Пишу опять, но вы признанья,Друзья, не требуйте, покаВдали от вас часы изгнаньяПолзут лениво, как века.Тоской мучительной разлукиК чему теперь тревожить вас?—Не лучше ль почитать от скукиВот этот небольшой рассказ?Давно, в младенческие годы,Его поведал мне пастух,—Герой его – каприз природы,Судьбы злорадство, враг свободы,Какой-то кровожадный дух.Давно, давно… Всегда два разаСказать приходится «давно»,Когда нам нитью для рассказаСлужить предание должно.Когда туманное началоПочти не вяжется с концомИ повесть рвется, как мочало,При изложении дурном;Когда, забыв свои заботы,Тревоги будничного дня,У нас в часы полудремотыСерьезно мыслить нет охотыИ сказкой тешимся, друзья.Давно, давно, когда суровыйКавказ во мраке утопал,Когда о жизни нашей новойЕще никто и не мечтал;Когда судьбу людей решалиПорыв, каприз и произвол,Когда для слез, для мук, печалиГораздо больше было зол;Когда для варварской забавыЛюдская кровь лилась рекой,Когда для подвигов и славыБыл нужен меч и бой кровавый,—Тогда вот случай был такой:Как гнезда, по крутым карнизамНеобитаемых руин,Рядами на утесе сизомЛепились сакли осетин.Открытый для грозы и бури,Аул на небо не роптал.Казбек незыблемый в лазуриНад ним алмазами сверкал.У ног, под дымкой голубою,На север из цветущих странКрутой извилистой тропоюНесмело проходил пороюС дарами пышный караван.Немного осетину надоТеперь, тем менее тогда,—Винтовка, лезвие булата,Отвага, ловкость, быстрота,—В морщинах горных великановНастигнет тура, серну, лань,Возьмет за путь от каравановДавно положенную дань.Тревожна жизнь, мятежно счастье,Но странник в бурю, дождь и снег,В часы осеннего ненастья —Находит у него участье,Привет радушный и ночлег.Мхом заросла тропа крутая,И от аула нет следа,А в нем богатая, большаяБыла кунацкая тогда.Седой, с осанкой горделивой,Старик Леван, бывало, в нейПриветливо, без маски льстивой,Встречал и потчевал гостей,И здесь за чашей круговоюОт них выслушивал рассказ,Как там, за цепью снеговою,Народы тешились войною,Стремясь пробиться на Кавказ.Хозяйство старого ЛеванаВела его родная дочьАзау, – бедняжка, неустанноРаботала и день, и ночь.Безмерно прихотливы грезыБеспечной юности везде,Но скорби затаенной слезыНе иссушают грудь нигдеС такой ужасной быстротою,Как там, на родине моей.Азау была уже вдовою,—Увяли раннею весноюЦветы, взращенные для ней.Но небо было милостиво,—Дало ей сына – весь в «него»—И как она его ревнивоОберегала от всего!С большими черными глазами,С копной волос, как белый лен,Красавец сын с его годамиНе в меру был смышлен, силен.Любимец всех, – сбежит, бывало,В аул к родным – исчез и нет!Ему и горя было мало,Что мать его в слезах встречала,—Придет, – хохочет ей в ответ…Окончен ужин, но рассказуКонца и в полночь еще нет…В былые времена КавказуНе трудно было знать секретСтраны, где все права народа —Покорность, труд, нужда и стон,Где все, что создает свободаКарал безжалостно закон.Везде гнетущую тревогуВселяла весть о том, что врагПоставил за Кубанью ногуИ силится пробить дорогуК Дарьялу в девственных лесах.Еще далек он, но для встречиГотовым надо быть теперь,Пока чугунные картечиНе постучались в окна, в дверь,И, проломав в стене окошко,Большая бомба по углам,Дымясь, не начала, как кошкаЗа мышью, бегать по пятам.Леван тревожился немало,—Он часто выходил на сход,Увещевал… Толпа внимала,Шумела, слабо понималаОпасность… Шел за годом год.Тревожней становились вести,—Пощады побежденным нет.К защите родины и честиРешит ли приступить совет?Двенадцать стариков почетныхУже рядят двенадцать дней,Как встретить коршунов залетных,Незваных потчевать гостей?И лишь с тринадцатым заходомЕдва-едва могли решить,Что лучше умереть народомСвободным, чем кровавым потомРабами деспоту служить.И весь народ единогласноРешенье принял, как закон,Хоть волю понимали разно,А рабство понимал ли он?Решили запастись отвагой,Зернистым порохом, свинцом…Не поменяется папахой,—Клялись все, – с девичьим платкомНикто из нас». И в довершеньеУтес, замкнувший головойИсток глубокого ущелья,Народ решил без замедленьяУкрасить башней боевой.Работа быстро закипела.На мшистых каменных плечахУтеса положили смелоПодножье стен, – пусть знает враг,Какой незыблемой заставойЕму здесь загородят путь,С какой отчаянной отвагойЗдесь каждый грудью встретит грудь,Как страха, жалости не зная,Здесь все решились, как один,Погибнуть, кровью истекая,Как честь страны, свободу краяЦенить умеет осетин!Лучи багрового закатаПогасли на вершинах гор…К ночлегу возвратилось стадо…Кипит работа до сих пор.Подножье широко и прочно,На нем, как вылита, стена,И все срослось с скалою, точноНа башне выросла она.Спустились мастера к подножьюИ пред творением своимОтдались сладкому безмолвью,—Впервые общею любовью,Любить, ведь, приходилось им.С лучом румяного восходаДарила людям своей приветВновь пробужденная природа…Но где же башня? Башни нет!..Не видно на вершине дикойУтеса даже и следа,Как будто этот труд великийИ не был начат никогда.Внизу лишь, в глубине долины,Валялись плиты здесь и там…Непостижимо! – «Без причиныНет бед», – решают осетиныИ шлют молитвы к небесам.Двенадцать стариков почетныхУже рядят двенадцать дней,Как испросить у сил небесныхПрощенье за грехи людей?И чем прогневанное небоУмилостивить, чтоб оноС врагом, громящим все так смело,Не действовало заодно.И лишь с тринадцатым заходомЕдва-едва могли решить,Что чем под ясным небосводомБыть небом проклятым народом,—Так лучше умереть, не жить!1893
Полная версия
