят, что на душе легче.

Мама! Как она там? Жива ли? Как бы дать ей весточку, что с Аише все хорошо? Наверное, никак. Надо, чтобы нога зажила, а потом уже направляться в свою деревню. Поди, к тому времени и император найдет ту, что ищет, и ее ловить не будут.

– Аише! – позвал ее дед Лукьян с крыльца. – Иди, каша взопрела уже.

В желудке при мысли о каше забурчало, закрутило от голода, засосало тоскливо.

Максимально ускорившись, Аише пыхтела и злилась, что не может как и прежде пользоваться ногой. Теперь она понимала старого деда Митяя, что день-деньской посиживал на завалинке у дома, опираясь руками на клюку и либо клевал носом, либо щурил свои подслеповатые глаза на деревенских, шныряющих по своим делам.

Лукьян, не выдержав, спустился вниз и помог девушке, встав со стороны больной ноги. Так они и доковыляли – один старый, другая хромоногая.

На деревянном столе из гладко оструганных и крепко сбитых досок уже стояли две добрые миски с пшеничной кашей. Масло истаяло, образовав солнечно-желтые потеки и сбившись в ручейки вдоль стенок, а в отдельной плошке – вот чудо! – стояло варенье из малины. Сахар был дорог, не всякий себе мог его позволить, Аише с Журавой покупали раз в год, весной, когда цены шли на спад, у заезжих торговцев, а откуда эти белые кристаллы взял лесной житель – неизвестно.

Усмехнувшись сквозь бороду, Лукьян помог Аише усесться на стул, придвинул к ней деревянную ложку и стакан молока.

Девушку не надо было упрашивать – она мигом накинулась на еду и, наевшись, замерла с блаженной улыбкой.

– Ничего вкуснее не ела! – похвалила Лукьяна. – Ох, и хороша каша!

– Благодарствую, – огладил тот бороду. – Давненько я похвалы от девицы не слыхал. Сколь тут живу, и девок-то не видал, если по-честному.

– Как же ты тут оказался, дедушка? – спросила Аише, хмурясь.

– Дак, в войну-то я бился на стороне огненных, – пояснил тот, – да проиграли они. Я тогда еще ничего был, крепкий, всего восьмой десяток пошел. Как императора убили, да императрицу, они последние выжили из огненных, нас всех стали преследовать белые выродки. Убивали жестоко, не сразу. Издевались шибко. Я поначалу-то в соседний город подался, там прятался у приятеля. А тот возьми, да и выдай меня. Что оставалось? Так и бежал, бежал, пока в лесу не оказался. Первые пяток лет прожил, не выходя, что лес пошлет, то и ел. Избу выстроил, правда. У меня по случаю с собой топор был, вот им каждое бревнышко и обстругал. Каждый гвоздочек сам сделал из дерева. Это потом уже начал к людям выходить, да разживаться всяким добром. Белые-то, слышь-ка, всех подчистую выкосили, кто за огненного императора вступился, страшно сказать – детей малых живьем закапывали. Но меня не возьмешь! Да и кому я нужен, старый пень? Так и кукую тут в одиночестве. Уж и молил я, чтоб смерть побыстрее пришла, а она все не идет. Тебя, видать, надо было спасти мне. Теперича и помирать не жалко. Вот ногу твою наладим, чтоб лучше прежнего была, да и все. А теперь ты мне скажи, как так вышло, что ты по лесу шла босая, да оборванная? Обидел кто?

Аише вздохнула грустно, вспомнив Велеоку. Вот кого обидели, а ее что? Смогла убежать – и то радость.

Вкратце поведала свою ситуацию, повздыхала тяжко, сокрушаясь об оставленных девчонках, но Лукьян ее оборвал:

– Не о том думаешь, девка! У них своя судьба, у тебя своя. Еще неизвестно, кому тяжелее пришлось, тебе – останься ты в том овраге, коли бы я тебя не нашел, померла бы от голода, или им. Да и неизвестно, может, и они сбежали. Через неделю я на ярмарку собирался, поразузнаю там, поспрашиваю, не слыхал ли кто чего. Давай-ка перевяжем твою ногу, я тут лубок выстругал, чтоб удобнее было.

8

Лукьян, кряхтя, присел на корточки возле Аише, прикоснулся к ее распухшей перевязанной ноге и, увидев, как она дернулась, засмеялся скрипуче:

– Да ты не бойся, девка, старый солдат не обидит. Ты ж дите еще совсем. Э-эх! – и вздохнул тяжко.

Руки его были в морщинах и пигментных пятнах, кожа казалась пергаментной, пальцы – узловатыми, но работали ловко.

Размотав тряпицу, отбросил ее в сторону, снял веточки, наложенные вчера, и приладил выструганный лубок, удобно расположив в нем пятку.

– Ишь ты, как ноги-то сбила! – поцокал он языком при виде кровавых мозолей на стопах девушки, а потом поднялся, дошел до крепко сбитого шкафа, отворил скрипнувшую протяжно дверцу и добыл склянку из темного стекла с широким горлышком, запечатанную большой деревянной пробкой.

Аише поморщилась – после снятия крышки аромат поплыл по горнице ужасающий.

– Это тебе вмиг поможет! – объяснил дед, вновь опускаясь на корточки у ее ног. – Надо смазать. Оно и отек снимет, и боль, и раны заживит. Это я у знахарки выменял, она изредка приезжает на ярмарку. Старая уже, как я, а все коптит! – и засмеялся с хрипотцой, успевая за разговором ловко обмазать ногу девушки, вновь надеть лубок, перемотать чистыми льняными полосками ткани, при этом ни разу не причинив боль.

Аише даже расслабилась, откинувшись на спинку стула, и вздохнула.

– Дедушка, совестно мне, – сказала она. Наконец. – Ты мне помогаешь, а я отплатить ничем не могу, даже в горнице прибрать.

– А и не надо, – весело отозвался Лукьян. – Ты, девка, давай-ка поправляйся быстрее, а то, неровен час, я помру, останешься одна тут куковать. Зима скоро, надо тебе обувку и одежонку справить, голая ж почти. Ээх, как только девок-то обижать таких?!

Упершись рукой в свое колено, дед поднялся, кряхтя, запечатал склянку с пахучей мазью, а потом доковылял до шкафа и водрузил ее на место.

– Рысь-то твоя тоже не померла, – заметил он, оглянувшись. – Живучая оказалась. Лежит в сараюшке, рычит. Будешь ходить за ней сама? Мне-то не справиться. Да и ты как с больной ногой? Не тяпнула бы тебя.

– Пойду к ней, – отозвалась Аише со вздохом. – Жалко животину.

– Ишь ты, жааалко! – засмеялся дед. – Лицо-то тебе как попортила. Ну да ничего, с лица воду не пить. Шрамы-то будут, конечно. Я вчера, пока ты спала, все смазал, но, однако, мало поможет.

– Да что лицо, – Аише вздохнула. – Я, наверное, тоже тут буду с тобой, коли не прогонишь, долго. Домой вернуться – беду накликать, не защитит никто. А так – император когда еще успокоится. Сколько девушек в мире, пока всех просмотрит, уже постареть успею.

– Ой, не зарекалась бы ты, девонька, – дед вздохнул. – Жизнь-то длинная. Ступай к рыси, вода там в ведре стоит, напои ее, а мяса я позже принесу. Поставил силки на зайца, проверю к вечеру, да накормим обидчицу.

Аише поднялась, подхватила палку-костыль и похромала в сараюшку.

Рысь лежала на соломе, при виде посетительницы подняла голову и зарычала, смешно распушив усы и приподняв верхнюю губу.

– Ну-ну, – успокаивающе заворковала девушка. – Я к тебе с добрыми намерениями. Ушиблась? Дай, посмотрю.

Опустившись на колени, поползла к большой кошке, настороженно следившей за ней своими большими желтыми глазами. Та прижала уши, оскалилась, отпрянула, сжавшись в комок. Лапа ее, что была сломана и с торчавшей костью, оказалась заботливо перебинтована и закована в такой же лубок, как у самой Аише.

– Мы с тобой подружки по несчастью, – грустно пошутила девушка, протянув руку и коснувшись мягкой шерсти кончиками пальцев.

Рысь замолчала. Бока ее вздымались, взгляд был направлен в сторону девушки.

– Поесть пока нечего, – сокрушенно цокнула языком Аише. – Дед Лукьян обещал зайца к вечеру, я тебе принесу непременно. Будешь пить?

Рысь жадно припала к чашке с водой. За ночь она немного отлежалась и уже могла двигаться, хоть и с трудом. Для нее падение не ограничилось сломанной лапой, ведь головой Аише приземлилась на нее.

Этот странный человек заставлял рысь морщить нос, инстинкт требовал спасаться, но уйти она не могла, приходилось терпеть. Напившись воды, рысь снова отползла немного, следя за передвижениями девушки. Та устроилась поудобнее на соломе и тоже глядела на зверя, улыбаясь одними губами. Журава рассказывала, что звери улыбку могут расценить как угрозу, а ей вовсе не хотелось заставлять эту пушистую кошку волноваться. Как бы то ни было, а ни одно живое существо не заслужило, чтобы над ним издевались.

Мама. Как она там? Выжила ли? Здорова ли? Эти вопросы мучали Аише, но ответов не было. Узнать можно было, только явившись лично в деревню, а этого делать было нельзя.

Проклятый император! Пусть побыстрее найдет ту, которую ищет, чтобы все другие девушки могли жить спокойно. Сколько судеб человеческих поломал! Говорили, что именно он перебил всех Огненных Фениксов когда-то, чтобы завладеть властью. Аише тогда была маленькая, ее эти разговоры не интересовали, просто запомнились. А потом и вовсе перестали это обсуждать, боясь за свои жизни, потому из памяти все и ушло, а сейчас вот отчего-то всплыло.

Девушка вздохнула. Как хорошо, что она не Феникс. Это надо ведь, убил всех, даже младенцев! Какой жестокий человек!

Вытащив кулон из-за пазухи, сжала пальцами. Мама говорила, он спасет ее. Вот, видимо, и спас. Аише не знала, как он действует, но поглаживания продолговатого граненого камня успокаивали.

Рысь перестала следить за ней, положив голову на лапы и смежив веки. Аише тоже почувствовала непреодолимое желание уснуть и покорилась ему.

9

Император быстро шел по длинному коридору к выходу из главного здания комплекса, выстроенного по его личному приказу в тот год, когда он захватил власть и стал единоличным правителем Аквистрона. От нетерпения стопы его горели, сила бурлила и переполняла – наконец-то прибыла очередная партия девушек с последней, самой дальней заставы страны. Их он намеревался осмотреть сам лично. И уж среди них-то точно окажется Анастаише. Он был уверен в этом. Крылья за его спиной, не спрятанные, развевались, ногти на руках то отрастали, превращаясь в острые птичьи когти, то прятались – так сказывалось желание побыстрее увидеть ее.